Лучше блюдо зелени

Остаток каникул прошел скомкано и будто бы мимо. Отец еще пару раз напомнил ему о том, что нужно начать готовиться к экзамену по истории, на что Рик лишь молчаливо кивал, усиленно стискивая челюсти. Все, что сказала ему мама по этому поводу: «Ты уже как-нибудь постарайся, сынок». Рик еще никогда не чувствовал себя настолько далеким от семьи, кажется, даже прошлым летом, после самого грандиозного в его жизни скандала. Он считал, что проведя время вне школы, он будет чувствовать себя счастливее. И в какой-то мере так оно и было: не ходить постоянно под наблюдением камер, не посещать психотерапевта было превосходно. Но при этом Рик не чувствовал себя здесь, в доме родителей, защищенным. Он чувствовал себя лишним, проблемным… А еще очень сильно непонятым. В школе же, как ни странно, у него были люди, которые, кажется, понимали его в тысячу раз лучше, чем собственные родители. Были люди, которые могли поддержать и выслушать – например, Боря и Ася. А еще были те, которые не только слушали, но и дарили улыбки, смешили и зажигали в сердце лучик надежды. Точнее был, и этим кем-то являлся Феликс. Как же невыносимо сильно Рик соскучился по нему. Так что когда машина родителей во второй раз в его жизни остановилась возле ворот школы, Рик был едва ли не рад попрощаться. Он не увидит их ближайшие несколько месяцев, и хотя трудно смотреть на плохо сдерживаемые мамины слезы, все же Рик ощущал облегчение. – Я жду от тебя отличных результатов в этом семестре, – сказал отец жестко, после того как мама обняла и перекрестила сына. – Оценки у тебя хорошие, работай на золотую медаль. Но самое главное, я жду от тебя успехов в твоем исцелении. Если директор и остальные наставники будут тебя хвалить… Быть может, мы придумаем что-то на твой день рождения. Съездим куда-нибудь. И отец даже улыбнулся. Очевидно, мысль о том, что в их семье все чудесным образом вновь станет как было, радовала его. Вот только Рик, махнув им на прощание, отвернулся и еле заметно покачал головой. Нет, так, как раньше, уже не будет никогда. И как бы сильно он, Рик, ни старался, он вряд ли сможет порадовать директора и наставников. Потому что похоже… На самом деле он не может исцелиться. Да и не захотел бы теперь. Когда Рик увидел в столовой знакомую рыжую макушку, то ощутил, как сердце птицей заполошно встрепенулось в груди. Фил тоже заметил его и издали приветливо улыбнулся. Рик хотел было помахать рукой, но вспомнил, что вести себя надо как можно нейтральней и незаметней. Поэтому просто молча подошел, садясь за привычный стол, и уставился прямиком в синие глаза напротив. Они не сказали ни слова. Просто сидели, молчаливо глядя друг на друга в суете столовой и гомоне разных голосов. Слов в голове одновременно было много и при этом не было совсем – во всяком случае, они не хотели складываться в предложения. Рик лишь сосредотачивался на крошечных изменениях, произошедших с Филом за последние две недели. На взгляде сапфировых глаз, казавшихся сейчас немного грустнее, чем обычно. На медных кудрях, теперь остриженных коротко – явно посетил парикмахерскую перед возвращением на учебу. Рик смотрел на уголочки губ, подрагивающих в сдерживаемой улыбке, а еще на непривычную одежду – темную толстовку и джинсы, в которых Рик не видел Феликса ни разу. Да он и сам сейчас не был одет в форму, как и большинство остальных ребят: просто никто еще не успел переодеться. Рик поднял руку к собственным волосам, которые, по счастью, были подстрижены совсем не коротко, а так, как ему нравилось, и подцепил свой каштановый локон на челке. Фил уловил этот жест, и не удержавшись, тихонько ухмыльнулся и кивнул: да, мол, подстригся. Рик хотел бы сказать Филу, что ему идет. И что тот выглядит очень непривычно. А еще – что он скучал. Впрочем, последнее, наверное, он не рискнул бы сказать даже наедине, слишком это звучит… сопливо, что ли. *** Первая неделя семестра промелькнула, как вспышка молнии: яркая, насыщенная и быстрая до незаметности. Рику оказалось неожиданно легко влиться в привычный ритм даже после долгих расслабляющих каникул. Он всегда любил порядок, и организованность его успокаивала, придавая сил и спокойствия. Четко выстроенное расписание, понимание, когда и чего ждать, чего избегать и как добиваться желаемого… Все это уже было ему более-менее понятно, и он с тщательностью и рвением принялся за воплощение своих планов. Фил, кажется, с адаптацией тоже не испытывал особых проблем. Они мало выцепили времени наедине, лишь невинно гуляли по заснеженной территории вместе с однокашниками. Однако Рик видел: Фил бросает на него взгляды, явно говорящие о том, как сильно бы он хотел остаться наедине. У других же студентов, увы, возвращение в «Надежду» прошло отнюдь не так безоблачно. И одним из таких людей оказался, разумеется, Боря, что было вполне предсказуемо. Первые пару дней он ходил по «Надежде» так, будто не вполне понимал, где очутился. Все смотрел поверх голов то в окно, то в никуда, и Рику не нужно было долго гадать, что Гризли высматривает в этом небытии. Когда же Боря окончательно убедился, что Руслана здесь нет и в ближайшем будущем не предвидится, он как-то совсем поник. Парень за эти праздники ухитрился похудеть и заработать себе огромные мешки под глазами, будто совсем ни разу не спал за все каникулы. Теперь же ко всему прочему добавилась бледность, и Рик не на шутку забеспокоился. – Ты же понимаешь, что это к лучшему? – спросил он у Бори в воскресенье, после первой службы, состоявшейся с момента их возвращения. Боря на протяжении ее выглядел так, будто мечется между необходимостью либо ударить кого-то, либо незамедлительно грохнуться в обморок. – Не понимаю, о чем ты, – категорично прохрипел Боря, отворачиваясь. Почти все уже покинули церквушку, и только Рик, решивший дождаться друга, уселся на лавочке и практически вынудил Борю к разговору. – Конечно понимаешь, – чуть раздраженно откликнулся Рик, бросая на Гризли взгляд и тут же невольно смягчаясь. – Ну что ты, в самом деле. Ты же сам понимаешь. Ему так будет лучше. Ему не надо сюда возвращаться. Боря засопел, но ничего не ответил. Кажется, с минуту он боролся с собой, но не выдержав, проговорил чуть более высоким голосом, чем обычно: – Я знаю, что ему не нужно сюда возвращаться. Я просто… переживаю. Никаких новостей с тех пор, как его выписали из больницы, я не получал. Естественно, руководство школы мне ничего не говорит. Через телефон или соцсети он недоступен. Вдруг с ним что-то… – Нет, – Рик и сам не мог допустить этой мысли, и не мог позволить допустить ее Боре. – Нет. Он в порядке, просто сейчас проводит время с родителями. Восстанавливается. Может быть, когда он окрепнет, его переведут в обычную школу. Боря неопределенно мотнул головой, по-прежнему не поднимая глаз: стеснялся того, что Рик сможет в них прочитать. – Так ведь будет лучше для него? – Рик вопросительно взглянул на одноклассника, на что последний как-то обреченно кивнул. – Я скучаю… – словно признаваясь в чем-то постыдном, Боря опустил лицо на ладонь, прячась за ней, как за ширмой. – Мне бы хоть на секундочку его увидеть. Убедиться, что с ним все хорошо, что он… на самом деле жив, понимаешь? – Понимаю, – откликнулся Рик, и Боря внезапно взглянул на него недоверчиво. – Вряд ли, – Боря покачал головой, а Рика это внезапно задело. – Ты не единственный в мире человек, способный влюбиться, знаешь ли. Гризли вздернул голову вверх так резко, что удивительно даже, как не повредил шею. Рик понял, что ляпнул лишнего, слишком поздно. Но и брать свои слова обратно не хотел, не такой он человек. – Кто? – без лишних предисловий спросил напрямую Боря, а Рик почувствовал, как предательски заливаются краской щеки. – Не скажу, – попытался отвертеться Рик, но Боря не захотел отступать, и на его лице впервые, кажется, мелькнула капля жизни. – Ну это же парень, да? – сказал Гризли скорее утвердительно, чем вопросительно, а Рик не удержался и закатил глаза. – Давай закроем тему, окей? – Ну конечно парень, – сам себе ответил Боря, принимая задумчивый вид и откидываясь на спинку скамейки. – Кто-то из наших одноклассников? – Слушай, завали, серьезно. – Из одноклассников, точно! – восхитился Боря собственной догадливостью. – Погоди, это что… – Замолчи, – Рик уже всерьез разозлился и потянулся затыкать Боре рот руками, вот только Гризли оказался быстрее, перехватывая протянувшиеся к нему запястья. Выбор из одноклассников был не так велик, так что догадаться было нетрудно. – Это Фил? Правда, что ли? Я думал, вы просто друзья… – Мы и есть друзья, – бушевал Рик, не прекращая попыток придушить любопытного одноклассника, но терпя в этом абсолютную неудачу. – Ага, ты именно поэтому так реагируешь, – добродушно подколол его Боря, впервые за долгое время выдавливая из себя какое-то подобие улыбки. – В принципе, я мог бы догадаться. Вы все время тусите вместе… – Борь, пожалуйста, – Рик прекратил свои попытки перекрыть Гризли кислород и сел рядом утомленный. – Да брось, дружище, уж мне ли тебя не понять, – Боря хлопнул одноклассника по плечу. – К тому же, Фил классный. Я тебя прекрасно понимаю. – Прошу тебя, не анализируй это, – попросил Рик, взглянув в светло-карие, почти по-детски добрые глаза товарища. – Вообще забудь. Не думай и не вспоминай. Потому что меньше знаешь, крепче… Спим. Мы все. Ты же помнишь, где мы находимся. – Конечно, – откликнулся Боря, и его лицо вмиг вновь посерьезнело. – Ты можешь не переживать, я – могила. А потом, будто засомневавшись в собственной метафоре, поправился: –Я никому ничего не скажу. Рик в ответ ухмыльнулся слабо и встал, чтобы направиться в школу. А Боря сквозь мрак собственного горя все же почувствовал лучик тепла, осветивший его сердце – лучик радости за друзей. Еще одним, и едва ли не более подавленным человеком, вернувшимся в школу в состоянии, близком к депрессии, была Яна. Она провела все каникулы только и делая, что обрабатывая родителей на тему ее невозвращения в ненавистную школу. И она практически преуспела – можно сказать, справилась с задачей на 99 процентов. Родители уже окончательно подобрели, довольные и прекрасной успеваемостью дочери, и ее наладившейся личной жизнью. Вот только перед тем, как окончательно забрать документы, они без ведома Яны отправились в церковь, чтобы спросить у своего батюшки совета по этому поводу. Как рыдала Яна, когда узнала, что произошло, и что поганый (в своей голове Яна думала очень много других слов) священник испортил ей весь план, сказав, что для Яниной души и тела будет лучше оставаться в безопасности… Это невозможно даже описать. Кажется, она последний раз так плакала еще во младенчестве, в бессознательном возрасте. Поняв, что ей предстоит вновь вернуться в школу, в которую она твердо вознамерилась не возвращаться, Яна едва не поехала крышей. И на несколько безумных часов была всерьез готова уйти из дома: вот прямо так, без денег и вещей, лишь бы не попадать в это пекло, именуемое почему-то образовательным учреждением. Но вскоре ее рациональная часть, которая к счастью или несчастью, всегда преобладала над эмоциональной, взяла верх. И Яна рассудила, что на улице, не имея в буквальном смысле никаких средств к существованию, погибнет гораздо быстрее. Впрочем, эти мысли ничуть не утешали ее, когда она ехала в «Надежду», прижавшись лбом к стеклу машины и изо всех сил сдерживая слезы. Она даже не потрудилась изобразить радость при виде Васи, который встречал ее буквально на пороге, широко улыбаясь и сияя от счастья. Она просто прошла мимо него, и ее не заботило даже то, что Вася, так надежно служивший ей прикрытием, может после такого окончательно обидеться и разорвать с ней отношения. Она может быть даже обрадовалась бы этому исходу, но какое там. Уже спустя пару дней Вася сам подбежал к ней, затащил в тихий уголок и целовал упоенно, шепча какой-то ласковый бред, на что Яна едва отвечала – как физически, так и словесно. Ее совсем немного колола совесть: Вася, очевидно, не был плохим человеком. Не нужно было быть гением, чтобы понять, что он не притворяется и не играет. Его чувства были искренними, желание встречаться с Яной – честным, не имеющим никакого отношения к желанию найти прикрытие или вроде того. Поистине женской интуицией Яна определила среди всех парней школы того, кто по-настоящему мог заинтересоваться ей – одного из нескольких, пожалуй. То, что все с восторгом и полной готовностью называли «исцелением», в случае с Васей было обыкновенной бисексуальностью, и Яна случайно оказалась именно в той категории девушек, которые его привлекали. Никто здесь не понимал и не принимал факт того, что от этого его влечение к мужчинам не выключается автоматически, и даже если б он вдруг женился и прожил с супругой до глубокой старости, это бы не сделало его ни на грамм менее бисексуальным. Такие очевидные в своей простоте вещи, понятные Яне, но совершенно не помещающиеся в головах местных наставников, злили блондинку до красных всполохов перед глазами. А еще… Заставляли ее руки опускаться. Потому что здесь она в меньшинстве – есть и будет. Единственный путь был наружу, но и его перекрыли. Вновь. И Яна, кажется, начинала потихоньку терять веру в благополучный исход.