Лучше блюдо зелени

– Папа… – Я не хочу ничего слышать!!! Рик подскочил на своей постели. Было раннее утро, стрелки будильника указывали на семь. Морось за окном все еще не прекратилась, мешая разглядеть хмурый рассвет. Рик коснулся подушечками пальцев своей щеки и размазал тонкую влажную дорожку – гадкий показатель слабости. Другая щека, казалось, все еще горела от пощёчины, хоть и приснившейся, но ощущавшейся сейчас очень реально. Воспоминания о случившемся, возвращающиеся во снах – острые, яркие, живые – не хотели оставлять в покое. Но Рик обязательно справится, он был в этом уверен. Покрутившись в постели еще час, он с сожалением понял, что так и не сможет заснуть. В итоге Рик умылся и поплелся на завтрак, не испытывая даже особого голода, но не представляя, что же еще можно сделать. В такую рань он ожидаемо оказался в столовой самым первым: повариха, только заканчивающая накрывать на стол, смерила его удивленным взглядом, но тактично промолчала. Рик хмуро съел свой завтрак и только после этого с радостным еканьем сердца вспомнил, что сегодня днем им выдадут в пользование телефоны аж на целых два часа. Это было, разумеется, непозволительно мало: дома он мог проторчать в телефоне целый день и даже этого не заметить. Но сейчас подобное казалось каким-то бесконечным отрезком чистого счастья: иметь возможность написать друзьям, позвонить родным… Рик почувствовал, как грусть сдавила ему грудную клетку, и поспешил переключить мысли что-нибудь другое. В три часа дня все студенты в нетерпении сидели в Кабинете, ожидая, когда директор принесет им коробку с драгоценными девайсами. В помещении в кои-то веки царила по-настоящему воодушевленная атмосфера. Мужчина появился в назначенное время, а следом за ним в проеме показалась и его жена, как обычно притащившая с собой целый ворох каких-то бумаг. Как выяснилось спустя пару минут, это было неслучайно. – Каждый, кого я назову, будет подходить сюда и расписываться о получении телефона. У каждого из вас время пользования ограничено, и у всех оно разное. Кто работал больше и усерднее, чем остальные, получает дополнительное время. Кто пренебрегал правилами, нарушал распорядок или как-то иначе проявлял себя с дурной стороны, получает штраф и время его пользования телефоном сокращается. Одной из первых получить телефон вызвали Яну. Она, изящно откинув назад копну белокурых волос, с достоинством подошла к столу, расписалась, и только по взбудораженному блеску глаз Рик понял, насколько она на самом деле рада – и телефону, и дополнительному времени, полученному в качестве бонуса. Он наблюдал, как постепенно очередь к желанной коробке сокращается, и как меняются лица некоторых студентов, когда они видят, что получили штраф. В частности, любительница футбола Маша буквально осела, увидев, на сколько ей разрешили взять в руки гаджет. – Всего час? – не веря своим глазам, но трепетно прижимая мобильный к сердцу, спросила она. – Но я ведь ничего плохого не сделала… – Наш психотерапевт считает, что тебе пока стоит поменьше соприкасаться с внешним миром, – сказал чуть вкрадчиво директор, устремив на девушку взгляд черных глаз, – он говорит, что ты с трудом привыкаешь к здешним правилам и проявляешь несвойственные для девочек желания. Учитель физкультуры нам это подтвердил. – Это какие желания? – нахмурилась Маша, кажется, искренне не понимая. – Заниматься неженским спортом, например, – ответил директор, и жестом показал, что она свободна. Маша взглянула на него нечитаемым взглядом, и не проронив ни звука, ушла, хотя Рику показалось, что это ей нелегко далось. Большинство из его одноклассников, насколько он видел, получили свои стандартные два часа; все, кроме Фила, которому по непонятной причине урезали сколько-то там минут – Рик не расслышал точное количество. То, как слегка поникли плечи парня при этой новости, заставило Рика почувствовать внезапно нечто схожее с раздражением: наверное, парень сам где-то косякнул, а теперь расстраивается! Сжав зубы, Рик так сконцентрировался на этих мыслях, что едва не пропустил собственную очередь. К счастью, его ни за что не оштрафовали. Так что черкнув ручкой время получения и подпись, он выпорхнул из комнаты, держа телефон, словно трофей, и тут же торопливо его включая. Едва зайдя к себе в комнату, он плюхнулся на кровать и тут же набрал маме. Взяв голос под контроль, он проговорил с ней не меньше десяти минут. Разговор клеился плохо и выходил очень формальным: он рассказывал, как на допросе, о своем расписании, о порядках школы, об обстановке, о еде. Мама, вполне ожидаемо, не замедлила спросить: – А в церковь вы уже ходили? – Нет, мам, сегодня службы еще не было. Насколько я слышал, первая планируется на следующей неделе. А еще у нас начнутся уроки религиозного воспитания. – Это хорошо, Витя, это очень хорошо. – Не называй меня так, – не удержавшись, буркнул Рик, на что мама ответила долгим молчанием в трубку. А затем, как-то скомкано попрощавшись, и вовсе закончила звонок, оставив сына в максимально расшатанном состоянии. Зато оставшееся время он провел просто отлично. Залез в соцсети и написал одноклассникам – тем немногочисленным, с которыми общался и которых считал приятелями. Включил послушать пару песен, по которым очень скучал. И наконец, не поборов искушение, зашел на страничку к нему… Там, разумеется, ничего не поменялось. Рик с горечью взглянул на улыбающееся с фотографии лицо и на значок онлайн, призывно горевший зеленым светом. Но написать ему у Рика не возникло даже мысли, уж не то что желания. И оставшееся время он просто смотрел забавные видео в ютубе, с ненавистью глядя на неумолимую стрелку часов и отсчитывая минуты, оставшиеся ему в блаженном информационном пространстве. Когда он к назначенному времени пришел сдавать обратно свой телефон, то не мог не заметить, как сильно изменилось всеобщее настроение: если поначалу лица были оживленными и предвкушающими, то теперь почти все без исключения хмурились и нервно покусывали губы. Рик постарался не слишком расстраиваться, отдавая телефон: в конце концов, он успел сделать все, что хотел. Новая учебная неделя началась тяжело: насладившись выходным днем и почти полным уединением, Рик так расслабился, что на утро едва поднял себя с кровати. Он только и мог думать, что о бесконечно-нудных уроках, домашних заданиях и прочих трудностях, предстоящих в ближайшем будущем. Впрочем, неожиданно развлечение пришло, откуда не ждали. Оказавшись в столовой, Рик увидел, как ругаются два его одноклассника: Боря, по кличке Гризли, и Кирилл, который до сегодняшнего случая вообще-то казался всем молчуном. – Это мое место, я всегда здесь сижу! – довольно громко басил Боря, возвышаясь над развалившимся Киром и пытаясь уничтожить того взглядом. – Ну так сядь рядом просто, кто тебе не дает? – Кирилл отвечал лениво, и создавалось странное ощущение, что он получает от происходящего определенный кайф. – Не хочу, я всю прошлую неделю сидел именно здесь! Ты что, специально? – Я просто пришел раньше и сел на первое попавшееся место, – пожал плечами Кирилл, – и мне здесь удобно, пересаживаться я не собираюсь. – Что у нас тут происходит? В столовую вошел директор. Учителя и работники иногда завтракали и обедали вместе со студентами: у них был отдельный стол, стоящий чуть в стороне. Чаще всего они предпочитали приходить чуть позже, но сегодня, видимо, не повезло. Директор прожигал спорщиков своим черным взглядом, и оба поняли, что попались: драки и даже громкие выяснения отношений в школе были строго запрещены, это указывалось в своде правил. Так что лучшее, чем парни сейчас могли отделаться, – это выговор. – Ничего, все в порядке, – тут же откликнулся Гризли, и бросив на Кирилла красноречивый злобный взгляд, направился в другой конец столовой занимать свободное место. Директор еще некоторое время смотрел на них, будто ожидая продолжения дискуссии, но убедившись, что его не предвидится, пошел за своей порцией завтрака. – Это что сейчас было? Вопрос прозвучал приглушенно, но Рик, сидящий рядом, хорошо его расслышал: Фил произнес его еле слышно, обращаясь к Боре, тяжело опустившемуся рядом. – Я сам не знаю, – хмуро откликнулся Гризли, искоса наблюдая за спиной директора, удостоверяясь, что его не услышат. – Этот говнюк, кажется, специально это сделал, чтоб меня побесить. Сейчас уже все садятся за одни и те же столы и даже одни и те же места! И только этому приспичило почему-то внезапно запереться на мое! – Тише, – сказал Фил Боре, в негодовании повысившему голос, а Рик вдруг внезапно решил, что его раздражает эта спокойная интонация одноклассника. – Потом с ним поговоришь. – Вот уж точно, – пообещал Боря скорее сам себе, чем окружающим, и принялся грозно поедать свой завтрак, отчего больше никто не рискнул с ним заговорить. Первый урок пролетел для Рика незаметно, вторым и третьим были русский с литературой. После того, как Нина Михайловна еще вчера молчаливо поджимала губы, забирая у них телефоны, она больше не казалась такой милой и интересной, какой представлялась Рику поначалу. Впрочем, стоило ей заговорить, как все обидные воспоминания улетучились: она вдруг перестала быть строгой надсмотрщицей, отбирающей у детей любимые игрушки. Она резко перевоплотилась в сказительницу, в эдакую ведунью, знающую древние сказания и мудрости предков. Когда она говорила и рассуждала о произведении, как сегодня, объясняя ученикам отсылки, намеки и скрытые смыслы текста, ничего уже не имело для Рика значения. Кажется, он даже забывал, где он, полностью погружаясь вместе с учительницей в созданный автором мир. Когда прозвенел звонок с урока, ему пришлось даже встряхнуться, сгоняя с себя наваждение. А Нина Михайловна, тем временем, становясь вновь строгим замдиректора, сообщила, каким будет домашнее задание, пообещав на следующем уроке провести опрос каждого без исключения. Сидя перед последним уроком за своей партой, Рик ловил себя на мысли, что до сих пор пребывает где-то в Чеховских рассказах, не в силах абстрагироваться от сегодняшней прослушанной лекции, а заодно подспудно рассуждая о том, насколько, очевидно, он всегда недооценивал ораторское искусство. Ведь оно, как показывает опыт, является едва ли не решающим. – Ты домашку сделал? Звонкий голос, раздавшийся практически над ухом, заставил Рика вздрогнуть. Он медленно, стараясь вернуть себе на секунду утраченное самообладание, поднял голову и уставился в лицо собеседнику. За второй партой, где обычно сидела их одноклассница, сейчас оказалась вовсе не она. Девушка, видимо, еще не успела вернуться с обеда, поэтому парень, озвучивший вопрос, беззастенчиво плюхнулся на ее стул, опершись локтями на спинку и для удобства поджав ногу. Это был Феликс: Рик впервые вгляделся в его лицо настолько близко, кажется, раньше он его просто не замечал, видел как какое-то расплывшееся пятно. А теперь неожиданно рассмотрел. Синева глаз, всматривающихся в Рика, просто сходу сразила насыщенностью. Сказать, что Виктор никогда не видел подобного цвета, было бы не просто правдой, но еще, пожалуй, преуменьшением – ни в кино, ни в сериалах он не видел ничего даже отдаленно похожего. Пожалуй, такого эффекта можно добиться при помощи линз, и это было одной из немногочисленных мыслей, молнией полыхнувших в голове Рика. В окаймлении густых рыжеватых ресниц глаза эти напомнили ему о каком-нибудь летнем озере, залитом солнечным светом и наполненным чистейшей водой. Рик успел еще выхватить взглядом, как изогнулись вопросительно тонкие брови, и тут же торопливо, даже резко, поспешил разорвать зрительный контакт. Потому что почувствовал внезапно, будто падает, падает куда-то, как в бесконечно-глубокий колодец, и есть только ощущение этого полета вниз, но нет приземления. – Да, – ответил он, уткнувшись взглядом в парту, чувствуя при этом, что рыжеволосый парень продолжает сверлить его взглядом. – Дашь глянуть? Хочу проверить, сошлись ли ответы, – прозвучало над опущенной головой, и Рик, по-прежнему не глядя на собеседника, протянул тетрадь и отвернулся к окну. Парень благодарно принял тетрадь, полистал ее и замолчал. Спустя минуту отозвался удовлетворенно: – Да, все совпадает, ура, – и коротко кивнув в знак благодарности, направился к себе за первую парту. Кажется, как начался и прошел урок, Рик даже не заметил. Он все это время витал мыслями где-то далеко, размышляя, почему несмотря на его явную отстраненность и нежелание ни с кем общаться, люди все равно пытаются втянуть его в разговор. Его это бесило, потому что… Потому что сопротивляться этому было сложно. Но он должен. Почему? Потому что они все здесь грешники. Все до единого. И Рик был уверен, что он – один из немногих тут присутствующих, способных по-настоящему исцелиться. А значит, завязывать дружбу с любым из этих людей – значит тянуть себя назад, в пропасть. А он один раз там уже побывал и не желает возвращаться. Сегодня днем был назначен очередной сеанс групповой психотерапии, и Рик, надеясь перед этим еще немного отдохнуть у себя в комнате, направился вверх по лестнице. Внезапный толчок в плечо сзади едва не сшиб его с ног: он только краем глаза смог рассмотреть Кирилла, пронесшегося мимо, словно ветер, и Рика наверняка даже не заметившего. Следом за ним, грузным шагом, но совершенно неторопливым и умеренным, вышагивал сопящий Боря. Не поборов любопытства, Рик, сам себя удивив, спросил: – Ну что, вы поговорили? Боря-Гризли воззрился на него так, будто Рик сейчас перед ним чечетку станцевал. Но справившись с удивлением и вернув глаза в орбиты, ответил: – Поговорили, да. Я ему, кажется, доступно все объяснил, и судя по покрасневшей от злости роже, он все понял. – Вот оно что. Рик больше и не знал, что сказать. Он сам не понял, зачем ввязался в этот бессмысленный диалог, когда всего пять минут назад думал о том, насколько не хочет общаться с окружающими. А потому, заблудившись в своем собственном диссонансе, прибавил скорости и направился в свою комнату быстрым шагом, провожаемый все таким же недоумевающим Бориным взглядом. Через полчаса Рик уже сидел в Кабинете, и мысленно настраивался на работу. Вообще, к психотерапии он был настроен чуть скептически, но думая о том, что это и вправду может помочь, решил дать ей шанс и постараться сегодня по-настоящему. Он ведь был всегда старательным и талантливым учеником, так что почему бы не побыть им и здесь тоже. На сегодняшнем сеансе снова был только их одиннадцатый А, никого постороннего, и от этого даже делалось чуточку легче. Но он в любом случае старался не смотреть на одноклассников, хотя даже короткого взгляда было достаточно, чтобы уловить настроение каждого. Сидящая рядом Яна чуть хмурится, выглядит очень сосредоточенной; Ася, вертящая по сторонам головой, рассеянно улыбается; Боря, видимо еще не до конца отошедший от конфликта, выглядит слегка раздраженным, а Кирилл – откровенно злым; на Феликса Рик не смотрел принципиально, только уловил взглядом рыжие волосы по правую руку от себя и больше в ту сторону не поворачивался. Сам же он чувствовал себя… напряженным. Владимир Петрович, как обычно вошедший в Кабинет минута в минуту, быстро со всеми поздоровался и занял последний свободный стул. Они вновь сидели в кругу, невольно пересекаясь взглядами, а оттого чувствовали себя уязвимыми. – Сегодня у нас будет по-настоящему трудное занятие, – сообщил психотерапевт, внимательно вглядываясь в мгновенно встревожившиеся лица. – Но в то же время, если вы постараетесь, оно может оказаться одним из самых эффективных. «О, самое то, что мне нужно», – удовлетворенно кивнул сам себе Рик и приготовился внимательно слушать. – Самое главное сегодня – это быть честными, – продолжил Владимир Петрович, – с самими собой и со своими товарищами. Ну и со мной, конечно, тоже, но я ведь попадаю в последнюю категорию, правда? Он улыбнулся. Улыбка у него была странная: вроде бы широкая, открытая, но что-то в ней было такое, что не давало Рику покоя. И вглядевшись в лицо мужчины, он с неприятным холодком в груди понял, что именно: глаза психотерапевта оставались при этом внимательными и холодными, ни одна морщинка не затронула их, как обычно бывает при улыбке. Они оставались цепкими и … равнодушными. – Я попрошу вас сегодня немного рассказать о себе, – тем временем продолжил Владимир Петрович. – Но на этот раз не так, как в прошлый. Сегодня я хочу, чтобы вы рассказали, почему оказались здесь. Рик замер. Он буквально ощутил, как сердце его пропустило удар, а ладони мгновенно заледенели. Он подумал было, что ослышался, но взглянув на ошалевшие лица остальных студентов, выглядящих так, будто им всем разом залепили по пощечине, убедился, что слуховыми галлюцинациями пока что не страдает. – Мне не нужно от вас многого, – продолжил психотерапевт, будто не заметив, что своими словами взорвал бомбу. – Мне достаточно будет услышать от вас всего парочку предложений, парочку мыслей. Мне хотелось бы, чтобы вы сами рассказали, почему, по вашему мнению, вы оказались в нашей школе. Тут не может быть правильных или неправильных ответов. Только то, как вы сами видите ситуацию, больше ничего. Мужчина повернулся к рядом сидящей девушке, которой оказалась Ася. Улыбка давным-давно сошла с ее лица, и она выглядела пусть не напуганной (как некоторые здесь), но совершенно точно не такой позитивной, какой казалась обычно. – Напомни, пожалуйста, свое имя? – попросил он, взяв в руки блокнот и начав что-то там черкать. – Ася, – откликнулась девушка негромко. – Ахметова, –добавила она на всякий случай. – Итак, Ася. Почему ты сейчас находишься в школе «Надежда»? – Меня родители сюда отправили… Скажи это кто-то другой, можно было бы счесть эту реплику издевкой или нахальной шуткой. Но Асины широко распахнутые глаза говорили об абсолютной искренности: она не знала, чего от нее хотели и чего жаждали услышать. – Хорошо, – спокойно отреагировал на высказывание Владимир Петрович, – а как ты думаешь, почему? Дальше повисла тишина. Кажется, что дыхание затаили все. Ветер за окном было слышно так сильно, словно он дул в самой комнате. При такой тишине можно было даже расслышать шум немногочисленных голосов с первого этажа. Все до единого глаза вперились в Асю, которая явно пыталась что-то сказать, но губы будто не слушались ее. Бедняжка пару раз вздохнула, глянула растерянно по сторонам, будто ища поддержки, но не находя, и наконец ответила еле слышно: – Потому что родители думают, что я лесбиянка. Реакция на фразу последовала незамедлительно, хотя тишина не нарушилась ни на децибел. Рик почувствовал внезапно, как щеки его полыхнули огнем; Боря, сидящий почти напротив него, молчаливо сжал кулаки; кто-то еле слышно выдохнул, а Яна, сидящая рядом с Риком, не дрогнула и мускулом, вот только мгновенно побледнела на пару тонов. – А это не так? – вкрадчиво поинтересовался психотерапевт, пока сама Ася, краснея от неловкости, смотрела на него округлившимися глазами. – Я… Кажется, голос ее подвел. Она вдохнула всей грудью, пытаясь протолкнуть не желающие выходить наружу слова, но губы ее дрогнули и она поджала их, не желая демонстрировать свою слабость. Рику на секунду стало ее жаль. – Я не знаю, – наконец выдавила из себя девушка, опуская глаза вниз и явно боясь встретиться с кем-нибудь взглядом. – А ты хотела бы ей быть? Ася неверяще вскинула глаза на доктора, думая, что ослышалась. Но он лишь повторил вопрос настойчивей: – Ты хотела бы быть лесбиянкой, Ася? – Нет конечно! – почти возмущенно ответила девушка, вспыхивая еще сильнее, а в краешках ее глаз блеснули крупные, пока еще сдерживаемые, слезы. – Вот и хорошо, – ответил Владимир Петрович, глядя на Асю удовлетворенно, и как показалось Рику, одобрительно. – Самое главное – это наше желание или нежелание. От этого зависит все, это ключевой фактор. Ася кивнула и больше не проронила ни слова. Психотерапевт тем временем переключился на следующего студента. С несколькими далее сидящими ребятами разговор состоялся очень похожий. Иначе дела пошли, когда врач добрался до Яны. – Меня зовут Яна, – уже уловив последовательность, напомнила блондинка, – и я оказалась в этой школе по ошибке. Все головы тут же повернулись на нее, и даже у всегда спокойно-равнодушного психотерапевта брови поползли наверх. – Поясни-ка пожалуйста, – попросил он, начав что-то быстро строчить в своем блокноте. – Я имею ввиду, что родители ошиблись, послав меня в эту школу, – ответила Яна четко, глядя на шкрябающего свои заметки доктора прямо и смело. – Они решили, что я не совсем… нормальная, а это не так. Рика данная фраза ничуть не зацепила, но он ненарочно, совершенно случайно в этот момент мазнул взглядом по лицу Фила, сидевшего самым последним в очереди. Лицо его, до этого момента выражавшее лишь полное равнодушие и едва ли не скуку, на секунду скривилось, но тут же вернулось в норму – так быстро, что можно было принять это за случайность или игру света. Рик, не желая об этом задумываться, тут же отвел глаза. – Ты не расскажешь нам, почему они так решили? Кажется, после этого вопроса ледяная неприступность Яны впервые дала трещину. Она совсем чуть-чуть вздрогнула и неглубоко вздохнула – грудь ее колыхнулась едва заметно, но всем наблюдающим за ней студентам это было прекрасно видно. Яна замолчала. Казалось, она обдумывает ответ, но Рику, как человеку проницательному, было ясно: она просто не собирается отвечать. Посидев в тишине несколько минут и так ничего и не дождавшись, психотерапевт снова подал голос сам. – Что же, Яна, не буду на тебя давить. Ты расскажешь нам, когда будешь готова. Я вижу, что ты стараешься, но тебе еще предстоит долгий путь, что доказывает: ты в нашей школе все же не случайно. Постарайся получить максимум от обучения здесь. Следующим на очереди был Рик. Слишком сосредоточившись на Яне, он почти забыл об этом, и когда доктор обратил на него свой взгляд, почувствовал, как мелко и противно дрогнули руки. Но он сжал их в кулаки, собираясь с силами и внутренне приказав себе успокоиться. – Виктор Киреев, – чуть охрипшим от молчания голоса сказал Рик и… замолчал. Ему мгновенно стали поняты все эти паузы, которые делали ребята до него. Не то что бы ты не хочешь говорить, просто… будто невидимая кость застревает у тебя в горле. И ты знаешь слова, ты знаешь, что должен сказать, но просто не можешь. И возникает ощущение, что сопротивляться гравитации и то проще, чем выдавить из себя эти простые, на первый взгляд, фразы. В отличие от предыдущих студентов, Рику доктор почему-то решил не помогать. Он лишь смотрел на него и ждал, терпеливо, спокойно, всматриваясь в парня с внимательностью, граничащей с осторожностью. – Меня сюда тоже отправили родители, – начал, наконец, Рик, чувствуя, как буквально каждое слово царапает ему горло. – Они думали… Они считают, что… Здесь мне могут помочь. – Как именно помочь? – уточнил доктор, и на мгновение в Рике вспыхнула злость. Этот клятый мозгоправ прекрасно знает, как! Зачем выуживать это, зачем заставлять проговаривать, лишний раз травить себе душу? Но подавив в себе гневный порыв, он снова сосредоточился и практически сквозь зубы ответил: – Они сказали, что здесь меня направят на путь истинный и заставят забыть о всяких глупостях. – Оо, это вовсе не глупости! – вступил вдруг в диалог психотерапевт, и все удивленно подняли головы. – Совсем не глупости, Виктор. То, что случилось в жизни каждого из вас, очень даже серьезно, и если сейчас не успеть, не вырвать с корнями сорняк, который только начал прорастать в ваших душах, все может очень плохо закончиться. Я хочу, чтобы вы все это понимали. Рик кивнул: он понимал. Поэтому и старался сделать все, что от него тут хотели, поэтому и соблюдал правила и странные местные обычаи. Он не хочет, чтобы для него все плохо заканчивалось. Он хочет жить обычной жизнью, хочет стать счастливым, хочет попасть в Рай, в конце концов! И хочет помириться с родителями, доказать им, что он хороший сын… Самым последним из говоривших был Феликс. Но прежде чем он успел начать, Виктор Петрович внезапно сам перехватил инициативу и проговорил веско: – Как хорошо, Феликс, что ты остался самым последним. Ты позволишь сказать мне пару слов за тебя? Это было максимально неожиданно, и Рик выпучился на парня, будто увидел его впервые. – Конечно, – откликнулся Фил, и слышалось в этом ответе что-то сильно напоминающее безразличие. – Итак, – начал доктор, внимательно сканируя взглядом навостривших уши студентов. – Для тех, кто не знал, я хотел бы сообщить. Феликс единственный из вас всех, кто ранее уже учился в школе «Надежда». Он закончил здесь 10 класс, но… За год он не получил достаточно необходимых навыков и знаний. Не смог достаточно проработать свои проблемы. И его родители, посоветовавшись с нашим директором и со мной, решили, что ему нужно отучиться здесь еще один год. Тишина, воцарившаяся после этого заявления, была почти пугающей. Совершенно очевидно было, что никто из присутствующих и понятия не имел, что Фил – «второгодник». Кажется, многих это даже напугало. Только Феликс сидел на своем месте, рассеянно глядя куда-то в стену, и кажется, плевать хотел на все происходящее. Лицо его не выражало ни единой эмоции, синие глаза застыли на одной точке, и громкое заявление психотерапевта будто не имело к нему ни малейшего отношения. Рик же, услышав об этом, почувствовал, как сердце гулко ухает вниз. Не может быть. Фил провел здесь целый год. Год! И при этом не смог вылечиться. Это невозможно. Наверное, он просто недостаточно старался! Да, это единственная вероятная причина. А что если он, Рик, тоже не сможет? Что если и для него года окажется недостаточно? Двенадцатого класса здесь, увы, нет. Только 9, 10 и 11. Дальше – сам. А что если Рик все же не успеет за год искоренить в себе зло? Но он сможет. Он ведь, в отличие от равнодушного Феликса, очень стремится к своей цели. И словно в ответ на его мысли, Рик услышал, как врач спрашивает Феликса: – Ты можешь сказать нам, почему ты остался здесь еще на один год? – Потому что я недостаточно старался, – будто прочитав мысли Рика, откликнулся парень. Эта фраза вновь прозвучала спокойно, заготовлено, выучено. Было ощущение, что Фил повторял ее про себя уже много раз. Он сказал это без единой эмоции, что разительно отличало его от всех сегодняшних рассказчиков, одни из которых краснели, другие заикались, третьи путались в словах. Он, в отличие от всех, не выглядел смущенным. Только лишь равнодушным, ничего более. – Ты совершенно прав, – явно довольный, закивал в ответ доктор. – Скажи, в этом году ты готов стараться лучше? – Разумеется, – бесцветно ответил Феликс, глядя себе на руки и не поднимая глаз. После этого выведшего из привычного душевного состояния всех без исключения сеанса, всё закончилось. Задвигались стулья, зашуршала одежда встающих и потягивающихся учеников. Владимир Петрович распустил их по комнатам, и Рик, поднимаясь к себе, невольно обратил внимание на чуть согнувшуюся спину рыжеволосого одноклассника, который, не успел Рик оглянуться, уже исчез за дверью. Сам Рик решил, что сейчас самое лучшее время принять душ, как раз успеет до ужина. Зайдя в душевую кабинку, располагавшуюся здесь же, на их этаже, он включил самую горячую воду и подставил спину под струи. Ему казалось, будто он проделал какую-то очень долгую и нудную работу, причем, судя по изможденному телу, физическую. Рик уперся лбом в прозрачную стенку маленькой кабинки, и стоял так, закрыв глаза, пока горячая вода не стала невыносимой. Тогда, убавив температуру, он все же начал мыться: медленно, неохотно, водя мочалкой по распаренному телу, почти не понимая, что делает. В голове царил такой хаос, а мыслей было так много, что казалось, будто не было вообще: он не мог ухватиться ни за одну, чтобы как следует ее подумать и взвесить. То, что он услышал сегодня на сеансе, произвело на него гораздо большее впечатление, чем он ожидал. Вот только вместо того, чтобы почувствовать воодушевление, подъем духа и пресловутую надежду, он чувствовал себя почти так же погано, как прошедшим летом.