***
— Это действительно так необходимо? — GR200 с сомнением осматривает старые жестяные банки из-под пива, установленные на заднем дворе дома лейтенанта. — Ага. Если ты думаешь, что всё так просто, то твоя суперпрограмма сильно просчиталась, — Хэнк вынимает из кобуры на поясе табельное оружие и направляет сначала на одну из мишеней, а потом на андроида. — Хочу посмотреть, что за конфетку из тебя сделали. — С помощью этого? — он всё больше сомневается в аналитических способностях своего напарника. Хотя кое-какие изменения уже есть. Раньше в его программы были зашиты боевые протоколы, которые активировались автоматически, даже если кто-то просто слишком резко подходил к нему со спины, теперь же программа стала куда более продвинутой, а его сознание более... свободным? Раньше GR200 выхватил бы оружие из рук напарника, уложил бы его на заросший газон и отпустил, только убедившись, что тот не перешёл на сторону врага, а теперь он сначала анализирует и только потом уже действует. И путей, по которым можно пойти, тоже стало гораздо больше. Он выбирает «подыграть Хэнку» и вскидывает вверх руки. Следует положительная реакция, и это, на удивление... воодушевляет. GR200 всё ещё считает тренировку совершенно не прагматичной, но она с вероятностью в шестьдесят три процента поможет улучшить отношения с напарником, так что он делает всё, что требуется. — Пап? — О чёрт, — запыхавшийся Хэнк резко убирает оружие и поворачивается к задней двери в дом. — Ты уже вернулся? — Сейчас пять, а тренировка была до четырёх. Мальчик, которого GR200 идентифицирует как Коула Андерсона, с осторожным интересом осматривает его, не решаясь выйти во двор. — Прости, мы тут... — он обводит рукой изрытый газон с раскиданными раскуроченными банками и улыбается, — немножко потеряли счёт времени. GR200 впервые видит, как лейтенант Андерсон улыбается. По-настоящему, а не в насмешку над ним или каким-нибудь отморозком на задержании. Он фиксирует информацию и пытается повторить чужую эмоцию, глядя на своё отражение в окне. Выходит, мягко говоря, так себе. — Консерва, лучше не делай так больше, — усмехается напарник и треплет сына по голове. GR200 фиксирует их внешнее сходство, находит в сети фотографию покойной супруги лейтенанта и приходит к выводу, что на неё Коул похож больше. — Я полагаю, наша тренировка закончена, лейтенант. — Правильно полагаешь, консерва, — кивает тот. — В таком случае я отправлюсь в участок, хороших вам выходных. — Ну, ты, конечно, вежливый стал, просто пиз... — косится на Коула и прокашливается, — просто удивительно! — Тебя зовут Консерва? — мальчик впервые обращается к нему напрямую. — Моя модель GR200, — отвечает он и складывает руки за спиной. — Лейтенант, я говорил вам, что как минимум неэтично называть меня подобными прозвищами. — Да я об твою модель себе за день язык сломаю, — Хэнк открывает дверь, ждёт, пока зайдёт Коул, а потом кивает ему: — Пошли уже поедим, и я тебя отвезу до участка. Не дай боже тебя какие-нибудь противники андроидов по пути на запчасти разберут, меня потом с работы выкинут. — Вероятность данного исхода составляет шесть сотых процента... — Да-да, завали уже и заходи. GR200 помогает лейтенанту накрыть на стол, по его указанию усаживается с ними и анализирует окружающую обстановку, пока люди едят. Он немного опасался, что напарник кормит своего сына примерно тем же, чем обычно питается на работе, но дома его рацион оказывается вполне сбалансированным. Он как бы между делом спрашивает того, почему бы просто не готовить с запасом и не брать с собой нормальную и полезную пищу, вместо того чтобы питаться губительным для здоровья фастфудом, на что получает недовольное: — Завали, — и смешок от Коула. — А всё-таки, почему тебя никак не зовут? — спрашивает его тот, допивая тёплое какао. — У меня в школе всех андроидов как-то зовут, дома у друзей тоже. У GR200 нет ответа на этот вопрос. Раньше он сказал бы, что это нерационально, андроиды его модели редко «живут» больше полугода в горячих точках, и давать каждой новой модели своё имя было бы... слишком сложно для людей. Но теперь, будучи полноценным андроидом-детективом с одним-единственным напарником, иметь своё имя кажется вполне... естественным? Он анализирует данные программы, и это также положительно скажется на его социализации и внедрении в человеческое общество, о чём он незамедлительно сообщает лейтенанту. — Вот пристали, а! — тот складывает грязную посуду в мойку и чешет мокрыми пальцами тронутые сединой волосы, а потом смотрит на него так пристально, что GR200 фиксирует повышение уровня стресса. — Поздравляю, теперь тебя зовут Гэвин. — Меня зовут Гэвин, — отзеркаливает он, записывая новую информацию в программу. — И как тебе? — усмехается напарник, глядя на пожелтевший диод андроида. — Мне... нравится.***
Тогда он не придал этому особого значения. Их отношения с напарником улучшились, и что-то внутри отдало странным теплом, будто засбоили системы охлаждения, но на этом всё. Он всё ещё был идеальной машиной. Далеко не сразу Гэвин начал интересоваться лейтенантом Андерсоном как личностью. Как-то, дожидаясь его в отделении (Хэнк иногда опаздывал, когда Коула нужно было отвезти на занятия), он в первый раз за всё время решил осмотреть его стол. Увядший цветок в горшке, старенький плеер, орущий из наушников не менее старыми треками хеви-метал, который он слышал уже кучу раз в машине, фото Коула и его матери, статья про награждение Хэнка как самого молодого лейтенанта. Гэвину впервые захотелось копнуть глубже. Он взломал архив, чего делать было нельзя, и просмотрел личное дело напарника. Он проанализировал всё, что было о нём в сети, и пришёл к выводу, что лейтенант — талантливый работник. И что раньше, до смерти его жены, он был мягче и коммуникабельнее. И что если бы не это событие, то, вполне возможно, на месте Фаулера был бы он. Гэвин представляет его сидящим за стеклянными стенами, а капитана Фаулера — наоборот, за этим столом, своим напарником, и получает на внутренний экран сообщение о том, что такой исход был бы нежелателен. Почему? На этот вопрос у программы ответа нет, зато именно тогда ему приходит первое сообщение о нестабильности системы. Вслед за первым сообщения стали возникать всё чаще, но Гэвин все их игнорировал, считая, что, раз полная диагностика не показывает каких-то критичных ошибок в работе системы, значит, всё в порядке. Его по-настоящему увлекла работа в полиции. Он на самом деле хотел быть полезным и наладить отношения с Хэнком ещё больше. Так они проработали ещё полгода. Открытых дел было всё больше, они оказались неплохой командой, Фаулер нарадоваться не мог. Сообщения о нестабильности появлялись всё чаще, и даже диагностика находила нерешаемые сбои, но Гэвин о них упорно умалчивал, ведь на его функционал это никак не влияло. Он не хотел признавать, что что-то не так. А потом всё рухнуло.***
Это был обычный рабочий день в участке. Один из тех, когда Гэвин работал без Хэнка. Поначалу его дёргали с поручениями все, кому не лень, но лейтенант очень быстро это пресёк, и андроид мог спокойно заниматься делами, отвлекаясь разве что на просьбы Тины и приказы Фаулера. Напарник часто подшучивал над его отвратительным вкусом: что с одной, что с другим Гэвину ничего не светило, но он, хоть и понимал смысл подколок, никак не мог соотнести их с собой. — Лейтенант, единственный, с кем я запрограммирован налаживать и поддерживать максимально близкие отношения, — это вы. Офицер Чэнь и капитан Фаулер — коллеги, с которыми вы ладите больше всего, а значит... — Ой, всё, завали. Развёл тут голубые речи, слушать тошно, — обрывал его по обыкновению Андерсон и утыкался в рабочий терминал. Но Гэвин всегда фиксировал повышение настроения напарника. А когда его в офисе не было, он часто звонил, чтобы убедиться, что «его консерву никто, кроме него, не тиранит». Вот и в тот раз он принёс кофе Тине и с максимально заинтересованным видом слушал истории про её очередного неудавшегося бойфренда, когда раздался звонок. — Иди, а то ещё подумает, что я тебя эксплуатирую, — Тина улыбнулась ему и уткнулась в телефон, тут же переключившись на чат с подружкой. — Добрый день, лейтенант, — Гэвин моргнул диодом, для удобства усевшись на стул. Людей обычно раздражало, если он застывал посреди участка. — Ой, ну к чему этот официоз, когда ты уже начнёшь звать меня по имени? Сто раз говорил, — по ту сторону, кроме его голоса, слышались привычная музыка и детский голос. Гэвин много раз говорил напарнику, что хеви-метал не лучший репертуар для поездок с сыном, но кто бы его слушал. — Например, когда вы перестанете звать меня консервой. Напомню, вы сами дали мне имя, — напоминать ему (и себе) об этом Гэвину необъяснимо нравилось. Моргнуло сообщение о нестабильности системы. — Ладно, уел, — смеётся Хэнк. — Что там о нашем деле? Раскопал чего на Родригеса? Гэвин подробно докладывает обо всём, что удалось выяснить, поясняет напарнику некоторые моменты и (как давно с ним такого не было) даже теряется первые пару секунд, когда вместо чужого голоса слышит визг тормозов и оглушительный удар. — Лейтенант Андерсон? — тут же вскакивает, определяя точное местоположение напарника по геолокации. — Вы меня слышите? С вами всё в порядке? — Система настойчиво предлагает ему сначала проанализировать ситуацию и наметить план действий, но ноги сами несут его к выходу. На что ему суперкомпьютер?! — Хэнк? Держитесь, я уже в пути, — Гэвин говорит это скорее себе. Он понимает, что человек вряд ли его слышит, но всё внутри него говорит, что если есть хотя бы минимальный шанс, то лучше сказать. Он подключается к камерам видеонаблюдения (взламывает их, на самом деле), берёт (угоняет) один из служебных мотоциклов на парковке и мчит, наплевав на все правила, туда, где в последний раз фиксировался маячок старенькой тойоты, параллельно вызывая службу спасения. Надеется, что они успеют первыми, но нет. Гэвин видит первые следы аварии — чёрные полосы шин на асфальте, разбитые куски пластика — задолго до того, как за перегородившей дорогу фурой замечает машину Хэнка. Всю покорёженную и изуродованную настолько, что первые пару секунд программа даже отказывается сканировать окружающее пространство на предмет обнаружения выживших: идентифицирует это как «нерациональное» действие. Наверное, именно тогда Гэвин впервые шлёт собственную программу нахер и бежит вперёд. Первое облегчение — система фиксирует признаки жизни у обоих пострадавших — сменяется чем-то, что он тогда не смог правильно идентифицировать. Всего на секунду GR200 засбоил, и возможно, именно это подстегнуло его следовать программе и вшитым, родным протоколам безоговорочно. Было ли это ошибкой? Чтобы проанализировать текущую ситуацию и отследить местоположение машины скорой, у него уходит не больше двадцати секунд. Система предельно ясно и рационально расставляет приоритеты. Лейтенант Андерсон — его напарник, смерть которого недопустима. Он находится ближе, и на тот момент шанс его выживания был гораздо выше. Гэвин старается как можно более осторожно освободить его — одно неверное движение, и деталь днища сместится, пробив бедренную артерию, — и обхватывает напарника за торс. — Ты что делаешь? — его голос звучит непривычно, надтреснуто и очень слабо, но Гэвин продолжает. — Нахуй меня, главное спаси Коула, слышишь, жестянка? — Хэнк старается выглядеть грозно, но на деле становится ещё более жалким и беспомощным. Хэнк вцепляется в его руки своими и пытается оттолкнуть, повторяя и повторяя, чтобы тот его бросил и спас сына, и, возможно, программа Гэвина сменила бы приоритет, но человек теряет сознание. К тому времени как ему удаётся полностью освободить Хэнка из машины, подъезжают спасатели. Поначалу они хотят сами вытащить Коула, но, когда видят положение машины и его расположение внутри, уровень их стресса подскакивает до критичных значений. Пускай они и не андроиды, но даже они прекрасно понимали, что выжить у мальчика шансов практически не было, а потому принялись оказывать первую помощь лейтенанту, только капитан остался помочь Гэвину. Он использовал все имеющиеся в его распоряжении протоколы и навыки, спас Коула, приняв на себя удар обвалившейся части крыши (даже сейчас, если убрать скин, на его черепе будет виден продольный шрам), сам донёс его на руках до машины, но, как только оказался внутри, всё его внимание снова сосредоточилось на напарнике. Было ли это ошибкой? Андроид-парамедик уточнил его модель, передал свои протоколы, которые смог бы использовать и Гэвин, и вместе они довезли обоих людей до больницы живыми. Кто же мог знать, что в ближайшей от места аварии, такой крутой и навороченной больнице Генри Форда дежурный хирург окажется под действием красного льда, а все остальные — на каком-то саммите в другом штате? Пока Хэнка осматривают и помещают в палату, операцию Коулу делает андроид, MG400, и нельзя сказать точно, недостаточными ли оказываются его навыки или детский организм просто не справляется, но Коул Андерсон умирает в больнице, не приходя в сознание.***
Именно после этого нейтральное, порой даже позитивное отношение напарника сменяется чистой, неприкрытой ненавистью. Он срывает всю свою боль и злобу на Гэвина. С того самого момента, как всё тот же MG400 выходит из операционной, чтобы оповестить Хэнка. В окровавленной форменной одежде, с сочувственным взглядом и виноватыми модуляциями голоса. И это бы сработало на каких-нибудь обывателях, на ком-то, кому это сочувствие было бы нужно. Но это не срабатывает с Хэнком. Услышав про сына, он сначала застывает, остекленело смотрит на андроида-медика, а потом подскакивает так быстро, что даже его реакция чуть запаздывает. Хватает того за грудки, встряхивает, будто перед ним не тяжёлая машина, а фарфоровая кукла, и хищным становится не только взгляд. Каждый мускул лица, каждая клеточка тела ощетинивается, и Гэвин фиксирует вполне серьёзную угрозу и вмешивается, несмотря на то что это неминуемо испортит их отношения. Ха, сейчас, если подумать, даже смешно. Он так боялся испортить то, чего уже не было. Тогда, оттащив напарника от андроида и попытавшись его успокоить, перекричать поток обвинений и брани, он увидел то, что раньше считал одним из многих человеческих преувеличений. Хэнк послушался, его руки безвольно повисли вдоль туловища, а на лице — Гэвин до сих пор уверен, что видел всё будто в замедленной съёмке, — сетью проторили себе дорожки новые морщины. Волосы, раньше лишь немного тронутые сединой, стали белыми, а вся его высокая, подтянутая фигура будто сморщилась, стала меньше и незначительнее. Он не сопротивлялся, когда Гэвин отвёл его на осмотр. Молчал всю дорогу до дома. Гэвин считал, что они справятся. Его тогда ещё только-только тронутая первыми признаками девиации система всё рассчитала, проанализировала, и он был уверен, что, пережив когда-то потерю супруги и адаптировавшись после неё, тот и с потерей сына справится. Но Хэнк ведёт себя совсем не так, как рассчитал Гэвин. Он и сам ведёт себя не так, как должен, и чувствует. Он — чувствует. Программа, раньше изредка оповещавшая о системном сбое, теперь почти не умолкает, реагируя почти на каждое его действие. Вина — первое осознанное им и пережитое в полном спектре эмоций чувство. Не покидающее ни на секунду, особенно остро проявляющееся, ошибками бьющее по системному коду, когда напарник оказывался рядом. Программа Гэвина, анализируя произошедшее, раз за разом приходит к одному и тому же выводу: он действовал согласно наилучшему плану и добился наилучшего результата. Сам же Гэвин считает, что сделал неправильный выбор. Если бы он не вынул Хэнка первым, покорёженные детали машины сдвинулись бы и повредили бедренную артерию. С такой кровопотерей лейтенант вряд ли дожил бы до больницы. С другой стороны, у Коула изначально был минимальный шанс на выживание: закрытая черепно-мозговая травма, несколько переломов и внутреннее кровотечение. И всё же... Приоритетной задачей для него всегда было сохранение жизни напарника, но даже тогда он показал свои некомпетентность и узколобость. Он не взял в расчёт приоритетную задачу самого Хэнка, до этого он даже не предполагал, что и у людей она может быть, пускай и видоизменённая, не похожая на его собственную. Если с таковой не справляется андроид, его разбирают, анализируют, чтобы избежать подобного в других моделях той же линейки, а потом утилизируют. Потому что он не справился с тем, для чего был создан. Всё логично и просто. У людей — не так. Гэвин с каждым днём видит всё больше тревожных показателей, сканируя Хэнка, и однажды, вместо того чтобы остаться в гибернационной капсуле после смены, идёт к напарнику домой.***
Он нарушает установленные протоколы, и система снова лихорадочно вспыхивает предупреждающими оповещениями, но Гэвин смахивает одно за другим. Странно, но не работает даже протокол «улучшить отношения с напарником». Как будто система и тогда оказалась умнее него. Хотя, в общем-то, не удивительно. Гэвин немного медлит, перед тем как постучать в дверь. Он с удивлением понимает, что боится (тревожится?), но не может точно сформулировать это давно примешавшееся к вине чувство и начинает трезвонить в звонок, но и тогда ему никто не отвечает. Он заглядывает в окна, видит в одном из них Сумо, пса Хэнка, лежащего на полу чуть поодаль, и замечает тонкую полоску света, идущую из кухни. Гэвин уже знает точное расположение всех комнат: с того раза, когда они познакомились с Коулом, он был дома у напарника уже много раз. Гэвин обходит дом, берёт под кадкой с полуувядшим цветком запасной ключ — на случай, если Коул потеряет свой в школе, — и заходит в дом через заднюю дверь. Знает, что легко может получить пулю в лоб, но не оповещает напарника, что он внутри. Неслышными человеческому уху шагами идёт через коридор, присаживается и даёт Сумо обнюхать свою руку, легко треплет за ухом. И тот будто понимает его, не лает, только радостно машет хвостом и тянет Гэвина за рукав форменной куртки в кухню. Туда, где сидит за столом Хэнк. С початой бутылкой виски, кучей пустых коробочек из-под китайской еды и табельным пистолетом. Смотрит в никуда, опрокидывает в себя очередной бокал и, хотя они с Сумо уже выходят на свет, никак не реагирует. Гэвин фиксирует среднюю степень опьянения и хмурится. В последнее время лейтенант даже на работу приходит поддатым, и Фаулер попросил его повлиять как-то, потому что если вмешается он, то без административных взысканий не обойдётся, и хорошо если вообще обойдётся только ими. Когда Хэнк отказывается от внепланового отпуска, Гэвин уговаривает Фаулера не наседать: лейтенант относится к тому типу людей, которым проще пережить горе, переключившись на что-то другое. Пустое времяпрепровождение в четырёх стенах могло только усугубить ситуацию, но сейчас... сейчас Гэвин уже не уверен. Вдруг он и тогда оказался неправ, и нужно было оставить людям решать? — Лейтенант? — модуляции голоса максимально спокойные. Не успокаивающие и сочувствующие, а именно спокойные. — Я зашёл через заднюю дверь, так как вы не отвечали. — И? — тот пьяно качается, наливая новую порцию. — Чего надо? Гэвин застывает, глядя на напарника. А действительно, что ему нужно в чужом доме поздно вечером? Он машина, его дело помогать расследовать преступления и прикрывать спину, но сейчас... что он делает сейчас? «Прикрывает спину» —это говорит не выверенная в Киберлайф программа, а что-то другое, что-то, из-за чего его коды летят к чертям, но это звучит настолько правильно, что он не пытается как-то анализировать или докапываться до сути, а просто делает несколько шагов вперёд. — Я беспокоился о вас, — выходит настолько легко, и он сам с удивлением понимает, что это правда. Не протокол о защите, не выполнение миссии, это просто правда. Просто его чувства. — Беспокоишься? — с издёвкой передразнивает его Хэнк. — Ты просто пластиковая кукла, следующая приказам, ты не можешь беспокоиться. Ты вообще нихера не можешь сделать правильно. — Он уже даже не удосуживается налить виски в бокал и просто вливает в себя из горла. Гэвин сканирует его и приходит к выводу, что так и до алкогольного отравления недалеко. Система подкидывает ему несколько вариантов диалога, но он впервые сомневается в том, что хоть какой-то из них — правильный. — Ваше поведение нормально для того, кто пережил утрату, — выбирает всё же один из них, неосознанно всё ещё следуя программе, и подходит ещё на шаг. — Но для вашей модели личности продуктивнее будет погрузиться в работу, чем налегать на выпивку, — ещё шаг, и он почти перехватывает пистолет, лежащий на столе. Почти. — Знаешь, что такое русская рулетка? — Хэнк перехватывает оружие раньше, достаёт барабан и показывает одну пулю внутри, а затем снова заряжает. — Раз! — нажимает на курок, и на мгновение у Гэвина перестаёт биться тириумный насос. — Осечка, — усмехается, перехватывает Гэвинов взгляд, выцепивший на столе рамку с фотографией Коула, и со злостью прихлопывает её. Так, наверное, лучше. Вряд ли Коул бы хотел видеть отца таким. — Можно играть с друзьями, а можно и в одиночку! — Он хрипло смеётся, но сейчас это больше похоже на лай. — Зачем вам это? — спрашивает Гэвин и хмурится, параллельно просчитывая наилучший вариант выхватить оружие у человека. — Когда вы занимаетесь саморазрушением, вам становится легче? Разве Коул этого бы для вас хотел? На самом деле он тогда судил по себе. Он ставил себя на место Коула и говорил от всего своего ненастоящего пластикового сердца. — Он бы хотел, чтобы вы жили. Чтобы снова спасали чужие жизни, а не тонули в бокале с выпивкой. Чтобы снова начали гулять с Сумо... — И учил тебя стрелять на заднем дворе? — перебивает его Хэнк. — Я уже проходил через это раньше, с моей женой, и не тебе, кофеварке с пластиковыми мозгами, диктовать мне, что делать, — выходит из себя и направляет на него дуло пистолета. Щелчок — и снова осечка. Хэнк сплёвывает на пол, а Гэвин пытается привести работу тириумного насоса в норму. Он только что был в шаге от деактивации. Насколько ни были бы идеальными андроиды, пуля в лоб легко убьёт каждого из них. Гэвин не знает, что делать: все его попытки реконструировать показывают неудовлетворительные исходы. Он пытается воззвать к логике лейтенанта, донести до него, что это было неизбежно, даже если бы врач был человеком. — Если вы не верите, что я могу чувствовать по-настоящему, то поверьте хотя бы в мои анализаторные способности. Я поступил так, как поступил, не потому что симпатизировал ему меньше или действовал по приказу. Я мог потерять вас обоих и выбрал спасти жизнь хотя бы одному. — Это не было правдой, и знали это, судя по взгляду человека, они оба. Даже если бы шансы выжить были одинаковы, Гэвин спас бы сначала Хэнка, и совсем не из-за программы. Он — ничтожная покорёженная машина. Эгоистичная. — Надо было сдать тебя в утиль сразу, как Фаулер приставил тебя ко мне! — Хэнк приходит в настоящее бешенство от его слов, от его лжи. — Андроид, чья обязанность — спасать людей, не спас того единственного, кого должен был, потому что в конечном итоге машины бесполезны. — Пистолет в его руках дрожит. — Неужели ты думаешь, что выполнил свою миссию? Спас меня? — вглядывается, кажется, в самое Гэвиново нутро. — Ты облажался, Гэвин. Единственный, ради кого я жил, теперь мёртв, и в этом виноваты сраные андроиды. Гэвин всеми своими сенсорами чувствует его боль. Она будто перетекает к нему, наполняет изнутри. Душит. — Ты — виноват. Первый удар кулака приходится на скулу и на мгновение пробивает скин. Хэнк решает сорвать на нём злобу? Гэвин не может точно определить, но рефлекторно перехватывает второй замах. Они смотрят друг на друга. Протоколы кричат ему, что он должен остановить, обезвредить человека, но Гэвин не считает, что это правильно. Гэвин виноват, разве он не заслужил этого? Может, тогда Хэнку станет лучше? Постепенно, удар за ударом, между ними вырастает красная стена. Гэвин — боевой андроид, и в его программе есть план действий на случай, если напарник окажется предателем. Сейчас протоколы кричат ему о сопротивлении. Противодействии. Он легко может обезвредить человека, но сопротивляется изо всех своих сил. Упирается в стену, навстречу новой боли, пока она не идёт трещинами, пока в какой-то момент не рассыпается пикселями по внутреннему экрану. Он ломает стену приказа, и его руки безвольно повисают вдоль туловища. Диод заполошно мигает красным, но Хэнк ничего из этого не замечает — он начинает избивать его ногами, использовать все подручные предметы, отталкивая всё дальше в гостиную, прикладывает его об угол рядом стоящего сейфа так, что по переносице идёт трещина; лицо заливает тириумом, но он не сопротивляется, даже когда система говорит о серьёзном уровне повреждений. Что-то ломается в нём самом с каждым ударом, но Хэнку, вопреки его надежде, не становится лучше. В конце концов он с удивлением смотрит на избитого Гэвина, уровень его стресса подскакивает, переваливая за критические значения. — Пошёл отсюда, — отталкивает от себя и оседает по стене. — Я сказал, пошёл нахер отсюда! — кричит, когда Гэвин пытается приблизиться, весь залитый тириумом и едва различающий, что перед ним. — Осечки в этот раз не будет, — он приставляет дуло к виску. — Ты же этого так боялся, да? Гэвин хочет ответить, но модуляции его голоса не работают. Он теряется в пустоте, окружившей его, и, выхватив размытым взглядом Хэнка, цепляется за него, даже не отдавая себе отчёта, что, возможно, именно человек сейчас — главная угроза для него. Потому что этого не может быть на самом деле. Только не он. Не Хэнк. В его сознании все моменты их близости, их дружбы смешиваются с пьяным, исчерченным яростной злобой и ненавистью Хэнком перед ним, и он только и может, что стоять и растерянно пялиться на напарника. — Если вам станет лучше от того, что меня не будет рядом, то я уйду. — Он отходит, выставив вперёд руки. — Я... — он смотрит на перевёрнутое фото Коула, — я должен был поступить по-другому?.. Но ответа нет. Хэнк только продолжает смотреть то на него, то на свои кулаки, залитые тириумом, и Гэвин в конце концов тихо ковыляет к выходу. Он ещё не знает, что это был последний раз, когда он видел лейтенанта Хэнка Андерсона, своего напарника, живым. Он возвращается в капсулу гибернации прямо так, залитый тириумом, оставив патрульную машину около дома напарника. Утром Фаулер вызывает его к себе в кабинет и говорит, что лейтенант покончил с собой. Он никак не комментирует избитый вид Гэвина, хотя он как мог привёл себя в порядок. Проходит несколько дней, Гэвина осматривают техники Киберлайф, но ввиду того, что на его модель уже не производят запчасти, они устраняют только самые серьёзные повреждения. Шрам на переносице оставляют, а сбоящий диод, кажется, и вовсе не замечают. Гэвин слышит, как они переговариваются, что только тратят время на андроида, которого вскоре просто отправят в утиль. Они даже не фиксируют его девиацию в личном деле. Он не сопротивляется. Фаулер, на удивление, пытается объяснить ему причину увольнения его из участка, но Гэвин ведёт себя как машина и в итоге оказывается на складе Киберлайф.***
Дрова в камине потрескивают до невозможного уютно, и даже метель за окном только усиливает ощущение. Ричард настолько близко, что Гэвин ощущает биение его сердца, будто они одни во всём мире. Но есть кое-что, что его беспокоит. Гэвин рассказал всё это, потому что Ричард попросил, но реакция у того слишком неоднозначная. Слишком негативная. И Гэвин — никогда раньше он не делал этого даже в своей голове — начинает оправдывать Хэнка. Он вдруг думает: будь его протоколы совершеннее, стань он девиантом раньше, этого можно было бы избежать. Хэнк ведь не плохой человек. Он дал ему имя, стал первым напарником. Первым другом. А Гэвин не смог его спасти, когда был нужен. До этого он всегда смотрел на ситуацию со стороны пережитой им самим боли, но никогда раньше в полной мере не задумывался, каково пришлось Хэнку. Ричард тяжело вздыхает, Гэвин чувствует на какой-то момент, что тот становится как камень, но постепенно берёт себя в руки. Гладит Гэвина по голове, притягивает к себе и говорит, что он не виноват. — Есть люди, которым нельзя помочь. Которые помощи не хотят. Тебе не нужно себя винить. Они сидят вместе ещё какое-то время, а потом Ричард говорит, что им пора домой. Гэвин удивляется, так как думал, что его выпилят нахер, но Стерн придумывает им легенду. — Я отправил тебя работать под прикрытием по делу, поэтому ты и не появлялся. Запоминай. Наши версии не должны расходиться ни на слово, чтобы всё сработало. — Хорошо... но мне нужно ещё немного времени. — Зачем? — Ричард притягивает его ближе. — Я хочу в этот раз сделать всё правильно. Я должен быть цельным, чтобы у нас всё получилось, — он оборачивается вполоборота и смотрит на Ричарда. — Это не займёт много времени. — Видит, что ему не слишком-то верят, и добавляет мягко: — Я вернусь, правда. Ричард смотрит на него бесконечные секунды, за которые сам Гэвин успевает тысячу раз передумать, но всё же кивает. — Хорошо. Но если мне снова придётся искать тебя по всему Детройту, то в следующий раз я привяжу тебя к себе. Гэвин кивает и укладывает голову на чужое плечо. Он даёт себе время до рассвета, и ещё два дня — на то, чтобы вернуться к Ричарду. Чтобы в этот раз всё было правильно. Уровень его стресса впервые с происшествия в больнице приходит в норму.