Запах музыки

Десять лет назад. — Отдохни, Рихард. — я повернул ключ на замке туалета. — Ты что-то попутал, ублюдок! — раздался тяжёлый удар по двери с противоположной стороны. Видимо Рихард пнул ее ногой. — Открой сейчас же! — снова удар. Пауль прочистил горло и сказал: — Рих, ну ты в последнее время действительно немного… — Чего «немного»? — донеслось из-за двери. — Договаривай! — Зачем ты на сцене Тилля загораживал? — Да я раз в сто круче Тилля! — Ну начинается… — шепнул Шнайдер Паулю, закатив глаза. — Посиди в сортире и подумай над своим поведением. — лениво сказал я, уходя. — Ах ты мразь! — снова удар. — Тилль, а если он дверь выломает? — спросил Пауль. Ларс и Флаке посмотрели на Пауля. Тот пожал плечами. — Не выломает, — сказал я. — Силёнок не хватит. Ложитесь-ка спать, девочки. — Да у меня своя группа будет! — прозвучало из туалета. — Не то, что этот ваш унылый Rammstein! Ненавижу тебя, Тилль! И песни твои — бред и пошлятина! Ненавижу вас всех! — Да-да, знаю. — я лег на свою кровать и отвернулся. Шнайдер выключил свет. Прошло минут десять, и тут раздался шепот Флаке: — Ларс? Ла-а-арс? — Что? — Ларс зевнул. — Пошли выпустим его? — Никак, — вмешался Пауль. Тоже шепотом. — Ключ у Тилля. — А еще у Тилля уши, — рыкнул я. — Заткнитесь и спите. Рихард побуянил еще где-то часик, но потом успокоился и все уснули. Это первый раз, когда чьи-то слова о моей группе отпечатались в мозгу. До этого на критику мне было абсолютно плевать. А тут друг все-таки. Пусть и с огромным самомнением. Не думал, что через годы услышу это снова. А свою группу Рихард всё-таки создал. Emigrate. *** Сейчас Даже не знаю кто хуже — мой брат или Тилль. Хотя когда мы целовались с последним, я его действительно хотела. Настолько, что после заварушки с Максом пошла к себе в номер и довела себя до оргазма рукой. Он мне не нравился. Но в то же время я его так хотела. На завтраке Макс демонстративно не разговаривал со мной. Тилль иногда смотрел на меня вскользь. Остальные смотрели в свои тарелки или в свои смартфоны или друг на друга. А еще болтали и смеялись. Дождавшись конца трапезы, когда лидер раммов остался один, я подошла к нему со спины и легонько тронула за плечо. — М? — Тилль обернулся и посмотрел на меня. — Зачем ты меня напоил вчера, Тилль? — смотрю прямо в его аквамариновые глаза. — А ты что ли не знаешь? — ухмыльнулся он. — Нет, правда, зачем? Я, конечно, знаю, что ты трахнул пол Европы, но не думала, что тебе не важно с кем. Даже с той, что по тебе не тащится. И не тащится по Rammstein. — Помнится, ты сама меня поцеловала. — ухмыльнулся Тилль, глотнув из чашки кофе, не отрывая от меня взгляда. Ох, это сводит с ума. — Мне было просто интересно как это… — Ого, пташка, ты не перестаешь меня удивлять. — он подошел ко мне, положил руку на талию и рывком притянул к себе. Так, что я легонько охнула. — Твой брат пообещал сломать мне нос, если я еще раз до тебя дотронусь. — он отвел глаза и захохотал. А затем запустил руку в мои волосы. — Но он у тебя такой дохляк, что перелом носа ждет скорее его, а не меня. Я невольно улыбнулась. — Не надо никому ломать носы. Сомневаюсь, что это на кого-то из вас повлияет. — Неужели? — он заправил мой выбившийся локон за ухо. — Ну ладно. Не здесь, пташка. Если захочешь — приходи позже. А сейчас надо готовиться к концерту. — он отпустил меня и ушел. Щёки запылали. Выходя из кухни, я столкнулась с Ларсом. — Ой, ты… Я и Тилль просто… — Das geht mich nichts an. — сказал он и ушел. Я поняла, что он сказал. «Это не моё дело.» *** — Hello, everybody! Rammstein in Saint-Petersburg! Tonight we are going to play an amazing show! Be ready! («Привет всем! Раммштайн в Санкт-Петербурге! Сегодня вечером мы сыграем потрясающее шоу! Готовьтесь!») — Рихард корчил рожи на камеру в Инстаграме. У остальных настроение было тухлое. Мы снова были на Дворцовой Площади. Немного моросил дождь. Я стояла недалеко от гитариста и настраивала объектив своего фотоаппарата. А это ведь целое искусство. Тилль, Ларс, Шнайдер и Флаке остались в снятых апартаментах, чтобы отдохнуть перед концертом. А Рихарда понесло по Северной столице России, и он решил прихватить с собой Пауля и парочку наших людей. Интересно, Пауль и Рихард только на сцене милуются или у них правда отношения? Они целовались на сцене, много времени проводили вместе. Уверена, что и в постели они тоже вместе были... Стоп, чего это я об этом думаю?.. А ведь у Рихарда дети есть. Тут сбоку подошел Рихард, обняв меня за шею. — Say hello to Angelika! Our photographer and Till’s sex-toy! («Поздоровайтесь с Анжеликой! Нашим фотографом и секс-игрушкой Тилля!») Мой немецкий слаб. Но вот английский я знаю хорошо. Очень даже. — Да как ты смеешь?! — я изо всей силы пырнула Рихарда локтём в бок. Тот выронил смартфон. Затем посмотрел на меня и я испугалась, увидев в его взгляде полыхнувший огонь. Тут кто-то подошел сзади и положил мне руку на плечо. Пауль. — Лика, это он не всерьёз… — Не всерьёз?! Прямой эфир в аккаунте Инстаграма, на который подписаны тысячи людей! И он во всеуслышание назвал меня… назвал… — у меня начиналась истерика, я задыхалась. Я сняла с шеи фотоаппарат, швырнула его Паулю, который едва поймал его в растерянности. А затем побежала прочь. — Лика! — Пауль. — Льика! — Рихард. —Son of a bitch! («Сукин сын!») – на бегу я развернулась и показала Рихарду средний палец. А затем побежала прочь с Дворцовой Площади под изумленные взгляды людей. Получается, когда я вчера пошла к себе в номер, Тилль пошёл хвастаться своим согруппникам тем, что я ему почти отсосала. И вполне вероятно, что он приукрасил и это «почти» в его рассказе отсутствовало. Несколько дней в Рашке, а у него уже русская тёлка соснула. Нехило. Отличный рассказ под соусом ЧСВ. Вчера я хотела Тилля. Всей душой. Нет, не душой. Телом. Несмотря на все его подколки и действия. Я ослепла на некоторое время. Он также остался сволочью. *** Я положил туз на столик — единственную карту, которая у меня осталась. — Ты проиграл, Флаке. — Ну куда ж мне до тебя? — улыбнулся очкастый. Я встал со словами «Пойду выпью» и тут дверь в наши комнаты распахивается и возникшая Анжелика бросилась на меня как тигр на добычу. — Ты отвратителен! — пощечина. — Как ты посмел трепаться о том, что было вчера?! — она била руками в мою грудь. Но она очень слабая и удары не причиняли боль. — Ты мерзкое животное! Ее брат привстал и спросил, нахмурившись. — Лика, скажи мне… — ЗАТКНИСЬ! Ого, не думал, что такая хрупкая девчонка может так громко орать. Салага-Макс остолбенел. Шнайдер замер с поднятой ложкой супа. Флаке застыл, глядя на Лику. Ларс единственный, кто не был в ауте. — Что у вас за херня? — спросил он. — Поговорите. Только не здесь. Я взял Лику за предплечье и повел ее прочь из зала. — Не смей ко мне прикасаться! — она вырывалась что есть силы. Но ее рука была тоненькой как спичка, которую легко сломать. Мы зашли в к ней в номер и я отпустил ее. Она снова пыталась драться со мной. — Пташка, успокойся. Я… — еще одна пощечина. Она захлёбывалась слезами. А я подставил другую щёку. — Давай, бей. И она ударила. —Ты ненавидишь меня. – она вытирала слёзы руками. — Что я тебе сделала? — Лика, если б я тебя ненавидел, тебя бы здесь сейчас не было. Всхлип. — Тогда почему ты… Почему Рихард знает… И все знают? — Что еще за… А. Ты про это. Скажи спасибо своему братцу — он вчера устроил скандал на весь вечер. Я могу ему вдарить. Хочешь? — Нет, не надо… Пожалуйста. Но почему ты сам всё время… хмс… руки распускаешь? Закатил глаза до боли. — Да потому что я хочу тебя! — я вцепился руками в ее плечи и хорошенько потряс. — А ты все мои попытки отрезаешь. Шлепал тебя по заднице, потому что мне, черт возьми, нравится твоя задница! Отпускал пошлые шутки в надежде заговорить с тобой о сексе. А ты пугалась как ребёнок. Нет. Как ребёнок с аутизмом. Двадцать три года, а всё еще целка. Ахуеть! Она смотрела в другую сторону, отгородившись от меня занавесом своих светлых, волнистых волос. — Лика... Пообещай, что придешь на наш концерт. —Я же фотограф. Я по-любому должна быть там. — Нет, не так. Ты понимаешь, о чем я. — Понимаю… *** После истерики перед раммами Макс хотел поговорить со мной. Но я сказала, что если он ко мне подойдёт, я врежу ему своим фотоаппаратом (а весит он немало, особенно объектив) И Макс понял. Больше я не сказала ему ни слова. И он тоже. Рихарда, кстати, я тоже сторонилась. Вообще я немного волновалась, не придется ли мне покупать ему новый смартфон. Его мобила ведь вполне могла разбиться о каменную кладку Дворцовой Площади. А еще этот смартфон наверняка стоит как вся квартира моей семьи. Если не дороже. О чем я думаю? Он опозорил меня на полмира… Да разбить его телефон – дело моей чести! Весь день наша команда, да и раммы тоже носились по сцене в попытках подготовить всё, что нужно. Одни крылья для песни “Engel” весят как айсберг, распоровший брюхо Титанику. А все эти пиро-штучки. Там огонь, здесь огонь. Фейерверки, языки пламени. Подобрать бы хороший объектив для этого, да и от ракурса многое зависит. И от освещения, и… — Hallo, mein Engel. Я повернула голову на знакомый голос и увидела улыбающегося Тилля. Его выкрашенные в серо-белый цвет волосы лезли ему в глаза. Морщины по всему лицу говорили о его возрасте. Но улыбка была такой чистой и искренней, что всё замеченное ранее меркло. — Hallo. — робко сказала я. — Я выбил тебе билет рядом со сценой. — он положил мне руку на плечо. — Ты увидишь всё. — Надеюсь, я не увижу как ты сгоришь. — я смущенно посмотрела на белые носки своих конверсов. — Зачем так много огня? — Мы — Rammstein. Мы и есть огонь. — Ты — мой огонь. — молвила я. Стоп. О Боже! Я сказала это вслух?! Тилль растянул на лице улыбку еще шире. А потом всё было как в тумане. Наши еще побегали по сцене, настраивая колонки, микрофон и прочую аппаратуру. И вот грянул концерт. Лес рук, вопли фанатов, свет софитов, и конечно же, огонь. О который я боялась обжечься. Сначала все хором пели песню «Du Hast», затем «Sonne». А потом пошло новенькое: «Deutschland», «Ausländer» «Tattoo» и далее по альбому 2019го года. Потом несколько песен из последнего. А завершила всё прекрасная песня «Adieu, Goodbye, Auf Wiedersehen». Завершила. Так мне казалось. — Последняя пьесня для вас! — сказал Тилль и публика взревела. Полилась невероятно нежная музыка. Тилль закрыл глаза и запел. Ich werde in die Tannen gehn dahin wo ich sie zuletzt gesehn («Я пойду в хвойную рощу, «Туда, где я видел ее в последний раз,») Публика хором пела слова песни. Я, позабыв о фотоаппарате, вскинула в руки вверх и начала выписывать какие-то хаотичные движения. И тут Линдеманн посмотрел на меня и я замерла. Und der Wald der steht so schwarz und leer Weh mir oh weh Und die Vögel singen nicht mehr («И лес, он такой черный и пустой Мне больно, о, больно И птицы больше не поют») И тут Тилль наклонился и протянул мне руку. Мне! Руку! Со сцены! !!! Толпа заверещала, все начали толкать меня вперед. Я забралась на сцену и начала вальсировать с Тиллем. Он положил мне левую руку на талию, а правой держал микрофон. И он все пел и пел. Смотрел мне в глаза. А публика верещала. Никогда прежде я не видела таких глаз. Ohne dich kann ich nicht sein, ohne dich («Без тебя я не могу, без тебя») Mit dir bin ich auch allein, ohne dich («С тобой я тоже один, без тебя») Ohne dich... *** — Тилль, Тилль… Пожалуйста, не рви блузку. — Я задыхалась от его объятий. Задыхалась от его запаха. Задыхалась от понимания, что сейчас он целует меня. Меня. Только меня. Он проигнорировал нескольких грудастых девиц, которые после концерта влезли на сцену, вереща, что тоже хотят с ним потанцевать. То же случилось и с группой парней, желавших сфотографироваться и получить по автографу. Он даже не заглянул на Meet & Greet. За него к фанатом пошел Рихард и все остальные. Он допел прекрасную «Ohne dich», а потом просто взял меня на руки и унёс за кулисы под рёв фанатов, которые засняли всё на телефон, прекрасно понимая, что между нами будет дальше. Было жарко. Жестко. Быстро. Он всё-таки разорвал мою блузку, а сам сбросил с себя жилет, который был на нем во время концерта. Затем спустил штаны. Дальше на пол полетели мой лифчик, трусики и юбка. И вот мы остались совсем без одежды. Тилль грубо схватил меня за волосы на затылке и впился в мои губы, а потом снова придавил меня к стене. Как тогда. И я пошло застонала ему в губы. Так, что, наверное, это было слышно на всю округу. — Тихо, малышка, я ведь еще ничего такого не сделал. — он разжал кулак и огладил мою шею, а затем грудь. — Сделай… — он подхватил меня за ягодицы, так что мои ноги скрестились у него за спиной. — Умоляю. Он швырнул меня на диван так, что я упала навзничь. Затем навис сверху. Я гладила его спину ладонями. То, что в гримёрку кто-то легко может зайти только больше возбуждало. — Тилль… — я почти плакала. — Умоляю… Я умоляю тебя. И тогда он резко вошел в меня. Я закричала, но он заткнул мне рот. Боль пронзила всё тело. Ужасная боль. А потом он начал трахать меня так, что умолять теперь мне хотелось о другом. Мы не занимались сексом. Мы сношались как животные. Сначала в одной позе, потом в другой. И только под конец я почувствовала приятную разрядку. И только сейчас я поняла, что мы совсем забыли про меры предосторожности.