Прочь из моей головы

Киллиан хотел всех вывести к лазу, пробитому каменным носорогом, но тут взвыла сирена и началось землетрясение: стены задрожали, заухали, с них посыпались мелкие камни и песок. Спавшие наверху летучие мыши попадали вниз, как перезревшие яблоки. Все пришло в волнение, в резкие, порывистые движения. Все выходы из пещеры оказались завалены, заблокированы неподъемными валунами. С жутким скрежетом и грохотом разверзлись тектонические плиты, открывая огромную каменную воронку, дна которой не было видно, в кромешной темноте. Регина бросила туда камешек, но звука удара так и не последовало. Из глубины бездны раздавалось лишь утробное гудение и голодной вой. — Думаю, нам нужно спуститься туда, — прервала затяжное молчание Эмма. — Не хотелось бы, — поежилась Регина. — Это похоже на спуск в Ад. — А другого выхода все равно нет, — усмехнулся Киллиан и предложил всем выпить для храбрости целебного рома. Но, порыскав в камзоле — не нашел флягу. Киллиан был в замешательстве. — Неужели твой ром закончился? — издевательски спросила Регина. — Не только ром, — вздохнула Эмма. — У меня пропал меч. И рюкзак с трофеями. Регина проверила карманы и не обнаружила зажигалки. — Я думаю, дальше нам придется идти без всего этого, — подытожила Эмма. Они стали спускаться. Первой шла Эмма. За ней — храбрящийся и напевающий себе под нос пиратские песенки Киллиан. Замыкала цепочку Регина. Чем дальше они шли, тем уже сдвигались своды воронки, из которых время от времени появлялись окровавленные руки в накрахмаленных белых манжетах и мешали пройти: то хватали, то гладили, то царапали ярко-красными блестящими ногтями. Лестница уходила в бездну, где с каждым шагом искривлялось и множилось пространство. Вернуться назад было уже невозможно — Регина попыталась, но поднявшись, каким-то образом оказалась внизу — прямо перед Эммой, которая успела ее подхватить. На пути возникли плоские деревянные ворота, упирающиеся, казалось, в пустоту. Эмма тяжело толкнула их — портал вел в огромный зал, залитый тусклым красноватым светом тяжелой люстры, опасно качающейся под самым потолком. Она состояла из нескольких ярусов лампочек-свечек, которые поочередно мигали и гасли, как елочная гирлянда. Но от их света не исходило ни волшебства, ни восторга, а только тревога глубже разъедала сердце, заставляя зрачки нервно расширяться и дыхание учащаться. — Что это за место? — спросил Киллиан, но вопрос его потонул в глухом эхе и, несколько раз отразившись от стен, увяз в тягучей тишине и безмолвии. Они стояли на возвышавшейся над полом сцене, которая была погружена в непроглядную, густую темноту, казавшуюся живой и хищной. Точно она в любое мгновение могла наброситься на людей и поглотить их, не оставив ничего, даже кратких воспоминаний об их существовании. Тьма была совершенно невыносимой, но вдруг раздался щелчок, заиграла органная музыка, и яркий луч софита выжег темноту, обнажив огромный деревянный резной трон, стоящий в центре сцены. На этом троне сидела женщина в нарядном кроваво-красном платье с сердцеобразным вырезом на груди. Высокий кружевной воротник возвышался над затылком и по скулам спускался до подбородка. У женщины были открыты глубоко-посаженные темные глаза, но она ничего не видела. Все тело ее было оплетено ветвями, выходившими из трона, точно и она сама стала его частью, превратилась в дерево и не могла пошевелиться. Лицо ее приобрело цвет древесной коры, дряблая кожа была покрыта глубокими морщинами. На лбу, на висках, возле губ уходящие вниз линии придавали ей печальное выражение, а в немигающем, мертвом взгляде застыло тоскливое разочарование. — Мама, — слипшимися губами прошептала Регина. Она была права. Это действительно была Кора, ее мать, но сейчас она уже не выглядела так величественно и торжественно, какой все ее знали. Напротив — она была бесконечно уставшей, беспомощной и такой невероятно старой, что на нее было больно смотреть. Из рассыпанных по полу игральных карт поднимались и вырастали изображения. Это были актеры, разодетые в разноцветные шутовские костюмы, с червонными сердцами на белых плащах. Они выгибались и протягивали длинные руки, те самые руки в кружевных манжетах, что раньше торчали из стен. Паяцы окружили Регину и, показывая на нее узловатыми пальцами, кричали: «Ты во всем виновата. Ты не достойна любви, ты разочаровала мать, и теперь она погибает, это ты убила ее». В глазах Регины сверкнули слезы. Она подошла к трону (актеры разошлись в стороны, образуя живой коридор), упала на колени и стала целовать руки матери. И тогда она ожила. Точнее не она — дерево, которым она стала. Ее тугие ветви оплели Регину, стали стягиваться вокруг нее кольцами, пленяли. Регина пыталась вырваться, выпутаться, но лишь сильнее вязла в удушающих объятьях матери. Эмма подбежала к ней и стала ломать ветки яблони, но на месте одной сломанной вырастало сразу три, Эмма ломала еще — и ничего не могла сделать. Кора полностью поглотила Регину, забирая ее молодость и красоту. Теперь Регина сидела на троне. Была она красива и бледна. Одета в ярко-красное платье с вырезом в форме сердца на груди. Воротник поднимался ей до подбородка и впивался в шею. Каждым жестом и каждым взглядом Регина излучала королевское достоинство. Она была великолепна, но и внушала ужас. На ее лице застыла гримаса горечи и презрения. Она закрыла глаза.

***

На сцене бесновались актеры, собираясь в хоровод, вовлекая и Эмму с Киллианом в свою дикую пляску, мешая им пройти к Регине и спасти ее. Они сверкали злыми взглядами из-под уродливых масок и хохотали, хохотали, хохотали, их скрежещущий, чужеродной смех звучал внутри и снаружи, сверху и снизу, он заполнял сознание Эммы стальным звоном. У нее кружилась голова, ее тошнило, она пыталась вырваться из круга, но ее окружали все плотнее и плотнее, пока она не закричала, и тут из ее ладоней вдруг вырвались оранжевые языки пламени. Ее переполняла ярость и тревога. Она не владела своей магией, но магия владела ею, спонтанными и бесконтрольными вспышками Эмма подожгла занавес. Огненная полоска побежала по драпированной ткани, охватывая все вокруг, и вот уже вся сцена полыхала и плавилась в огромных огненных бурунах, что накатывали и срастались в одну непроходимую стену огня, отрезающую сцену от зрительного зала. Бегающие по сцене актеры горели, точно бумажные фигурки. Пламя огненным кольцом окружило трон, на котором сидела Регина. Эмма отчетливо слышала ее хриплый голос в своей голове. Но Регина молчала. На ее лице не было ни страха, ни отчаянья, а только какое-то пустое равнодушие, словно она уже давно мертва внутри, и теперь пламя только уничтожает ее труп, и нет надежды на спасение. Но Эмма не могла допустить этого. В который раз она не могла. Киллиан метался в панике, пытался потушить огонь или прорваться сквозь пламя, но неведомая сила отбрасывала его назад, на авансцену. Пройти могла только Эмма, она это поняла не умом, но сердцем, что тянуло ее к Регине. Закричав, она бросилась сквозь поток огня, и тот даже не коснулся ее, не повредил, расступился перед ней.