Прочь из моей головы

Эмма достала из рюкзака светящийся шар и стала разглядывать свод пещеры, в котором только что был лаз, а теперь там была голая неприступная стена. — И как мы теперь отсюда выберемся? — нетерпеливо спросила Регина, — Я не знаю, — честно призналась Эмма. — Ты никогда ничего не знаешь, — нервически поджала губы Регины и отвернулась. Все в ее поведении выдавало в ней испуганного, обиженного ребенка. — Успокойся, — Эмма взяла ее за руку, позволив золотистой полупрозрачной нити обвить их запястья. — Я же с тобой. — Именно это меня и пугает больше всего, — вздохнула Регина, отталкивая от себя руки Эммы. То ли съязвила, то ли… Эмма чувствовала напряжение, поднимающееся опаляющим жаром в груди, заставляя сердце замедляться, останавливаться, а потом стучать быстрее, будто опаздывающий поезд пытался нагнать свое упущенное время. Надо было остановиться, отдышаться, разобраться, что происходит, но в пещере становилось так душно, так влажно, так… Эмма оступилась, и едва не упала, но Регина успела ее подхватить. Эмма заглянула в глаза Регины и увидела со всей точностью, что сейчас произойдет, непременно произойдет, и от одной только мысли об этом становилось не по себе и в то же время — так спокойно. Эмма желала этого, как и Регина — желала, но признаться в этом вслух, означало проиграть, означало сдаться, поверить в нелепицы о предначертании и отдаться во власть неизбежной судьбы. Регина хотела сказать какую-нибудь колкость, но все слова, что вертелись на кончике ее острого языка, теряли смысл, когда она смотрела в ясные глаза Эммы и видела в ней ту, к которой всегда и особенно в эту самую минуту так стремилась ее душа. Как бы она хотела прильнуть к ней, обнять и никогда-никогда не отпускать, не отдавать ни Богу, ни Черту, ни Киллиану Джонсу, — никому во всем этом странном мире и за его пределами. — Давай спать, — сглотнув, сухо сказала Эмма, делая шаг назад от Регины. Они расстелили шкуры вокруг светящегося шара, но подальше друг от друга. Эмма никак не могла уснуть: навязчивые фантазии, поражающие своей жгучей откровенностью, никак не покидали ее гудящую голову. Она закрыла глаза, и оказалась снова в яблоневом саду. Деревья стояли рядами, источая сладких аромат наливающихся яблок. Но среди них возвышалось одно огромное дерево, в стволе которого был вырезан деревянный трон. На троне сидела Регина, была она одета в белые лепестки яблонь. Сквозь сон пробивалась другая реальность, где Регина сидела на диване в своей гостиной и перелистывала сценарии. Гостиная развеялась, но листы сценариев по-прежнему лежали на коленях Регины. — Привет, — сказала Эмма, подойдя к Регине. — Привет, — Регина подняла голову. — Вот ты и пришла. — Ты ждала меня? — Эмма медленно и легко провела рукой по черным, распущенным по плечам волосам Регины. — Да, — Регина — Здесь сказано, что ты убьешь меня. — Как-то слишком спокойно и буднично сказала она.. — Что? — Эмма выхватила сценарий и попыталась прочитать. Буквы плясали перед глазами, сталкивались и разбегались, и совершенно невозможно было понять, что там написано. Эмма нахмурилась и вроде бы у нее даже получилось с трудом что-то прочитать, ей казалось, что она ухватила мысль, но стоило отвести взгляд, как все тут же забылось и рассыпалось. Эмма чувствовала себя рыбкой Дори, и это раздражало. — Какая-то чушь, — она подбросила листы бумаги вверх, и они разлетелись белоснежными перьями. — Я не хочу тебя убивать. — Этот сценарий нельзя изменить, он исполнится с точностью, — Регина пожала плечами. — Как это уже было. — Разве это уже было? — спросила Эмма. — Конечно, было и будет еще не раз, пока мы не освободимся. — И когда же мы освободимся? — Я не знаю, — с легкой грустью ответила Регина. — Когда-нибудь. Эмма задумалась, но как только случайно дернула головой, весь разговор стерся, выветрился из ее памяти. Она стояла рядом с троном и смотрела на Регину, которая по-прежнему была красива и бледна, и на ней по-прежнему было ярко-красное обтягивающее платье с глубоким вырезом в форме сердца на груди. И что-то такое важное, что-то такое ценное было в ее взгляде, что у Эммы просто перехватило дыхание, она смотрела на Регину, как застрявший в пустыне, иссохший от жажды путник смотрит на источник чистой прохладной воды. Эмма припала к губам Регины, целовала ее, и было это так естественно и понятно, как будто только это и могло произойти, и должно было произойти. Эмма чувствовала восторг, он пульсировал на кончике ее подвижного языка, которым она, дразнясь, все глубже проникала в приоткрытый рот Регины. Пальцы, ее сильные, уверенные пальцы, крепко сжимали ткань красного платья, перебирали шелк, Эмма задрала подол повыше, освобождая соблазнительные бедра Регины. Эмма была одновременно и актером, и зрителем, как будто со стороны наблюдала за своими действиями, и ей это не казалось таким уж странным, наоборот, ей казалось, что такое уже было неоднократно и повторится еще тысячу раз, и можно было не волноваться ни о чем. Не было ни страха, ни волнения, ни тревоги, все шло именно так, как должно быть. От метки на запястье по всему телу разносилось приятное тепло, и Эмма тонула в нем, наслаждаясь ощущением невесомости и легкости, нежности и всепоглощающей любви, такой огромной, что она переполняла Эмму, срывалась с кончиков пальцев оранжевыми искрами, и от них платье Регины вдруг вспыхнуло факелом. Эмма отшатнулась, пораженная тем, что только что произошло. Она пыталась потушить огонь, но лишь раздувала его сильнее. Объятая неугасимым пламенем, Регина смотрела на Эмму с болью и смирением, будто принимала свою участь, ведь это было уже тысячу раз и повторится снова. — Но я не хочу тебя убивать, — повторила Эмма и со слезами пыталась стащить с Регины злосчастное платье, прилипшее к телу второй кожей. И Эмма сдирала его, обнажала Регину до мяса, до костей, обжигалась сама, но что бы она ни делала — исход был неизбежен. Регина сгорела, оставив после себя лишь горстку пепла. — Но я не хотела тебя убивать, — Эмма заплакала, прикладывая пепел к губам. — Я ведь люблю тебя. — Именно это меня и убивает, — раздался голос Регины, рассеянный по всему пространству. Жгучая боль пронзила руку, и Эмма проснулась. На мгновение показалось, что она лежит где-то на кровати в просторной белой комнате, но это быстро развеялось, и Эмма опять оказалась в пещере. Взглянула на метку — с ней все было в порядке. Облегченно выдохнув, Эмма придвинулась поближе к Регине, разглядывая ее спокойное, красивое лицо. Как же она была прекрасна, как тонко подрагивали ее веки, как полных губ касалась легкая, едва уловимая улыбка сна, и как хотелось ее поцеловать. Эмма сморгнула, прогоняя странные ощущения и мысли, и все же, чувствуя непреодолимое желание прикоснуться к Регине, погладить ее, обнять, вместо этого Эмма гладила и обнимала саму себя, хоть это никак не помогало, лишь сердце, словно набатный колокол, звучало все быстрее, все громче и подобно метроному отбивало ритм, погружая Эмму в гипнотический транс. В голову проникали видения, которые были такими яркими и насыщенными, что казались продолжением реальности, но были всего лишь чужим сном. Сном Регины. И Эмма окунулась в него с головой, теряя границы между своим сознанием и бессознательным Регины.