Лучше блюдо зелени

Сообщение от Руси Боря и Рик получили в один день – в воскресенье, когда смогли заполучить свои телефоны и воспользоваться интернетом. В коротеньком сообщении было главное: Руслан говорил, что с ним все нормально, что он пока находится дома. А в сообщении Рику было еще и короткое «спасибо». Рик не знал, кто именно рассказал Русе историю той ужасной ночи, но от этой письменной благодарности не чувствовал ни тепла, ни радости. С одной стороны, потому что не хотел даже, чтоб Руслан об этом знал – ну зачем, в самом деле? С другой стороны, в этом кратком и сухом слове было будто что-то еще… Рик не хотел в это вдумываться. Не хотел верить, что Руслан сожалеет о том, что его спасли. Боря же, когда они потом сидели все вместе за обедом, имел вид неприступный и отрешенный, а вот глаза его были предательски красны. Рик в красках мог представить себе реакцию Бори, который наконец получил долгожданное заверение в том, что дорогой ему человек в порядке и безопасности. Рику хотелось поговорить об этом, но Гризли выглядел так, будто откусит голову любому, кто посягнет на его молчаливую уединенность. И Рик благоразумно решил оставить все диалоги до лучших времен. У него в любом случае было о чем подумать. Взять хотя бы подготовку к экзаменам, домашку, а самое главное – Фила, с которым ему снова жутко хотелось остаться наедине, но пока не предоставлялось возможности. Феликс, к слову, выглядел абсолютно довольным жизнью: улыбался Рику краешком губ при любой возможности, подталкивал ненавязчиво локтем, когда они выходили вместе из класса, или дразняще высовывал кончик языка, когда обгонял его на физкультуре во время кросса. В эти мгновения его хотелось сцапать, прижать к себе крепко, так чтобы не дергался, и… Дальше Рик думать себе не разрешал. Впрочем, фантазия его особенно не слушалась, и парень был уверен, что сам в этом виноват. Позволив себе один раз увлечься, он теперь не мог выгнать яркие образы из головы, как ни старался. Так что Фил теперь стал появляться где-то на кромке сознания ночью, перед сном и утром, когда в предрассветном мареве Рик сбрасывал с себя остатки сна. А иногда губы Фила могли ярко представиться ему прямо посередине урока, и тогда Рик собирал все свое мужество, чтобы вновь вернуться с небес на землю, в бренный учебный класс. Впрочем, кажется, не одному Рику было тяжело сосредоточиться в эти дни. Ближе к концу февраля все ученики «Надежды» невольно почуяли весну, которая напоминала о себе только в календаре, но никак не по погоде. Тем не менее студенты стали более рассеяны, невнимательны, а оттого более часто отчитываемы своими наставниками и преподавателями. Самым, пожалуй, удивительным стало то, что замечаниям стал подвергаться человек, ранее вообще никем ни разу не осуждаемый. Яна, всегда самая лучшая и первая во всем, будто бы устала после каникул. Она стала реже поднимать руку, меньше отвечать на вопросы и даже получала четверки, чего раньше с ней никогда не бывало. Учителя качали головами, не понимая, почему их лучшая ученица в преддверии экзаменов внезапно решила расслабиться. Рик же, глядя на первую парту, за которой сидела слишком задумчивая Яна, гадал: что такого случилось у нее на каникулах, что она будто бы изменилась? Обычно холодное и бесстрастное лицо выглядело сейчас ни больше ни меньше – грустным и тоскующим. Яна позволяла себе прийти на уроки не накрашенной, чего раньше с ней не случалось. И вообще, то холодное сияние, которое она источала раньше, будто бы потухло и теперь мерцало гораздо реже, вспышками. Можно было бы подумать, что это связано с личной жизнью, но данное обстоятельство здесь явно было ни при чем. Все в школе видели, как Яна регулярно ходит на свидания со своим Васей, как сидит с ним в обнимку на лавочке или шепчется в коридорах. Очевидно, у этих двоих все было нормально, и что же именно не так в жизни девушки, никто не понимал. А не так у Яны было примерно все, хотя она, разумеется, никому б этом не говорила. Вынужденная вернуться в школу, она отчаянно искала новые способы убежать отсюда, но ничего подходящего ей на ум не приходило. Она уже испробовала все разумные и, как ей казалось, беспроигрышные способы покинуть это место, но ничего из этого не сработало. Поэтому в голову ей все чаще стали приходить мысли не самые добрые. Если ее не хотят забирать отсюда добровольно… Возможно, ей придется сделать так, чтобы ее отсюда исключили. *** Во вторник одним из последних уроков вновь было наискучнейшее религиоведение, которое Рик досидел с прямой спиной только благодаря невероятному упрямству и самодисциплине. Большинство ребят не выдерживали и растягивались плашмя на партах, выслушивая от отца Сергия нудную лекцию о христианских семьях, о достойном поведении супругов, о важности чистоты – и помыслов, и тел. Рик лишь краешком сознания улавливал то, что говорил священник: во-первых, он уже слышал сказанное примерно сотню раз в разных интерпретациях от разных людей, а во-вторых… Он никак не мог соотнести это с собой. Мысль о том, что у него будут жена и дети, раньше такая сама собой разумеющаяся, теперь казалась далекой и совершенно невыполнимой, даже странной. Он, напрягая всю свою фантазию, никак не мог вообразить себе женщину, которую мог бы полюбить. И вообще, говоря о любви, он мог вообразить теперь только одного единственного и неповторимого человека. Который сейчас сидел за первой партой, скучающе подперев рукой голову, и до которого хотелось дотронуться даже сквозь вот это расстояние класса. Дотянуться, прикоснуться, погладить по широкой спине и по тонким изящным пальцам… Звонок вырвал Рика из задумчивости, и он выбежал из класса одним из первых – так хотелось на воздух, подальше от духоты кабинета и каких-то особенно внимательных глаз учителя-священника. Рик не мог разобраться, что он думает относительно отца Сергия. То, что произошло тогда в церкви с Русланом… Было все еще слишком болезненным для воспоминаний, но при этом довольно однозначным. Именно это Рика и пугало. Он всегда относился к священнослужителям с глубоким уважением, и немудрено при таком-то папе. Рик искренне считал их людьми, приближенными к Богу больше, чем обычные миряне, а потому воспринимал их как более чистых, менее грешных, да и в целом, как более хороших людей. Лучше, чем обычный среднестатистический человек. Зачем отец Сергий пошел на такой низкий поступок? Зачем он хотел продемонстрировать, что «изгнал из Руслана демонов»? Для чего наступил бедному подростку на пальцы – неужели это было по-божески? Неужели это поведение, достойное благонравного христианина и служителя церкви? Задаваясь этими вопросами, Рик не знал, как чувствовать себя рядом со священником. И теперь на уроках в школе или во время службы в церкви он невольно отводил от мужчины взгляд, с некоторым страхом понимая, что больше не хочет прислушиваться к его увещеваниям. Что не внемлет его проповедям, что не верит его словам. И у него было смутное подозрение, что отец Сергий об этом догадывается. – Чего призадумался? – налетевший сзади вихрь оказался не кем иным, как Филом, находящимся после урока в прекрасном расположении духа. – Ничего, – откликнулся Рик, слегка приподнимая губы в улыбке и чувствуя, как в груди растекается настоящее тепло от одной только Феликсовой близости. – Ты в голове будто уравнение решаешь, – ласково подразнил его Фил, подстраиваясь под шаг. Рик вспомнил сегодняшнее ужасное задание с урока алгебры, с которым даже он – лучший в классе – не смог справиться, и притворно-пугливо передернул плечами. – Вот еще, не дай Бог! Фил игриво подтолкнул его локтем, заставляя поднять на себя взгляд. Рик скользнул с синих глаз на шоколадную родинку на губе и понял, что сдерживается из последних сил, лишь бы не натворить глупостей. Лукавый взгляд Фила был таким понимающим, будто он прекрасно знал, что крутится там в Риковой голове, но сказал совсем другое и неожиданное: – Не хочешь поиграть? Рик мог ожидать буквально какого угодно вопроса от своего непредсказуемого одноклассника, но точно не такого. – Ээ… что? А Феликс только еле заметно подмигнул и кивнул головой наверх, на третий этаж. Когда спустя десять минут они стояли в коридоре на расстоянии примерно трех метров друг от друга, Рик испытывал целую гамму весьма противоречивых чувств. С одной стороны, ему было дико смешно, с другой – немного неловко, а еще он злился (наверное, в большей степени на себя) за то, что как-то превратно понял предложение Фила. И получил совсем не то, чего ожидал. – Я начну, – сказал Фил, улыбаясь хитрюще, будто коварная лиса. И в Рика, срикошетив от потолка, полетел маленький, невинно выглядящий мячик. Попрыгунчик. Хорошо всем с детства знакомая игрушка. В данном случае – почти прозрачный, крохотный, умещающийся в кулаке. И Рик, с трудом ухватив его, тоже отправил попрыгунчик оппоненту. Смешно до нелепости, даже глупо. Но когда они, наигравшись в течение всей перемены, заспешили вниз на самый последний урок, Рик видел что-то на дне синих глаз. Что-то, что давало ему понять: эта детская прихоть была вовсе не случайной и точно имела какой-то смысл. Потому что Фил, заходя в класс, улыбался сдержанно, но почти торжествующе. – Ты мне расскажешь, что это было вчера? На следующий день Рик сидел с Феликсом на лавочке возле пруда, вроде как невзначай прижимаясь к нему плечом и даже сквозь куртку ощущая его драгоценное тепло. – Ты о чем? – беззаботно поинтересовался парень, продолжая смотреть на заледеневшую воду, будто это было самое захватывающее зрелище в мире. – Ты знаешь, о чем. С чего тебе взбрело в голову в мячик играть? Ты же не просто так это сделал. В чем причина? – А ты подумай, – Фил повернул лицо к Рику, и у того мгновенно сперло дыхание. Ну какой же красивый… когда смотрит так, сразу все мысли из головы разбегаются, оставляя хозяина ни с чем. Рик подумал. И мыслей у него было множество, одна бредовей другой. Он взглянул на Фила выразительно, ожидая, что тот все же перестанет его дразнить и сам все расскажет. Как ни странно, поймав взгляд Рика, Фил сам будто немного стушевался, тряхнул бронзовыми кудрями и заговорил. – Ладно. Первое и наименее важное. Я подумал, что если мы не хотим выглядеть подозрительно – ни для кого, в том числе для наших наставников, – мы должны быть на виду. Показывать, что мы общаемся, невинно играем, ничего такого. – Допустим, – ответил Рик, внутренне немного умирая от осознания, что им с Филом есть, ЕСТЬ, что скрывать, и они делают это уже сейчас. – Ну и второе, более важное. Я подумал, что мяч рано или поздно позволит нам избавиться от одной из камер. При этих словах Рик резко вдохнул морозный воздух и забыл его выдохнуть. Идея была в равной степени безумной и блестящей, и он не мог не удивляться гениальности Феликса. Когда потом, спустя несколько дней, Рик при помощи камеры телефона, выданного ему как обычно за хорошую учебу, и зеркальца, которое было у него с собой, изучал потолок коридора, он только лишний раз убедился в восхитительности этого плана. Простой и блестящий. А главное – не подкопаться. Их даже не за что будет наказать, если что. Как выяснил Рик при ближайшем рассмотрении, крошечные камеры, встроенные в потолок, были чем-то похожи на кнопки-переключатели, какие бывают на удлинителях или некоторых светильниках. Если этот клавишный переключатель нажать, то он перестает работать. Так же было и с камерами. Они, очевидно, управлялись единой системой и могли при необходимости полностью сливаться с потолком, так, будто их и вовсе не существует. Однако Фил предположил, и был с вероятностью 99 процентов прав, что если на камеру воздействовать механически, она, как этот самый переключатель – щелкнет и сольется с потолком, продолжив снимать только темноту. Все, что для этого оставалось сделать – это лишь попасть по ней мячиком – четко и сильно. И тогда они как минимум в течение нескольких часов (а может и суток, если повезет) будут вне наблюдения очень важной камеры на этаже. Или двух, если получится, но это уже совсем из области фантастики. Парни выбрали для своих игр самый конец коридора неслучайно. Там одной из последних комнат была комната Рика. А еще во владения последней камеры попадали… душевые. Они не говорили об этом с Филом. Они ничего не обсуждали, но оба прекрасно знали, для чего это делают. Рик, не в силах совладать с собой, каждый раз удушливо краснел от одной только мысли о том, что им все же удастся обезвредить камеру. Потому что потом они смогут… Они смогут делать что угодно. И в одно мгновение Рик думал, что реально готов сделать с Филом что угодно, только если последнему удастся оказаться в его объятиях: он бы, наверное, просто задушил его от восторга, покрыл поцелуями с головы до ног… А в другое мгновение думал, что ни за что не решится даже остаться с ним наедине, вот чтобы прям так, за закрытой дверью, без свидетелей и полным карт-бланшем в руках… Впрочем, слишком много думать об этом у него не получалось, потому что прочие школьные заботы никуда не исчезали. Учителя требовали с них, кажется, все больше и больше, да и прочие наставники не отставали. – О чем Вы задумались, Виктор? – Владимир Петрович сидел, заинтересованно рассматривая Рика во время очередного индивидуального сеанса, первого в этой учебной четверти. – Ни о чем, – быстро откликнулся Рик, в глубине души радуясь, что доктор не может читать его мысли. – Думаю, Вы лукавите, – спокойно сказал доктор, заставляя Рика немного сомневаться в своем последнем умозаключении. – Впрочем, я не настаиваю на том, чтобы Вы непременно поведали мне о текущих мыслях. Может, Вы хотите поделиться чем-то другим? – Нет, – излишне быстро ответил Рик, мгновенно понимая, что это было ошибкой. Внимательный взгляд впился в него, как пинцет. – Тогда, с Вашего разрешения, я сам позадаю Вам вопросы, хорошо? – И, не дожидаясь согласия, продолжил. – У Вас в последнее время появились здесь новые друзья? Рик весь похолодел. Нет, он ожидал, что рано или поздно его начнут спрашивать о Филе, особенно учитывая то, что они своего «общения» и не скрывали. Но чтобы так скоро? – Пожалуй, – уклончиво ответил Рик, исподлобья глядя на психотерапевта, пытаясь понять, успел ли уже начать его раздражать. – Не хотите рассказать, кто? – Если я скажу, что не хочу, Вы же вряд ли прислушаетесь к моему желанию? Рик сам немного удивился своей дерзости, а потому замолчал. Врач лишь что-то быстро застрочил в своем блокноте. А когда заговорил снова, голос его был чуть ниже, чем раньше, и в нем зазвенели стальные нотки. – Как бы Вы описали свои отношения с Феликсом Лалаяном, Вашим одноклассником? Рик внезапно расслабился. Звук дорогого сердцу имени вдруг будто придал ему сил и ничем не обоснованной уверенности: все будет хорошо. Доктор может говорить все что угодно, но до души Рика он не дотянется. – Так Вы бы сразу с этого и начали, – Рик даже немного откинулся на спинку жесткого стула, на котором сидел. – Он мой друг. Мы же учимся вместе уже полгода, и выяснилось, что у нас много общего. – Это чего, например? Рик осекся. И что тут сказать в ответ? Что они с Феликсом одинаково смотрят на мир? Что им обоим нравится держаться за руки и целоваться, спрятавшись за пыльными библиотечными полками? Что они оба любят гулять по заснеженной территории, обмениваясь короткими взглядами, и болтать обо всякой ерунде часами, тая от одного только присутствия друг друга? – Мы оба любим читать, – брякнул первое что пришло в голову Рик. Как ни странно, этот ответ доктора удовлетворил, и он снова записал себе что-то в блокнот. – Видел, что в последнее время вы еще и активно проводите время вдвоем. Почему вы вдруг решили поиграть с мячиком, да еще и в жилом корпусе вместо улицы? Все оставшееся время сеанса Рик вдохновленно врал о том, как им с Филом больше негде поиграть и как они от этого страдают; нес пургу о том, что подвижные игры с попрыгунчиком нужны им для развития мелкой моторики, а также для тренировки перед зачетом по физкультуре; наконец, уверял доктора, что им просто до зубной боли бывает скучно, вот они и нашли себе такое совершенно невинное увлечение. Когда он уходил, Владимир Петрович, кажется, был настроен по-прежнему недоверчиво, но все же Риковой болтовней чуть успокоен. Рик надеялся, что этого хватит до той поры, пока они не смогут реализовать свой план.