Прочь из моей головы

Регина падала в червоточину. Точнее — медленно парила. Тело ее как будто наполнили маленькими воздушными шариками, которые по очереди лопались, и теплый воздух щекотал живот изнутри. За время падения-парения она успела поплакать, поразмыслить о бренности человеческого бытия, снова поплакать, составить план бюджета Сторибрука на следующий квартал, еще раз немножко поплакать, подумать об Эмме. Регина вспоминала, как заставляла Эмму сидеть до глубокой ночи и сама не уходила, просто чтобы втайне полюбоваться на ее недовольное, сонное лицо, озаренное голубоватым свечением монитора. Эмма была такой забавной, когда злилась. Ее губы поджимались, пшеничного цвета волосы липли ко лбу и щеки заливало румянцем. А как сверкали ее зеленые глаза! Казалось, еще минута — и вся заискрится. Но нет. Эмма была сдержанной. Хотела такой быть. Лишь однажды Регине удалось спровоцировать Эмму, что та набросилась на нее и прижала к стене, в запале так близко прижалась к лицу, что почти поцеловала. Регина невольно дотронулась до щеки, помнящей тот горячечный поцелуй. Движение получилось резким, рваным и ощутимо злым, даже каким-то лихорадочно-мстительным. Потом Эмма опомнилась, оттолкнула Регину и, раскрасневшись, выбежала из кабинета, уронив на пол ручки и бумаги. Регина должна была рассердиться, и так оно и было, но вместе с тем Эмма заинтриговала ее. Все, кого знала Регина, были как будто во сне, тонули в тумане повседневности. Люди казались выцветшими, серыми, пустыми, а Эмма сохраняла насыщенность всех своих красок. Ярко-красное пятно ее кожаной куртки вплывало в черно-белый офис, и все озарялось. В ней не было лжи, которой Злая Королева отравила все вокруг, она была настоящей. Прямой. Она нисколько не боялась, и это раздражало и привлекало, потому что рядом с Эммой и сама Регина становилась настоящей, чувствовала себя чуть более живой. И чуть менее мертвой. Удар о землю оказался все же не таким сильным, как можно было бы ожидать. Регина рухнула в огромный сугроб. Зимний холод обнял Регину за плечи и напялил ледяные сапоги на ее босые ноги. Она поежилась, обхватила себя, стараясь не дрожать и не стучать зубами так громко, но это было нелегко. Рядом откопался белый кролик. Вот теперь он был нормального размера. Он не совсем еще очухался от падения, потому выглядел немного отрешенным и потирал мордочку, подрагивая лапками. Регина тут же схватила его за длинные уши и ударила с размаху головой о ствол дерева. Кролик взвизгнул и опал. Регина взяла его тело, но распотрошить не смогла. Немеющие пальцы не слушались, и пока еще теплая меховая шубка мертвого кролика не спасала от зверского холода. Но не это было самым страшным, как выяснилось. Самым страшным была ночь. Она в этом мире наступила как-то сразу и вдруг. Только что были багровые сумерки, и трепещущие тени сомкнувшихся в круг деревьев ложились на землю ломаными линиями. И вот уже непроглядная темнота, в которой невозможно разглядеть даже собственную ладонь. Регина шарахнулась назад, выронив тело кролика, которое тут же с глухим бульканьем ушло куда-то под землю. Нервно щелкнула зажигалка. Огонек сверкнул стрекучими искрами, но так и не разгорелся. Тьма поглотила свет. Зрение стало бессмысленным, зато обострился слух. Отовсюду стали раздаваться какие-то голоса, крики, навязчивый, зловещий шепот, перекатывающийся из одного уха в другое. Детский голос тихо звал на помощь, кто-то злобно бормотал и угрожал Регине. Она слышала рык и стон, лязг и грохот, чувствовала на шее чьи-то невидимые холодные руки, длинные, шерстистые лапы, пальцы с острыми ногтями царапали ее кожу. В незрячих глазах пульсировали красные змейки, и виски разрывались от стучащей внутри черепа боли. Регина повалилась на землю, обхватив голову. Земля оказалась жидкой, вязкой и резко пахла соленой кровью. Кровь шла из ушей. Из глаз. Изо рта. Регина заплакала, завопила, желая разорвать это безумие, она закричала так громко, что темнота зазвенела над ней и рассыпалась. Раздался ужасающий звук сирены.