Прочь из моей головы

Регина сжала подлокотник трона до побелевших костяшек пальцев. Эмма подбежала к ней. — Послушай меня, — говорила Эмма. — Дело не в тебе, дело в твоей матери. Ты не она, ты не ее продолжение и не ее собственность, ты ценность, сокровище сама по себе, ты важна, потому что ты есть. Ты жива, а твоя мать — мертва, но все еще в твоей голове и управляет тобой. Тебе придется убить ее, чтобы двигаться дальше. Убей ее в своем сознании, и она больше не будет властвовать над тобой. — Я не могу причинить ей вред, — глухо, но твердо ответила Регина. — Это не вред, это освобождение. Отпусти свою мать и живи своей жизнью, а не чужими сценариями, следуй за своей мечтой. Дай мне руку… я вытащу тебя отсюда. Регина попыталась поднять руку, но ветки яблони затянули ее запястья, плотно удерживая их на подлокотниках трона. Эмма выпустила из рук сноп искр, поджигая ветви яблонь, но вместе с ними — сожгла и Регину дотла. Ее невозможно было освободить из плена, ведь ее собственное тело и было ее пленом. Будто сердце Эммы зло вырвали из груди вместе с позвоночником, и, лишенная опоры, она рухнула на землю. Запястье взорвалось резкой, пронзительной болью, метка вздулась и закровоточила, и Эмма с ужасом смотрела, как гниет ее рука, покрываясь обуглившейся корочкой, точно сгорая заживо. Все вокруг пылало, по сцене бегали актеры, которые горели, будто были сделаны из бумаги. Киллиан подбежал к Эмме, которая сидела прикладывая к губам прах Регины и плакала. — Это моя вина, — всхлипывала она, прикрывая ладонью мокрое лицо — Я хотела помочь, но сделала только хуже. Это я убила ее! Я убила свою родственную душу. Рана на запястье становилась больше, она продвигалась вверх по руке, растекаясь огненной болью по венам. Эмма пыталась выжечь метку огнем, но у нее ничего не вышло. Из ниоткуда поднялся ветер и разметал прах Регины по всей сцене. Пепел кружился бело-серыми хлопьями, словно апокалиптический снег, но он не падал вниз, а летел вверх, закручиваясь в спиральную воронку, сквозь которую Эмма, подняв голову, увидела, как сверху на нее кто-то смотрит, поблескивая разноцветными глазами. — Верни ее! — истошно завопила Эмма, грозя кулаком Наблюдателю. Но никто не ответил ей, лишь в шелесте ветра послышался ядовитый смех. — Верни ее, сукин ты сын!!! — срывая голос, заорала Эмма, и от ее крика время остановилось. Актеры и Киллиан замерли, будто статуи в детской игре. Пепельный снег повис в воздухе. Легкий холодок прошелся по ногам Эммы, она опустила взгляд и увидела, как по сцене зазмеился белесый дым, затягивая молочной пеленой все, к чему прикасался. Пространство вокруг стиралось, погружалось в плотный и влажный туман, исчезали предметы и люди, словно их стирали ластиком с белого листа. *** Здесь время течет иначе: то летит вперед спущенной с тетивы стрелой, то оборачивается вспять, скачет пугливым зайцем, запутывая следы. Обращает причину в следствие, а следствие — в причину. И никто не знает ни начала, ни конца, и никто не знает ни жизни, ни смерти. Все перемешивается, все спутывается. Этот клубок из вероятных и невероятных возможностей катится по земле через дремучий лес и ведет тебя к центру твоей души, где ты встретишься с ней лицом к лицу, но не думай, что тебе будет приятна эта встреча.