Прочь из моей головы

Тревожную тишину угольно-черной ночи разорвало грозовое рычание, и ветвистые голубые молнии раскололи прошитое острыми иглами дождевых струй небо, словно стеклянный купол, и оно пошло трещинами, падало, обрушивалось и рвалось разодранными кусками густого фиолетового дыма. Начинался шторм. Ветер крепчал, усиливался, поднимал с поверхности моря волны, закручивал их и с грохотом бросал обратно, разбивая на миллионы брызг. Небо было исполосовано рваными черными тучами, из которых беспрестанно хлестал дождь. Океан бушевал. Кипел. Сотрясался под громовыми раскатами. Огромные волны бились и пенились, с грохотом переливаясь через край маленькой лодочки, которая едва не разваливалась под натиском неукротимого, неотвратимого урагана, то носом, то кормой уходя под воду. Волны обращались в морских драконов, сверкали чешуей в проблесках острых молний. Промокший насквозь, Киллиан бросился опускать разодранный ветром парус. Из последних сил он пытался управлять суденышком, которое норовило совсем перевернуться и пойти ко дну. Натруженные руки скользили по мокрому тросу, на правой ладони пузырились кровавые мозоли. Просоленная мокрая рубашка неприятно липла к телу. Киллан схватил весла: одно привязал к культе левой руки, второе взял в здоровую руку и стал энергично грести. Дождь косыми линиями рассекал воздух, бил по спине и плечам. Весло отвязалось от крюка и выскользнуло в воду. А вода все прибывала и прибывала. Не было видно конца и края этому затянувшемуся бедствию. Но не столько шторм пугал Киллиана. Гораздо больше его пугала буря, клокотавшая в его душе. Из пучины темных вод поднимались черные, ужасающие тени, они тянули хищные когтистые лапы к Киллиану, заползали ему в голову и растекались черными струями смолы из его глаз. Он уже не был собой, он был мятежным пиратом, тем Капитаном Крюком, что наводил ужас на семь морей, ярость которого растекалась кровью по поверхности мирового океана. В стальных глазах полыхали росчерки молний. Был он Капитаном Крюком из собственных кошмаров. Теперь они были так реальны! Монстры выползали из небытия и уничтожали Киллиана, разрывали его душу, заставляя вспоминать все то, от чего он бежал. Сколько загубленных невинных жизней было на его счету, сколько разграбленных и потопленных кораблей! Теневая армада, сияющая фосфорным светом, теперь окружала его маленькую, совершенно беспомощную лодочку. Киллиан сражался с тенями прошлого и никак не мог одолеть самого себя. Он отлично понимал, что в этом сражении ему не победить, и он ждал смерть, звал ее, чтобы избавиться от мистического ужаса, охватившего все его существо. Но все же он из какого-то звериного упрямства боролся за свою отчаянную жизнь, желая продать ее подороже. Теней становилось все больше, и каждая из них нашептывала Киллиану отвратительные вещи, они звали его, хотели, чтобы он выпрыгнул из лодки и оказался на самом дне. У Киллиана не было никакого оружия, только весло в правой руке и крюк на левой, но он отбивался от мертвецов, окружавших его плотным кольцом. Они скалили гнилые зубы и зыркали вылезающими из орбит мутными глазами. Из их разодранных глоток раздавались отвратительные звуки булькающей рвоты. И они, рыча, наступали, размахивали ржавыми саблями. Выпад. Еще выпад. Разворот. Уклонение. Перекат. И снова — удар крюком в спину врага. Очередной мертвец полетел за борт, выблевывая свои разложившиеся внутренности. Следом за ним — еще один. И так пока на лодке никого не осталось. Только Киллиан. Теперь он был совершенно один посреди бескрайнего, бушующего океана. Вдруг ослепительный белый луч разрезал темноту, и она, скорчившись, отступила. Воодушевившись, Киллиан направил лодку туда, где в рисующем свете маяка был виден контур величественного небесного замка, сияющие вершины которого уходили далеко за тучи. Но шторм и не думал отпускать Киллиана так просто. Палуба ходила ходуном под ногами, плотная стена воды с грохотом опрокидывалась в лодку, пока не вышвырнула ее далеко-далеко, ураганный ветер подхватил ее и бросил на острые скалы. Лодка разлетелась на куски, Киллиан упал в воду и, к своему счастью, не расшибся о камни. Разбитый, уставший, весь в ранах и ссадинах, но все-таки — живой! Он доплыл до берега и рухнул на спину, тяжело глядя в серое небо, расписанное загогулинами полноводных туч. Начинался новый день.