Лучше блюдо зелени

Рик открыл глаза и не сразу понял, где очутился. В глаза бил непривычно яркий свет, и его разбудил именно он, а отнюдь не привычный будильник. Проморгавшись как следует, он огляделся: белые стены, запах медикаментов, неестественная тишина. Он в больничном крыле. Рик уронил лицо в ладони и начал вспоминать. Цепь событий, приведших его сюда, была вовсе не длинна, но весьма насыщенна. Со времени их с Филом первого «обнаружения» прошло около двух недель. И за это время успело случиться столько всего, что, кажется, за весь учебный год не успевало. Рик с самого начала, с самого первого сентября примерно понимал, в какое место он попал и насколько строги здесь порядки. Однако, думая, что понимает, он ошибался. Рик и представления не имел, что здесь бывает на самом деле. А теперь во всех красках прочувствовал это на собственной шкуре, и у него возникало желание крепко зажмуривать глаза – в надежде очнуться от страшного сна. Их с Филом умение не попадаться на камеры было теперь полностью бесполезным. Потому что в тот же миг, когда они находились рядом дольше двух секунд, в их окружении появлялся кто-то из наставников и заваливал парней внезапной работой. Их отправляли и с поручениями к учителям, и в церковь, и даже просто в соседний корпус – лишь бы они не оставались вдвоем. К дополнительным сеансам и стоянию на коленях в церкви Рик даже как-то привык, смирился с этим, как с чем-то неизбежным. С чем он смириться не мог, так это с тем, что его с Филом общение свелось практически к полному нулю, и все, что ему оставалось делать, это лишь тоскливо смотреть любимому в спину на уроках, не имея возможности обмолвиться и словом. Их даже в столовой рассадили за разные столы, не потрудившись дать этому какое-либо объяснение. Да оно и не требовалось, в общем. Если это хоть как-то удивляло окружающих, то они безропотно молчали, погруженные в свои проблемы, связанные с экзаменами. Этот голод по любимым глазам, нежным пальцам и успокаивающему шепоту привел к тому, что Рик и Фил, однажды вечером вернувшись со своих «отработок», столкнулись в заманчиво пустом коридоре. Когда говорят, что между людьми пробегает искра, обычно имеют в виду какое-то особое притяжение во время знакомства. Но вот как пробегает искра, когда ты уже в кого-то влюблен – нет, даже любишь, жадно и отчаянно, – это другое… Тогда ту искру буквально чувствуешь всей кожей и каждым внутренним органом. Ощущаешь, как жжет в груди при одном только взгляде на любимое лицо; как сладко и болезненно сжимается сердце при виде того, как он решительно шагает к тебе навстречу; а потом как дрожат пальцы, когда, наконец, они жадно вплетаются в ненаглядные локоны, и как трепещут губы, сливаясь в жизненно необходимом поцелуе… На камеры уже плевать. Их все равно видели, и вряд ли их положение усугубится – наверное, так на задворках сознания рассуждал Рик, впечатывая Фила в стену, не в силах ни выдохнуть, ни вздохнуть. Однако, он ошибался и здесь, как и во многом другом. Они не успели даже толком почувствовать друг друга, не успели прошептать никаких сбивчивых нежностей: доктор появился в коридоре словно из ниоткуда, и хотя они успели отскочить друг от друга, сомнений в том, что он их видел, не было никаких. И вот сегодня он здесь. Рик провел ночь в больничном крыле и был отстранен от занятий за «вопиюще неподобающее поведение и серьезное нарушение школьных правил». Рик не жалел и о единой секунде того жаркого поцелуя. Переживал лишь о том, что Фил, вероятнее всего, сейчас наказан точно также. Поднявшись с кровати, Рик ощутил головокружение и слабость: интересно, почему так? В итоге ему пришлось лечь обратно на подушки, и он сам не заметил, как снова уснул. Проснулся вновь Рик уже, кажется, днем – часов в палате не было, но вот солнце уже основательно сместилось, так что предположение его было вполне обоснованным. Кто-то шуршал ключом в замке, и Рик, так и не вылезая из-под одеяла, лежа встретил медсестру на пару с Владимиром Петровичем. – Как себя чувствуешь? – с деланной заботливостью поинтересовался он. Рик в ответ промолчал. Ему на деле много чего хотелось бы сказать этому человеку, но кажется, он и так навлек на них с Филом достаточно проблем. – Да, – сказал врач, кивая медсестре, будто в чем-то только что убедился. – В тех дозах, как я и сказал. Медсестра понятливо кивнула, и они оба покинули кабинет, оставляя Рика в напряженности. О каких дозах шла речь, стало довольно скоро понятно: вскоре Рику в палату занесли какую-то капельницу, и он, лежа под ней, снова почувствовал сонливость. Он даже не спал, а находился в какой-то полудреме все время до тех пор, пока медсестра не пришла и не убрала от него трубки, взамен притащив пригоршню каких-то пилюль. В результате ночью Рик чувствовал себя слегка разбитым, но совершенно не уставшим. Когда в палате погас свет, он понял, что его мозг работает довольно активно. Стук-стук-стук. Проверить все же стоило. Вероятность того, что их с Филом поселят в соседних палатах, была невелика, но все же была. А потому Рик на всякий случай еще несколько раз стукнул в стену: негромко, но, будь за ней кто-то еще, услышал бы. В ответ некоторое время стояла тишина, а потом раздался такой же тихий, но отчетливый глухой звук. Ему стучали в ответ. Сердце радостно трепыхнулось. Понимать, что его Фил здесь, совсем рядом, было почему-то утешительно, хотя от этого становилось и более тревожно. Рику отчаянно хотелось с ним поговорить, но только он не мог придумать как. Если начнет кричать в стену, это явно потревожит медсестру. Нужно что-то еще. Рик встал. Ноги были ватными, но все же он уверенно выпрямился и снова постучал. За стеной ответили тем же. Он вновь постучал, на этот раз двигаясь левее: он надеялся, что его план сработает. И, может быть, свою роль сыграла некая ментальная связь, но когда Рик добрался своими стуками до окна, невидимый собеседник за стеной сделал то же самое. Рик распахнул окно, по счастью оказавшееся не закрытым, и вдохнул прохладный ночной воздух. Ветер пахнул свежестью в лицо, но лучше всего было слышать негромкий шум распахивающегося окна по соседству. – Фил? – Рик… – родной голос звучал тихо, но при этом тепло и радостно. – Как ты себя чувствуешь? – Немного странно. Будто очень сильно устал. Тебя тоже накачали лекарствами? – Ага, – откликнулся Рик, понимая, что у него сейчас нет сил даже злиться на это. – Как думаешь, чем нас напичкали? – Понятия не имею. Да это и не принципиально важно. Ненадолго оба замолчали. Рик не рисковал высовываться из окна, боясь, что камеры снаружи смогут это засечь. Ночной ветер трепал его волосы, а грустные мысли бередили душевные струны. Ему не было страшно больше. Ему было как-то… безнадежно. – Что же с нами будет, Фил? – спросил Рик меланхолично, немного неожиданно даже для самого себя. Кажется, собеседник его пребывал точно в таком же настроении сейчас – а может, то было воздействие лекарств. Как бы то ни было, Феликс глубоко вздохнул, прежде чем начать говорить. – Ну что будет… в ближайшие месяцы жизнь будет казаться нам сплошным адом. А потом мы выпустимся из школы и все закончится. Разъедемся по разным городам и с большой вероятностью вообще больше никогда не увидимся. – Не говори так! – ахнул Рик. Такие жестокие слова были совсем не свойственны мягкой натуре Фила, и Рик неожиданно понял, что парню, должно быть, гораздо тяжелее переживать всё сейчас происходящее: школа уже постаралась в течение всего прошлого года, сделала все, чтобы сломать его. Кажется, сейчас у нее это может получиться окончательно. – А что, разве я не прав? – продолжил Фил. – Ты вернешься в Москву, и папа отправит тебя учиться в семинарию, хочешь ты того или нет. А я вернусь в Краснодар, и там меня женят на Ануш. Рик даже не сразу сообразил, о чем толкует его возлюбленный. – Ты про что? – Ну, – Фил невидимо завозился там, прежде чем ответить. – Я как-то разок упоминал о ней. Эта девушка – дочка папиного друга. Тоже из богатой семьи, родители без конца твердили, что она отличная партия. Фил горько усмехнулся, а у Рика не было сил на то, чтобы что-то ответить: кажется, он на какое-то время онемел. – Но на самом деле, это не так уж важно для них. Им главное, чтобы я не опозорил семью. Поэтому, как только они поймут, что лечение снова не подействовало… А они поймут, уже понимают… Они быстренько организуют свадьбу, так что я и оглянуться не успею. – А девушку, значит, никто и спрашивать не будет? – неверяще уточнил Рик, едва шевеля не слушающимися губами. – У нас народ достаточно традиционный, – по голосу Фила сейчас невозможно было определить его чувства. Он звучал ровно и спокойно. – Так что у девушки это и удивления ни малейшего не вызовет. Кроме всего прочего, ей уже показывали мои фотографии. И я ей понравился. В груди Рика на мгновение вспыхнула злость, но тут же погасла. Кажется, он сейчас не мог толком испытывать никаких эмоций. И снова накатила усталость. Он проспал целый день, но сейчас, несмотря на всю важность разговора, его снова клонило в сон. – Фил, не отчаивайся. Мы что-нибудь придумаем, – изо всех сил борясь с дремотой, заверил его Рик. – Конечно, – откликнулся Фил, и на этот раз в голосе отчетливо слышалась нежность. – А сейчас пойдем спать. Рик закрыл окно и вытянулся на кровати. Кажется, этот недолгий разговор отнял у него последние силы, и он мгновенно провалился в сон. И ночью ему приснился Фил: в черном смокинге, красивый, как солнце, а рядом с ним – безликая девушка в белом. Во сне Рик отчаянно звал его, но Фил не слышал и лишь удалялся, держа свою невесту под руку. В таком же муторном состоянии протекли и последующие два дня. Рик спал почти все время, и ему все равно казалось, что этого недостаточно. Тревожные мысли о школе, о будущем, о родителях и о Филе как-то терялись в этой туманной дымке, и хоть не рассеивались окончательно, но будто бы становились не такими важными. Рик иногда лениво думал о том, что же такое они принимают, и не повредит ли это здоровью, но потом дрема вновь охватывала его, думать становилось невыносимо тяжело и лениво. И он вновь засыпал. На четвертый день его подняли рано утром и велели отправляться в главный корпус на завтрак, а затем на уроки. Рик не испытал по этому поводу даже особенной радости: для него это означало лишь, что ему вновь придется вернуться к отбыванию наказаний. Неожиданно Фила выпустили вместе с ним. Они еле уловимо улыбнулись друг другу, но не сказали ни слова. На выходе, как ни странно, они обнаружили человека, которого меньше всего ожидали увидеть. И если бы были в состоянии удивляться, точно бы это сделали. Сейчас же парни проводили Яну, идущую в больничное крыло, слегка озадаченным взглядом, но не более. Яна их, кажется, даже не заметила. Она была сама на себя не похожа: не накрашена, всегда идеальные волосы сейчас лежали в беспорядке, топорщась в разные стороны. Но самое главное и самое странное: ее лицо было заплаканным. Ни разу никто здесь не видел Яну плачущей. Да тут парни чаще рыдали, чем она: лицо Яны, напротив, всегда было бесстрастным настолько, что можно было даже засомневаться в наличии эмоций у этой холодной красавицы. Но никто из окружающих (не считая наставников) не знал, что же на самом деле творилось с Яной и что она переживала. Никто не знал, что неделю назад она вернулась из однодневной поездки в городскую гинекологию. Никто не подозревал, что там ей подтвердили беременность, и Яна, кажется, впервые в жизни всерьез задумалась о том, чтобы незамедлительно выпрыгнуть в окно. Никто не знал о том, какой ужас она испытала, сообщая об этом родителям, и как слушала их молчаливо-осуждающую реакцию. Не знали ни ее одноклассники, ни даже учителя о том, что когда она на уроке отпрашивалась выйти, то опрометью мчалась в туалет, где ее тошнило так сильно, что в конечном итоге оставалась лишь слюна и желчь, а желудок оказывался совсем пустым. Причем Яна не была уверена, тошнит ли ее так интенсивно именно от беременности или от того, что ее психика больше не в силах справляться со свалившимся на нее ужасом. Васе вместе с его родителями пришлось, конечно, тоже сообщить о данной новости. Те отреагировали еще хуже: кажется, они вознамерились забрать сына из школы. Как отреагировал сам Вася, Яна толком не знала: она с ним не виделась и пыталась избежать встречи всеми силами. Если бы она могла что-то решать, девушка бы наверняка задумалась об аборте. К тому же на таком раннем сроке это все можно было сделать медикаментозно и без страшных последствий для организма. Но она знала, что родители ей ни за что не разрешат так поступить. А сама она еще не была совершеннолетней – не хватало нескольких месяцев. Так что Яна была обречена. Но в тот день, когда они столкнулись с Филом и Риком, случилось кое-что серьезное. Яна проснулась и обнаружила, что у нее начались месячные. Ее первой реакцией была животная радость: значит, все же врачи заблуждались, и беременность оказалась ошибкой! Но буквально спустя минуту размышлений она поняла, что такого быть не может. И узи, и анализы подтвердили наличие беременности… Почти одновременно с этим осознанием пришла и боль, острая и резкая, но не совсем привычная… Испугавшись уже не на шутку, Яна заплакала. Она так устала быть сильной, так устала от сваливающихся на нее одно за другим испытаний, где одно было хуже другого… Не в силах успокоиться, она, накинув на себя легкую курточку, побрела в больничное крыло – единственное место, где ей сейчас могли помочь. И стоило медсестре ее осмотреть, как та очень заметно побледнела. – Сейчас же едем в город, – заявила она решительно, подхватывая ключи одной рукой и беря другой свою подопечную за плечо. – У меня кровотечение, это серьезно? – еле в силах говорить, просипела Яна. – Очень даже, – кратко ответила медсестра, запирая кабинет и отводя девушку к машине. *** Обратно они вернулись буквально спустя пару дней. Яне был назначен постельный режим, но при этом нужен был присмотр и уход. Так что ничего удивительного не было в том, что она оказалась в итоге на кушетке в больничном крыле. Если бы у Яны остались хоть какие-то силы на иронию, она, может быть, даже посмеялась бы над собой. Так отчаянно она стремилась убежать, так хотела НЕ попасть сюда… И вот сейчас она именно здесь. Именно в том месте, которого страшилась. Вот только теперь это уже не было страшно. Все что было страшным по-настоящему, уже прошло. И сейчас оставалось лишь лежать, смотреть невидящим взглядом в потолок и думать о том, что люди правду говорят: от судьбы не уйдешь. И кажется, только теперь Яна смирилась с этим фактом. Действительно, не уйдешь. Куда, если тебе сломали ноги? Оставалось только молча лежать и стараться ничего не чувствовать. Яна не знала точно, сколько она пробыла в палате, прежде чем к ней пришел визитер. Наверное, прошла пара дней, но девушка не была в этом уверена: ей давали лекарства и снотворные, отчего она могла едва ли различать ночь и день. Но в этот раз, когда в палату негромко постучали, Яна бодрствовала – если так можно было назвать ее состояние, конечно. Стук больше не повторялся, однако, в палату так никто и не вошел. Честно говоря, Яна надеялась, что этот неизвестный просто уйдет. Ее сейчас тошнило от любой компании и любого взаимодействия с людьми. Однако, вопреки Яниным желаниям, дверь все же открылась, впуская нежеланного посетителя. Приоткрыв глаза, Яна тяжело вздохнула и снова закрыла их, поворачивая голову к стене. – Можно к тебе? Голос Аси дрожал и был едва различим. Если бы не мертвенная тишина больничной палаты, Яна бы не смогла разобрать слов. Она не ответила, и девушка, потоптавшись на пороге пару минут, все же несмело прошла вглубь комнаты и остановилась возле больничной койки. – Что тебе нужно? Яна проговорила это, по-прежнему не открывая глаз и даже не поворачивая лицо к собеседнице. На самом деле, сейчас ей не хотелось спать, но не видеть Асю хотелось еще больше. Ася в ответ тоже промолчала, что было довольно-таки несвойственно ее натуре. Вместо этого она подошла еще ближе и скромно опустилась на самый краешек постели. Яна, почувствовав движение, все же открыла глаза и уставилась на одноклассницу. Ася смотрела на девушку, всегда бывшую с ней жесткой и холодной, причинившей столько страданий… и все равно не могла наглядеться. Даже эти впалые щеки, круги под глазами и растрёпанный пучок немытых волос – все казалось Асе прекрасным, исполненным какого-то болезненного достоинства. Впрочем, сама Ася выглядела не сказать чтобы сильно лучше: тоже бледная, с опухшими от бесконечных слез глазами. Но, по крайней мере, более здоровая, это уж точно. – Уйди, Ась, мне тошно на тебя смотреть. И вновь жестокие слова. Но Асю они, кажется, даже не кольнули: она настолько привыкла уже и к равнодушию, и к агрессии, что ее трудно было удивить. – Не уйду, – просто сказала она в ответ и посмотрела смело в голубые глаза, которые умели резать ее без ножа. – Мне надо с тобой поговорить. – О чем? В голосе Яны не было слышно любопытства. Конечно, девушка прекрасно догадывалась об ответе. – Расскажешь мне, почему ты здесь оказалась? – голос Аси дрогнул впервые и совсем немного, этого было почти не слышно. – Кто ты такая, чтобы тебе рассказывать? И тут случилось неожиданное. Асю будто бы подкосило: она резко согнулась пополам, так, как сгибаются люди, получившие удар в живот. И буквально упала лицом в кровать – точнее, не совсем в нее, а в вытянутые ноги Яны, прикрытые тонким больничным одеялом. Ася спрятала лицо, а ее руки, словно не смея дотронуться до девушки даже сквозь ткань, лишь сжимали одеяло. Некоторое время стояла тишина: Ася так и лежала в этой нелепой позе, а Яна смотрела на нее с недоумением, не имея представления, что надо делать. – Яна… – голос Аси был приглушенным из-за одеяла, но все равно слышался довольно четко. – Что с ребенком? Если бы у Яны были силы подскочить, она бы непременно это сделала. Но у нее были силы лишь на то, чтобы приподняться на локтях и сесть, наконец принимая более или менее достойную позу. Ася даже не пошевелилась, продолжая утыкаться лицом в одеяло, словно не в силах услышать ответ на вопрос, глядя при этом собеседнице в глаза. Яна с минуту взвешивала свой ответ, а затем поинтересовалась равнодушно: – Откуда ты узнала? Снова Кирилл проболтался? – Нет, – на этот раз Ася все же нашла в себе силы и поднялась. Ее лицо раскраснелось, но глаза при этом были сухими: они нездорово блестели, однако слез на ресницах не было. – Я сама догадалась. Да и как вообще можно было не заметить? Как можно не сложить два и два, особенно когда речь идет про настолько дорогого тебе человека? Человека, у которого ты замечаешь не то что перемену настроения, но каждый взгляд, каждый необычный жест? Как могла эмпатичная и чувствительная Ася не заметить, что Яна, вернувшаяся с каникул, была совершенно не похожа на себя? Как она могла не понять, что с Яной что-то происходит, когда та бегала к медсестре каждые пять минут? Сначала, конечно, Ася подумала, что Яна заболела. Очень беспокоясь за девушку, она даже проявила недюжинную наглость и спросила у медсестры о том, что такое происходит с Яной. Женщина отреагировала как-то странно: засуетилась, и, заикаясь, упомянула что-то про обычную простуду и про факт, что чужие диагнозы разглашать нельзя. Ася тогда забеспокоилась еще сильнее, но вскоре осознание пришло к ней, как приходят, должно быть, ангелы к верующим. Неожиданно, но очень отрезвляюще, вот как это было. Ася сама не уверена, когда именно уже точно знала. Тогда, когда случайно оказалась с Яной в туалете, пока последнюю беспощадно тошнило в соседней кабинке? Или когда Яна начала отпрашиваться едва ли не с каждого урока, подозрительно куда-то убегая минут на пять (очевидно, все в тот же туалет)? Или в тот момент, когда пропал Вася – а он пропал, просто в один прекрасный день не появившись на завтраке? – Я знаю, что ты беременна, – вопреки собственным ожиданиям, говоря это, Ася была почти спокойна, – и я видела, как несколько дней назад тебя увезли: думаю, что в больницу. В школу на уроки ты не вернулась: я было решила, что ты уехала окончательно, но Рик с Филом сказали мне, что на самом деле ты в медпункте. Яна слушала молча. Она никогда не отдавала должного мозгам Аси: девочка была всего лишь твердой хорошисткой, что в голове Яны автоматически означало недалекость. То, какой Ася на самом деле оказалась проницательной и даже расчётливой, Яну поразило. – И коль скоро я все равно знаю, – продолжила Ася, – может, ты расскажешь мне, что случилось с ребенком? Последовала секундная пауза, а затем… – Его нет. Яна не думала, когда говорила это. Она так устала… Физически и морально. Ей больше не хотелось ничего обдумывать, никем притворяться и держать лицо. Ей просто хотелось говорить о себе: о такой, какая она есть, о неприятной, грешной и, должно быть, проклятой. Глаза Аси расширились, но она ничего не сказала. Было ясно по ее лицу: она рассматривала такой вариант. Красивые пухлые губы поджались, и она спросила: – Аборт? – Выкидыш. Яна, кажется, впервые произнесла это слово вслух. И совершенно внезапно почувствовала себя уязвимой: такой, насколько уже давно не была, такой, какой чувствовала себя последний раз, наверное, лет в пять, когда потеряла маму из виду на площади на долгих несколько минут. Обхватив себя руками, Яна вдруг поняла, чего ей хотелось. Ни молитв над ее головой, ни слез родителей – непонятно, от облегчения или от горя, – ни слов сочувствия. Ей хотелось, чтобы ее прижали к себе крепко-крепко и укачивали, как малышку, долго и молчаливо. – Мне сказали, что это не такая уж и редкость на ранних сроках, – продолжила Яна, сама не зная зачем. – Мне даже почти не было больно. И знаешь, что самое забавное? Ася смотрела на девушку завороженно, не отрываясь. Эмоции на лице было трудно распознать. – Я думала, что это должно принести мне радость. Ну, сама понимаешь, кому же хочется становиться восемнадцатилетней мамашей, правильно? Но… как ни странно… когда я полностью осознала случившееся, мне стало очень и очень грустно. Нелепость какая. А следом Яна очутилась в неожиданных объятиях. Ася сжимала ее не сильно, бережно, но все же крепко, словно пытаясь передать ей силы каким-то неведомым способом, через одно только прикосновение. Больше Ася не сдерживалась и плакала: горько, надрывно, но почти бесшумно. Прижимаясь к Яне всем телом, она сотрясалась от рыданий так, что блондинка тоже вздрагивала вместе с ней, вот только далеко не сразу поняла, что плечи ее дрожат сами по себе, а по щекам катятся бесконтрольные слезы. Яна впервые за много-много лет плакала при ком-то чужом, и даже более того – в чьих-то объятиях. Яна знала: Ася сейчас чувствует всю ее боль, как свою собственную, и плачет о ней, по ней. – Почему? – Яна не размыкала объятий и спросила это скорее у Асиной спины, чем у непосредственно самой Аси. – Что почему, – всхлипнула в ответ Ася, продолжая цепляться за девушку, и, кажется, совершенно не намереваясь ее отпускать. – Плачешь. Переживаешь. – Ты знаешь, – откликнулась Ася, а руки ее гладили Яну по спине: совершенно невинно, ласково и так тепло. – Потому что люблю. Тебя. Ася отстранилась ненадолго и заглянула Яне в глаза. Большим пальцем осторожно провела по щеке, стирая влажную дорожку слез. Она не выглядела как человек, выдавший свой самый большой секрет в жизни или сказавший самые важные на свете слова, хотя это и было именно так. Она просто смотрела в Янины льдистые глаза и думала о том, как отчаянно хочет ее поцеловать. Этот поцелуй виделся ей во снах, появлялся во всех смелых грезах, преследовал своей необходимостью ночью и днем. Но как бы сильно Асе этого ни хотелось, она не стала этого делать, потому что сейчас это бы стало самым неподобающим и неуместным действием на свете. Ася продолжала тихонько гладить чужую щеку большим пальцем, а ее левая рука по-прежнему обнимала худенькую фигурку. Несмотря на болезненность момента, девушка хотела бы навсегда запечатлеть его с своей памяти, потому что настолько же, насколько тяжелым, настолько он был и прекрасным. – Надеюсь, я буду твоей самой большой и самой последней ошибкой в жизни. Яна сказала это, не отводя взгляда от красивых карих глаз. Она впервые говорила с Асей искренне, а возможно, это был ее первый честный разговор за целый год, проведенный здесь. – Ты совершенно меня не знаешь, Ась. Ты придумала себе меня и думаешь, что любишь. Но это не так. Руки Аси безвольно соскользнули с чужих плеч. Яне тут же стало холодно, но она продолжила говорить – наконец она могла быть открытой и честной. – Ну вот что ты обо мне знаешь, м-м? Что я, например, лучшая ученица в классе? Должно быть, ты считаешь, что мне всегда нравилось учиться, да? Ася неопределенно мотнула головой. – Так вот, сообщаю тебе. Я терпеть не могу сидеть над книгами, а когда меня упекли сюда, это и вовсе стало едва выносимым. Но я думала, что за мое хорошее поведение и исполнение всех правил меня отсюда выпустят пораньше. Поймут, значит, что я не лесбиянка, а вообще приличная девочка. Ася едва заметно вздрогнула при упоминании запретного слова. – И все, что я делала здесь, имело только одну цель. Я хотела выбраться отсюда и была готова ради этого на что угодно. Вася? Он тоже появился именно по этой причине. Ты была очень проницательна, когда говорила, что я не влюблена в него. Но только ты. Остальных мне вполне удалось одурачить. И я встречалась с ним исключительно ради хорошей репутации. – А зачем ты… – Переспала с ним? – подсказала Яна, кажется, ни капли не смутившись. – По этой же причине. Я подумала, что меня за это исключат. Как видишь, мой план не сработал. Ася сидела молча, кажется, обдумывая ее слова. Информация была новой, но не сказать чтобы слишком шокирующей. Ася не понимала, почему Яна утверждает, будто Ася ее совершенно не знает. – И вообще все, что ты видишь перед собой – ложь, – продолжила Яна, демонстративно указывая на себя пальчиком. – Это лишь картинка, чтобы понравиться окружающим, внутри же меня – непросветный мрак. Я могу казаться вежливой, улыбчивой и милой, в то время как на самом деле я… презираю людей. Презираю и ненавижу всех наставников – чуваков с начисто уехавшей крышей, презираю персонал и учителей, которые работают в этой тюрьме… Презираю даже учеников, которые учатся здесь, не понимая, что их уничтожают: с каждым днем, с каждым так называемым сеансом психотерапии и с каждой душеспасительной проповедью. Они постепенно стирают наши личности, превращая нас в запуганное нечто, в стадо баранов, в подобие людей. Но никто этого не замечает: они выходят из кабинетов и дверей церкви, не понимая, что оставили там частичку настоящих себя. Ася прикусила губу, снова, кажется, сдерживая слезы. – Особенно сильно презираю тех студентов, которые искренне идут сюда, чтобы вылечиться. От таких в конце не останется ничего. Таких высосут и выпьют до дна, и если хотя бы желание жить после всего выслушанного здесь у них останется – это огромное достижение. Но кажется мне, что таких счастливчиков будет немного. Потому что, судя по всему, мной сейчас наблюдаемому, последовать примеру Руслана хочется едва ли не каждому второму. Да и удивительно ли? Тебе каждый день говорят о том, какой ты мерзкий червяк и как недостоин жить на этой планете. А тебе-то что делать? Ты родился этим червяком. И как бы ни старался, белым лебедем тебе не обернуться. Ася слушала молча, а у Яны от страстной речи даже немного сбилось дыхание. Но она упрямо продолжила. – Не повторяй моих ошибок, прошу. Никогда. Не встречайся с мужчинами, просто потому что «так надо» или для достижений каких-то своих целей. После этого ты будешь ненавидеть себя. И оно того не стоит. Люби, даже если тебе говорят, что ты делаешь это неправильно. – Люблю. Ася смотрела на Яну прямо, даже с некоторым вызовом. Но блондинка в ответ покачала головой, мягко усмехаясь. – Но не такую как я. Тебе не повезло: на пути тебе встретилась самая ужасная девушка, какую только можно вообразить. Лживая и равнодушная. Я знаю, что ты сможешь найти такую, которая сможет оценить тебя по достоинству и ответить на твои чувства. Слышать это было больно. Как бы Ася себя не подготавливала к чему-то подобному… Эти слова все равно впились в самое сердце, раздирая его, будто хищники добычу. – Я всегда знала, что ты ни за что не ответишь мне взаимностью. Спасибо за честность. Но знаешь… Не надо мне указывать, кого и как любить. – Я всего лишь хочу тебя предостеречь. Держись подальше от таких как я. Они разобьют твое маленькое сердечко, а я не хочу, чтобы ты страдала. Ася погладила ее по плечу. Слезы уже высохли, а на душе царило опустошение. Но все же она чувствовала необъяснимое тепло и благодарность за эту беседу. – Береги себя. Ася встала и аккуратно прикрыла за собой дверь в палату. Выйдя на улицу, она обнаружила, что солнце сияет ярче обычного, на деревьях поют птицы, и в воздухе витает долгожданная весна. Непонятно было лишь одно: почему, когда мир Аси рассыпался на осколки несколько минут назад, это же не случилось и с остальным окружающим миром?