Наши поступки — не что иное, как разрозненные, не слаженные между собой действия, и мы хотим, пользуясь ложными названиями, заслужить почет. Добродетель требует, чтобы ее соблюдали ради нее самой; и если иной раз ею прикрываются для иных целей, она тотчас же срывает маску с вашего лица.
Монтень Мишель, «О дружбе»
Стук в дверь разбудил Таню посреди ночи. Ругаясь на незваных гостей, она встала с кровати и пошла открывать с огромным желанием запустить в пришедшего парочкой запуков. Но, распахнув дверь, Таня смогла только округлить глаза, сменяя раздражение удивлением. — Прогуляемся? — с порога спросил Глеб. Да, это был он. Бейбарсов стоял перед ней и, как показалось Тане, внимательно её рассматривал. — Ты с ума сошёл? Таня пыталась всеми силами показать, в каком шоке она пребывала от такой наглости. Она не разговаривала с Глебом уже почти неделю, с того самого дня, как узнала, что он скрывал от неё правду о привороте. Они пересекались взглядами в зале двух стихий, иногда сталкивались в коридоре, неловко пропуская друг друга и снова толкаясь плечами, а иногда Таня замечала Глеба на зрительской скамье во время её тренировок, задумчиво читающего книгу или делающего какие-то записи, будто другого места в мире для этого занятия не существовало, но вот разговор у них так и не сложился. — Уже давно, — усмехнулся Глеб, — но это не отменяет моё право на прогулки на свежем воздухе. — Вот и иди, погуляй. Таня перекладывала вещи, ни одну из которых ещё не успела разложить по шкафам, с одной стопки на другую, пытаясь найти халат, потому что взгляд, которым Глеб следил за каждым её, в коротких спальных шортах и футболке на голое тело, движением смущал её до чёртиков, но тот упрямо не находился. — Тебе не нужен халат, — будто прочитав её мысли, сказал Глеб, облокотившись о боковую стенку двери, — на улице в нем будет прохладно. Лучше накинь кофту. — С чего ты вообще взял, что я пойду с тобой? Ты разве не понял, что я злюсь? — Таня спрашивала, скорее, из вредности, чем от действительной злости. Она никогда не умела злиться долго, не злилась и сейчас — ни на Ваньку, ни на Глеба. Разговор с Ягуном открыл ей глаза на то, что она тоже поступала с ними не лучшим образом. Так что, как говорится, туше, Татьяна Леопольдовна. — До меня начало доходить к концу недели, — усмехнулся Глеб, — я как раз хотел извиниться. Но для этого мне нужно, чтобы ты пошла со мной, — объяснил он. Таня перестала перебирать вещи и посмотрела на него. Ощущение, что ей хотелось пойти с ним вступило в нехилую схватку с другим — остаться в комнате, потому что так будет правильно. «Поживи для себя», — вспомнилась Тане фраза Ягуна, «Пусть будут рядом, если хотят, а ты делай то, что хочешь ты». Будут рядом. Первые несколько дней после событий во дворе Таня просыпалась с ощущением, что всё, что произошло на прошлой неделе было просто сном: что Ванька не уходил, что никаких приворотных чар не было, что Глеб не обманывал её. «А чего ты собственно хотела, Гроттерша? Гулять с Бейбарсовым под луной и чтоб Ванька ждал дома с пирогами и горячим чайником?» — спрашивала она сама у себя. Таня прекрасно понимала, что так бы никогда не было, да и ей этого не хотелось. Возможно, своим решением Ванька в очередной раз поступил благородно: не стал ставить Таню перед выбором, уступил место. Таня мысленно содрогалась от этой формулировки, но перестать так думать не могла. Эта ситуация напомнила ей болезненный уход Бейбарсова после матча со сборной вечности. Всё стало с ног на голову, а Таня думала, что не удивится, если Ванька заявится через годик-другой и скажет, что передумал. Не удивится — просто сойдёт с ума. Она уже слышала собственный нервный смех, с которым встретит его в случае возвращения. Спустя эти несколько дней Гроттер решила, что перестает думать о Ваньке. Она всё-таки дозвонилась Гробыне с нового, подаренного Ягуном, зудильника — прежний не пережил спарринг со стеной — и, спустя горсть милых в тот момент её сердцу унижений в сторону Валялкина, услышала от подруги то, что глубоко в душе подозревала, но боялась озвучить: «Ты и так от него слиняла и за месяц не удосужилась даже через пылесософила привет передать. Ты сама с ним рассталась, при чём уже давно. Валялкин твой для тебя сделал то же, что я делаю сейчас — доступно разжевал, что к чему. Так что вытри сопли, надень короткую юбку и сходи в ближайший бар оправиться от утраты». Таня пришла к выводу, что ей с её характером и образом мышления катастрофически необходимы в жизни такие люди как Гробыня и Ягун — они формулировали для неё её же мысли и чувства так, что те приобретали не никчёмно страдальческую мысленную, а адекватно словесную форму. Утешаться в пьяных объятиях незнакомцев Таня, конечно, не собиралась, но вот в остальном Гробыня была права: Ванька сделал свой выбор, пусть и достаточно травматический, и продолжал жить своей жизнью, а Таня могла жить своей. А это значило, что на вопрос стоявшего в дверях некромага можно было ответить одной фразой: — Выйди, я переоденусь, — буркнула она, показывая Глебу на дверь. Он ограничился хитрой усмешкой и понимающим кивком и послушно закрыл за собой дверь. Как только она захлопнулась, Таня обхватила голову и сползла по стенке, еле сдерживая улыбку. Что же она творила? Впервые за долгое время — то, что ей хотелось. Это было достаточно непривычным для неё ощущением. Помимо этого она, конечно, чувствовала, будто степень правильности её поступка будет немедленно вынесена на обсуждение народной маглиции, а приговор ей зачитают уже в уютной полутораметровой трёхместной камере в Дубодаме, но всё же решилась. Через пять минут Таня была готова. Она впервые была одета в вещи, которые отдала ей Гробыня: узкие джинсы, белая майка с глубоким вырезом и длинный черный кардиган. Ещё одно непривычное чувство — смотреть в зеркало и видеть в отражении Таню Гроттер без свитеров или мешковатых футболок. Она вышла из комнаты, неловко прикрывая кардиганом вырез на майке. Глеб стоял в коридоре и ждал её, облокотившись спиной о стену. Только сейчас Таня заметила, что он был одет очень «по-свиданьчески»: белая рубашка, черные брюки, черные туфли. Одна лишь неизменная тросточка в руке напоминала, что перед ней был не просто парень, заявившийся к ней в порыве чувств. Как только Глеб увидел Таню, он сдержано улыбнулся, пытаясь её не смутить. — Тебе очень идёт, не стоит так делать, — он указал глазами на Танины руки, придерживающие верх кардигана, — ты слишком красива, чтобы закрываться от этого мира. Таня немедленно покраснела, но сказать, что ей неприятно, она бы не осмелилась. — Мне просто прохладно, — она попыталась изобразить недовольство, — ты вытащил меня из кровати посреди ночи. Глеб снова улыбнулся, мол «не буду спорить» и пригласил Таню следовать за ним. — Справедливости ради, скажу, что уже почти утро. — Куда мы идём? — спросила Гроттер. — Гулять. Голос Бейбарсова был весёлым и небрежным, он казался… счастливым? Таня насторожено улыбалась и не могла не уточнить: — У тебя хорошее настроение? — Такое бывает, — усмехнулся Глеб, — не бойся, это не опасно. Таня улыбнулась ещё шире. Она не понимала, что происходит, но от этого ей становилось ещё интереснее. Глеб вёл её к океану. Лучшее место для Таниного перерождения. Но всё же она думала, что со стороны Глеба было очередным свинством — не рассказать ей, что они идут увязать почти по щиколотки во влажном песке. А вдруг бы она решила надеть туфли? Таня мысленно рассмеялась от своего же наезда. Она и туфли. Нет, Глеб точно бы не подумал, что Таня выползет к нему на каблуках. Любой, кто знал её дольше недели понимал, что Гроттерша и туфли это нечто такое, что употреблять в одном предложении стоит только с приставкой «не». По дороге они болтали обо всём и ни о чём. Таня, ещё недавно недовольная и хмурая, сейчас увлечённо рассказывала про свои тренировки и о том, что подумывает вернуться в магспирантуру. Глеб слушал её с интересом, смеялся, когда она шутила и в целом вёл себя образцово-показательно. Он рассказал Тане, как скучно сидеть на парах, хоть и на трёх в месяц, а ещё о том, как он создал сосуд и нашёл первый ингредиент из списка. — Ничего себе, — искренне поразилась Таня, — как ты понял, что твоя кровь подойдёт? Глеб ухмыльнулся. — Мне помогла ты. — Я? — удивилась девушка. — Именно. Ты помогла мне понять, кто я. То, что я грешник, я знал и сам, — поспешил добавить он уже более серьезно, — но ты своим отношением намекнула мне, что я ещё не совсем пропащий. Возможно, я нашёл себя. Или ты меня нашла. Таня не знала, что на это ответить. Её отношение к Глебу балансировало на тонкой ниточке над пропастью по пути к берегу доверия. Она много думала о нём, его поступках и отношении к ней. За всё время их новой встречи Глеб никого не проклял, не убил, не вывернул наизнанку, он даже с Ванькой вёл себя не как некромаг. Казалось, будто Бейбарсов действительно изменился. Радоваться и прыгать ему на шею было рано, но с сердцем Таня ничего поделать не могла. — Мы на месте, — сказал Глеб остановившись, и показывая рукой куда-то влево. — Ничего себе, — не сдержалась Таня. Перед её глазами на фоне серых вод и скалистого берега возник столик, нет, не парящий в воздухе — обычный столик с обычными стульями, посередине деревянных дорожек, выстроенных на пляже возле Серого Камня. На столике стояли фрукты, бутылка шампанского и два бокала. — Ты же не. — Это просто шампанское, — перебил её Глеб, предугадывая вопрос. — В предыдущий раз нам не удалось нормально пообщаться, — объяснил он. — О, кажется потому, что ты пытался напоить меня кровью вепря и угрожал спрыгнуть с крыши? — улыбаясь напомнила Таня. Глеб рассмеялся: — Да, мне кажется, я припоминаю что-то подобное. Таня рассмеялась вместе с Глебом. Она смотрела в его чёрные глаза, видя в них отражение себя — раскрасневшиеся щёки, блестящие глаза и счастливая улыбка. Она давно не помнила себя такой. Всё складывалось слишком хорошо. Тане, с её вечной тревожностью, это казалось подозрительным, но она решила дать себе расслабиться хотя бы один раз и будь, что будет. Глеб обошёл её и галантно отодвинул стул, приглашая Таню присесть за столик. Сам он разместился напротив. Он взял шампанское и ловко открыл бутылку, разливая игристый напиток по бокалам под шипящий звук прибоя. Бейбарсов подал Тане бокал и поднял свой, не отрывая взгляд от её глаз. — Прости меня, — серьезно сказал он, — я пытаюсь вести себя иначе. Не каждый мой шаг идёт по плану, но не все победы сразу, — признался Бейбарсов. Послание Глеба попало к адресату ровно в том виде, в котором он его отправил. Таня и без того не особо злилась, но сейчас даже почувствовала лёгкий укол вины. И всё же понять Глеба до конца у неё не получалось. — Я никогда не обижу тебя специально, — продолжал он, — а если это произойдет случайно — знай, что я не хотел и сделаю всё, чтобы исправить ошибку. Таня не знала, что ответить, но решила быть честной. — Я запуталась, Глеб. То ты не хочешь меня видеть, то рассыпаешься в извинениях. Что происходит? — обеспокоено спросила она. Глеб вздохнул. — Я знаю, что запуталась. Скажем так, за последние несколько дней я многое переосмыслил. Я не прошу тебя клясться в вечной любви. Всё, что мне нужно — капля веры в то, что у нас может сложиться общение. Таня замолчала на какое-то время, обдумывая его слова. Могла ли она предположить, что Глеб всё ещё её любит? Скорее всего, да. Пугала Таню только скорость, с которой развивались события. Подкупало же то, что Глеб не давил на неё, не заставлял, не был тем Глебом, которого раньше нужно было бояться. — Ты мне веришь? Бейбарсов положил раскрытую ладонь на стол перед Таней. Гроттер посмотрела ему в глаза. Чёрные, не отражающие света, они, тем не менее, пылали желанием. Таня сделала глубокий вдох, переведя взгляд на океан. Разбушевавшиеся волны грубо терзали песчаный берег, как и той ночью у Серого Камня. Хоть глазами она и видела перед собой Ваньку, в глубине души, даже тогда, она понимала, с кем встретила утро в обнимку без одежды. Она чувствовала это, как бы не увлекалась самообманом — Ванька никогда не был таким, как Глеб: настолько властным, настолько понимающим, настолько любящим её тело, настолько жаждущим оказаться ближе, дальше, глубже — будто от этого зависело всё их существование. Ни Таня, ни Глеб никогда больше не упоминали о той ночи, соблюдая некий негласный договор о неразглашении, но в их взглядах, движениях и мыслях навсегда установилась особая связь и особое отношение. И сейчас, терзая себя сладкими и постыдными воспоминаниями, Таня ощущала дикую жажду, не нашедшую бы утоления ни с кем другим. Взор Тани вернулся к Глебу. Точнее, к его губам, а потом к его шее, затем снова к губам и наконец к глазам, от взгляда которых она покраснела сильнее прежнего. Таня осушила бокал до дна, медленно вложила свою ладонь в ладонь Глеба, и произнесла три слова, о которых надеялась никогда не пожалеть: — Я верю тебе. Ещё несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, а после стол был бесцеремонно отброшен в сторону, роняя прежнее своё богатство. Глеб притянул Таню к себе, обхватив её талию руками. Он был близко, но недостаточно, Тане хотелось быть ещё ближе, ещё сильнее, они смотрели друг другу в глаза и ей хотелось вжаться в него на столько, чтобы слиться воедино: стать его кожей, его кровью, его отражением. Глеб прошептал несколько слов и под ногами у них возникло огромное одеяло, на котором под ним немедленно оказалась Таня. Не в силах сдерживать себя, она шептала его имя, пока Глеб целовал её, обхватив шею одной рукой, а Танины руки — другой, сцепив их замком у неё над головой. Желание стать его вытеснило из Таниной головы все посторонние мысли, кроме одной. — Будь во мне, — шептала она еле слышно, не в силах контролировать голос. Глеб спускался всё ниже, в ответ шепча Тане, что прекраснее её не видел никого в жизни. Когда они оба оказались без одежды, Таня поняла, зачем в её жизни нужны были события последних месяцев — ради этого момента. Она впервые видела Глеба, она впервые ощущала его, будучи на сто процентов уверенной, что это он, что он любит её. И он любил. Любил так, как не любил ни одну из девушек, если говорить о физической любви. В любви же истинной Тане никогда не было равных и она убеждалась в этом с каждым его движением в ней, с каждым взглядом, пожирающим её тело и заставляющим краснеть больше, чем мысли о том, чем они занимались сейчас, с каждым словом и каждым признанием, срывающимся с его губ, в надежде найти наконец пристанище в её сердце. Сердце же Тани в этот миг было полностью подвластно некромагу, которому не нужно было ни капли магии, чтобы владеть и управлять им. Спустя несколько часов Таня лежала, прислонившись головой к плечу Глеба, пока он обнимал её и гладил по спине. Океанские волны умерили свой пыл, так же как и Таня — свой. Лёгкое, едва заметное, исключительно из-за разводов на песке, движение воды, отражение восходящего солнца в бескрайнем океане и руки Глеба на её спине — всё это заставляло Таню чувствовать себя, если не самой счастливой девушкой на земле, то хотя бы почетной обладательницей второго места. Но спокойствие и умиротворение этого момента улетучились, как только Глеб приподнялся на локтях и сказал: — Нам пора. Таня посмотрела на него, не понимая, действительно ли у него были дела или он просто получил, что хотел и спешил убежать. Она лежала на спине, растеряно поглядывая то на Глеба, то куда-то вдаль, пытаясь скрыть своё разочарование. Глеб скептически взглянул на неё. — Ты, кажется, собиралась мне верить? — напомнил он, наклоняясь ближе к Тане и целуя её в плечо. — Мне нужно заниматься артефактом, а у тебя утренняя тренировка. Чувство облегчения окатило Таню спасительной волной. Видимо, начать верить Глебу было для неё еще не пройденным испытанием. Гроттер неловко улыбнулась в ответ на хитрую улыбку Глеба. Они быстро оделись, обмениваясь многозначительными взглядами, и пошли обратно в школу, держась за руки. *** Два дня назад. Глеб полулежал на кровати, сложив руки за головой и отрешённо смотрел в окно. В его голове роилась сотня мыслей, сменявших друг друга по степени важности: Таня, артефакт, его возможная гибель, пророчество, клятва Валялкина непонятно кому. С чего начать? Таня с ним не разговаривала, хотя Глеб точно чувствовал её невысказанное желание прекратить играть в молчанку, артефакт был неизвестно чем и неизвестно где, а гибель Глеба была напрямую с ним связана. Касаемо пророчества у Бейбарсова были мысли о возможной последовательности событий, когда без одних действий невозможны другие, но вот подтверждения этому он не имел. Валялкин был хоть и раздражающим, но благородным и точно не тупым, он не стал бы прибегать к такого рода магии, не будь на кону что-то действительно важное. А вот кому ещё понадобилось демонстрировать анонимное благородство было загадкой. Ответов было явно меньше, чем вопросов, оставалось только варить свой мозг в бесконечном мысленном бульоне из догадок и переживаний. Еле заметный даже в полной тишине, непонятный звук обратил на себя внимание Глеба. Вглядевшись в темноту комнаты, Бейбарсов разглядел очертания длинного балахона и понял, кто пожаловал к нему в гости. — Аид Плахович, уже год прошёл? Я на столько замотался? — усмехнулся Глеб, не меняя положения. Аид вышел в центр комнаты. — Сроки изменились. Глеб резко сел, переведя взгляд на брата Мамзелькиной. Мало того, что ответ яснее не становился, так ещё и время на поиски явно сократилось. Вряд ли Аид явился сообщить, что накинул Бейбарсову пару десятилетий. — Ты подобрался к разгадке ближе, чем кто угодно за тысячи лет, стражи это чувствуют. Они слегка обеспокоены. «Слегка обеспокоены» в понимании Глеба означало: «настроены найти тебя и вытрясти всю душу». — И что теперь? — У тебя осталась пара месяцев. Справишься раньше — все будут в выигрыше. — Так дела не делаются. — Глеб был зол. Ему было не до вежливости, слишком многое стояло на кону. — Тем не менее, — Аид не обратил внимание на замечание, — к середине лета лучше тебе быть… подготовленным, — нашёл он нужное слово. — Я делаю всё, что могу. Быстрее, чем я решу все загадки артефакт не найдется. Придется с этим смириться. — Понимаю твоё негодование, но ничего не могу сделать. Аид испытующе смотрел на Бейбарсова, не уступающего ему в строгости. — Еще один момент, — вдруг произнёс Аид, — у меня есть к тебе просьба. В обмен на неё я дарую тебе отсрочку в случае твоей неудачи. Скажем, на год. Глеб вскинул бровь, показывая удивление, но готовность слушать дальше. — Через неделю у меня состоится важная встреча. Нужно забрать кое-кого погостить, — ухмыльнулся он, — но вот ребята не очень любят ходить в гости и совершенно не умеют себя вести, когда их вежливо просят, — сетовал Аид. — То есть, когда приходит брат Смерти и забирает их в Тартар? — уточнил Глеб, хмыкнув. — Загвоздка в том, — продолжал Аид, не обращая внимания на комментарии, — что ребята бессмертны и очень капризны, даже немного злы, я бы сказал. Мне нужна твоя помощь, чтобы уговорить их. — И чем я могу помочь, если сам Аид Плахович не справляется? — Видишь ли, лишить их бессмертия я не могу, но вот они могут отказаться от него сами, именно с этим ты мне и поможешь. С твоими силами и силами Тантала ты способен на многое. — То есть мне нужно пытать кучку бессмертных существ, пока они не откажутся от своего бессмертия? — уточнил Бейбарсов. — Как ты это будешь делать меня волнует мало, — заспорил Аид, — но суть ты уловил верно. — Я завязал с кровавыми репрессиями, — строго отрезал Глеб. Аид с недоверием глядел на Бейбарсова. — Такой талант невозможно зарыть в землю. Подумай, ты останешься в плюсе при любом стечении обстоятельств. Даже если тебя убьют, я ведь могу забыть тебя забрать. Подлатаешь раны и вернёшься в строй. — Пророчество, — вдруг произнёс Бейбарсов. Была не была, терять ему особо нечего. Аид вопросительно взглянул на Глеба. — Пророчество Слепого Ока для меня и для Валялкина. Почему они так отличаются? Таня не может быть счастлива со мной, если из-за меня же и должна погибнуть. Аид молча смотрел на Глеба. Прочитать по его выражению лица хоть что-либо было невозможно. — Добавим ответ на этот вопрос в наш последний договор. Окажешь мне услугу — получишь две своих, — наконец сказал он. Глеб обдумывал предложение. Он давно не занимался ничем подобным, ему даже казалось, будто он смог стать тем самым «менее некромагом». Но вот что-то внутри подталкивало его согласиться. Этим «чем-то» была выгода для Глеба. В случае неудачи, за год он сможет что-нибудь придумать, чтобы остаться на земле. И Глеб решился. — С кем мне предстоит встретиться? — спросил он. — С феями. — Но зачем вам феи? — Глеб удивился ещё больше. Даже в магическом мире феи были огромной редкостью. Они встречались так не часто, что новое поколение магов наравне с лопухоидам считало их существование не более, чем сказками. Но Глеб знал, что они существуют на самом деле, так же как и то, что за последние пять сотен лет их никто не видел. — Если бы ты не задавал столько вопросов, ты был бы и вовсе идеальным помощником, — вздохнул Аид вместо ответа, — место встречи пришлю дополнительно. Ах да, — добавил он, — надеюсь, мне не стоит говорить, что наша поездка должна остаться в тайне? От любого, кому бы ты мог о ней рассказать. Глеб кивнул. Мгновение тишины сменилось новым еле заметным звуком, описать который Бейбарсов не смог бы, даже скажи ему кто-то, что взамен он получит вечную жизнь и по уши в него влюбленную Гроттер рядом, и Аид растворился в воздухе. *** Глеб и Таня стояли возле её комнаты всё ещё держась за руки. Она улыбалась, глядя на него, а Глеб не мог поверить, что всё на самом деле получилось. — Мне пора, — сказала Таня, но в её голосе отчётливо слышалось, что уходить она не хочет. — Я знаю, — кивнул Глеб. — Увидимся сегодня? — стыдливо спросила она. Глеб улыбнулся и притянул Таню к себе. Она поднялась на носочки и поцеловала Глеба в щёку, а он обнял её за талию, нежно прижимая к себе, запоминая каждый сантиметр её тела, её запах, но стараясь не смотреть ей в глаза. — Кхм-кхм. Чьё-то покашливание вмешалось в их идиллию. Глеб недовольно повернулся и увидел удивлённого Ягуна. Видимо, он зашёл за Таней, чтобы вместе пойти на тренировку, а теперь, наблюдая за ними, готовился задать подруге пару десятков вопросов. Ну и пусть, всё равно ближе, чем Глеб никто не мог оказаться. Даже Валялкин не был на столько близок Тане, Бейбарсов был уверен. — Теперь тебе точно пора, — усмехнулся Глеб, отпуская Таню. — Доброе утро, — поздоровался он с летающим комментатором. — Добрейшее, — скептически ответил Ягун. Казалось, будто ему не верится в то, что он наблюдал. Попрощавшись с Таней, Глеб направился к себе. Он зашёл в свою комнату, закрыл её на два заклинания, трижды это перепроверив, и подошёл к столу. Бейбарсов достал из кармана медальон, светившийся в этот раз ещё на одну такую же равную часть. Это работало. Глеб не знал почему, не знал, каким образом, но работало. Вера Тани в него была той самой «каплей веры запутавшегося», о которой он читал в книге. Глеб открыл медальон и вложил в него бережно хранившийся в другом кармане Танин волос, который он снял со своего плеча этим утром. Медальон захлопнулся как мухоловка, впитав в себя след их ожившей истории в его последнем пристанище, и окутался сиянием на ещё одну, третью, часть. — Прости меня, — проговорил Глеб, чувствуя, что ещё немного и его сердце разорвется, расколется на мелкие части, проткнув грудную клетку, чему он сейчас не стал бы противиться. — Прости. Глеб не был уверен, что ночь с Таней сработает как нужно, но решил проверить размытые книжные формулировки и оказался прав: составляющим поискового зелья необходимо было всё, что было связано с ним и Гроттер. Она, сама того не зная, приближала Глеба к разгадке. Будь на месте Тани кто угодно, Бейбарсов даже бровью бы не повёл, но это была именно она. Он использовал именно Таню, заставив её поверить ему, заставив чувствовать то, что обещал себе пока у неё не требовать, заставив себя узнать, что некромаги тоже испытывают стыд и непрекращающуюся боль. Нужно было улетать. Недавние события чётко обозначили временные рамки, а значит нужно торопиться и наведаться к маечнику. В конце концов, оставалось два пункта, о последнем из которых — зерне истины отчаявшегося — Глеб догадок не имел. Бейбарсов переоделся обратно в повседневное и черное, желая побыстрее снять с себя все воспоминания о прошлой неправильной ночи, положил медальон в нагрудный карман и вышел на улицу. Он специально обошёл за́мок с противоположной от драконбольного поля стороны, чтобы лишний раз не наткнуться на Таню. Мысли о том, что он сделал были отвратительны, он сам был себе отвратителен. Он не поступил бы с ней так, будь у него время и выбор, она не заслуживала такого. Не заслуживала этой недосказанности, не заслуживала остаться одной на следующий вечер, не заслуживала его. Глеб улетал, не зная, как скоро он вернётся на Буян после визита к Валялкину и поручения от Аида. Он не знал, вернётся ли вообще, но даже если и да, Таня уже не посмотрит на него как вчера ночью. Он хотел объяснить ей всё, рассказать, почему поступил именно так, рассказать всю правду с самого начала, но он не мог этого сделать. Таня бы ни за что не доверилась ему, если бы он это от неё потребовал, даже для сохранения его жизни. Он бы не получил ещё два ингредиента для поискового зелья, а скажи он правду после — все события были бы зря, потому что Таня возненавидела бы его и её волос бы не сработал. Слишком сложно, слишком грязно, даже для того, кому вскоре предстояло пытать фей, заставляя их отказаться от бессмертия. Но Глеб сделал свой выбор. Главное — остаться в живых, всё остальное он исправит после. Глеб залез в ступу и взмыл вверх над островом, оставляя его позади. За мгновение до пересечения семи радуг Глеб не удержался и посмотрел в сторону тренировочного поля, пытаясь отыскать глазами Таню. Она явно блистала, как и всегда, выписывая головокружительные фигуры высшего пилотажа и даже не подозревала, что они не увидятся сегодня вечером. И завтра тоже. Глеб произнес: «Грааль Гардарика» и оказался в лопухоидном мире, на пути к дому Валялкина. Всё, о чем он думал в тот момент — Таня. Она никогда его не простит. Никогда.