Лучше блюдо зелени

На следующий день Рик по привычке перед завтраком подошел к стене с табелем успеваемости, и брови его незамедлительно поползли вверх. У Бори, который в таблице шел сразу следом за ним, вдруг ни с того ни с сего сняли аж целых 50 баллов! Озадаченный, Рик пошел в столовую, надеясь спросить у товарища, что же он ухитрился такого натворить за вчерашний короткий день. Но, как ни странно, Боря за завтраком не объявился, и тревога Рика возросла еще сильнее. Впрочем, то, что случилось, он узнал довольно скоро, на одной из школьных перемен. Ася, заметившая отсутствие Гризли на уроках и тоже этим немного озадаченная, решила спросить об этом человека, меньше всего об этом имевшего представление, а именно – Рика: – Ты не знаешь, куда Боря подевался? – спросила она со своей парты, и не успел Рик покачать в ответ головой, как с третьего ряда донесся противный гнусавый голос. – Зато я знаю! Все присутствующие на тот момент люди в классе дружно обернулись и неприязненно уставились на говорившего. Кирилл популярностью в классе не пользовался: известный сплетник, разносчик слухов и раздора – он мало кому здесь приглянулся. После того случая с Русланом Рик вообще старался его максимально игнорировать, чтобы не врезать ненароком. Но Кирилл, кажется, совершенно отсутствием друзей не тяготился и продолжал делать то, что всегда делал лучше всего – громогласно объявлять новости. Что-то вроде назойливого радио, которое никто не хотел включать, но которое работало само по себе. – Ну и? – не выдержал Рик, потому что Кирилл после своей фразы замолчал, продолжая противненько улыбаться. – Его наказали, – растягивая последнее слово, сообщил Кир с совершенно очевидным удовольствием. – За что? – сердце Рика провалилось в желудок. Он тотчас почувствовал всю серьезность ситуации, ведь наказания обычно никогда не пересекаются с уроками. – Этого я точно не знаю, – с наслаждением продолжил Кирилл, – но у меня есть одно маленькое предположение. Я вчера видел, что они с трансом сидели в кабинете и разговаривали. Долго, небось не меньше часа. Я просто мимо проходил, хотел зайти уроки поучить… Но решил не мешать голубкам. Кирилл захихикал, а вот у Рика похолодели пальцы. Боже, что же такого Боря натворил, что с него сняли аж пятьдесят баллов, а потом наказали? У Рика было одно предположение, но он не очень хотел в него верить. – Почему ты называешь их «голубки»? – вмешалась Ася, сосредоточенно хмурясь. – Намекаешь на то, что они встречались или типа того? – Вот уж этих подробностей не знаю, – развел руками Кирилл, – знаю только, что Гризли все время вокруг него терся... Мне, конечно, такого не понять. – А тебе вообще нормальных человеческих отношений не понять, – внезапно с первой парты подал голос Феликс. Выглядел он при этом очень сурово, что было совсем не свойственно его спокойному и приветливому лицу. – Да где нормальных? – взвизгнул Кирилл. – Этот транс же на всю голову долбанутый, выпилиться пытался, и вообще… Несколько голов резко повернулось к говорящему. Никто ведь не знал подробностей произошедшего с Русланом и причины, по которой тот отсутствовал в школе! Рику резко захотелось придушить сплетника. – Так, а где сейчас Боря? – холодный голос Яны внезапно прервал почти разгоревшуюся ссору. Похоже, у Яны мысли двигались совершенно в другом направлении. – А-а, это, – Кирилл немного погасил гневный пыл, возвращаясь к своему любимому занятию – разносу слухов. – Сейчас, кажется, в церкви, я его там рано утром из окна видел. Видать, сильно он накосячил вчера, если его до сих пор не отпустили. На этих словах прозвенел звонок, и дискуссия автоматически сошла на нет. Но прежде чем в класс вошел учитель, Рик с Филом поймали взгляд друг друга и через расстояние встревоженно обменялись невербальной тревогой, их охватившей. Яна сегодня насилу дождалась окончания занятий. Разговор, который завел Кирилл, ее встревожил гораздо больше, чем всех остальных. И едва услышав звонок с последнего урока, она с невероятной живостью подскочила из-за своей пары и покинула кабинет одной из самых первых. Быстренько накинув верхнюю одежду, Яна выскочила на улицу и направилась в сторону церкви. Она старалась сделать вид, что прогуливается, хотя ее стремительность и нетерпеливость были бы явно заметны, если бы кто-то надумал за ней в этот момент следить. Подойдя ко входу, Яна не особенно удивилась, обнаружив, что церковь закрыта. Она ожидала этого, но все же тревога разрослась в ее душе еще больше. Спустя еще пять минут она, преодолев все подтаявшие весенние сугробы, стояла возле медпункта. Заходить туда никому не запрещалось, но она все равно чувствовала, как громко колотится ее сердце, когда открывала дверь. Кабинет медсестры был самым первым по коридору, и дверь в него была гостеприимно распахнута. Стоило Яне хлопнуть входной дверью, как ее тут же позвали: – Кто там? Можете заходить! Яна шагнула в кабинет и быстро осмотрелась. Она толком не была здесь ни разу – только в начале года, когда им всем проводили экскурсию по территории. Обведя кабинет глазами, она наконец взглянула на медсестру и улыбнулась ей своей самой обезоруживающей улыбкой. – Здравствуйте, – вежливо поздоровалась Яна и тут же опустилась на стул, указанный врачом. – Добрый день, – кивнула женщина. – Тебя что-то беспокоит? – Да, – с готовностью откликнулась тут же Яна и слегка нахмурилась. – Я плохо себя почувствовала еще сегодня утром, но решила все равно отсидеть все уроки, прежде чем прийти сюда. У меня очень болит голова. – Наверное, ты просто переутомилась, – тут же предположила врач, роясь в поисках Яниной карточки, спросив предварительно ее имя. – Какие-то еще симптомы есть? – Кажется… Не знаю, может быть, у меня подскочило давление. Яна отчаянно пыталась что-нибудь придумать, но врач не собиралась никуда уходить или что-либо делать. Она неторопливо достала тонометр и не спеша измерила давление, которое оказалось нормальным. – Температуры нет, как думаешь? – Вообще, вполне может быть! – ухватилась за эту идею Яна. Доктор подошла к шкафчику и достала оттуда градусник. – Я предпочитаю градусники старого образца, – сообщила она, протягивая его девушке. Затем доктор отвернулась, и Яне потребовалась ровно секунда на то, чтобы принять решение. Миг – и тонкий стеклянный звон разнесся по всей комнате. Они обе одновременно опустили взгляд на пол и с некоторым страхом наблюдали, как по кафельному полу торопливо разбегаются крошечные, похожие на металлические, шарики. – Я случайно! – почти взвизгнула Яна, сама слегка испуганная собственной дерзостью и картинкой разбитого под ногами градусника. – Быстро выйди из комнаты! – тут же скомандовала женщина, и Яна, не чуя ног, действительно выскочила из медкабинета быстрее зайца. Без лишних слов медсестра сбегала в подсобное помещение, достала там тряпки и перчатки. Строго взглянув на Яну, почти приказала: «Стой тут, пока я все не уберу». Женщина вошла в кабинет и тут же закрыла за собой дверь: наверное, чтобы пары ртути не могли проникнуть в другие зоны больничного крыла. Яне только это и нужно было. Чуть подрагивая от адреналина, она смело шагнула вперед, к двери, на которой висела четкая и понятная табличка «Лазарет». Собственно, именно туда она и стремилась попасть так сильно, что была готова даже рискнуть. Тихо толкнув дверь, Яна оказалась во второй, более обширной части строения. И увидела то, что ожидала и боялась, даже быстрее, чем успела собраться с мыслями. Буквально первая же палата на входе была открыта настежь, и койка, стоящая там, была кем-то занята. Этот кто-то лежал, накрытый одеялом, и голова его была повернута к окну. Яне не видно было, спит парень или нет: во всяком случае, никаких признаков заинтересованности в появлении постороннего в коридоре этот человек не проявил. Яна стояла как вкопанная и все смотрела и смотрела. Длинная трубка, протянувшаяся от капельницы к руке Бори, выглядела почему-то неправильно и пугающе. Да и сама его поза – неестественно прямая, смирная, будто у стойкого оловянного солдатика, заставляла думать о том, что он не в порядке. Яне захотелось окрикнуть его. Убедиться, что он в сознании, что с ним не случилось ничего страшного. Но вот только она не нашла в себе сил на это. Горло ее сжалось, и Яна почувствовала, что с ней сейчас случится самая настоящая паническая атака. Воздуха стало не хватать, руки похолодели, и она, держась за стены, выбежала из Лазарета, почти не разбирая дороги. Яна толком не помнила даже, как прокричала что-то медсестре сквозь закрытую дверь и как убежала обратно в особняк. Не помнила, как поднялась к себе в комнату и как залезла под одеяло – прямо в одежде. Чуть-чуть в себя она пришла уже вечером, когда медсестра заявилась к ней прямо в комнату, чтобы дать какие-то таблетки от головной боли. Яна не знала точно, что именно ее так сильно напугало. Знала ли она о том, что в школе особо «тяжелые» случаи гомосексуальности лечат медикаментозно? Догадывалась. Знала ли, что ради этого могут даже закрыть в лазарете? Подозревала. Но когда она увидела там Борю – этого своего неуклюжего одноклассника, которого считала слегка туповатым и до безобразия наивным, ей вдруг стало… Так жутко за него, так страшно, и главное, так его жалко… Что она буквально была вынуждена сдерживать тошноту. Что натворил Боря? Догадаться, на самом деле, было не так сложно. Если Кирилл намекнул на какие-то взаимоотношения между ним и Русланом… Значит, так и есть, значит, это основная причина. Как об этом узнали наставники, в принципе, не имеет значения. В этой школе просто узнают всё и вся – Яна приняла это как данность и не пыталась анализировать. Напротив, она каждую свободную секунду, даже, кажется, во сне, вела себя так, будто выступает на сцене, и за ней наблюдают сотни внимательных и осуждающих глаз. Она всегда с упоением и показным трепетом целовалась с Васей. Если честно, Яна не понимала, почему им ни разу так и не сделали ни одного замечания, потому что по пуританским меркам школы они вели себя едва ли не развязно. Всегда соблюдала каждое, даже малейшее правило. Усердно молилась в церкви, идеально отвечала на уроках. И тем не менее… Она до сих пор здесь. И, не ровен час, она тоже окажется в лазарете под капельницей, потому что просидит с какой-нибудь Асей в пустом классе дольше трех секунд… Мысли Яны внезапно переключились на упомянутую брюнетку. Разумеется, Яна знала, что девушка влюблена в нее. И это очень раздражало. Но вовсе не потому, что было неприятно. К сожалению, как раз наоборот. Взгляды Аси, такие горящие, что можно было обжечься с расстояния в километр, были так однозначны, что нет-нет да и заставляли холодную Янину кровь вскипеть бурлящей волной. И это злило: невозможность ни сказать ничего в ответ, ни проявить хоть какую-нибудь эмоцию. Яна запрещала себе думать об Асе. Может быть, в какой-то другой вселенной, встреться они в обычной школе и будь самыми обыкновенными девочками из самых обычных семей… Все было бы иначе. Но нет. Они не были. Они обе были дочерями богатых и религиозных родителей, которые предпочли отправить своих детей на лечение, нежели принять такими, какие они есть. Яна стиснула зубы, в который раз стараясь сдержать слезы. Единственная мысль, которая сейчас неизменно приходила ей в голову: бежать. Каким угодно способом, уже не важно, насколько бесчестным окажется этот путь на волю. Если Яна проведет здесь еще хотя бы месяц – она точно сойдет с ума, и это вовсе не фигуральное выражение. До конца третьей четверти оставалась всего неделя, и Яна будет не Яна, если за оставшееся время не избавит себя от этой школы раз и навсегда. Поэтому она, раздраженно потерев кулаками чуть увлажнившиеся глаза, решительно распрямилась и уверенной походкой зашагала прочь из комнаты. *** Рика с Филом никак не наказали за поврежденную камеру – просто потому, что не могли сделать это, не выдав секрета о самом ее существовании. Однако спустя пару дней после их знаменательного похода в душ, их к себе вызвала замдиректора и долго и пространно разглагольствовала на тему того, что они взрослые парни, при этом занимаются непонятно чем. Как итог – попрыгунчики, которых у Фила обнаружилась аж целая коллекция, были изъяты и запрещены к использованию до самого возвращения домой. Нельзя сказать, что парни слишком этому расстроились: они примерно чего-то подобного и ожидали. Наоборот, даже радовались втихаря, что все прошло так гладко и не повлекло за собой каких-то сложностей и наказаний. Впрочем, не все было так безмятежно, разумеется. Такое явное совместное взаимодействие не могло не остаться незамеченным, и они четко ощущали на себе повышенное внимание учителей. А еще, по странному совпадению (а может и нет), каждый раз, когда они в выходные оказывались в библиотеке вдвоем, там неизменно объявлялся кто-то лишний: то учителя приходили, чтобы забрать книги, то сама библиотекарша в свой выходной зачем-то заявлялась на работу; не отставали и обычные студенты, которые ни с того ни с сего тоже распробовали уединенную тишину на вкус, и в итоге Рику с Филом не то что обняться – даже поговорить иногда там стало затруднительно. В конце концов, им пришлось искать альтернативу, которая нашлась далеко не сразу. Парням пришлось долго гулять по территории, чтобы обрести хоть какую-то иллюзию уединенности, и в один из таких походов они наткнулись на настоящее сокровище. Вся территория школы была огорожена забором с тонкими железными прутьями. Перелезть его было бы идеей маловероятной и опасной: прутья заканчивались острыми шипами, и тут волей-неволей возникал вопрос о добровольности нахождения здесь всех учащихся. Как бы то ни было, попасть за пределы территории представлялось вещью совершенно невозможной до одного определенного момента. Как-то раз, уйдя в самую даль от камер, (туда, куда они по всем подсчетам доставать были не должны), парни несколько раз решились упасть друг другу в объятия и на несколько безумных минут сойти с ума и раствориться в поцелуе. В тот особенный день Рик немного потерял контроль и под наплывом эмоций прижал Фила спиной к железной решетке, полагая, что ничего страшного в таком действии не будет. Совершенно неожиданно что-то над их головой скрипнуло, напугав парней до звезд в глазах. У них ушла целая вечность, прежде чем они поняли, что это был всего лишь выехавший из поперечной лаги прут. Рик тут же оторвался от Фила и сжал в кулаке железную конструкцию. Возможно, ради этого постарались предыдущие поколения школьников, иначе бы эта штука так легко не вылетела. Покрутив прут в руках, Рик с испугом и восторгом увидел, что его теперь можно без особых проблем просто вытащить. – Что ты делаешь? – почему-то шепотом спросил его Фил. – Мы можем вынуть его и выйти за пределы территории! – Рик и сам толком не знал, почему звучит так восторженно. – Да? И куда же мы пойдем? – Фил, отошедший от испуга, снова улыбался. – Действительно, было бы куда… – ответил Рик задумчиво и немного погрустнел. Но тут же снова оживился. – Ты ведь понимаешь, что это значит? У нас теперь есть секретное место, куда мы можем сбегать! И словно решив продемонстрировать это, Рик аккуратно, стараясь не скрипеть, вынул довольно тяжелый пруток из забора и осторожно поставил рядом с ними. Протиснуться в образовавшуюся дыру, конечно, оказалось не такой легкой задачей, как рассчитывал Рик, но все же возможной. В конце концов, они оба были достаточно худыми, и без теплой куртки это получалось без проблем. Слишком испуганные, что их за новым открытием может кто-то спалить, парни быстро водрузили пруток на место (его нужно было совсем чуть-чуть подкрутить, чтобы он держался) и побежали обратно в школу. Впрочем, уже на следующий день они вернулись, и беззастенчиво выбравшись за территорию, спрятались за деревом и вновь целовались: восторженно, страстно и куда менее настороженно, чем обычно. Здесь их уж точно вряд ли могли бы застукать. До каникул оставалось всего три дня. Парни после утомительнейшего учебного дня, а потом еще и общего вечернего сеанса терапии вышли погулять, не только чтобы иметь возможность поговорить друг с другом наедине, но и чтобы элементарно проветрить головы, болящие от перегрузки. – Как у тебя прошел индивидуальный сеанс? – поинтересовался Фил. – Так себе, – пробурчал в ответ Рик. Его индивидуальная терапия состоялась вчера. Почти все время Владимир Петрович потратил на то, чтобы попытаться выспросить у него детали об их с Филом дружбе. Вопросы психотерапевта не были какими-то слишком подозрительными и намекающими, но они совершенно явно были настойчивыми, и под конец Рик поймал себя на мысли, что его впервые за долгое время снова тянет кидаться партами. – О чем вы говорили? – О тебе, – ответил Рик и, увидев испуг на красивом лице, тотчас же попытался его успокоить. – Не переживай, ничего такого. Просто нас постоянно видят рядом, думаю, мы бы вряд ли избежали вопросов. Они должны были появиться рано или поздно. Фил в ответ мрачно кивнул. Его собственный сеанс должен был состояться завтра, и он предполагал, что его ждет нечто подобное. – Не хочу даже думать о том, что будет. Фил откинулся на спинку лавочки и взглянул на небеса. Волосы, выбивающиеся из-под шапки, красиво упали назад, открывая прекрасное лицо. – Лучше сосредоточусь на том, что совсем скоро каникулы. Родители решили, что они не хотят тратить аж два дня на одну только дорогу туда-сюда, так что мы проведем с ними время в Москве. Я не уверен, что у нас получится пересечься, но просто знать, что мы с тобой будем в одном городе, уже круто, правда? Он повернулся к Рику и уставился на того, легонько улыбаясь. Рик почему-то казался слегка ошалевшим. Его взгляд почти бездумно бродил по Феликсову лицу, соскальзывая на губы, потом на шею, а потом снова возвращаясь к глазам. Кажется, он даже не слышал того, о чем болтал Фил. Глаза Рика были будто слегка подернуты пеленой, как у человека, который только что проснулся. – Что такое? – ласково поинтересовался Фил, совершенно не обижаясь на невнимательность собеседника и даже испытывая некоторое удовольствие от такого пронизывающего взгляда. – Фил, я… – Рик почему-то запнулся, и Феликс мог бы поклясться, что щеки того начали безбожно краснеть. Фил вопросительно выгнул бровь, не понимая, с чем же так отчаянно борется внутренне Рик и отчего испытывает это неясно откуда взявшееся смущение. – Я хотел… – Рик совершенно точно покраснел еще сильнее, и Феликс уже даже забеспокоился. Он сел вновь ровно и, заглядывая в кофейные глаза, спросил уже почти серьезно. – Что? – Сказать. Но дальше снова повисла пауза. Фил внимательно вглядывался в Рика, имея тысячу и одну идею по поводу того, что же там может быть такого, как вдруг Рик словно взял себя в руки. Он вдруг неожиданно выпрямился, взглянул Феликсу в глаза очень смело и произнес без единой запинки: – Я люблю тебя. В момент произнесения этих слов все в Рике, кажется, замерло на секунду. Все органы прекратили свою работу, дыхание перехватило, и даже сердце остановилось. Рику не было страшно говорить эти слова, потому что это была правда. Самая понятная и очевидная для него самого, огромная настолько, что рвалась наружу уже довольно давно. Но все же говорить это волнительно, потому что он не знал, как отреагирует Фил. Вдруг не захочет этого слышать? Вдруг от этого ему будет неприятно, некомфортно? Что если признание сделает их не ближе, а дальше? Что, если Фил ответит на это как-нибудь негативно? Но Фил пока просто молчал, широко распахнув свои и без того огромные глаза и уставившись на Рика не мигая. Весь его вид будто говорил о том, что он не совсем верит в то, что только что услышал. Рик прикусил губу изнутри в ожидании ответа. А затем Фил вдруг опустил взгляд – как-то стыдливо, смущенно… И ответил едва слышно: – Я тебя тоже. До этого момента Рик совершенно точно не знал, что означает счастье. Не знал, как оно может захватить все твое существо, с ног до головы, не оставляя ни одной клеточки организма, которая бы не вовлеклась в это состояние чистой эйфории. Фил… любит его. Любит в ответ. И что вообще в мире имеет значение, кроме этого? Губы Рика разъехались в улыбке, но он так и продолжал сидеть, глядя на смущенного Феликса, не в силах пошевелить ни одной конечностью. Сейчас все остальное казалось незначительным: ни школа с ее ужасающими правилами, ни родители, которые готовы были бы убить их, если бы узнали о произошедшем… Не имело значения ни общество, ни церковь, ни наставники – вообще ничего. Важны были только глаза напротив и признание, сорвавшееся с губ любимого человека. И Рику, и Филу в тот момент казалось, что это и правда единственное, что имеет в жизни значение, и никакого другого смысла, кроме любви – вот такой, всепоглощающей, и страстной, и нежной, – просто не существует. Они смотрели друг на друга в сумерках мартовского вечера и целовали друг друга, но отнюдь не губами, хотя и очень хотелось. Они целовали друг друга взглядом, каждым вздохом, каждым жестом. Не имея возможности даже сплести пальцы – поскольку сидели прямо под камерами, – парни одними только глазами говорили друг с другом, и что удивительно, прекрасно друг друга понимали. *** Всего два дня до каникул оставалось тогда, когда Боря наконец вернулся к учебе. Одноклассникам он ни слова не сказал, даже Рику с Филом, которые после уроков в сторонке насели на него с вопросами. Да у него в принципе и не было особого времени на разговоры, потому что сразу после занятий он направлялся в церковь и проводил там большую часть своего свободного времени. Такое поведение не на шутку встревожило Бориных друзей, но вот одного человека не удивило ни капли. Яна, поглядывая на Гризли искоса и незаметно, отмечала все тревожные симптомы, которые только можно придумать. Он успел похудеть всего за неделю: щеки впали, лицо вытянулось. Яна гадала, оттого ли это, что Боря был морально разбит, или потому еще, что его в качестве наказания заставили держать строгий пост? В целом, он выглядел скорее тенью себя прежнего, чем невероятно сейчас начал напоминать Руслана. Самым страшным из всего этого был, наверное, взгляд: потухший, ничего не выражающий, безразличный. И Яна, замечая его, каждый раз внутренне содрогалась, стараясь ничем не выдать себя, отворачивалась и глубоко дышала. У нее появился в голове план: пока самый отчаянный и самый безумный из всех, которые только можно вообразить. Но страх, теперь уже намертво поселившийся в душе девушки, толкал ее на странные поступки и заставлял цепляться за даже очень маловероятные возможности. После того как она вернулась из больничного крыла, увидев Борю, Яна пыталась воплотить свой план в жизнь едва ли не каждый день. Но постоянно что-то мешало, звезды складывались не в ее пользу: то Вася был занят, то лишние люди были там, где им быть не следовало. Как бы то ни было, дней до каникул оставалось все меньше, а отчаяние накрывало Яну все больше. Она понимала, что из школы ее теперь уже точно не заберут. Поэтому она решилась почти на безумство: сделать так, чтобы ее отчислили. Поначалу в буйной голове девушки мелькали самые страшные мысли – устроить что-нибудь по-настоящему опасное, вроде поджога… Но немного придя в себя, Яна поняла, что ни за что не смогла бы так поступить. Она не была плохим человеком, и вероятность того, что от ее выходки вполне кто-то может пострадать физически, ее пугала. Так что, отбросив все мародерские варианты, Яна наконец решилась на последний. В тот день все в конечном итоге складывалось так, как надо. На улице уже царили сумерки. Вася с Яной сидели в библиотеке за самой первой партой. Вася делал безуспешные попытки что-то выучить на завтра, но получалось у него не вполне. Яна сидела к нему вполоборота, близко-близко, так, что можно было даже почувствовать аромат ее духов. Девушка смотрела на своего бойфренда внимательно, не отводя глаз, и он изо всех сил пытался притворяться, что этого не чувствует, хотя ощущал каждым нервом. – Что? – не выдержал наконец Вася, поворачиваясь к ней смущенно и тут же натыкаясь на взгляд прекрасных льдистых глаз. – Ничего, просто гадаю, отчего ты не обращаешь на меня внимания, – ответила Яна без улыбки, но и претензией этот вопрос не звучал. – Я целыми днями только и делаю, что обращаю на тебя внимание. И это была правда чистой воды. Вася стремился провести с Яной каждую свободную минуту. Каждый день они романтично гуляли, проводя время наедине, обнимались и даже иногда целовались. Первое время после каникул Яна словно бы ненадолго утратила к этому интерес, но, кажется, он начал понемногу возвращаться. Непонятно было лишь, почему ей так нравилось делать это публично, а не в каком-нибудь уединенном месте, вот навроде библиотеки, в которой они оказались вдвоем едва ли не впервые. Яна нравилась Васе очень сильно. Она казалась ему одновременно хрупкой и волевой, сильной и… Нет, не слабой, но иногда она бывала трогательной и мягкой. И даже ее не всегда ясные поступки, ее часто меняющееся настроение… Ничто не портило в Васиных глазах этого чудесного светлого образа. – Тогда почему ты не хочешь меня поцеловать? Яна сказала это все с таким же серьезным лицом, а вот Васю мгновенно бросило в жар. Он не понимал, как можно было так бесстрастно говорить подобные вещи. Впрочем, настолько прозрачный намек проигнорировать он не мог. Все еще немного смущенный, Вася потянулся к четко очерченным губам и увлек девушку в нежный и мягкий поцелуй. Яна ответила достаточно резво, что было не так уж ей свойственно. А потом и вовсе перешла в наступление: приоткрыла рот и коснулась языком губ партнера. Васю всего прострелило: нечасто они целовались вот так «по-взрослому», а если уж честно, то таких случаев можно вспомнить разве что парочку. Так что сейчас у него тут же сбился пульс, сердце забарабанило, и он боялся только, что это тут же прекратится. Но Яна, очевидно, была сегодня в хорошем настроении, потому что она не только не отстранялась, но наоборот, прижалась к парню теснее, задевая его грудью, и вплела свои тонкие пальчики ему в волосы. Сама Яна в этот момент не чувствовала почти ничего. Она лишь внимательно отслеживала реакцию: что Вася сделает дальше? Как поступит? Сильной инициативностью он не отличался, так что Яна явно была здесь ведущим игроком. Услышав, как сильно сбилось дыхание парня, она прижалась к нему еще крепче, а потом, все так же не отрываясь от поцелуя, осторожно села ему на колени. Вася явно был в шоке, но, разумеется, противиться такому подарку не стал: только обнял Яну крепче и прижал к себе. Девушка начала ненавязчиво поглаживать его по плечам и рукам, сама думая о том, что не знает даже, правильно ли все делает. Ее жизненный опыт совсем с ее действиями не согласовывался. Будь с ней сейчас рядом девушка… Она привлекла бы ее к себе за талию, расцеловала бы тонкую шею, ненавязчиво и заигрывающе прикоснулась бы к груди… А мальчику такое понравится? Может, это его наоборот смутит? Яна не знала. Поэтому действовала наобум. Прошло совсем непродолжительное время, прежде чем Яна нерешительно опустила ладонь и повела ей вверх по чужому бедру. Вася в тот же миг перестал дышать, но Яна уже ощутила то, что ожидала. Что ж, с мальчиками все и правда очень легко и быстро. Не позволив задуматься – ни ему, ни себе, – она скользнула рукой к молнии. С характерным вжиком та разъехалась, и тонкая ладонь опустилась под ткань. – Яна… ты что делаешь? Голос парня прозвучал задушено, по-настоящему напугано. – Ты против? – спросила Яна, по-прежнему не убирая руки оттуда, где она была. – Если да, то я перестану. И она действительно замерла, внимательно всматриваясь в расширившиеся от ужаса глаза своими непоколебимо-спокойными льдинками. – Не против, – еле слышно пробормотал Вася, краснея до самых кончиков ушей, и от смущения и переизбытка чувств, кажется, готовый начать задыхаться. – Конечно, я хочу… И после этого Яна уже не стала останавливаться. Она перекинула ногу через чужие бедра, садясь к Васе очень плотно, и вновь его поцеловала, закрывая глаза. Так проще – когда ты ничего не видишь. *** Нина Михайловна сидела в своем кабинете, устало потирая глаза. Сегодня аж два класса писали итоговые сочинения, отчего она только закончила проверять огромную кипу тетрадей. Муж ее уже давно отправился отдыхать, так что ей сегодня предстояло сделать традиционный обход, прежде чем тоже насладиться заслуженным отдыхом. Уже сложив тетради, она вспомнила, что завтра с десятиклассниками проходит Достоевского, и у нее нет в классе текста книги, чтобы с ним работать. Немного расстроенная тем, что ей придется еще идти в соседний корпус, замдиректора встала и решительно направилась осмотреть жилые этажи. Все было спокойно: большая часть учеников уже сидела по своим комнатам. Те же, кто еще засиделся за учебниками, были ею замечены и изгнаны спать. Успокоенная, Нина Михайловна накинула верхнюю одежду и направилась во второе здание, мысленно выстраивая в голове завтрашний первый урок. Осталась всего пара учебных дней, но за них нужно было так многое успеть, что просто голова шла кругом. И материал пройти, и оценки выставить, это уж не говоря о том, что нужно составить табель успеваемости, чтобы разослать рейтинг родителям… Увлеченная своими мыслями, женщина сама не заметила, как на автопилоте поднялась на второй этаж: ноги шли по заученному маршруту сами собой, и она все еще была глубоко погружена в свои мысли, когда толкнула дверь библиотеки, и только после этого подняла голову. Картина, представшая перед ее глазами, должна была бы заставить Нину Михайловну вскрикнуть, но от шока она, кажется, этого все же не сделала. Она несколько раз отчаянно заморгала глазами, будто то, что она видела перед собой, могло каким-то чудесным образом исчезнуть или оказаться обманом зрения. Впрочем, то, что она видела перед собой, ни с чем нельзя было спутать. За первой партой ее ученики почти срослись друг с другом. Яна и Вася. Яна сидела на парне верхом: ее юбка задралась почти до самой талии, которую придерживали руки Васи. Лица у обоих были красные как маков цвет, а губы, секунду назад оторвавшиеся друг от друга, и вовсе полыхали огнем. Услышав скрип двери, они только и успели что разорвать поцелуй и тут же встретились со взглядом Нины Михайловны, глаза в глаза. Яна тут же вскочила, начиная торопливо оправлять одежду, а замдиректора тут же инстинктивно отвернулась, чтобы не увидеть случайно ничьих обнаженных частей тела. Когда учительница повернулась назад, оба студента уже стояли рядом по стойке смирно: испуганные, растрепанные, умирающие от неловкости. – Яна, – негромко, но очень осуждающе начала Нина Михайловна, – от Вас я такого не ожидала. Яна в ответ промолчала, опустив голову и не поднимая глаз. Вася и вовсе выглядел так, будто сейчас грохнется в обморок. – Вася, шагом марш спать. Тебя, Яна, я отведу в комнату лично. Сейчас никаких разбирательств, а завтра… Завтра пойдете к директору. Вася, едва услышав приказ, испуганным зайцем вылетел из библиотеки, а Нина Михайловна, кивком головы приказав следовать за ней, повела Яну вместе с собой. Учительница шла и хмурилась, но, поскольку провинившаяся ученица шагала позади, Нина Михайловна не видела, как та идет, глядя в землю, и прячет ликующую улыбку. Разумеется, шансов, что они с Васей не попадутся, не было почти никаких. Так или иначе на них кто-то должен был наткнуться, Яна интуитивно это знала. Так что, когда на следующий день ее вызвали на ковер и отчитывали сразу трое наставников, она не могла даже толком отвечать им, боясь показаться слишком довольной собой. – Ну как же так, – сокрушался Владимир Петрович, – Вы ведь понимаете, что это ЧП? Нам придется рассказать об этом вашим родителям! – Понимаю, – покорно кивнула Яна, пряча половину лица за свисавшей вниз белокурой прядью волос. – Вы так хорошо себя показывали на наших сеансах! – продолжал психотерапевт. – И вы прекрасно преуспели в преодолении своего греха… – Да, так прекрасно, что даже совершила новый! – вмешался внезапно директор, сверля Яну черным взглядом. – Наша школа нацелена научить вас целомудрию, а не разврату. Яна не поднимала глаз. Ей очень многое хотелось бы сказать в ответ на данную реплику, но она понимала, что сейчас только молчание будет ее лучшим другом. – Как, по-вашему, отреагируют родители? Яна подняла голову, но вопрос доктора был направлен не к ней. Владимир Петрович обращался в директору, выглядя при этом искренне обеспокоенным. – Не знаю, могут даже и положительно отреагировать, – задумчиво почесал тот свою тщательно выстриженную бороду. – А могут и рассвирепеть. Как бы то ни было, сообщить им нам придется. – Вы теперь меня отчислите? Яна не смогла удержаться от этого вопроса. Ей казалось, что это решение теперь – самое правильное и очевидное. Три пары глаз внимательно уставились на нее, но ответила в итоге Нина Михайловна. – Этот вопрос мы будем решать позже. Вы уже завтра уедете на каникулы, а дальше… Мы будем решать проблему совместно с вашими представителями. Этот ответ Яну не успокоил, но все же поселил в душе огромную, горящую ярким лучом надежду. Она все же сможет выбраться!!! А остальное… все ерунда. И ее внутренняя неприязнь к самой себе, и тело, которое впервые ныло и немного болело… Оно все стоит того. Главное теперь было дождаться.