Не главный герой

Вечеринка в честь первокурсников, сдавших первые экзамены, традиционно проходила в середине декабря, вечером с пятницы на субботу в общежитии братства Альфа-Дельта-Пи с самыми высокородными студентами. Приглашали музыкантов, танцовщиков, устраивали глупые соревнования и, конечно, раздавали задания для новичков. Внесистемный Оливер тусовался в одиночестве, изредка отшивал подвыпивших альф и медленно пил кислое шампанское. Вскоре грохочущая музыка ему надоела, и он незаметно выскользнул на открытый широкий и длинный балкон. Прохладный ветер смахнул с него сонливость и легкое опьянение. Он смотрел на безоблачное ночное небо, на мерцающие вдали звезды и глазами искал знакомые созвездия, когда за спиной у него деликатно хлопнула дверь. Слегка подвыпившие омеги-первокурсники словно маленькие щебечущие попугайчики заполнили своими голосами все пространство. Целомудренно обнаженные, они крутились и красовались перед альфами, которые наблюдали за ними через прозрачные балконные двери. Вместе с собой они запустили гул танцующей толпы. Омеги начали бурно обсуждать альф — кто красавчик, кто плечист и высок, а от кого стоило бы держаться подальше. Они строили глазки всем подряд и хвастались вниманием, особенно со стороны старшекурсников. Оливер закатил глаза: типичные малолетки. Вскоре разговор зашел об альфах постарше. — Ты видел Криса Уолша? Тако-ой красавчик, — протянул самый низкий из омег, миниатюрный брюнет. Он повис на руке у друга и мечтательно закатил глаза. Кристофер доучивался в аспирантуре и какого-то хрена пришел на праздник первокурсников и сразу же привлек всеобщее внимание. Оливер молча бесился и хлестал шампанское, чтобы заткнуть бушевавшую внутри ревность. Он и жалел, что пришел сюда, и радовался тому, что мог контролировать, с кем общался Кристофер. — Слышал, он сейчас одинок, — высокий блондин растянул в хищной улыбку филлерные губы, жирно намазанные розовым блеском. Оливера затошнило, шампанское показалось невыносимо горьким, да и легкое пьяное веселье тут же улетучилось. — Кристофер Уолш гей, мальчики, я бы не обольщался на вашем месте, — он решил прекратить поток омежьих фантазий о своем бывшем. Омеги замолкли и в недоумении уставились на него, видимо, только что заметив его присутствие. Высокий блондин удивленно вскинул брови. — Но… как такое возможно? Мы же слышали… Оливер деланно закатил глаза. — Я знаю его пятнадцать лет, он никогда не интересовался противоположным полом. К тому же, он жуткий грубиян. Сами подумайте, зачем мне вас обманывать? Я борюсь за права омег и считаю своим долгом предупредить своих братьев о возможной опасности. Вы же не хотите быть просто прикрытием для Уолша? Он задурит тебе голову, а сам будет бегать по альфам. А когда правда вскроется, обвинит во всем тебя. Первокурсники молча переглянулись. Никому не хотелось заступаться за Кристофера и особенно спорить с человеком, который желает им только добра. — Спасибо за предупреждение, — мелкий брюнет улыбнулся ему, — будем знакомы. Меня зовут Эшли. А это Рори, Кристин и Девон. — Я Оливер, — он поочередно всем кивнул, — рад знакомству. — Я тоже считаю, что омеги должны держаться вместе, — заявил Эшли и грозно сверкнул глазами, — альфы бывают теми еще козлами. Потеряв всякий интерес к Кристоферу, они переключились на Коула, капитана футбольной команды, и обсудили ширину его плеч и обворожительную улыбку. Оливер даже позавидовал тому, как быстро они потеряли интерес к Уолшу. — Было приятно познакомиться, Оливер, — омеги, наобщавшись со старшим товарищем, поспешили обратно в гущу вечеринки покорять чужие сердца. И если бы не ревность, Оливер нашел бы их милыми. — Удачи вам, ребята. Вествуд на прощание всем широко улыбнулся и облегченно выдохнул, когда за ними закрылась дверь, и вечер снова стал тихим и прекрасным. Он снова потянулся к забытому и выдохнувшемуся шампанскому, но его отвлек тихий низкий смех где-то рядом. Оливер оглянулся и разглядел на соседнем балконе укрытую темнотой фигуру Кристофера Уолша. Он сидел в глубоком кресле и был, очевидно, пьян в стельку. Видимо, он стал свидетелем всего, что только что произошло, и увиденное его позабавило. — Ты мог бы сказать, что я асексуал или импотент, почему сразу гей, — он обиженно надул губы, но тут же рассмеялся, — не думал, что ты борец за права омег. — И почему я не могу им быть? — Отрикошетил Оливер. Он потерял всякий интерес к шампанскому, вечеринке и всему остальному, его мир сократился до балкончика и пьяно поблескивающих глаз напротив, мутно-грозовых, вызывающих. Мелкие перепалки, ссоры — это все, что осталось между ними, Оливер цеплялся за них как за последнюю связывающую их нить. — Тебя ничьи проблемы, кроме собственных, не волнуют, — он осушил свой стакан с мешаниной из виски и колы и налил себе еще. — А ты сам с каких пор перестал быть эгоистом? Оливер тут же пожалел о том, что только что ляпнул, но было уже поздно. Кристофер ему не ответил, и повисла напряженная тишина. Каждый задумался о своем. О том, что они уже не могут нормально поговорить, чтобы не начать кидаться обвинениями. Оливер оперся о парапет и потянулся к соседнему балкону, пытаясь ближе разглядеть лицо Кристофера, и увидел на нем глубокую печаль. Сердце тоскливо сжалось в груди от осознания причиненной ему боли. — Ты прав, — глухо отозвался Кристофер, — не мне тебя обвинять в эгоизме. И вот весь разговор. Магия мимолетного воссоединения развеялась, растаяла в прохладном зимнем вечере, и они снова стали остывшими бывшими. Кто знает, когда им в следующий раз удастся поговорить вот так, наедине? Может, Кристофер закончит аспирантуру и уедет куда-нибудь далеко и навсегда… Боясь отпустить его в оживленную вечеринку, Оливер снова отложил бокал, запрыгнул на перила и ловко приземлился перед Кристофером, на соседний балкон, благо прыгать было близко. — Дай попробовать, — он забрал из холодных рук стакан и разом выпил содержимое. Закашлялся. Подслащенный кока-колой виски обжег горло и разгоряченной змеей сполз по пищеводу в желудок. Игривые пузырьки разнесли алкоголь по кровеносным сосудам в считанные секунды. Вот Оливер твердо стоял на ногах, а через мгновение уже бесстрашно сел Кристоферу на колени, — какая гадость. У него был козырь в руках — запах его феромона, которому Кристофер не мог сопротивляться. После стольких лет, стольких моментов близости соленое море все равно заползало в сердце и заставляло его бешено колотиться. Безмолвно наблюдавший до этого момента альфа потянулся вперед и приник к горьким и сладким губам. Бесхитростная ловушка, поставленная Оливером, тихонько захлопнулась и заперла Кристофера в тяжелом чувстве ностальгии, сожаления и мучительного тягостного вожделения. Какая-то часть его хотела вырваться из плена и убежать, но более глубокие, древние инстинкты не давали разомкнуть объятий, двигали его руками по чужому стройному телу. Прохладные ладони ловко и быстро проникли под мягкий кашемировый свитер и согрелись об атласную кожу. Оливер выгнул спину и тихо застонал под желанными прикосновениями. Голубые глаза бешено сверкали и могли затмить сияние всех звезд на небе. Снова разногласия между ними рухнули, уступив единственно понятному каждому языку — касаний, поцелуев, секса. Он заглянул Кристоферу за спину, за широкую стеклянную дверь, открывавшую вид на темную пустую комнату с большой кроватью. Он усмехнулся — то, что надо. Может, это все не инстинкты, не примитивная похоть, а болезненная привязанность, неспособность отпускать, отголоски былой любви? Это были последние мысли Кристофера перед тем, как рухнуть на кровать с Оливером, подмять его под себя, распять собой, захватив руками и ногами в тесный плен. Омега не сопротивлялся, нет, наоборот, доверчиво отдавался нехитрой ласке, был готов исполнить любую его фантазию. И это цепляло и ранило сильнее любого феромона. — Ну почему ты такой… — застонал Кристофер, обхватив ладонями маленькое раскрасневшееся лицо, и утонул, ушел с головой в запах разгоряченной кожи, пота и соленой морской волны. Оливер и цеплялся за него, боясь отпустить, и дергался под тяжелым телом, пытаясь стянуть с себя и него одежду, а Кристофер совсем ему не помогал, погруженный в какие-то свои мысли и переживания. Он был не с ним, а где-то глубоко в себе, пытался отыскать ответы на важные для себя вопросы. — Эй, — возмутился Оливер, возвращая альфу в реальность, — ты чего? Помоги мне. Выдернутый из раздумий Кристофер коротко чмокнул в обиженно надувшиеся губы, успокаивая, стянул сначала свою рубашку, потом освободил от одежды Оливера. Теплый кашемир мягко опустился на пол, а рядом легли брюки, носки, нижнее белье. Полностью обнаженный, Оливер бесстыже развел ноги и обхватил ими Кристофера, притягивая его ближе к себе. Крис вошел в него, будто в ванну с горячей водой окунулся — жар обступил его со всех сторон, разогнал мурашки от головы до копчика, вздыбив волосы на загривке. Всегда тихий в постели Оливер безмолвно стонал, уткнувшись ему в плечо, и был восхитительно правильный, идеальный, точно сделанный под него, Кристофера. Кожа под пальцами загоралась и алела, становилась нежно-розового цвета. Кристофер не удержался и перевернул его на живот, припал к основанию шею, куда раньше альфы кусали омег, присваивая, там запах был самым сильным и чистым, начал целовать и вылизывать это место. Оливер замер под ним, словно приготовившаяся к смерти пойманная жертва, и на последнем выдохе слабо зашептал: — Тебя… люблю… Слова насквозь пронзили грудную клетку Кристофера, зазвенели в пустой голове, и на миг на кончике языка разлилась невыносимая горечь. Внезапно он содрогнулся всем телом и кончил внутрь. И он понял, что произошло. Следом накрыла ненависть к себе, Оливеру и той власти друг над другом, которую они делили. *** Они после всего произошедшего нормально так и не поговорили — все закончилось ссорой. Сцена, как Кристофер спешно одевается, ранила Оливера сильнее даже безразличия. Пренебрежение им, его чувствами, их близостью. Он закутался в простыни, свернувшись комочком — в открытое окно залетал вечерний зимний ветер, холодил разгоряченную кожу. Кровать вдруг стала огромной, а комната пустой и темной. — Что случилось? Услышав его тихий срывающийся голос, Кристофер на секунду замер, но потом рывком натянул на себя брюки и рубашку. — Это все было ошибкой, — глухо отозвался он. Резко встал и, обернувшись, посмотрел Оливеру прямо в глаза. В глаза, в которых скапливалась влага. — Двадцать минут назад ты не думал, что это все ошибка. — Я был не прав. Оливер… — Он нагнулся к поникшему омеге и ладонями обхватил его лицо, — нам обоим нужно двигаться дальше. Но Оливер его порывов не разделял. Скривившись от охватившей его злобы, он вскочил на ноги, нисколько не заботясь о своей наготе, и в бессильной ярости со всей дури толкнул Кристофера в грудь. — Трахнуть меня тебе совесть позволяет, а как нормально относиться — это ошибка? Как же я тебя ненавижу, — процедил он, — убирайся! Вон! Кристофер молчал. Может, ему и было легче от того, что Оливер начал кричать, а не плакать. Оливер распахнул двери и вытолкал его в коридор в расстегнутой рубашке и незастегнутых штанах. И самое ужасное, что Кристофер не просил объясниться, не стучался и не успокаивал его, а просто ушел. Словно скошенная травинка, Оливер рухнул на кровать и заплакал, словно маленький обиженный ребенок. *** Кристофер любил Оливера, это было понятно любому, кто видел их вместе. Шестнадцатилетним подростком Оливер Вествуд проник в его сердце и долго там хозяйничал. Кристофер не просто хотел его или игрался, в нем просыпались несвойственные ранее чувства — желание защитить, порадовать, удивить. Увидеть в голубых глазах восхищение, радость, наслаждение. Они разделили много моментов: выпускной Оливера и последний танец, безбашенное путешествие по Африке, бессонные страстные ночи, первые ссоры и бурные примирения, непривычное чувство ответственности за другого человека… Оливер вошел в его жизнь естественно и прочно там обосновался. Кристофер потом понял, что Оливер всегда был частью его жизни. Но время развеяло магию любви, оставив Кристоферу вопросы, сомнения, неуверенность. В двадцать пять лет ему стала нестерпима собственная жизнь, ее размеренность и распланированность. Когда-то отец решил, что он должен пойти на юридический факультет, окончить аспирантуру, пойти работать, найти хорошего омегу, завести несколько детей, стать главой семейства, и ему претила сама мысль о том, что от него ничего не зависит. Он возненавидел свою жизнь. А Оливер, оказавшийся частью запланированного будущего, зоной комфорта, попал под раздачу — сначала Кристофер охладел к нему, потом отдалился. И одним осенним вечером решил закончить их отношения. Но порвать с ним оказалось совсем не просто: нужно было выкорчевать десятки других чувств, воспоминания, привязанность. Оливер проник в его нервную систему так глубоко, что Кристофера несколько недель разрывало от вины, сожаления, нестерпимой боли. Словно вредная привычка, он не давал и секунды о себе забыть, манил, дразнил и преследовал его даже во сне. И лучшим решением было избегать его, насколько возможно, игнорировать в социальных сетях, не ходить на общие мероприятия, строить новую жизнь, в которой Оливеру не было бы места.