Джимми смотрит вперед Джимми ранец берет Джимми грустен чуть-чуть, Небо прогибается под сапогами — Джимми отправляется в путь…
(«Джимми, не промахнись», О.В. Медведев)
17 июня 1303 года, о. Танедд, Темерия Распоротый плащ покачивался на волнах, багряный во свете факелов, и, медленно тяжелея, начинал тонуть вслед за своим владельцем. Кровь у Aen Elle была такой же красной, как человеческая, обломки костей, видневшихся в глубине страшных ран — такими же желтоватыми. Они явились, блистая шлемами, снисходительные, гордые, с холодными глазами убийц. Они пришли, чтоб заявить перепуганным людям о несовпадении интересов, о том, что у них приказ — ни один чародей не должен покинуть острова. Никто не покинет остров. Он был капитан, и, как капитан, должен был что-то сделать. Тогда он ответил им — так кратко ответил, и так доходчиво, что вопросов не осталось ни у кого. Ответил так, как давно никому не отвечал. Плечо уже затянулось, бесследно пропала даже прореха на просоленном морем плаще, но он все еще стоял у борта, не смея оглянуться, молча глядел на воду и чувствовал, как гулко позади пахнет страх и чей-то исторгнутый ужин. Он должен был подняться наверх, в Гарштанг, но тогда погубил бы их, тех, кто молчал теперь за его спиною, тех, кто верил ему долгие годы — и напрасно верил! Он должен был подняться наверх, в Гарштанг, но тогда выбрал бы за нее — ни у одного пророка не должно быть такого, как он, отца. Он должен был… Шаги были нетвердые, и лицо у Дункана выцвело так, что белые татуировки, укрывавшие густой пеленою его дубленую кожу, утратили весь контраст. Но рука, которую он опустил на его плечо, осталась твердой эта рука. — Капитан… — глухо позвал старпом. — А мы бы не сдюжили, капитан… Звонкий, как золото, голос Анхеля: — Мы ж давно знали, что с вами что-то неладно! Что, глаз у нас нету, а, парни?.. Бесстрашный писк юнги: — Догадывались! Старый кок шаром выкатился из камбуза, поддерживая на напряженных пальцах деревянную плату: — Но ты же все равно будешь нашим капитаном? — с надеждою спросил он. — Только попробуй, как хороша эта кровяная колбаса! Калеб недоверчиво огляделся. Пусть ужин покинул многих, но на их лицах не было ни отвращения, ни страха — они от него не бежали… Не бежали. — И чему же я решил удивиться… — прошептал он и тихо, радостно засмеялся.***
Он вздрогнул, увидав тело. В золоченой броне, в алом плаще — у мертвеца не хватало головы, сама шея была вырвана так, что виднелся позвоночник. Их было то ли шесть, то ли семь — во вскрытом, как тонкая жесть, доспехе, бескомпромиссно мертвых врагов. Ощутив, как сердце наливается непрошеным страхом, Кардуин из Лан-Эксетера укорил себя за такую слабость. Ражий детина-храмовник, посланный ему на защиту, между тем с интересом разглядывал трупы, и он, глава возрожденного Капитула, преодолел себя и с достоинством спустился на причал по последним ступеням. Другого такого корабля, заявила ему пророчица, было не сыскать ни днем, ни ночью. В чем-то, видать, она была права — такую рухлядь в ковирские порты могли и не пропустить, а ну, чего доброго, потонет возле причала? Да и люди, что стояли на палубе и бестактно разглядывали его, первого — пестрые, как птицы, они выглядели разбойниками, не спасителями — ни военной выправки, ни манер, впрочем… Впрочем, он готов был не подходить к ним со строгою мерой, и привычно откашлялся перед тем, как заговорить. — Мое имя Кардуин, — назвался он, глядя на тяжелого в кости, высокого, как мачта, дикаря, который выглядел так, будто привык командовать, — я глава Капитула. Смуглая кожа капитана была перевита белой татуировкой, и выглядел он так, будто либо терпеливо дожидался от него продолженья, либо размышлял, в каком маринаде выдержать его, Кардуина, плоть. — Мне обещали помощь, — добавил он, гордо приподняв сухой подбородок, — Орден дал мне гарантии, что всех участников Съезда доставят на берег в кратчайший срок, и если вы позволите, капитан, я хотел бы взойти на борт без… Он не утерпел, оглянулся через плечо, замечая, как неловко, путаясь в длинных полах, а то и спотыкаясь, вслед за ним спускаются и другие. Молчаливый дикарь потеснился у сходен, уступая место кому-то еще, и так ничего ему не ответил. — Что, неужто прямо так и сказала? — с живостью переспросил моряк в черной шляпе на взъерошенных, до плеч, волосах, удивленно приподняв брови. — А где же все остальные? — теперь он спрашивал уже не у него, но у рыжего храмовника, у его людей. — Что наверху? Храмовник медленно отвел взгляд. — Солоно наверху, — отвечал он так, будто слова клещами тянул. — Остальные двинутся, когда выведут всех. — …и вы, глава Капитула, решили не терять времени даром. Оставили позади всех участников Съезда, испугавшись, что вам не достанется места на корабле, — живой, безмятежный голос обрел теперь звучанье набата, — могучие чародеи бежали, оставив Орден! Оставили там ее! Кардуин ощутил, как взгляд янтарных глаз располосовал его суть, как вина жгучим маревом сдавила ему виски. Это было похоже, так похоже на наведенные чувства, но кто бы осмелился на столь непростое действо, когда на острове творилась магия такого высокого порядка, кто бы посмел… Он вздрогнул, снова оглядевшись по сторонам. Он вдруг все понял. — Ныне и могучий чародей беспомощнее одного моряка, — отвечал он, с большим трудом усмирив гордыню, — но не стоит возлагать на мои плечи свою вину, прошу вас. Мне хватает моей. — Зовите меня Калеб, — сняв шляпу, капитан склонился в церемонном, пусть и неглубоком поклоне, — добро пожаловать на «Барбегаз». Кардуин услышал тяжелое дыхание за спиной и понял, что многие, едва ли не половина всех участников Съезда, могли слышать его ответ. И ядовитый Доррегарай, и злоязыкая смуглянка Кассия… Что и приглашали-то всех.***
Он сплюнул в платок и снова увидал кровь. Выбросил его, чтоб не видеть, тряхнул по привычке головою — так плотно переплетенная коса ложилась на плечо, если были заняты руки, и хрипло, болезненно дыша, искривился. Лук не побежал трещинами, выдержал, оказавшись крепче его собственных ребер. Их преследовали — он слышал, как проломили дверь, он слышал топот приближающихся сапог, он знал, что они, быть может, еще успеют спуститься по длинной лестнице, еще успеют добежать до корабля — но какой в том прок, если корабль не успеет отчалить? Он не мог, не смел ничего с этим не сделать после того, как… из-за клятого Виллимера, которого несли теперь на руках, потому что сам он идти не мог, все из-за него! Этот ублюдок уже оставил далеко позади запертых гвардейцев, больше десяти человек оставил, крича, что нет на них времени… непочатый колчан, три дюжины стрел — ну, с этим еще можно было повоевать. Серый Лис прибавил шагу и в полминуты нагнал Асгейра. — Я остаюсь, — заявил он, похлопав по колчану, и рвано, кроваво раскашлявшись, продолжал, заметив под приподнятым забралом густую тень сомнения. — Так надо, слушай. Надо… Если их не задержать, в город не попадет никто. — Я не могу, — выдавил рыцарь, взглянув на него с отчаянием, — не могу… тоже… — Да и не надо… тоже! Ребра у меня… Это всерьез, — торопливо возразил эльф. — Просто передай Леопольду, что я… теперь я согласен… Скеллигиец свел брови, его не понимая. — Неважно. Он поймет! А теперь все… ступайте, ну, ступайте, храни вас Дева Полей… В этом месте коридор просматривался далеко, а сам он, по пояс укрытый каменной столешницей от встречного огня, мог разложить на ней стрелы. Недолго он ждал собратьев.***
Ее доспех казался ему тяжелее ее самой, много тяжелей того веса, к которому он привык. Но в этом было его спасение — пока руки отягощались, он мог не думать, он мог просто шагать вперед, и оттого почти не жалел, что не срезал больше ремней. Впереди шел беловолосый ведьмак — да кем еще мог он быть с такими глазами? — и утешал сразу двух чародеек, обещал им, что Цирилла, кем бы она не была, справится, что иного не может быть. — Так где же она, эта ваша Цирилла? — спросил у них Каэл. — Я хотел бы… да что там, я могу ей помочь! Ведьмак взглянул на него удивленно. Сощурился, качнул головою. — Э, седой, — заметил он сокрушенно, — помочь захотел. Ну помоги, коли отыщешь — здесь, под этим островом, сотня пещер, а то и поболе будет. Где искать станешь? Шагай уже, помощник. — Геральт! — возмущенно воскликнула рыжеволосая чародейка. — Они пришли нам на помощь, так будь добр, держи себя в руках! — Хватит мечтать об его руках… — прошипела другая. — Я-то седой, это верно… — мстительно ответил Каэл, — но тебя, я вижу, тоже довели. На него зашипели обе. Перед лестницей Кеаллах застыл в нерешительности — ступени были высокие, и наугад ставить ногу, когда кругом острые камни… храмовник, что хуже горького корня успел надоесть ему, остановился рядом и снял побитый щит со своей руки — предложил помощь, предложил по лестнице снести так. — Не смей весь этот! Она еще живой, — ужаснулся Кеаллах, и нос у него задрожал. — Кто ты вообще такой, заноза в моей заднице? — Я денщик пророчицы, — отрезал Асгейр, подобравшись, как пес перед прыжком в воду, — и я ее не уберег. Как и ты, кем бы ты ни был, брат. Марэт слабо застонала, дернулась, и Кеаллах с тяжелым вздохом прикрыл глаза. — К черту этот весь, щит, значит щит, — нехотя согласился он, — но только быстрый!***
Каэл похолодел, едва увидав корабль. Он помнил, какие сомнения одолели его при первом взгляде, при первой встрече, как ревностно он искал потом какой угодно другой корабль, который тоже бы шел в Новиград, чем обернулось дело и, что хуже всего, отлично помнил откровения Марэт, которая в простоте душевной с ним поделилась. Он помнил, что корабль этот звался «Барбегаз», и, оправдывая названье, капитаном на нем ходило чудовище. Он крепче сжал пальцы на рукояти меча, покуда клинок из ножен не извлекая, и оглянулся на Кеаллаха, сжимая губы. Кеаллах был занят, он спускался по лестнице, он не видел… Мысль о том, чтоб поделиться с Тайлером, он подавил быстро и окончательно — чем лучше был Тайлер, спевшийся с какой-то чертовской силой? Тайлер, с которым он, и верно, успел сразиться плечо к плечу… Ведьмак, с ними был ведьмак! — это было как раз по части чудовищ! — Мы не должны туда идти, — торопливо прошептал он, — послушай, ты ведь убиваешь чудовищ, так? — Бывает, что убиваю, — буднично согласился Геральт, торопливо спускаясь вниз, — если мне платят. — Деньги, да… я найду, как тебе заплатить, — солгать он не решился, но и сказать прямо, что в кармане у него ни орена нет, он тоже не смог, — их капитан не человек, но чудовище! Он заведет нас в ловушку, погубит всех! — И кто же он? — деловито спросил ведьмак. Каэл выдохнул едва слышно: — Вампир. — Катакан? — Да не знаю я! Ведьмак устало потер переносицу. — Послушай, седой… — вздохнул он тяжко, воровато оглянувшись по сторонам, — нас увезут на берег. Какая разница, кто это сделает, а? Ты что, вампиров никогда не видал? Потрясенный, рыцарь онемел. Ведьмаки… охотники на чудовищ… — Нас спасают, холера тебя возьми, — раздраженно продолжал Геральт, — и я предпочел бы не перебираться тем, кто это делает. Но если он решит кому-нибудь навредить — так тому и быть, тогда я возьмусь за меч. Он помолчал, будто к чему-то прислушиваясь. — Это не катакан, седой. Я ж видел, как справно ты машешься. Так вот, продай свой меч на десять лет кряду — и все едино денег тебе не хватит, понял? Кашлянула рыжеволосая чародейка. — Сожалею, что вмешиваюсь в разговор, — хрипло заговорила она, — но я помню этот корабль, и ты бы помнил, Геральт, — добавила она со горечью в голосе, — но ты забыл. Ведьмак обреченно почесал в затылке, чтоб только потянуть время. — А я их не различаю, — признался он, — если есть мачты, паруса и место, где повесить гамак, значит, посудину можно называть кораблем. Так я думаю. А у этого целых три! — Не возражаю против оной классификации, — тряхнула волосами Трисс Меригольд, — но им не впервой спасать чародеев, сир рыцарь. Она хорошо помнила этот корабль. Когда-то давно он спас и ее, и многих других — увез подальше от костров Новиграда.***
Он горестно охнул, протягивая руку, и кружевной манжет почти коснулся ее лица — но Кеаллах попятился и, сжимая рот, мелко потряс головою. — Мне известно, кто ты такой! — прошептал он в гулком гневе, и крылья носа у него затрепетали. — Не приближайся, иначе станет известно всем! Капитан шагнул вперед — щека у него подергивалась, приподнимая уголок рта, и гибко сведенные брови, то поднимаясь вверх, то снова опускаясь, придавали его лицу скорбное выражение, будто б не принадлежало оно чудовищу. — И кому же ты навредишь, разве мне? Разве ей? — вампир говорил тихо, пусть и не было в том особой нужды — матросы уж поспешали, распределяя тех, кто вернулся, по палубе, чтоб не допускать крена, уже готовились вновь отваливать в бурлящие воды. — Поздно ты явился, защитник. Своими ногами пришел, а её несешь, — он демонстративно заложил руки за спину, — но моя вина тяжелее, я тебе не судья. Кеаллах ничего ему не ответил. — Можешь воспользоваться помещением на юте, — продолжал Калеб, — там есть постель. Глаза у Кеаллаха сверкнули гневом. — Никогда она не ляжет в твою постель! Я спрашивал, ты… ты никогда… — Никогда, — сухим, как плавник, голосом согласился с ним капитан, — и верно, никогда. А ты, если на то твоя воля, можешь располагаться хоть в трюме. Но помни, что там уже лисицы живут! — он отвернулся и, не поменяв позы, поднялся к штурвалу, больше ничего ему не сказав. Спускаться в трюм Кеаллах не стал, отыскав местечко на палубе. Марэт полулежала на каких-то твердых мешках, и за ней, не отрывая взгляда, наблюдала одна из спасенных чародеек, смуглая, в белом полупрозрачном платье, с книгою, прижатой локтем. — Говорят, их было пятьдесят, — с горечью заметил Каэл, протолкавшись к нему, — теперь я насчитал два десятка. — Ты хочешь, чтобы я их пожалел? — не глядя на него, поинтересовался повстанец. — Или они не знали, на что идут? — О кострах память долгая, — ответил рыцарь, запуская пятерню во влажные, седые волосы, — но и такое не забывают. — Да катись ты к шайтану, Каэл Тренхольд, — фыркнул Кеаллах со злобою в голосе, — вместе с исторический перспектива! Каменные ступени, высокие, были семифутовым — меньшее! — эльфам как раз по росту, но они не успели. Серый Лис, расстреляв все свои три дюжины стрел, сумел надолго их задержать — и они не успели. Когда на причал спустился первый воин в золотой чешуе, «Барбегаз», оставляя за собою неясный жемчужный след, уже выходил из подземной бухты.***
Кеес Вармер О`зеан опустил подзорную трубу и, выдержав небольшую паузу, грациозным жестом протянул ее чародею, указав ему направление, как гражданскому — на два часа, южный берег Танедда. Недолго тот вглядывался впустую — в остров, в самую его вершину вонзались молнии, вспыхивали, раскалываясь на трезубцы, и освещали окрестное море ясно, как днем. — Ты видишь его, Тристан? Еще один, — удовлетворенно заметил адмирал, укрытый от дождя крепким зонтом в руке нового вестового. — Одного я не понимаю. С чего и этот мерзавец решил, что сможет от нас удрать? Тристан отвечать не поторопился. Пусть он был невысок, не то, что О`зеан, пусть, из-за любви к хорошей еде, был тучен, но какая в том была печаль, если дело свое он знал? А сейчас… Сейчас он, пожалуй, чувствовал неуверенность. — Как на ладони, — признался он, когда адмирал недовольно фыркнул, устав ждать его ответа, — но те были под алыми парусами. А этот простой, я бы даже сказал, потрепанный весьма… Погонное оружие уже успели перезарядить, да и недавнее происшествие, когда три корабля явились из ниоткуда, соткались из пустоты, взбодрило каждого на «Императоре». До того, признаться, обстановка на судне царила мрачная, и шторм был в этом повинен, и тело бедняги Маартена, раскачивавшееся на рее — вполне естественно, что, самое малое, удручены были все его товарищи и вся текущая вахта, включая офицеров. Но это был «Император» — сколь угодно они могли ходить с постными минами, но, когда корабли явились… Один дошел до острова, это правда, но два других не достались реданцам — их положил на дно один приказ О`зеана. — Маскируются, — зловеще прошептал О`зеан, — поменяли паруса, и думают, что этим меня обманут! Будь готов открыть портал прямо над ними, понял? — Господин адмирал, — растерялся боевой чародей, — прикажете рассчитать предупредительный выстрел? Кеес Вармер О`зеан покачал головой, а потом, выступив из-под зонта, сощурился, всматриваясь в яркую темноту. Страшным стало его лицо, но, не покривив душой, Тристан не смог бы сказать, что в этом случае сожалеет о том, что не даровит в исцелении. Минута, другая — и корабль скроется в тени острова, станет неуязвим. — Запрещаю. На предупреждения нет времени, — острее ножа показался ему ответ, — бейте сразу на поражение. Он сухо кивнул, всем видом демонстрируя повиновение.***
Качало сильно, качало так, что среди спасаемых оказалось немало тех, кто гроздьями облепил борта, пусть и была эта идея небезобидна — из-за издержек воспитания они не смели выблевывать на палубу минувший ужин. Кто не страдал от морской болезни, и, вдобавок, имел охоту поговорить, мог узнать о такой характерной особенности моряков, благодаря которой даже самый простоватый матрос мог, подчас ловчее придворного, и поддержать беседу, сгладив шуткой острую неприязнь, и в ком-то унять тревогу, и оттого начало короткого плаванья, вопреки всему, прошло в непринужденной, если не сказать, что в дружеской обстановке. Местный коновал помогал Ральфу из Оксенфурта, и Кеаллах мучительно размышлял, не стоит ли и ему перебороть себя, подойти, осмотреть раны какого-нибудь храмовника — неважно было, что они ублюдки, важно было, что он, он сам давал клятву. Спасать жизнь, смирять боль — неважен пол, неважен возраст и даже берег Яруги, на котором родился раненый. Выходит, что и вера неважна, слепая вера, позволявшая карать, без суда и следствия, неугодных? Бранясь под нос, он нехотя встал, свирепо взглянув на бесполезных магиков. Одна уже попробовала что-то сделать, но, рухнув на палубу, закричала так, будто в ее жилах вместо крови бежал огонь — после этого они сбились в стаю и бурно это принялись обсуждать.***
Он мало что понял. Почувствовал, как корабль кренится на борт, услышал, как кричит капитан, как за бортом плеснуло что-то большое, тяжелое — и палуба ударила его в бок. Поднявшись, он увидел, как горит море — бледным, зловещим горит огнем. — Что это было? По нам стреляли? — Ты что, не видел портала? — Полегче! Здесь участники Съезда! Эй вы, сделайте что-нибудь! — Да кто бы посмел… — Нильфгаард! Кричал капитан, и кто-то уже карабкался по вантам самой высокой мачты, обвязав вокруг себя широкий, большой флаг Ковира и Повисса — нейтральный флаг, нейтральный, корабли под этим флагом не обстреливал в здравом уме никто. Матросы во всех лампах выкручивали огни, и все кричали, все, все кричали — пока, быть может, не из-за страха, напротив — чтоб перекричать остальных, чтоб успокоить их своим самообладанием, но гомон поднялся страшный. — Тихо! — взревел высокий, сам как мачта, расписанный белой краской матрос, задрав голову вверх. — Ты чего показываешь, дурак дубовый? Нет у нас никакой чумы! Юнга от неожиданности выпустил вымпел и сам чуть не рухнул следом. — А какой надо? — Ну, белый! Белый разворачивай, с синим крестом давай! Мальчишка деловито кивнул и перебрался на марс. «Прекратите делать то, что вы делаете, — просил «Барбегаз» на языке, понятном всякому моряку, — следите за нашими сигналами!» — Прочь от острова! Прочь! — надрывалась чародейка с тугими, черными, летящими на ветру кудрями. — Слишком близко! Здесь мы вам не поможем! — Почему эти скоты ставят портал, — выкрикнул с перекошенным лицом Тайлер, — а вы стоите и дрочите, как враги? — Глупец! Идиот! Они ставят порталы с рейда! Они швыряют в него заряды! Или ты хочешь, чтоб тебя внутри разорвало? — А я подумаю! Кеаллах оторопел, увидав лицо, забыть которое еще долго бы не сумел, заметив, кто подбирается к Каэлу вдоль борта, незаметно, подло — пусть невелика была та потеря, но этот убил Делайлу, этот оставил ожоги им, а потом… Из-за него оступился Каэл, из-за него, похитившего эльфийку, почти ребенка — а теперь он, похоже, узнал, а теперь он, похоже, стремился закончить дело, воспользовавшись тем, что корабль напоминал горящий бордель. Над шхуной голодным ртом развернулся огненный зев портала, неверный, содрогавшийся по краям, и сквозь него выметнулся снаряд — тяжелый, округлый, в поперечнике больше метра. Сбив с мачты одно из бревен, на которых вешали паруса (оно рухнуло в воду, не на палубу, но, тяжелое, корабль повлекло за собою, так, что он растерял всю прыть), шар лопнул в воздухе, заливая неосторожных ливнем бледного пламени. Он прыгнул к Марэт, безвольно заскользившей по палубе, обхватил крепко, прижав к себе, крикнул Каэлу — а сам с ужасом глядел, как мечутся, мечутся по палубе подпаленные матросы, как чародей, грозивший Каэлу бедой, весь захваченный пламенем, переваливается за борт и пропадает в высокой пене. — Рубите рей! — звучал над палубой гулкий голос. — Рубите живо, он опрокинет нас! На палубе бушевал пожар. Содрав с себя горящие рукава, смуглянка в белом, покрытом дырами платье бережно подобрала книгу и бросилась на корму. Оскальзываясь, она цеплялась обожжёнными руками за других и на бегу кричала: — Еще немного, я чувствую! Дотяните еще… какой-нибудь кабельтов! Или два, в сторону… Третий заряд ударил в корму. Кассия, вскрикнув, рывком развернулась на каблуках, и, падая вперед, прикрыла голову толстым томом.***
Третий заряд сокрушил капитанскую каюту, разметав ее щепками, сломал штурвал, и, зашатавшись, соскользнул в море тяжелый шкаф, который не потревожила бы ни одна, даже самая жестокая качка. Скрылся под горящими обломками капитан, и кто-то, видно, самый отчаявшийся, раскрыл первый портал. — Стоять! — страшно взвизгнула Йеннифэр. — Он нестабилен! Не… Тех, кто шагнул в него, не услышав ее, не послушав, не увидел больше никто. Калеб выбрался из-под обломков и, сгорбившись, встал, шатаясь. Шляпы на нем уже не было, и половина лица, почернев, обгорела до самых костей — но плоть, казалось, на нем кипела, и с каждым мгновеньем ожог становился меньше. Растерянно, будто звук терзал его уши, он перевел взгляд туда, где топоры вразнобой ударяли в борт, перебивая тугие тросы, что соединяли шхуну со сбитым реем. Деревянный, он не тонул, но, мало того, что накренил корабль, так еще и смирял его прыть немногим хуже, чем якорь. Пламя лизало мачты и уже подбиралось к людям, сбившимся в стадо у другого борта. Та, что назвала его отцом, простерлась теперь на чужих руках, бессильно откинув голову, ни о чем не зная, а он — да разве он должен смотреть, как они погибают, такие хрупкие, такие сильные и прекрасные? Он должен испросить совета… Должен ли он?.. Может ли? Он выпрямился и обеими руками вырвал острый обломок, пробивший бок, обернулся на нетвердых ногах — а Тамарат с ним не было, она потонула, она ушла. И не у кого было спросить совета.***
Он видел, как тонет в высокой волне Гьяллархорн, золотой, перевитый рунами предвестник последней битвы. Он видел — но ничего, ничего поделать не мог, кроме того, что запретил себе думать, что вместе с ним тонет его надежда. Исполненный тоски, страшный, тягучий вой истерзал его слух, и Асгейр видел, как Виллимер раскрывает рот, как тычет пальцем в сторону кормы, меняясь в лице, но не слышал ни слова, ни единого слова. Теперь он понимал, наконец, о чем шептались между собою Серый Лис с Леопольдом, недвусмысленно советуя пророчице старого охотника остеречься. Теперь кто угодно бы это понял, когда человек, что правил несчастным этим кораблем, выбрался из-под обломков, пал на колени и исторг из себя жуткий вопль, от которого оледенела кровь — ничего человеческого не было в нем, и было слишком много. Когда он стремительно изменился, и крылья его простерлись от одного борта до другого. Он знал, что начнется, если — когда! — они это переживут. И знал, что даже Иерарху пророчицу не отдаст. — Седой! — надрывался рыцарь, лично незнакомый ему, извлекая меч. — Ты обещал, так сделай что-нибудь! Доставай сталь! — Не смей! — в голосе того, к кому обращались, звучал испуг. — Не шевелись, холера тебя возьми! Даже я не видел, чтоб… Да это даже не вампир! — Эка, даже ведьмаку не по нраву! — мимо него, ловко избегая огня, пронесся темерец в одной рубахе и с двуручным мечом за спиною — Асгейр его не забыл, вожака Синих Полосок, не забыл, как в Старой крепости и сам готов был схватиться за сталь. — А вот мне все годится! Вырвав из-за пояса нож, он, разбежавшись, одной ногою оттолкнулся от ящика, перемахнул огонь и, оказавшись на спине у чудовища, вбил сталь по самую рукоять, куда дотянулся, яростно замолотил ногами, и, перебивая вой, закричал. — Н-но, мертвая! — приговаривал он, указуя направленье поворотом ножа. — Нам с тобой по пути, приятель! Нильфгаард воевать туда! Не сумев содрать его со спины, исполинская фигура взмыла вверх, и поднявшийся ветер раздул пожар. Калеб, подсвеченный молниями, бьющими в Танедд, приближался к «Императору» с каждым взмахом крыл. «Барбегаз» относило к острым прибрежным скалам, и не осталось на горящем корабле ни штормовых парусов, ни штурвала, чтоб побороться с волнами и ветром — вода, ведрами волочимая из-за борта, огонь этот погасить не могла. — Помянем… — прошептал Геральт и рывком обернулся через плечо, — Йен, ну давай уже, неси благую весть! Скажи, что чертов портал… Сжав губы в тонкую линию, покачала головой чародейка. — Рано… — сокрушенно ответила она, отвечая на всеобщие взгляды, — какая разница, как мы умрем — в портале или в огне? — Мой голос за портал, — выразительно заметил Пинетти, оглядев потрепанных, обожженных матросов, оставшихся на шхуне, и рыцарей, у которых выбора было — прыгать в волну или стоять на месте, — так, по меньшей мере, будет быстрее. — Горячо поддерживаю, — пошатываясь, поднялась Кассия, отерла с лица вязкую, цветом почти не отличавшуюся от своей кожи сажу, и в глазах ее отразился пожар, — пора отдавать долги, иначе кто мы такие будем? Она раскрыла портал, вызывающе закинув голову. Едва не плача, Анхель пытался выволочь черепаху из узкого входа в свою каюту — но поднять не мог, слишком уж тяжелой она была, и, перепуганная, голову и лапы втиснула под панцирь, что безо всякой надежды царапал доски. Перевернувшись боком, она взмыла в воздух, будто б не весила ничего, и подплыла к зерриканке, одним взмахом руки отправившей ее в туманно-пламенное жерло портала. Никто больше не произнес ни слова — разгорелись еще два широких пламенника, и даже рыцари Ордена, бледнея от одной мысли, препираться уже не стали. Страшный удар пронзил корпус так, что содрогнулся со стоном киль, что качнулась и подломилась фок-мачта, и старший помощник Дункан, последним скрывшийся в жерле портала, успел услышать еще, как хлещет вода в пробоину, этот бурный поток в узком ущелье. «Барбегаз» уходил под воду, весь окутанный туманом, как призрак, и только пылающие мачты возносились над водою какое-то время. Потом пропали и они.***
18 июня 1303 года, флагман Золотого Флота «Caer`zaer» Взгляд, обращенный на него, как уголья был раскален. — Ты ослушался приказа, Тристан, — остервенело схлопнув оптическую трубу, рявкнул адмирал, — это был предупредительный выстрел. Это был саботаж, Тристан! Боевой чародей, оглянувшись на морских пехотинцев, зловеще столпившихся за его спиною, своего взгляда не опустил. — Это была ошибка в расчётах, — солгал он с виноватым лицом, — о которой я сожалею. Даже с моим опытом трудно порою точно раскрыть портал над движущейся целью, господин адмирал. — Но ты и в третий раз замешкался… — сощурился О`зеан. — Как станешь это оправдывать? Дернув подбородком, Тристан оправдываться не стал. Он был чародеем, он был слугой императора — но никто и никогда так его еще не унижал, не втаптывал в самый трюм. — Они выбросили флаг Ковира и Повисса, — ответил он, слегка заикаясь, — на борту мог быть глава капитула, и я подумал… Прошу прощения! Я хотел дождаться вашего мнения, адмирал. — Моего мнения! — воскликнул Кеес Вармер О`зеан, поменяв гнев на милость. — Да это ведь старейшая морская хитрость, Тристан, только ленивый не сделал бы того же, или дурак. Доверяя каждому подлецу, нам не выиграть ни одного сражения. — Славно горит, — заметил шкипер, не тая торжества, — и, кажется, штурвал у них сломан. Прямо на скалы идут, не меняя курс… На марсах поднялся переполох — со стороны Танедда приближалось… То, что приближалось, поначалу еще можно было спутать с крупной морскою птицей, но была ночь, но очертания росли в блеске молний с каждым мгновеньем — и это была не птица. Совсем не птица. — Великое Солнце… — прошептал Тристан. — Лучников на марсы! — голос у О`зеана стал высоким и тонким, как струна у реданской скрипки. — Живее, будьте вы прокляты! Тристан вскинул руки, произвел в уме стремительные расчеты — разрезать, разрезать проклятую тварь! — и блеснуло в воздухе алое око, но там, где портал раскрылся, уже не было никого.***
Ярче солнца сверкнула вспышка над «Императором» — и пропала, растворилась в ночи, как еще одна сухая, страшная молния. Кеес Вармер О`зеан с горестным недоумением цеплялся за руку, стиснувшую его горло, и не понимая, в чем успел провиниться, глядел в светлые от гнева глаза. Он не сказал ни слова и отпустил его, с брезгливым выраженьем взглянув на пальцы, будто б выпачкались они в дегте или смоле. Значит, не настолько Он был недоволен, чтоб его, Кееса… — Свистать всех наверх! — приказал Калеб Мартрэ, срывая с его головы адмиральскую шляпу. — Смерть ты не примешь, мерзавец. Смерть — она для героев. Не для нас с тобою… — Господин мой! — Выполняй. Я дважды повторять не хочу.***
Взвился голос боцманских дудок, и свободные вахты, себе на горе, выбрались на палубу «Императора». С застывшим лицом Калеб прошелся мимо несмело переглядывающихся матросов, мимо стройных рядов морской пехоты и офицеров, и каждый чувствовал, как крепче шелковой нити, крепче стального троса чья-то воля оплетает все его существо, как не остается ничего более справедливого, ничего более важного, кроме как принять эту волю, и принять ее с радостью. Заложив руки за спину, он поднялся на мостик и принял из рук Тайлера адмиральскую шляпу, украшенную солнцем, восходящим над волнами, отлитым из золота солнцем. — Адмирал Мартрэ получил назначение из Города Золотых Башен, — торжественно объявил Кеес Вармер О`зеан. — Повинуйтесь ему, как повиновались бы мне. Тайлер с восторгом следил за этим безумием, за тем, как черные приветствовали своего нового «адмирала» — без тени сомнения, с радостью, со слезами счастья! — как любимого полководца. И они пели. Грохотнул барабан, и они, черт бы их разодрал, запели свой черный марш — пел и командир морских пехотинцев, по виду опытный офицер, из того числа, за которых незамедлительно, теперь же, под этот самый марш хочешь отдать и жизнь, и душу, и последние сапоги… Пел главный корабельный врач с грубыми складками возле рта и мягкими движениями рук. Пели лейтенанты в потертых, заслуженных мундирах, и у кое-кого из них светлели на груди боевые награды времен Второй Северной… Взгляните, Ваше Императорское Величество — говорили их лица! — поднимите ваш усталый взгляд и взгляните на нас, поймите, что мы здесь, в бушующих водах далекой Темерии, с радостью погибнем по вашей воле! Не пел только висельник на фор-брам-рее. И он сам. Неподалеку, если отделиться от флотилии — или даже не отделяться, их-то обстреливали сквозь портал! — если принять немного на северо-северо-восток… Там горели огни реданской эскадры, и лучшей возможности представиться не могло. Он изложил свою мысль, полон страстного воодушевленья, но невольный его союзник, успевший к тому времени изгнать прочь и шкипера, и рулевого, лишь безучастно кивнул в ответ, жестом подозвал чародея и велел ему внимательно слушать. — Бейте всех, кого видите, — так закончил он свою мысль, кивая на О`зеана, — этот говорит, что на «Барбегаз» не истратил и десятой доли. Так пусть сегодня каждый меч упьется кровью! Тайлер торопливо схватил магика за плечо и отвел в сторонку. — Забудь. Целься в старое, утлое говно, которое и без тебя б потонуло, — ухмыльнулся он, предвкушая тот миг, когда Вызимир Реданский вспомнит, с кем вышел из одного лона, когда поймет окончательно, что Нильфгаард ему не союзник, — хорошего корабля не тронь, они еще пригодятся. — Слушаюсь, — поклонился с достоинством чародей, мельком оглянувшись на нового адмирала, — позволите приступать? Калеб равнодушно кивнул. Не промедлив ни единой лишней минуты, «Император» снялся с якорей и, вскинувши боевой штандарт, поднял часть парусов, заворачивая на северо-северо-восток…***
18 июня 1303 года, корабль Его Величества Визимира II «Внезапный» У него не было чародеев, кроме связиста: у него были баллисты с пятидесятипятифунтовыми ядрами, и у него были стрелки. У него не было чародеев — большинство даровитых реданцев из тех, кому посчастливилось пережить ревущие семидесятые, они совещались теперь на Танедде, на Танедде, на котором что-то происходило — сухие, яростные молнии врезались в его вершину и освещали море… Но сейчас, именно сейчас, он бы не отказался от их помощи — погонное орудие «Императора» било далеко и точно. Погонное орудие «Императора» било через портал — и эта точность, эта дальность, это коварство были недостижимы для его баллист. Он ничего не успел, когда явились первые корабли под алыми парусами, корабли, о которых его успели предупредить — будто из ниоткуда явились, из туманной дымки, соткавшейся над водою за считанные мгновенья. Морской Петух успел раньше, раньше, чем он! Но по ком он стрелял потом? Цель оставалась за островом, не видна с позиций королевского флота. А теперь… Теперь Рассел Обри перестал понимать хоть что-нибудь в этом мире. Он начал отдавать необходимые распоряженья в ту самую минуту, когда на «Императоре» заскрипела первая якорная цепь. Когда черный исполин начал заворачивать носом в его сторону, он был почти готов ко всему, и связист уже вызывал Третогор по своему мегаскопу. Но вымпелы, затрепетавшие и на «Гордости Виковаро», и на «Этолийском храбреце» — эти вымпелы удивили даже его. Ни один капитан, ни другой — они не понимали, что происходит на флагмане. Они в открытую вопрошали Морского Петуха, что он делает! Он обстрелял «Гелибол» — старый, утлый корабль, самый посредственный в его эскадре, «Гелибол», который давно, говоря по чести, следовало списать, а следом за ним — другую посудину, немногим менее ветхую. Это было самое бездарное объявление войны, которое он только мог представить. — Ты решил, — прошептал Рассел Обри, адмирал королевского флота, — я иду.***
18 июня 1303 года, флагман Тилата Девятибашенного «Tighearna» Такого она не видела никогда. Широкий клин кораблей двинулся по заледеневшей, по антрацитовой глади озера так, будто алые шелковые паруса полнились ветром, но его не было; так, будто всеми ими правила одна воля. Так, будто у корабельщиков были столетия опыта за спиною. Впереди, в носовой части палубы, стояли кованые клети для пернатых ящеров, и было их столько, что на корабле должно было пахнуть так, как пахло в курятнике у Ванадайна — но пахло цветами, едва слышимыми сквозь ночной холод, который кусал лицо. Их погонщики были уже готовы — когда прозвучит приказ, пройдут считанные минуты прежде, чем они окажутся в небесах. Корабли шли, раскалывая тончайший лед, шли, медленно набирая скорость, как стая краснокрылых лебедей. Далеко впереди, прямо по ходу разверзались Ard Gaeth, и тонкая кромка, обозначавшая пределы Врат, ее сияющие во тьме четкие линии — они поднимались много выше самых высоких мачт, они раздавались в стороны, ширились и росли. В хрустящий от холода воздух врывался уже другой, пропитанный молниями, горячий, душный дух — и соль, и водоросли, и близкий город. Она услышала, как гудит ветер, как блещут звезды, лицо облепила мелкая теплая морось — и «Tighearna» первым вошел в Ard Gaeth. Гуденье ветра — и звонкий хруст, будто кто-то весомо опустил стопу на кромку предутреннего, весеннего льда…***
Она испугалась его; она по-настоящему испугалась. Он был прекрасен, как смерть — в шлеме, об который ломались мечи, от которого стрелы отлетали, не причинив вреда — высоком, гордом, по которому вились победные руны, а на гребне восседал золотой дракон, правдоподобен до последней чешуйки, до острых зубов, в золоченых оплечьях, что наводили на мысль о грозно сложенных крыльях. Он, Сакраэль Коэденвих, вошел в Великие Врата в сиянии своей славы, и тотчас же сотни всадников взмыли в грозовые небеса — самые крупные ящеры несли на себе прочные плетеные корзины, вмещавшие воинов, другие, стремительные, как ветер, на спинах своих, в высоких седлах баюкали Знающих. «Tighearna», самый быстрый, самый прекрасный, курса не поменял — он шел прямо на остров, острым пиком возносившийся к небу. Он шел прямо на Танедд, и десятки тяжелых камней взлетели, покорные воле Знающих, взлетели, откалывая целые куски от башни, на вершине которой стояла Она… Ярче Путеводной звезды был ее свет. Эттриэль не поверила тому, что видит, обернулась к нему, величественному, с раскрытым ртом… — Гляди, сестренка с гор, — произнес Сакраэль голосом, как колокол, зазвеневшим, — гляди теперь и запоминай навсегда. — Остановитесь! — в отчаянии выкрикнула эльфка, бессильно оглядываясь на сосредоточенных Знающих — их было пятеро, они стояли полукругом. — Она же помогает спасти Aen… Князь! Вы же ее погубите! Он повелительно взмахнул рукою, приказывая повторить залп, и губы его изогнулись в грозовой усмешке. — К чему же мне промедленье, — уточнил князь Тилата голосом мягким, каким говорят с детьми или душевнобольными, — коль именно это я и делаю? Сама посуди: Хиона могла остановить время. Хиона повелевала пространством. К чему оставлять в живых обманутую тобою женщину, способную на всё это, когда приходишь на царство? Камни взлетали — и добела раскалялись в небе. — Лжец! — яростно прошептала Эттри, и слезы потекли по ее лицу. — Лживый ваш язык! Не спасать вы пришли, нет вам дела до Aen Siedhe, нет и не было никогда… Сакраэль, не отвечая, расхохотался. Почудилось ей, что волна за бортом обращается в кипучее звездное молоко, что по небу, по звенящему зарницами небу пролегли неверные, округлые абрисы тяжелых тел — будто б само мироздание потрескивало, сминалось перед ее глазами… в волне блеснуло гибкое змеиное тело — и шире столетнего дуба оно было. — Да, да, да… Все двери заперты, но я разобью замок, — ответил эльф на ее страх, на ее ужас, — одному мне с людьми не сладить, но они… Они боятся нас, а люди боятся их. Кем бы я был, если б забыл об этом? — Чудовища, — горько всхлипнула Эттри. — Мир, населенный монстрами! Этого вам угодно?! — О! Это неизбежное, малое зло, которым так легко пренебречь! Со временем они найдут свою нишу, они разбредутся по темным пещерам, по дремучим лесам, — заметил он так наставительно, так проникновенно, как никогда, верно, не говорил и самый терпеливый лектор из академии, — залягут на дно морское. О, этот ветер… — голос эльфа упал до мечтательного шепота, и он на мгновенье прикрыл глаза, — ты чувствуешь, какой теплый ветер? Она вскрикнула и выхватила из-за рукава нож, который украла за обедом, еще несколько часов назад, еще в сияющем Тилате — с рукоятью из кости единорога, с золотым навершием, острый и тонкий нож. Она ударила, выбросив руку вверх, надеясь пропороть ненавистное горло по самую рукоять — за себя, за Каэла, за смешных коз на ферме у Ванадайна! За людей, что оставляли серебро за ее цветы… — Я так и думал, сестренка с гор, — прозвенел Сакраэль Коэденвих, и с каждым его словом лезвие ножа плавно, будто б и не было у нее никаких сил, приближалось к ее груди, — я так и знал, что ты не поймешь. В ее глазах, зеленых, как молодая, едва проснувшаяся листва, зрачки всколыхнулись чернотою, и удивленно приоткрылся рот, когда сталь с легким хрустом вошла под ребра. — И она бы не поняла, — закончил князь Тилата. Тонкое тело в весеннем шелке исчезло в волнах, что были, как звездное молоко.***
18 июня 1303 года, Горс-Велен, Темерия Порталы разбросали их неподалеку от гостиницы, облицованной по широкому фасаду песочным, в зеленых разводах мрамором — над дверьми ее, покачиваясь на деревянном щите, дремала на одной ноге серебряная цапля. Говорят, ее похищали — не раз уносили, иногда вместе с щитом, иногда без него, но всегда возвращали на второй или третий день, а владелец заведения предпочитал таинственно посмеиваться, когда кто-нибудь спрашивал из пустого любопытства, какое на цапле лежит проклятье. Ветер, хлынувший в лицо, принес с собой водяную пыль — все, что осталось от недавнего ливня, и запах гари принес, удушливый, горький, сразу забивший нос. Низко висящие тучи на глазах наливались пляшущими алыми отблесками — где-то неподалеку разгорался пожар, но все, по-видимому, были живы, никого не убило перемещение, отчаянный бросок с гибнущего корабля. Кроме тех, кто поторопился, кто вошел в тот, в первый портал… — Обитель Ордена хорошо защищена, — сообщил храмовник с выбритыми висками, стянув шлем и забросив за спину щит, — отправившись с нами, вы сможете получить последние известия о ситуации в городе и помощь, если понадобится. Это не… — он оглянулся на Кеаллаха, на ношу в его руках, и взгляд его стал, как уголья, подернутые золой. — Мы на одной стороне. Вы не станете пленниками. Черноволосая чародейка в первых рядах нехорошо оскалилась, высоко задрав подбородок. — Безмерно радостно это слышать, — заявила она ледяным, трескучим тоном, — моя благодарность не знает границ! Другая возмущенно ахнула и толкнула ее в плечо. Кеаллах зарычал, рванувшись вперед, и Каэл, запоздало сообразив, живо стянул с плеч эльфский плащ, и, расстелив его на камнях мостовой, встал рядом с ними. Кеаллах благодарно кивнул, опуская Марэт на землю. — Хватит разливать яд! — потребовал он, разгневанный, указуя на нее перстом. — Помогите ей! Она умирает из-за вас. За вас умирает, чародеи! Виллимер кашлянул в кулак. Та, рыжеволосая, через плечо оглянувшись на ведьмака, понурила плечи и выступила вперед, опускаясь на колени перед Марэт. — Я сведуща в исцелении, — сказала она, с достоинством поднимая взгляд, — пришел мой черед отдавать долги.***
Прошептав под нос себе россыпь слов, она повела над пророчицей искрящимися ладонями, опустив длинные ресницы — так куда проще было диагностировать, не отвлекаясь ни на зрительные образы, ни на взгляды, полные надежды… Ранний выкидыш, значит. Ерунда, это у каждой случиться может, и в битву для того лезть вовсе не обязательно… Перелом плечевой кости, со смещением, чтоб его, но — закрытый, это ничего. Хуже всего было мозгу — будучи переломлено, основанье черепа могло… надо было поторопиться — но было что-то еще, что-то, для чего Трисс не могла быстро подобрать названия, что-то неправильное, какое-то изменение… мутация. Благая Сила, она сама-то хоть знала?! — Трисс Меригольд, — с неясной угрозою произнес голос Кардуина в ее голове, — подумай дважды. Подумай трижды, Трисс. Трисс дрогнула и, закусив губу, едва не вскинула на него быстрый испуганный взгляд. Как ни жаль ей было бывшую ученицу Кассии — она сама ей в этом призналась, сама, на корабле! — как ни больно было видеть эти залитые кровью, темно-голубые, беспокойные глаза, обведенные густыми кровоподтеками, Кардуин был прав. Он был прав.***
Трисс Меригольд из Марибора, она действительно была сведуща в исцелении. Она хорошо знала о коварстве этого заклинания, из-за которого исцеленный потом ощущал и слабость, и сильный голод — оно тянуло жизненные силы из него самого, его собственные внутренние резервы, что ли, и если он уже был слаб, если жизнь едва держалась в нем, то… то он мог и не пережить. А что сделают с нею, что сделают с ними со всеми, если она сейчас, своими собственными руками добьет пророка Вечного Огня, что, похоже, и не человек вовсе? Что начнется потом, вторая Охота на ведьм, и повинна в этом будет она одна? — Я не могу, — всхлипнула она, с влажным блеском в глазах взглянув на Кеаллаха, — я не справлюсь! Сама исчерпаюсь, без сил упаду, и ей не смогу помочь… Кеаллах ошеломленно приоткрыл рот, и тяжело вздохнул Каэл. — Кто-нибудь еще? — процедил повстанец, оглядывая магиков недобрым взглядом. — Кто-нибудь умелый среди вас найдется? Покачала головой Кассия. — Она лучшая среди нас. Я даже царапину залечить не сумею, — тихо призналась зерриканка, но взгляд ее обещал все небесные кары. — Ненавижу тебя, Трисс Меригольд. Ненавижу вас всех! В опаленном платье, с книгой в обожжённых руках, она вышла из широкого круга, не глядя ни на кого, и направилась вниз по улице, тонкая и гибкая, как туманный мираж. Вслед за нею, ни слова не говоря, бросился Элджернон Гвикамп.***
Вверх, дыша натужно, упираясь ладонями в колени и отчаянно задирая голову, торопились люди — по одному, по двое, целыми группами человек по шесть, по восемь: кто-то вооруженный, а кто-то в ночной рубахе — но каждый из них останавливался и кричал, задыхаясь, и тыкал пальцем вниз по улице, в сторону порта: — Они идут! Прямо по воздуху маршируют! С белых кораблей валят строем!***
— Нет уж, спасибо. Довольно с нас чародеев, — ответил Дункан, зловеще приподняв верхнюю губу над острыми своими зубами; быстро оглядевши тех, кто уцелел из экипажа, он оборотил лицо к «Серебряной цапле», кивнул на двери, — подберем «Затворницу» и «Права», если еще никуда не делись, а дальше поглядим. В порт пойдем, остальных подымать, — он весомо покачал тяжелым, зубастым гарпуном, захваченным с корабля, — за капитана, парни, за Барбегаз и вот за нее тоже! Он кивнул на Марэт. — Поддерживаю, — кивнул Анхель, рассыпая по плечам золото волос; он уже успел водворить черепаху в новую обитель, в просторную общую комнату на первом этаже гостиницы, успел бросить во владельца парой жемчужин за беспокойство, — и за мою погубленную коллекцию! — А я помогу! — заявил юнга писклявым голосом. Дункан, не глядя, опустил руку и сильно сдавил его плечо. — Не угадал, сынок, — со слезами на глазах припечатал старпом, — ты останешься здесь. Хоть кто-то должен… остаться… Юнга ничего ему не ответил — вместо этого раздался громкий треск костей, послышались сдавленные проклятия, гневный приказ Виллимера, который никто не поторопился исполнить… рядом с Дунканом, что и сам был высок, как мачта, возвышался на голову Aen Elle – стройный, в золотой чешуе, в кроваво-алом плаще, с высоким султаном на гордом шлеме. — Это допплер, — буркнул Геральт, с укоризною глядя на старого раненого охотника, что спорил, брызжа слюною, с Трисс, — допплер, а не чудовище! — Я же пообещал, что помогу, — прогудел Aen Elle, с подлинно эльфским достоинством склонившись перед ведьмаком, — они, положим, мои пленники, а я их это… ну, это… — он в замешательстве закусил губу, — я слово забыл! — Конвоируешь, — заботливо подсказал ведьмак. — Вот, правильно! — обрадовался допплер, и совершенно не эльфская улыбка озарила его лицо, почти не скрытое шлемом.***
Геральт до обители так и не добрался. Взволнованные, побитые темерские солдаты — отряд, самое большее, человек в десять, в разодранных бригантинах, в помятых латах, они успели уже потерять и командира, и большую часть своих… Они просили помощи именем короля, просили помощи ради всего святого — у городских врат ярилась страшенная тварина, колотилась в ворота рогами своими лосиными, громадная, как овин, шерстистая падла с горящим глазом. Посмотрела так на одних — так они друг дружку и порубали, а она как давай дальше в ворота долбиться, как оголтелая, да их задними ногами лягать! — Дубина ты стоеросовая, — сплюнул в досаде Геральт, — надо было открыть ворота! Это бес, он в городе, что наполнен людьми — да ему самому страшно! — Почем мне знать было, — возмутился кто-то из них. — Как мы откроем, когда он там? — И то правда, — нехотя согласился ведьмак, — ну, пойдем. Покажешь мне беса. — Откуда он взялся? Йеннифэр взмахнула рукой, затрепетали пенно-белые кружева — она указывала на Танедд, острым зубом возвышающийся над городом, и камни, раскаленные добела, летели к его вершине, что сияла во тьме. — Это только начало, — хмуро пообещала чародейка, — они разбивают башни, пока открыты Ard Gaeth. Это безумие… — Это Малая Конъюнкция, — тихо добавил Кардуин. — Это начнет происходить по всему миру, пока… Тонко поджав губы, Йеннифэр метнула в него больной, отчаянный взгляд, и, подобрав юбки, заторопилась вослед Геральту, поспевавшему за темерцами по узкому переулку. — Пока мир не закончится, Йеннифэр.***
Не единожды он давил в себе желание приказать им, будто б были они гвардейцы, направить их в страждущий город, не в обитель Ордена — и не смел, вовремя прикусывая язык. Четырнадцатый, похоже, узнал его, узнал точно — Каэл видел, как ворохнулись брови на скупом его на чувства лице, но ничем больше, ни словом, ни малым делом, храмовник удивленья не показал. Но могли найтись и другие, могли найтись те, кто запомнил его лицо, как лицо убийцы Магистра — пусть это было сомнительно, изо всех, с кем он бился, знал его только проклятый Гольц, а ему он отнял ногу одним ударом, да и другим крепко досталось… Словом, было маловероятно, чтоб кто-нибудь из них сумел так шустро выползти из лазарета, но все же Каэла удивляло, что никто его, кроме Четырнадцатого, покуда не узнавал. Помнится, с портретом Ульфгара Дальберга они не промедлили, да и сходство было приметное, так отчего ж… Но было трудно, было так скверно — чувство, будто он везде опоздал, глодало душу, путало мысли и желчным привкусом оседало на языке. Над городом кружились знакомые ящеры, стремительные, изумрудно-рыжие твари — и за спиною их всадников держались эльфские чародеи, рассыпая над городом гудящее пламя и злую смерть. Редко кому удавалось сбить вот такую тварь — а когда удавалось, она рушилась вниз, проламывая черепицу тяжелым телом, или билась на земле в последних муках, превращая своих всадников в костяной порошок. Горс-Велен занимался огнем, а на первой же баррикаде они узнали, что эльфы гонят перед собою людей, что прикрываются ими, будто живым щитом. Рабами! Ухищенными отцами и дочерьми.***
Никто из них до обители не дотянул, все с большой готовностью разбрелись — пока одни осели на баррикадах, иные решились расчистить путь к темерскому гарнизону, и, если получится, отбросить неприятеля как можно ниже, к самому городскому порту. Магики… надежда на них была крепка, и многие, к их чести, к спасению своему отнеслись серьезно, без пикировок и без насмешек. Воздух над городом затрепетал от Силы.***
Глаза Асгейра нетерпеливо вспыхнули, как огонь, что потрескивал в жаровне у широкого, застеленного алым бархатом алтаря. — Преподобный, — пусть он стоял, преклонив колено, голос его был тверд, — я прошу вас, не надо со мною спорить. Во мне достаточно веры, чтоб я не шутил об этом. Жрец скривился, будто от уксуса, но вздохнул терпеливо. — Пойми, дитя мое, — отвечал он, — Вечный Огонь горит в груди у врача, и направляет руку его, и все мысли его, пока он врачует раненого. А чудеса, — он подбирал слова, сложив руки на животе, — они были б избыточны. Не нужны. Разве ж горит огонь, коль не хватает воздуха? Так вот, дитя, мы, живущие в мире — мы и есть этот воздух. Каэл удивленно молчал, поглядывая то на него, то на Кеаллаха, которого угораздило заявить, раз уж чародеи помогать отказались, и операцию не произвести без дневного света, при трепещущем свечном непокое, то пусть, коль скоро она пророчица, Марэт возложат на алтарь в церкви — а там будь, что будет. Пускай, дескать, Вечный Огонь спасает своего пророка, сказал он в бессильном гневе. А рыцарь, что был денщиком Марэт — тот загорелся неиронично, и тотчас же послал за жрецом, а их повел в часовню, всю перевитую садовым плющом. Кеаллах сидел, откинувшись к прохладной стене, и с потерянным выраженьем перебирал ее волосы, пропотевшие, сбившиеся в отдельные, короткие завитки. Часовня сотряслась, с потолка осыпалась штукатурка, а денщик молотил свое. — Пусть так, я согласен, — ответил он, — но люди пришли сюда и просят вашего дозволения. Моряки с того корабля, они отправились в порт, поднимать других — и будут драться, в том числе, за нее. А они даже не воины, преподобный. Разве здесь мало воздуха, разве мало его? Он встал, гордо подняв голову. Исчерпался. — Дитя мое, ты споришь сам с собою. Для Вечного Пламени нет и не будет никакой разницы, где явить себя. И я бы продолжил настаивать на лазарете, ибо здесь уже дрожат своды, — жрец вздохнул, и с легкой опаской поднял голову к потолку, — но не стану, ибо не меньше твоего хочу узреть чудо. Да, вы можете это сделать. Кеаллах уложил Марэт на широкий, застеленный алым бархатом алтарь, и горел над нею огонь в высокой жаровне. Ее беспокойный, бездумный взгляд скользнул по сводам, а на нее, не отрываясь, глядели святые с фресок. Интересно, не ко времени задумался Каэл, а какими были они, святые? Вот этот, с суровой черной бородою и со взглядом, полным черного смиренья, и этот, на распахнутой ладони протянувший язык огня? Неужто и все они были людьми, ровно как и его сестра? Живыми, хохочущими, пьющими пинту пива… Он уже догадался, почему его не разыскивали. — Этот весь был несправедливый. Я слушал, но я не слышал, — вздохнул Кеаллах, убирая руки, отодвигаясь, — я мерил привычной мерой, этот был легкий. Понятный. И оттолкнул, когда был нужен больше весь прочий. Я не верил… — он стиснул зубы и замолчал надолго, — не верил, что этот весь настолько серьезный. Не хотел этот… Марэт молчала, закованная в сталь. — Твой отец… — хрипло вытолкнул Кеаллах, — прости меня и за этот тоже!.. Но то были мой добрый друзья, понимаешь? Ты понимаешь? Он отвернулся, тяжело дыша. — Все то, о чем молчал я, пусть сгорит в огне, — заговорил Асгейр, как рыцарский меч уложив Гиацинт на алую, расшитую ткань, — об этом знает Святое Пламя. Об этом знает мое сердце. И больше никто не должен. Кеаллах метнул на него разгневанный взгляд. — Пойдем, Тренхольд, — бросил он, качнув головою, и рука его невольно дернулась к поясу, — мы нужный там, не здесь. Длинный белка хватит на нашу долю. Каэл был чертовски согласен с ним. Ему нужен был Навигатор.***
Он был бледен, зол и измучен. Он мял в руках шляпу, метался, взрывая каблуком присыпанную колотым камнем дорожку, он бранился и проклинал — но это быстро прошло. — Это все… — переспросил Леопольд, тяжело дыша, — все, что он просил передать? Асгейр тяжело вздохнул. Он знал, как они дружны, но сказать охотнику, что надежда есть, что Серому Лису, быть может, удалось выжить, задержать преследователей и скрыться, он не посмел, не мог — слишком сильно это бы напоминало ложь, ту ложь, какую говорят для очистки совести. — Да, — нехотя согласился он, — это все. У него было мало времени. — Согласен, значит. Теперь он со мной согласен… — повторил Леопольд и замер, чтоб отереть кровь, что вязкими каплями сочилась из пореза над левой бровью, — а скажи мне вот что, брат денщик. Как есть, говори. Виллимер с глузду съехал и треплется, или то, что он мелет — правда? — Правда. Двое их было, — медленно ответил скеллигиец, — юнга и капитан. Лицо Леопольда исказилось гримасой гнева, и он швырнул измятую шляпу в терновый куст.***
18 июня 1303 года, флагман Золотого Флота «Caer`zaer», немногим ранее… Он никогда не видел ничего, подобного этому. Он еще не видел порталов, таких высоких, таких прекрасных — сквозь искусную раму, что воссияла посреди бурлящего моря, пожалуй, смог бы пройти даже «Император», и не срезал бы себе ни фока, ни грота. В ней, как на картине, отразились ледяные звезды, хрупкий хрусталь летнего льда и стремительные, как лебеди, корабли. Да-а, адмирал Мартрэ непременно захочет захватить пару десятков из них, слишком уж хороши, слишком прекрасны они, с удовлетворением подумал Тристан — есть Золотой флот, есть Торговый, а будет Белый, будет их три. Но сперва он, Тристан, закончит давать лекцию для реданцев — они, судя по всему, один за другим подымали руки, готовились дать ответ. — Заряжай! — выкрикнул он, небрежно оглядываясь назад. Но, услыхав голос адмирала, он остановился. Оглянулся, махнув рукой орудийной команде, призывая повременить, увидел, как узкая спина О`зеана скрывается в каюте связиста, бестолкового юнца лет двадцати пяти, который, кроме своих мегаскопов, мало в чем разбирался и вовсе не стремился начать. Мегаскоп у него был мощный, сорокапятисложная система, позволявшая иметь двухстороннюю связь с метрополией, да что там — с самим главнокомандующим Кальвейтом! — и одностороннюю с каждым кораблем из тех, что составляли эскадру. Сами они не могли вызывать «Император» всякий раз, когда им заблагорассудится, вынужденные довольствоваться одними лишь сигнальными вымпелами, но адмирал мог связаться с каждым из капитанов. Он удивился, когда услышал, что планы их меняются незамедлительно, что реданцев следует предоставить самим себе, так с ними и не закончив, что все силы следует бросить на белые корабли. Все силы, требовал адмирал, будто б стряхнувший c себя тягостное оцепененье. Весь Золотой флот. Он удивился, когда увидел, обострив себе зренье, как над алыми парусами поднимаются вверх изящные пернатые ящеры, несущие всадников на своих спинах, как умело, каким искусным переплетеньем Силы их чародеи мечут в Танедд огромные глыбы камня, и как глыбы раскаляются в воздухе добела. Это был трепет. Он удивился, когда обширным нутром своим ощутил глухое биение барабанов под палубой, подобное стуку сердца, и почувствовал, как рванулся ветер в лицо, как сразу возрос ход — за весла сели гребцы. Тристан больше не удивлялся, потому что так приказал адмирал Мартрэ. Он не удивился, что «Император» ринулся наперерез кораблю с высокими резными бортами, изящному, как музыка цинтрийской арфы и грозному, как рокот штормовых волн. Он не удивился, когда целый клин летающих всадников угодил в его портал, и громко расхохотался, зная, что выход поставил в открытом море, там, где до ближайшего острова плыть дней десять, а лететь меньше. Он не удивился, когда понял, что его щит, воздвигнутый над носом нильфгаардского флагмана, пусть ненадолго, но выдержал натиск их чародеев, слишком поздно осознавших, чем грозит столкновение, слишком поздно прекративших упорное своё камнеметанье. И даже тогда, когда в груди стало нестерпимо горячо, когда брызнули острые щепы, а перед глазами вдруг вздыбилась палуба, он не испытал удивленья. Он был боевой чародей Золотого флота. Он был слуга императора.***
В груди нильфгаардского чародея дымилась, с кулак горного тролля величиною, выжженная дыра, но и в пробоину, оставленную тараном «Императора», уже рвалось с ревом гулкое море. Темерцем был бы краше, мельком представил Тайлер; жаль, что родился черным. А «Император» уже отходил; под торопливые барабаны налегали гребцы на весла — потому, что так велел он, пусть даже невольный его союзник, поддельный адмирал, и предлагал ему перебить всех до последнего — нет, нет, это был его поединок, его, и делиться он не хотел. Не отрываясь, друг на друга они глядели. Эльф выглядел так, что Тайлера далекие предки, и верно, могли б представить его воплощением бога войны — царственный, что даже и Фольтесту было б до него далеко, шлемоблещущий, золото волос и золото на броне… По одному его жесту застыли на палубе чародеи, замерли воины. Это хорошо, подумал Тайлер. Пусть тонут покорно. — Ну что, Трухлявый Пень, пророс все-таки, да? — глумливо поинтересовался он, вскидывая на плечо Осколок Льда. — Но вверх стремиться не торопись, обожди маленько, вверх, оно-то всегда успеешь… Лицо эльфа осталось почти безмятежным, осталось холодным, как лед, как лик мраморной статуи, только глаза сощурились зло. — Где же тот, кому я оставил клинок? Тот клинок, чей эфес пятнает твоя рука? — голос прозвучал, как трубная медь. — Я ждал его. Мне надоело ждать, и я убил его женщину. Он и после этого не пришел. Вскинув подбородок, Тайлер сощурился и сам, припоминая. — Зато пришел я, — ответил он, усмехаясь. — Ее, кстати, звали Эттриэль.***
Он больше не трепал языком. Меч, что возлежал на его плече, взлетел так легко, так насмешливо, что показалось ему, был он вовсе не против испробовать крови прежнего своего владельца. Короткое движение кистью — обман! — и клинок уже запел, нацелившись в голову, увенчанную драконом, но в последний момент отпрянул назад, чтоб не завязнуть в мече противника. Короткий стремительный укол, с двойным шагом — да чтоб уж наверняка. Сакраэль ушел от мудрёной комбинации с ленцою танцора, в сотый раз повторяющего одно и то же па. Вот он был, а теперь его уже не было. Догадка вспыхнула золотыми искрами, и Тайлер успел, успел развернуться, успел заметить розблеск вражеского клинка. Осколок Льда взревел, и неясно было ему, то гнев был или восторг. От приема, выкручивающего и руку его, и оружие, уйти он уже не успел. Гарду умело спутали, и теперь сила, с которой он не мог бороться, клонила его к земле. Но меча он не выпустил. Вынужденно изобразив дурное подобие сальто, он рухнул на дощатую палубу, скрипнувшую под ним. Но и разлеживаться, наблюдая за вспененным, подобно морю, небом было теперь не время. В ногу, занесенную над собою, он постарался вонзить кинжал, но получил удар. Кинжал, жалобно звякнув, исчез. Хороший был кинжал, добрый… эх, подтянуть бы меч ближе… Внезапно он ощутил, как рука эльфа схватила его за горло, сдавила, а потом палуба снова рванулась к нему навстречу. На этот раз он успел кувыркнуться, оставшись на ногах. В паре метров от него стоял, насмешлив, Сакраэль, лениво покручивая мечом, а за спиною у него замерли другие, безмолвные, наблюдатели. Как бог среди небожителей, черт бы его подрал! — Сыграем ещё, человек? Позволь, теперь начну я? — ещё не отзвучал презрительный голос, а эльф словно бы соткался из теней совсем близко, едва видимый боковым зреньем. Наудачу, Тайлер бросил клинок за спину, поглощая силу удара, который сломал бы иные кости, развернулся, отпрянув в сторону, и рубанул, перейдя в укол. Не достал дюйма. Золотой господин прекрасно чувствовал пространство, а может, и само пространство помогало ему. Это был трудный противник, самый трудный в его распроклятой жизни... Но и он, и он был Тайлер Верден! Палуба покачнулась; он ей позволил увлечь себя, и, перекатившись, подобрал какой-то темный предмет, выделявшийся на беленых досках, и резко метнул его в эльфа. Меч безошибочно метнулся навстречу, раздался звон… Вино из разбитой бутыли, которую, верно, Сакраэль хотел откупорить в честь своей победы, густо оросило алым его доспехи и волосы. Тайлер успел уловить сложный, терпкий аромат. Хорошее было вино… Он выиграл мгновение, он использовал его. Блеск золотого дракона, блещущего на шлеме, заполонил целый мир. Золотое крыло упало, срубленное, но Сакраэль успел припасть на колено, избегнув рокового удара. Тайлер не сдержал смеха, представив картину со стороны. Бог на коленях перед смертным! Насмешливое спокойствие эльфа дало трещину. Он отбросил Тайлера, вновь пытавшегося атаковать, и вновь поднялся во весь свой рост. Рукоятью меча, без замаха, ударил того в лицо, заставил отшатнуться. Следующий выпад оттеснил его в сторону, чем эльф воспользовался, не дав опомниться, превратился в настоящий смерч, оказавшийся у Тайлера за спиной. Три удара слились в один, и каждый был бы смертелен. Широкое лезвие легко отделило голову от тела. Человек падал, как подрубленная марионетка.***
Торжествующий Сакраэль обернулся, гневливо сдвигая брови — ни один Знающий не озаботился тем, чтоб залатать пробоину, все как будто в статуи обратились! Будто только теперь они начинали преодолевать, стряхивать с себя тяжкий оцепенелый ступор. Что-то было не так — он понял это по взгляду ближайшего воина, с раскрытым ртом глядевшего за его спину. По отражению в его чуть расширившихся глазах. И в этот раз не успел. Развернувшись, он увидел жуткую насмешку на голове человека, которую мостила на место его левая рука, а в правой был зажат Aedd Gynvael. Aedd Gynvael, проросший прямо в сочленении его доспеха, над поясом. Его меч. Его рок. Сакраэль конвульсивно вздрогнул, выронил меч и стиснул руки на холодном металле.***
Снег был сыпучий, совсем сухой, как песок в пустыне. Он не любил такой с самого детства, и не полюбил, когда стал собою — из него ничего не слепить было, ни снежка, ни крепости, а значит, он был бесполезен. Такой снег означал, что стоят морозы, от которых трещат деревья, что его люди вместо того, чтоб выполнять приказ, тратят время на то, чтоб согреться и выжить, и время бежит, убегает, как кровь сквозь пальцы… — Возрадуйся, — с вязким ядом в голосе вымолвил Сакраэль. — Ты победил меня. Кровь хлынула у него изо рта, и золотой дракон, пожравший братьев, тот, кто сумел сорвать шпиль с самой высокой башни Тилата — он медленно отвел ладони, стиснувшие Осколок Льда, и, будто б только клинок и удерживал его на ногах, соскользнул с него и запрокинулся навзничь, к небу лицом, к далеким, слепящим звездам. Раны его парили, и та жуткая, мстительная улыбка, что застыла на лице у эльфа… Она слегка настораживала. Тайлер огляделся, ощутив, наконец, как знобко кусает ветер, как раздувает пузырем расшнурованную рубаху, как липнет к металлу кожа… заснеженные холмы окружали его, насколько хватало глаз, ледяная безмолвная пустыня — ни следов, ни дымов не было ему видно. Палуба эльфийского корабля под ногами, море. Горс-Велен… Темерия! Тайлер зачерпнул снега и растер колючей крупою все еще пылающее лицо. Разъярился, развернулся, пнул под ребра мертвого эльфа. — А просто так подохнуть не мог? — спросил он, на ответ не надеясь. — Без гнилых фокусов не способен? Огонь… славно было бы распалить костер — но поблизости не осталось даже деревьев. Он решил содрать с эльфа его роскошный пурпурный плащ, густо затканный золотом — но терпения уже не хватило, хитро он крепился к оплечьям, к драконьим сложенным крыльям, так что в ткани образовались дыры. Обманчиво тяжелый, он почти не грел, проклятый эльфийский плащ. — Поразительно! Трагедия, достойная пера древних, — за спиной у него послышался глумливый, приятный, знакомый голос, — жаль, что некому написать поэму. Он помогал ему и делом, и советом ко времени, этот насмешливый незнакомец в желтом камзоле, потрепанном долгой жизнью — без него Тайлер, верно, не справился бы, ошибся. Не смог бы выбраться из темницы... Гюнтер О`дим ломил цену за свою помощь, не желая ни злата, ни серебра. Тайлер не припоминал, чтоб когда-нибудь всерьез задумывался, что такое душа; на философские трактаты и на пыль, набитую между плесневелых страниц, он времени не имел, зато твердо был уверен в другом — все, что принадлежало Тайлеру, было его. Условие, что он поставил, могло посрамить даже дьявола. — Где мы есть? — спросил он резко, пытаясь не отбивать зубами. Гюнтер звучно расхохотался, и смех его поплыл на хрустящем ветру. — Ты неправильно спрашиваешь. Однако я рад поделиться знанием, — он осклабился, шагнул ближе, — когда-то здесь было море. Когда-то здесь стоял город, что назывался Горс-Велен. Теперь этого нет. В четыре тысячи триста третьем году остался лишь снег. — Четыре тысячи… — изумленно повторил Тайлер. — Погоди, не мельтеши, я не… Гюнтер покачал головой. — Нет Нильфгаарда, нет Редании, — сладко улыбаясь, продолжил он, — не уцелело ни одного государства. Понимаешь, что это значит? У Темерии нет врагов, потому что никого нет. Тайлер похолодел, пытаясь осмыслить его слова, замер, беззвучно перебирая губами. С эльфийским мечом в руке. Так тепло… Горячая кровь заструилась по груди, по животу — все раны, что долгое время он получал без страха, они распахивались теперь, одна за другою, на его теле. — А как бы ты, сукин сын, справлялся, — сквозь сжатые зубы процедил Тайлер Верден, кивая в сторону эльфа, распростертого на снегу, — если б он не подсуетился? Кровь прожигала снег. — Год, два, или, быть может, три… Тебе пришлось бы посетить спектакль, мой добрый друг, — с готовностью, с заботливой улыбкой ответил ему О`дим, — и кончался бы он словами, — он хохотнул, — «так погиб последний враг Темерии!». После этого ты б увидел меня, поскользнулся и свернул себе шею. Тайлер запрокинул голову к небу, к оглушительным звездам — таких он не помнил, даже в медовых лугах, в самую пору звездопада, не бывало таких звезд. Победительная улыбка разожглась на его лице, и много в ней было силы и торжества. Так, что и звезды дрогнули и зарделись. — А я и есть Темерия! И мой враг стоит прямо передо мною, — возразил он, удержав ту улыбку дрожащим, окровавленным ртом, — ты убил моих людей. Ты развеял их прахом. Какой же ты после этого друг? Aedd Gynvael пропорол врага в то же мгновенье, когда голова его, отделившаяся от тела, соскользнула к его ногам. Улыбка замерла на лице демона, растеклась на туман и дым. Столько трудов! — а чтоб получить эту душу, следовало умереть самому… Осколок Льда, задымившись, упал на промерзший снег.