Лучше блюдо зелени

Зима вроде бы была на исходе – февраль месяц как-никак, – но этого абсолютно не ощущалось. Погода продолжала радовать и морозами, и снегом, регулярно выпадавшим на тщательно вылизанную территорию, и минусовыми температурами, которые не позволяли студентам «Надежды» слишком долгое время проводить на улице. Однако это мало кого останавливало, и ребята, отбыв свой долг на уроках и сеансах психотерапии, бежали наружу, даже памятуя о перспективе отморозить себе нос. Рик с Филом тоже последнее время много торчали на улице, хотя даже сами себе не вполне могли объяснить, почему. Они оба одновременно очень хотели и в то же время будто боялись остаться совсем наедине: после каникул словно стена неловкости выросла между ними, и парни пока не знали точно, как ее разрушить. Поэтому они просто ходили по территории и разговаривали обо всем на свете. Об уроках, учителях, каникулах. Фил поведал, как сам провел время с семьей, как играл с младшей сестренкой, как учил ее кататься на коньках и возил на санках. Рик уже слышал от своего меднокудрого Аполлона о том, что у него есть сестра, но информация эта казалась ему раньше какой-то формальной и незначительной. Слушая же сейчас о том, с какой нежностью Фил называл ее имя, как тепло говорил о времени, проведенном с ней вместе, Рик неожиданно понял: Фил говорит о по-настоящему любимом и оберегаемом им человеке. И сердце от этого знания почему-то сводило нежностью, хотя причем тут он, Рик, парень не понимал. Это же не о нем Феликс так воркует и рассыпается в комплиментах, тогда почему именно Рику от этого так приятно и сладко? Как бы то ни было, на очередной прогулке они, обойдя школу по кругу не меньше пяти раз, почувствовали, что устали. Уже в который раз местом их остановки ребята избирали заснеженный стадион: лавочки были практически полностью заметены снегом, но если расчистить себе место, можно было вполне уютно устроиться, будучи окруженными высокими сугробами – получалось вполне себе уединенно, хоть и не абсолютно безопасно, конечно. – Дома мне очень хотелось рисовать, – поделился внезапно Фил, поворачиваясь лицом к Рику и заглядывая ему в глаза. Щеки Фила горели от мороза, нос тоже покраснел, но почему-то Рику казалось, что выглядит парень, несмотря на это, даже красивее, чем обычно. – У тебя получалось? – зачем-то понизив голос, спросил у него Рик, хотя подслушать их здесь явно никто не мог. – Ну… частично, – признал Фил, отводя глаза от Рика, будто больше не в силах выдерживать этот откровенный контакт. – Дома ведь еще опаснее, чем в школе. Если здесь меня спалят, будет, конечно, плохо, но там… Если мама просто увидит меня с карандашом в руке, она тут же впадет в дикую истерику. И не важно при этом, что я буду рисовать хоть вид из окна, хоть собачку соседскую. Она ассоциирует рисование с самым главным грехом всей моей жизни, так что… Это сложно. Ну ты понимаешь. И Рик действительно понимал. Он был уверен, что их родители на самом деле очень похожи, просто у них немного различаются грани безумия: одни запрещают сыну брать в руки бумагу и карандаши, а вторые обрезают своему ребенку волосы. И то и другое – плохо, и то и другое – имеет свою странную извращенную логику. – Но ты знаешь, – продолжил вдруг Фил негромко, – мне так хотелось, что я все же немножко рисовал. По ночам. Когда точно знал, что все спят и меня никто не тронет. Я не очень доволен тем, что получилось… Но все же хочу тебе показать. – Ты кого-то нарисовал? – воодушевился Рик, наблюдая, как Фил полез себе под куртку, извлекая из-за пазухи небольшой, аккуратно свернутый листочек. – Ага, – откликнулся парень, и протягивая портрет, добавил зачем-то, – тебя. Этот комментарий был абсолютно излишним, потому что взгляд Рика уже успел впиться в картину и… у него перехватило дух. Нет, то, что Рик легко узнавался на портрете, было самоочевидным: он видел слишком много работ Феликса и имел слишком хорошее представление о его таланте, чтобы усомниться в похожести. Но поражало другое. Было в этой картине… что-то еще. Что-то большее, чем простое сходство, что-то большее, чем просто «рисунок по фотографии», которым занимаются некоторые современные художники. Для начала, рисунком по фотографии портрет не был хотя бы потому, что у Рика отродясь не было ничего, даже отдаленно похожего на подобное фото. Он был здесь слишком взрослым, а все последние фотографии в его телефоне были хорошо если полугодовалой давности. Но опять же. В этом портрете было что-то гораздо более важное. Он словно… дышал. Казалось, что Рик, изображенный одним лишь простым карандашом, сейчас вздохнет тяжко, оторвет взгляд, цепко устремленный на кого-то вдаль, и повернется к зрителю в анфас. Но он, нарисованный Рик, будто все время медлил с этим действием, будто не решался на него, словно бы слишком поглощенный созерцанием чего-то невидимого. Рик легонько провел пальцами по нарисованным волосам. Они были длиннее, чем на самом деле – примерно таких его лишили около полугода назад. И то, с какой точностью Фил передал завивающиеся на самых кончиках локоны, а также неудобные, постоянно падающие на лоб прядки, заставило Рика внезапно захотеть разрыдаться. – Я помню, что тебе нравятся длинные, – словно бы в оправдание пояснил свою вольность Фил, а Рик не нашел даже, что ответить. Он продолжал тщательно изучать себя нарисованного. Тонкие губы упрямо сжаты: Рик не замечал за собой этого, но подозревал, что действительно имеет подобную привычку. Нос тонкий, аккуратный, ушная раковина – нежная, выписана любовно, со вниманием. Прямые вразлет брови, волевая линия челюсти, большие темные глаза – грустные и внимательные. Рику казалось, что его нарисовали красивее, чем в жизни, но при этом это все равно был настолько невыносимо ОН: со всей тяжестью во взгляде, со всем грузом на душе, отражающимся в чуть нахмуренном лбе. И при этом портрет внезапно вытаскивал наружу и другую часть его, Рика: уязвимую, чуть испуганную, одинокую… Складывалось ощущение, что Фил нарисовал не просто человека: он будто вытащил на портрет всю его душу. – Если хочешь, забери себе, – мягко предложил Феликс, наблюдая за не сводящим с рисунка взгляда Риком. – Это мой подарок. – Спасибо, – прошелестел в ответ Рик, который старался ни в коем случае не показать позорного факта: он борется со слезами. Как же сильно ему захотелось прижать к себе Феликса в этот момент! Обнять, согреть в руках, поцеловать выбившуюся из-под шапки прядку… Заласкать, затискать, занежить, чтобы Фил понял, какой он на самом деле потрясающий, какой талантливый, такой… единственный в своем роде. Внимательный. Уникальный. Любимый… И на этой мысли поток фраз будто ухнул вниз, напугав Рика собственной мощью. Парень даже не догадывался, насколько все серьезно. И вот сейчас, глядя в синие всепонимающе-мудрые глаза, он вдруг осознал. А ведь и вправду. Любимый. Потому что Рик любит его. Вот какое слово требовалось для описания всего того, что он чувствует. Не нравится, не влюблен, не влечет. Любит. Всей своей юной душой, всем своим строптивым существом, всей своей нечестивой природой. Любит. Так сильно, что хочется взвыть волком, или наоборот, запеть небесным ангелом. Потому что все так просто и одновременно невыносимо сложно. Любит. Рик не переставал повторять это себе, а Фил смотрел так, будто в точности знал, о чем Рик ведет свой внутренний монолог, но тактично молчал. *** Рик стоял в кабинете истории и ждал, когда все остальные покинут класс. Преподаватель не спеша собирал материалы и тетради и не сразу заметил угрюмо стоявшего в тени ученика, пока не развернулся к выходу. – Боже милостивый, Киреев! – воскликнул он куда громче, чем обычно разговаривал. – Вы меня до инфаркта доведете, что ж Вы притаились там как мышь? – Я прошу прощения, – тут же извинился Рик, приближаясь к учителю. – Я вообще по делу. Просто тут это… В общем, я решил сдавать историю. Учитель недоуменно уставился на него. – А не поздновато Вы спохватились? У Вас, конечно, нет никаких проблем с моим предметом, но формат ЕГЭ ведь совсем другая история, Вам ли не знать… – Я понимаю, – обращаясь к полу, ответил Рик. – А с чего вдруг такое внезапное желание? Подыскали какой-то новый вуз? – проницательно поинтересовался учитель. Рик поднял взгляд и скользнул им по лицу педагога: оно было все такое же худое, острое, только грустный взгляд сейчас светился каким-то особым разумением. – Да, вроде того, – неопределенно отозвался Рик, надеясь, что этого объяснения хватит. – Виктор, это не мое дело, – внезапно доверительно заговорил учитель, – но Вы можете ответить мне честно. Неужели родители заставляют сдавать? Рик очень хотел ответить «нет». Он даже рот открыл, чтобы произнести это слово, но почему-то вместо него вылетело совершенно неожиданное честное «да». Преподаватель смотрел понимающе, даже слишком. И Рик, чтобы как-то прервать этот зрительный контакт, добавил зачем-то: – Они хотят, чтобы я поступил в семинарию. – Ясно, – коротко откликнулся историк и больше ничего не сказал. Они помолчали с минуту, а когда педагог заговорил вновь, то звучал уже профессионально и бесстрастно. – Что ж, полгода для подготовки к экзамену – это немного, но мы сделаем все, что в наших силах. Для готовящихся к экзамену я провожу дополнительные занятия, позже сообщу Вам расписание. Также нужно будет написать заявление на сдачу, ну это Вы и сами знаете. Списком рекомендаций и материалов я также поделюсь позже. А пока могу пожелать лишь удачи. Будем усердно трудиться. Рик, не найдя, что можно ответить, лишь кивнул и вышел из кабинета. Впрочем, когда он закрывал дверь и мельком взглянул на преподавателя, ему показалось, что тот выглядит немного расстроенным. Впрочем, возможно, это была лишь игра воображения, потому что таковым чувствовал себя сам Рик. Спустя несколько дней он сидел в библиотеке и уже вовсю просматривал материалы подготовки к ЕГЭ по истории. Они казались ему чем-то нереально сложным, но проблема еще заключалась в том, что он постоянно отвлекался на посторонние мысли. С минуты на минуту в библиотеку должен был прийти человек, которого он очень ждал, и который (Рик точно знал), порушит все его учебные планы в пух и прах. С начала учебной четверти они еще ни разу не имели возможности остаться наедине. Все, что в прошлом году случилось между ними в последний учебный день, казалось каким-то фантастическим сном, слишком хорошим, чтобы быть правдой. Дело в том, что события, незамедлительно последовавшие за той невероятной памятной дискотекой… События страшные, даже трагичные, разломившие жизнь на до и после… Полностью перекрыли собой весь пережитый опыт, весь восторг и счастье. И теперь, когда Рик думал об одном, в его голове невольно всплывало и другое, заставляя его хотеть поскорее выкинуть это из головы. Мысли о Руслане не оставляли его в покое, даже когда дверь скрипнула и в библиотеке показался Фил: улыбался парень радостно, но при виде серьезного лица Рика будто немного напрягся. – Все нормально? – поинтересовался он в качестве приветствия, садясь к Рику за последнюю парту. – Как думаешь, Руслан в порядке? – спросил Рик главное, что сейчас занимало его мысли. Реакция Фила была странной: он высоко поднял брови, смерив Рика взглядом, полным недоумения, и ответил не сразу, будто тщательно подбирая слова. – Я уверен, что с ним все нормально – настолько, насколько это может быть в его ситуации. Он наверняка сейчас с семьей, возможно, они подыскивают ему новую школу. А что? – Да ничего… – рассеянно протянул Рик. – Я просто волнуюсь за него. Фил на это почему-то ничего не ответил. Он лишь смерил одноклассника нечитаемым взглядом и молча достал свою толстую тетрадь, в которой обычно рисовал. Рик не стал ему мешать, попробовав вновь погрузиться в мир истории. Фил молча сидел рядом, негромко шурша карандашом по тетрадному листу. Когда Рик невольно кинул любопытный взгляд на картину, то увидел, что это впервые за долгое время был пейзаж. Красивые деревья, густо укутанные снегом, а внизу глубокие сугробы. Уже достаточно хорошо зная Фила, он понял: парень почему-то нервничает. Рик посмотрел на его профиль: брови чуть сведены к переносице, губы поджаты, лицо сосредоточено. Ну точно, переживает о чем-то, а Рику не говорит. И вдруг внезапно вся эта серьезность показалась Рику до того трогательной, что он не выдержал. Резко наклонившись к Филу, он едва ощутимо мазнул губами по нежной щеке. Получилось почти по-детсадовски невинно и, пожалуй, даже немного смешно. Фил повернулся, уставившись своими синими глазищами прямо на Рика, и во взгляде этом был словно какой-то вызов. – Что-то не так? – проницательно заметил Рик, вглядываясь в бледное лицо и в очередной раз поражаясь тому, насколько же оно было красивым, с правильными чертами, с нежными губами, с океанскими глазами, в которых тонешь мгновенно… Фил оценивающе посмотрел на него, а потом вновь отвернулся к своему рисунку, будто там сосредоточилась самая важная часть его жизни. – Ты скучаешь по нему? Вопрос был задан почти ровным голосом, но Рика мгновенно прострелило осознанием. Боже. Кажется, Фил… ревнует его!!! Ревнует к Руслану и к тому, что Рик о нем беспокоится! Но как вообще можно было до этого додуматься, как? Ведь Рик буквально никогда не смотрел на Руслана в том самом смысле. Он просто… не видел его. Да, Руслан симпатичный, но… Он как будто из другого теста. Даже в самых безумных фантазиях Рик не мог бы вообразить себя интересующимся Русланом. Но вот, очевидно, Феликс был иного мнения. И его плотно поджатые губы говорили сейчас красноречивее любых слов. Не зная, что тут можно сделать, и действуя скорее интуитивно, чем как-либо еще, Рик подвинулся чуть ближе и обвил Феликса рукой за пояс. – Нет, – сказал он негромко, заставляя Фила оторваться от своего занятия. – Я просто волнуюсь о его здоровье, но ничего больше. И видя, что Фил ничего на это не отвечает, решил рубануть правду-матку: – И он мне совсем не нравится. – Да что ты такое… Да я об этом и не… Какого фига?! Фил был возмущен до предела, но щеки его залил такой густой румянец, что было сразу ясно: Рик совершенно правильно истолковал Феликсовы сомнения. И не дав больше шанса на возмущения, он перекрыл поток несвязных фраз самым лучшим из возможных способов: своими губами. Разум быстро взял главенство над чувствами, и уже через миг Рик потянул Феликса – к счастью, совсем не сопротивляющегося – за собой в их укромный уголок, и уже через минуту прижимался к нему всем телом. Как же он соскучился по нему за это время. Вот именно по Феликсу! По его мягкой коже, по щекочущим щеки кудрям, по мягким губам, по талантливым рукам… По тому, как сладко прижиматься к нему, особенно после этого длинного перерыва… Чувствовать, как под рубашкой заходится сердце, слышать, как сбивается дыхание и как нетерпеливо чужие губы ищут его… По особенному запаху, который исходил от шеи Фила, по его прерывистым вздохам… Рик понял, что сегодня вся его привычная выдержка очень быстро летит в тартарары. Он обхватил Фила крепко, крепче, чем обычно, понял, что то, с чем он боролся долгие годы, то, что он всегда пытался подавлять, контролировать, запрятывать вглубь… Сейчас вырвалось наружу и больше не желает поддаваться контролю. До Фила хотелось дотронуться – до всего. И желательно сразу. Поэтому руки Рика медленно соскользнули с плеч и осторожно, но все же сильнее, чем обычно, огладили бока. Кажется, Фил хотел прервать поцелуй ненадолго, но Рик не дал ему такой возможности; он скользнул между его губ откровенно и настойчиво, и все, что оставалось Феликсу, это только поддаться и ответить. Рик прямо физически чувствовал, как теряет контроль: руки почти без какого-либо одобрения хозяина спустились вниз, коротко огладили бедра, потом снова взметнулись наверх… Как же Рик скучал! Рубашка, заправленная в брюки, очень мешала сделать то, что хотелось больше всего – прикоснуться хотя бы на секунду к раскаленной коже. И Рик, не особо раздумывая, рванул рубашку вверх, и тут же ныряя под ткань ладонями. Он тут же ощутил жар чужого тела, и это было так невероятно, так… возбуждающе, что Рик почти совсем потерял голову. Он впервые ощущал это настолько остро: ему это было нужно. Прямо здесь, прямо сейчас, непременно рядом с Филом. Рику отчаянно хотелось попросить его прикоснуться к нему, но на такую наглость, кажется, он все же был пока не способен. Поэтому вместо тысячи слов он просто прижался к парню бедрами изо всех сил и, наконец прервав поцелуй, открыл глаза. Фил смотрел на него в ответ. В синих омутах читался легкий испуг, смешанный с таким очевидным желанием, что яснее и не придумаешь. Рик уже почти собрался с мыслями, чтобы сказать что-то, как вдруг в коридоре раздались очень четко слышимые шаги. Кинув предупреждающий взгляд на Фила, который тоже прекрасно все расслышал, он молнией метнулся за парту и плюхнулся на стул как раз в ту секунду, когда дверь распахнулась и в библиотеку вплыла Нина Михайловна. – О, Киреев, – сказала она будто бы слегка удивленно. – А что вы здесь делаете? – Уроки учу, – откликнулся Рик, при этом стараясь придать голосу тон оскорбленного достоинства. Мол, что вы мне дурацкие вопросы задаете? Что еще я тут могу делать? – Ааа, ну да, – сказала учительница будто бы слегка растерянно. – Я, кстати, уже закончил, – быстро принимая решение, добавил парень. – Собираюсь сейчас вернуться в школу, ведь скоро обед. Может, мы с вами вместе пройдемся? Я хотел уточнить один вопрос по поводу экзамена по русскому… Нина Михайловна как-то бестолково потопталась на месте, а потом, будто не зная, что еще предпринять, взяла себя в руки и внимательно вгляделась в своего подопечного. – Разумеется! Рада, что вы так серьезно относитесь к своей учебе, молодой человек! – Ну а как же иначе, – натужно улыбнулся Рик, быстро сгреб свои книги в портфель и направился к выходу. Он старался как можно сильнее отвлечь завуча от последней парты, на которой остались вещи Фила, особенно учитывая, что тот стоял и прятался за стеллажом возле стены. Конечно, ничего такого в стоянии за стеллажом самом по себе не было, вот только что-то Рику подсказывало, что не нужно преподавательнице их видеть вдвоем. К моменту его возвращения в комнату возбуждение Рика – от стресса и экстремальности ситуации — чуть поутихло, но никуда не делось. И как только он убедился, что Фил в безопасности, воспоминания о том, что они только что делали, вернулись к нему с лихвой. «Срочно в душ», – пронеслось мгновенно у Рика в голове. И он, недолго думая, схватился за полотенце. Он еще никогда так не делал. Не приходил в душ для того, чтобы НЕ помыться. Но кажется… выбора сегодня у него не было. Буквально ввалившись в кабинку, он тут же выкрутил краны на полную мощность и даже слегка застонал от облегчения. Перед закрытыми глазами тотчас возник Феликс. О боже, это так неправильно… Но прогонять образ из головы не было ни сил, ни, в общем, желания. Рик вспомнил его губы, его юркий язык, сплетающийся с его собственным… Все. Сил больше не осталось. Рик прикоснулся к себе, стараясь отбросить все лишние мысли. Он потом осудит себя за все на свете, потом. А сейчас ему просто нужно освобождение от этой почти физической тяжести, от этой позорной необходимости… Одно движение, затем второе. Все на самом деле очень просто, чистая механика. А перед внутренним взором – Фил. Рик хотел бы смотреть ему в глаза, делая это. С собой или с ним – не важно, он хотел бы ловить каждую эмоцию, каждый трепет ресниц… Хотел бы видеть, как наливаются краской щеки Фила, как приоткрываются губы в попытке поймать хоть немного недостающего воздуха… А может быть парень бы осмелел настолько, что протянул бы руку и дотронулся до Рика сам, все так же не отводя взгляд и сбивчиво дыша… Больше Рик не выдержал. Пара резких движений, и он привалился спиной к стенке душа, пока вода быстро, словно смывая следы преступления, струилась по взбудораженному телу. Рик чувствовал себя не хорошо и не плохо. Он прекрасно знал, что сделал сейчас, но муки совести пока не успели его накрыть. Он просто стоял, омываемый теплыми струями, и наслаждался оставшимися обрывками только что окутывавших его фантазий.