***
Спустя десять минут, семь из которых они идут по отделению и ловят на себе взгляды буквально всех, они оказываются в кабинете у начальника, и Гэвин вдруг понимает, что он тут впервые. Раньше ему либо передавал информацию сам Ричард, либо она приходила файлом прямо в головной компьютер через специальную программу, разработанную Киберлайф исключительно для ФБР (что-то, безусловно, супернавороченное и суперкрутое, с идеальной защитой от взломов, которую, так же безусловно, при должном уровне может взломать любой девиант). Но чтобы вот так, лицом к лицу, — это впервые. Гэвин, ещё возвращаясь к Ричарду, дал себе слово не сравнивать свою прежнюю жизнь с жизнью нынешней, но вот сейчас не выходит. Если кабинет капитана Фаулера — по сути, стеклянная коробка, просматриваемая со всех сторон участка, то кабинет начальника Геллена оказывается закрытым, с пуленепробиваемыми и не просматриваемыми снаружи окнами и дверью, которую вполне можно было бы в хранилище банка ставить. Напротив стола Фаулера всегда стояли два стула: бывало, что мозговой штурм по делу или какое-то распоряжение сверху приходилось обсуждать реально часами, — но здесь ничего такого и в помине нет. Они становятся перед столом Геллена, Гэвин сначала по привычке чуть позади Ричарда, но, поймав насмешливый взгляд поверх узких очков начальника, делает шаг вперёд. — Я думал, он стал девиантом достаточно давно, — тянет, подаваясь ближе к ним. — Всё верно, — безэмоциально подтверждает Ричард, сохраняя при этом такое спокойствие, что у Гэвина в который уже раз закрадываются подозрения: а может, он и не человек вовсе, а гениальное, по-настоящему идеальное изобретение Маркуса, о котором никто, даже Киберлайф, не знает? — Хм-м-м, GR200, — смотрит в один из мониторов, стоящих на столе, — Гэвин. Так, кажется? — Он кивает, и человек продолжает: — Вам так нравится эта форма? Ричард хочет ответить за него, но Геллен его останавливает. — Она весьма удобна, а ещё у меня в связи с расследованием попросту не было времени подобрать что-то более, хм, человеческое? Я думаю, займусь этим в ближайший... выходной? — смотрит на него как бы вопросительно. Вопрос с его официальным трудоустройством, зарплатой и графиком у них обсудить ещё времени не было. — Не горит? — Абсолютно. — А мы с вами похожи, Гэвин, — смеётся Геллен. — Если бы не жена брата, я бы тоже ходил в одном костюме постоянно, а вот она всегда покупает мне пару комплектов одежды, когда они с братом идут по магазинам. Вам нравится ходить по магазинам? — Я не... — Он смотрит на человека перед собой, на ходу подбирая нужные алгоритмы, модулируя и реконструируя на основании собственного опыта, которого до сих пор ничтожно мало. Элис Геллен недаром занимает такой высокий пост в ФБР. Даже с прошивкой RK Гэвин будто по тонкому льду ходит, общаясь с ним, и практически не может считать на основании физических показателей или мимики, что у того на уме. На самом деле. — Я не знаю, — решает сказать правду. Через неё у него куда лучше получится проанализировать ответную реакцию. — Ну, узнать, скорее всего, у вас получится нескоро. — Геллен поворачивает к ним один из мониторов с кучей графиков и статей в интернете и, с явным неудовольствием потирая висок, поясняет: — У нас тут растёт уровень недовольства и со стороны людей, и со стороны андроидов. Как мы ведём дело, не нравится никому. Моему секретарю приходит всё больше анкет девиантов, настаивающих на оказании помощи в расследовании. Считают, если они RK или со связями в Иерихоне, то всё можно. Есть ещё проблема с подражателями. Причём не только со стороны людей. Гэвин с удивлением видит знакомые лица в новых файлах, по которым щёлкает Элис. Тот это замечает и, не без толики интереса глядя на Гэвина, продолжает: — Расследованием этих дел со стороны полицейского департамента занимаются детективы Миллер и Чэнь. Я специально попросил кого-то с вашего бывшего места работы, чтобы при необходимости было проще взаимодействовать. Несмотря на весьма сложные обстоятельства вашего ухода из полиции, ваши бывшие сослуживцы на удивление вам благоволят. — Все эти файлы уже поступили ко мне накануне... — говорит Ричард, разом напрягшись, — мы успели изучить их за выходные... — Да, вот о выходных я и хотел поговорить. Элис встаёт из-за стола и подходит к ним, с нажимом проводя пальцами по руке Стерна. Гэвин в этот момент держится на честном слове и предупреждающем взгляде от напарника, что не оказывается скрытым от Геллена. — А вы и правда хорошо сработались за столь короткий срок! Это потому что ты — девиант? — он подходит вплотную, Гэвин может рассмотреть бесцветные прожилки его радужки, почувствовать прикосновения выбеленных волос к скину. — Скажи мне, Гэвин, специальный агент Стерн готов выйти на службу, или ему ещё нужно пару дней на восстановление? Ричард хочет ответить вместо него, но тот вскидывает вперёд руку, давая ему нехеровый такой знак заткнуться. А Гэвину — выбор: сказать правду и дать Стерну восстановиться нормально, но при этом, очевидно, испортить отношения, или соврать и рискнуть. Гэвин выбирает не рисковать. — Я бы посоветовал агенту Стерну отдохнуть ещё хотя бы пару дней. Его восстановление проходит медленнее из-за не слишком усердного следования прописанному лечению, — он по привычке выпрямляется и складывает руки за спиной. Это не остаётся незамеченным ни Гелленом, ни Стерном. С одной лишь разницей, что первый ухмыляется, хотя во взгляде прячется обеспокоенность, а второй, будь они не здесь, точно применил бы силу. — Что ж, мне нужно было подтверждение от кого-то более компетентного, чем я, — Геллен переводит взгляд на Ричарда, — специальный агент Стерн, вы отстранены от дела ещё на два дня, восстанавливайтесь. Все материалы по делу я буду пересылать напрямую Гэвину. Гэвин буквально физически ощущает недовольство Стерна, но, вопреки ожиданиям, тот просто кивает, и после короткого прощания они выходят из кабинета.***
С Ричардового «нам нужно в архив» проходит уже почти двадцать три минуты. Архив ФБР, вопреки ожиданиям, не слишком отличается от того, что в полицейском участке: залежи пыльных документов, сшитых в толстые папки, на высоченных стеллажах и островок цивилизации в виде нескольких терминалов и блока улик. — Агент Стерн... — осторожно начинает Гэвин, и тут Стерн взрывается. — Я уже тысячу раз говорил тебе обращаться ко мне по имени! И плевать, что мы на работе, Гэвин. Это всё отговорки, и ты, и я это прекрасно понимаем. — Он с силой отбрасывает мышку и поворачивается к нему: — Неважно, как я себя чувствую, важно, что убийца всё ещё на свободе и в любой момент может убить снова. Важно, что родственники жертв уже стали давать интервью одному невероятно пронырливому и проблемному журналисту, а у нас всё ещё толком нихуя нет. Мы не можем себе позволить больничный или что-то ещё, мы и так уже достаточно облажались. Гэвин внутри весь кипит, но не отвечает Ричарду: вдруг понимает, что злится на себя, потому что всё, что случилось, случилось по его вине. Он хочет сказать что-то в своё оправдание, но Ричард машет рукой, говорит: — Будем, значит, работать дома, — и идёт за флешкой с самыми последними данными, которые собрала для них Нора. Нора, которую, и это даже невооружённым человеческим взглядом видно, просто разрывает от накопившихся вопросов, но которая безупречно выполняет свои обязанности и предоставляет им всё необходимое, не проронив ни одного лишнего слова, только в личку Гэвину направляет: «Напиши, позвони, приходи домой, когда будешь готов поговорить. Я искренне надеюсь, что наши хорошие отношения не были обусловлены только программой» — и скидывает адрес. Он улыбается, читая сообщение, и делает себе пометку обязательно заехать к ней в один из выходных дней, прихватив пару древних ужастиков, от которых она почему-то в восторге, и попкорн с тириумной карамелью, но всю его благожелательность как рукой снимает, стоит только завидеть сраного мудака Перкинса на кухне. Который, конечно же, просто не может сделать вид, что не заметил его. А ведь Гэвин просто хотел как хороший напарник сделать Ричарду кофе и свалить в туман. Перкинс выливает на него, кажется, всю скопившуюся ненависть, будто теперь, когда все знают, что он девиант, это имеет больший вес. — Что за форма, а, Гэвин? Разве ты не должен теперь одеваться как нормальный человек? — Его имя из уст этого мудака звучит просто отвратительно, а тот ещё и преграждает ему дорогу, складывая руки на груди. — Чего же теперь ждать от расследования, если даже пока ты был «идеальной» машиной, вы со Стерном не продвинулись ни на йоту, а теперь ты вообще молокосос в теле взрослого? Насколько ж бесполезным куском пластика нужно быть, чтобы позволить так изуродовать своего напарника, а? Хотя тебе не привыкать. Твой прошлый вообще с собой покончил после вашего взаимодействия. И всё это с такой мерзкой рожей полного превосходства над ним, что Гэвин почти выливает терпко пахнущую жижу прямо на него, спроецировав наилучшую траекторию — чтобы задело как можно больше незащищённых участков кожи; но слышит про Ричарда и замирает, по коду проходит рябь системных ошибок (он думал, что привык, но оказывается, и они бывают разными), потому что вот тут ниже пояса — говнюк совершенно прав. Его растерянность видит и Перкинс, уже расплывается в богомерзкой улыбочке, готовясь выдать новую порцию яда, и Гэвин весь внутренне собирается, готовится, прямо как тогда, потому что он должен терпеть, но слышит совсем другой голос. — Агент Перкинс, вы ведёте себя неподобающе, — Ричард встаёт прямо за ним, Гэвин ощущает тепло человеческого тела. — Разговаривать с Гэвином в подобном тоне было недопустимо, даже когда он был непробуждённым, а теперь и подавно. Так странно. В его голосе столько ледяных игл для Перкинса, хватит завалить какого-нибудь босса в старом шутере, но он такой тёплый для него, что хочется податься на шаг назад, дать обнять себя и раствориться в чужом запахе и смеси из считанных показателей и сигналов чужого тела... Гэвин до сих пор не до конца понимает, как работают люди, как у них получается быть такими. Интересно, Перкинс тоже может для кого-то?.. — И что вы сделаете, специальный агент Стерн? — скалится тот, и Гэвин с удивлением понимает, что мудила... комплексует рядом с его напарником? Стрессует? — Подготовлю отчёт и передам в соответствующий отдел. — Ричард берёт из его рук стаканчик с кофе и, отпив, улыбается и качает головой. — Срывать на других зло за то, что ваши отчёты не сочли достаточно убедительными, ниже вашего достоинства, в самом деле. Гэвин ждёт, что Перкинс начнёт защищаться, раскроется, и вот тогда можно будет вмазать ему по полной, но он только скалится до блевотных позывов благожелательно и, пожелав им обоим удачного дня и расследования, уходит. — Он пытался умыкнуть у нас дело! — возмущается Гэвин, взломав пару нужных дисков на головном компьютере отдела. — Да, об этом я и говорил. Пошли.***
Они сидят в машине и неловко молчат. Гэвин не решается заговорить, Ричард выглядит уставшим и злым, но... не на Гэвина? А вокруг снуют туда-сюда люди, будто у них не начались уже рабочие дни после Сочельника, и солнце ложится на сугробы жидким золотом, никогда и не скажешь, что на свободе чокнутый маньяк, способный всю эту идиллию расхерачить в два счёта. Ричард наконец начинает что-то говорить, но его прерывает звонок. Гэвина топит внезапным недовольством, но услышав, кто звонит, он выкручивает на максимум слуховые сенсоры. — Ричард, родной, я знаю, что сейчас не время, но мне просто некого больше попросить, Коннор ведь уехал... — Что такое? — Можешь заехать в приют и захватить там папку с рисунками? Мы уже приехали в гости, а папку забыли, дети сильно расстроились, да и старики, думаю, тоже, просто вида не подают, — в голосе Аманды Гэвин отчётливо слышит расстройство, не только из-за того, что произошло, но и потому что приходится просить о помощи Ричарда. — Ты не против? — спрашивает его Стерн одними губами, и Гэвин отрицательно качает головой. Это настолько непривычно, что его спрашивают о подобном, и настолько приятно. Он с запозданием понимает, что Аманда должна быть в курсе состояния Ричарда и того, из-за кого он в нём находится, но... Если он хочет чего-то настоящего с этим человеком, то через это придётся пройти. Гэвин не совсем уж ходячая куча хлама, он понимает, что Аманда — невероятно важный человек в жизни Ричарда, и с ней ему лучше построить как можно более позитивные отношения. Если это вообще возможно. Он слушает, как Ричард договаривается с мисс Стерн, вбивая в головной компьютер адрес приюта и выезжая на дорогу. — Всё точно в порядке? — Ричард чуть склоняет голову, повернувшись к нему, и блядская, совершенно очаровательная кудряшка падает ему на лоб. — Мы всё равно ещё на два дня застряли дома, так что это меньшее, что я могу, — и он пересылает Стерну приказ от Геллена. — Послушай, о том, что было в архиве, я... — начинает было Ричард, но он его останавливает: — Вы были правы. — Светофор хоть и моргает жёлтым, но Гэвин тормозит. — И Перкинс тоже. Хоть я и стал девиантом достаточно давно, мне сложно даётся... адаптация. И это негативно влияет на расследование. — Он стискивает руль, буквально заставляя себя говорить. — И поэтому я был бы очень признателен за любую помощь, чтобы стать более компетентным и полезным. Я... не хочу, чтобы кто-то ещё умер по моей вине. В мгновение растерянности Гэвин благодарит rA9 за моргнувший зелёным светофор и едет, делая максимально жестяночный еблет. Это вырвалось против воли, и теперь он не знает, куда себя деть. Это звучало глупо и по-детски. — Они погибли и из-за меня тоже, — непривычно тихо говорит Ричард. — Постараемся вместе? Тёплая рука накрывает его и плавит идеальный скин, оголяя белый пластик.***
Пока он ждёт Ричарда у приюта, всё думает о том, насколько странно прозвучал вопрос, не против ли он. Для него, даже девианта, настолько естественно быть рядом с Ричардом двадцать четыре на семь, что он даже не рассматривал вариант какого-то отдельного времяпрепровождения. По крайней мере, на ближайшее время одиночества ему хватило. — Идём? — окликает его Стерн, и Гэвин кивает. Они приезжают в дом престарелых спустя сорок минут и двадцать четыре секунды, и Гэвин, чтобы хоть чем-то забить всё чаще дающую сбои из-за волнения программу, выясняет, почему вообще мачеха Ричарда оказалась в таком месте. Аманда приехала туда с детьми из детдома в рамках социального проекта «Ты не одинок»: сироты проводят время с пожилыми людьми, которых очень редко посещают кровные родственники либо у кого их нет вовсе. Гэвин представлял, что это место будет похоже на внутренности башни Киберлайф: такое же официозное, вычищенное, кипенно-белое, с работниками в форменной одежде — и наполнено запахами лекарств и приближающейся смерти. Но всё оказывается наоборот: стены выкрашены в персиковый, большие окна занавешены старинными тюлями, туда-сюда снуют санитары, прогуливаются старушки, одетые кто во что горазд — от похожих на бальные платьев до полосатых пижам. А за высокой стойкой их встречает не андроид, а средних лет женщина, в улыбке которой, пускай и доброжелательной, прослеживается усталость. Они регистрируются и получают одноразовые бейджи, как раз когда из коридора выходит мисс Стерн. Гэвин держится на шаг позади Ричарда, готовится к тому, что как минимум невербальное отношение Аманды к нему будет крайне негативным, но она только окидывает его заинтересованным взглядом и переключает всё внимание на Ричарда. — Привёз? — и, забрав из его рук протянутую папку, удовлетворённо кивает. — Извини, что пришлось тебе позвонить. Коннор уехал на какой-то психологический саммит... Ричард перебивает её, перехватив свободную руку своей: — Да ладно тебе. Я... мы рады помочь. Представляет Гэвина Аманде официально, и если раньше он только по описаниям в интернете мог узнать, что такое мандраж, то теперь чувствует на собственной шкуре. Приятного мало. Но и тут, вопреки его ожиданиям, они просто здороваются, а потом Аманда проводит их по зданию, рассказывая подробности программы, показывает общую комнату, стены которой уже обклеены рисунками её подопечных. Гэвин смотрит на всех этих стариков: кто-то в коляске, кто-то страдает последней стадией деменции — пообщаться с детишками из приюта для них радость, ведь кровные родственники давно перестали приезжать, расстроенные тем, что их не вспоминают. Он не совсем понимает, к чему это человеческое стремление продлить чужую жизнь, пока не представляет на месте одного из них Ричарда: какова бы ни была цена, он бы совершенно эгоистично сделал всё, чтобы человек остался с ним как можно дольше. Наверное, то же двигало и другими людьми, но далеко не всегда это оказывается благом. Гэвин планировал отстояться позади, но его то тут, то там зовут помочь, и он сам не замечает, как втягивается. Помогает старикам, наставляет детей, будто и в самом деле живой. Внезапно одному из детей становится плохо, и Ричард отправляет его на помощь. Гэвин, конечно, не андроид-медик, но программа первой помощи у него есть. Он подбегает к мальчику, бьющемуся в конвульсиях рядом со столом для настолок, и тут его опережает андроид модели MG400. — Прошу уступить мне, моя программа более адаптирована для помощи, — тот говорит, странно заикаясь, и Гэвину не нужен даже глубокий анализ, чтобы понять: перед ним девиант. — Конечно, — отвечает он, но отходит буквально на шаг, сканируя каждое действие андроида. — Могу я спросить, что андроид-медик такого класса делает в доме престарелых? — спрашивает как бы невзначай. Спрашивает, когда тот заканчивает оказывать первую помощь. Андроид — Эрик — мнётся, явно не желая отвечать напрямую, но сдаётся, когда понимает, что Гэвин никуда не денется. — Я... волонтёр, как и вы, — улыбается уголком губ — изломанной, неестественной улыбкой. — Поможете? — спрашивает Эрик. Он дожидается кивка и отдаёт указания, что и как Гэвину нужно делать. Вот только его всё никак не покидает ощущение, что он уже общался с Эриком раньше. Да, все модели MG400 имеют единую программу взаимодействия и работают по одному алгоритму, но Гэвин всё время цепляется за голос: вроде такой же, как и у остальных, но отличающийся в мельчайших интонациях. — Мы раньше встречались? — спрашивает напрямую, перехватив носилки с мальчиком. — Твоя манера говорить отличается от большинства моделей... — Что вы мешкаете, врачи уже прибыли! — прерывает их Аманда, и Эрик, слишком уж подобострастно, по мнению Гэвина, спешит выполнить все указания парамедиков. Слишком уж профессионально, по мнению самого Гэвина, но тем не менее вполне логично для программы андроида-медика. Он наблюдает за его движениями, реакциями, пытаясь отыскать то самое, что кажется ему знакомым, но оно ускользает, словно бьётся о невидимую стену внутри его разума, и внезапно его отвлекает Ричард. — Вот блядь, — учитывая, что ругается его напарник крайне редко, звучит тем более настораживающе, — полюбуйся, вышла новая статься этого писаки. Тот скидывает Гэвину файл, хотя он и сам уже находит её в интернете. Их в ней выставляют чуть ли не клиническими тупицами, не способными вычислить убийцу; но куда опаснее в его статье то, что он ставит под сомнение взаимодействие Иерихона и ФБР. На такое после революции может пойти либо конченый идиот, коим, судя по предыдущим статьям, журналист Харрис не является, либо кто-то, сильно проплаченный противником мирного сосуществования людей и андроидов, что куда реальнее. Они выходят к ресепшену убедиться, что мальчика благополучно увезли, и натыкаются на довольно неприятную сцену: какая-то женщина буквально заваливается на стойку и кричит на администратора: — Как это увезли? Куда? Меня даже не оповестили, а я ведь законный опекун! Какое вы вообще право имели?! — Кажется, ещё немного, и она в волосы администратору вцепится. — Где мне теперь искать маму? — Миссис Миллер, вашу мать увезла скорая после обширного инфаркта, мы дом престарелых, а не хоспис, и если состояние наших подопечных резко ухудшается и им требуется госпитализация, мы принимаем решения самостоятельно. Это, кстати, прописано в договоре, — говорит она весьма холодно, от благожелательной улыбки не остаётся и следа. — Мы пытались связаться с вами много раз, но ваш телефон всё время был не в сети. По мнению Гэвина, звучит вполне оправданно и логично, но миссис Миллер только сильнее злится. — Я не должна оправдываться перед вами! А вот вы должны были отслеживать её, по вашему же сраному договору. Я вас всех засужу! — кричит так громко, что даже Гэвин морщится. Он не склонен делать поспешных выводов, это противоречит его программе, но, глядя на неё, и андроидом быть не нужно, чтобы понять: она попросту оправдывается, нападая на ни в чём не повинных людей. Если кто-то настолько дорог тебе, что ты готов продлевать его жизнь как можно дольше, то и делать это ты должен сам. Ну либо быть максимально вовлечённым в процесс. Он знает, что не должен, но взламывает базу и вызнаёт о ней всё, что возможно. — Мы соблюдаем условия договора, миссис Миллер. Ваша мать находится в госпитале святого Луки... — Да что вы говорите! Я была там сегодня, её там нет! Лицо администратора принимает недоверчивое выражение, она что-то вбивает в терминал, звонит в приёмный покой, и вот тогда переводит растерянный взгляд на них. Гэвин сам не до конца понимает, почему вызывается помочь, даже не посоветовавшись с Ричардом: его всё ещё не покидает странное чувство после разговора с тем андроидом Эриком; это люди называют чуйкой? Он уговаривает женщину поехать с ними, та поначалу пытается быкануть и на него, но, увидев удостоверение, замирает на несколько секунд, краснеет и кивает. Они едут к миссис Миллер — Эдне — домой: она на переднем сиденье рядом с ним, а Ричард и её сын Лэй — на заднем. Гэвин ничего не говорит. По тому, что он успел узнать из анализа, большая часть её агрессии — черта характера человека, которому просто нравится скандалить на пустом месте, а на мать ей, по большему счёту, плевать. А вот мальчик беспокоится по-настоящему. Сжимает в руках явно сшитого вручную зайца, уже старенького и заношенного, и смотрит в одну точку, словно и не видит, что происходит за стеклом. У Лэя стресс шкалит настолько, что впору успокоительное вкалывать, но Гэвин молчит. Не хочет усугубить. Чем ближе они к дому, тем паршивее у него... можно было бы сказать, на душе, но у андроидов нет души. Ричард же, напротив, избирает другую тактику. Начинает осторожно докапываться до истины, задавая Эдне вопрос за вопросом. Та отвечает явно неохотно, но всё же не плюётся ядом, как недавно. — Понимаете, у меня разъездная работа, я тревел-блоггер, — она откидывает со лба длинную чёлку и смотрит в зеркало заднего вида. — Мой сын в основном живёт в школе-интернате, а мама — в доме престарелых. Раньше они жили вместе, в нашем доме, а я приезжала наездами, но мама сдала последние пару лет, и пришлось всё переиграть, — пожимает плечами Эдна, выуживает из сумочки пачку сигарет, но, будто передумав, убирает обратно. — Когда ты мать-одиночка, приходится чем-то жертвовать. Гэвин назвал бы это по-другому: она бежит от ответственности перед маленьким сыном, перед женщиной, которая её вырастила, гуляет и снимает не особо-то популярные ролики (он пробил в интернете), зарабатывая в основном на стримах, где поедает в сексуальных костюмчиках всякую местную еду, но... молчит. И не то что не хочет провоцировать конфликт, нет. Он на самом деле считает свою программу после девиации несовершенной, и кто его знает, может, на самом деле его суждения — говно собачье, а она женщина года? Они останавливаются посреди вполне себе средненького спального района Детройта: у каждого дома здесь по два этажа, гараж и ровно подстриженная лужайка перед входом. Где-то чуть поодаль слышны собачий лай и детский смех. Гэвина очень некстати отбрасывает в прошлое. Приводит в себя удивлённый полувздох-полувскрик: входная дверь в дом миссис Миллер оказывается приоткрытой. Ричард даёт знак Гэвину и велит Эдне с Лэем оставаться снаружи. Достаёт оружие, и Гэвин с неудовольствием отмечает, что это всё ещё болезненно для напарника. Но ничего не говорит — послушно следует, ступая в полумрак дома. Пылинки причудливо кружат в полосах солнечного света, попадающих внутрь через жалюзи, и Гэвин заворожённо следит за ними, взглядом утыкаясь в Мириам Миллер. Её тело, сгорбленное, сидящее в инвалидной коляске, убийца расположил напротив окна в гостиной, откуда удобно смотреть за проезжающими мимо машинами. Гэвин делает пару шагов вперёд и видит, что её грудная клетка вскрыта, а на месте сердца покоится тириумный насос. Руки её лежат на коленях, держа фоторамку с фотографией дочери и внука — видимо, символ того, что она до последнего ждала встречи с любимыми. Ричард пытается не пустить на место преступления Эдну, параллельно пытаясь перекрыть обзор Лэю, но Гэвину одного взгляда хватает, чтобы понять: тот уже всё увидел. Он фиксирует показатели мальчика, вызывает, помимо полиции и судмедэкспертов, детского психолога, и приступает к анализу места. Дверь открыта ключом, следов взлома нет. Следы тириума и крови на полу говорят о том, что преступник вкатил Мириам в дом на коляске, но, кроме следов от колёс, ни отпечатков подошв, ничего. Разве человек способен так идеально скрывать своё присутствие? Гэвин уже давно не сомневается, что их преступник — андроид. Такое бережное отношение: Мириам чисто вымыта и одета, судя по записям с камер дома престарелых, в ту же одежду, в которой её забирали на скорой. Даже причёска: две косы, сплетённые между собой в пучок, он повторил аккуратно, добавив синюю ленточку, как на её старых фото. Это... нетипично для людей. Он изучил всех известных маньяков, с психическими отклонениями и без, но их отношение к жертвам отличалось от того, что он видит перед собой сейчас. Их преступнику правда было жаль, что он снова не смог. Только вот зачем продолжает раз за разом? Неужели столько жертв, а он до сих пор не понял, что люди слишком несовершенны, слишком хрупки и попросту не будут функционировать с деталями машин? Или вот оно — его безумие? Считает себя богом? Нет, не то. Гэвин смотрит на своё отражение в небольшом зеркале над комодом за жертвой: на шрам, пересекающий переносицу, свободную позу, жизнь, затаившуюся во взгляде, и... может быть, дело в том, что он тоже девиант? Машина, ставшая живой и решившая: если это работает в одну сторону, то и в другую выйдет при должном старании и желании со стороны человека? Именно это — червь вируса, засевший в неизвестно ещё, как сильно переёбанном коде? Гэвин на автомате опрашивает Эдну и идёт с её согласия вместе с психологом допросить Лэя. Допросить — громко сказано, его бы успокоить для начала. Всё это время он держался, будто находясь в полутрансе, но как только они подходят к нему, как только рука психолога ложится на его плечо — мальчишку разбивает настоящая истерика. Психолог отсылает Гэвина: в ближайшее время добиться чего-то вряд ли выйдет — и он отправляет все файлы что есть, кроме собственных мыслей, Ричарду. — Что случилось? — хмурится напарник, перелистывая на планшете данные. — Почему сначала ты предлагаешь поехать в дом престарелых, а не больницу? Ждёт ответа, а Гэвин теряется даже, потому что всё очевидно же? — Нужно не упустить Эрика, — он пытается собрать мысли во что-то цельное, но программа странно сбоит, словно рябь на идеальной глади воды, часть кода ускользает от него, и Гэвин чертыхается, потому что это — невероятно важное, он уверен. — Он... странный. Чувствует себя полным ебланом, и любой другой на месте Ричарда его бы так и назвал, но тот лишь поджимает губы и, помедлив, качает головой. — Сначала в больницу. Гэвин злится, будто Ричард научился читать мысли, но конкретно его не хочет, но едет. Чувствует себя немного даже удовлетворённым, когда в больнице им ничего добиться не удаётся. Госпиталь святого Луки оказывается самым что ни на есть хосписом со всеми прелестями: переполненными палатами (некоторые пациенты лежат на койках прямо в коридорах), нехваткой квалифицированного персонала (казалось бы, ну купите вы или арендуйте несколько андроидов у Киберлайф, но, видимо, даже на это бюджета у больницы нет) и напитавшим даже стены запахом близкой смерти. — Хотя бы записи с камер удалось раздобыть? — Ричард дымит уже вторую сигарету подряд, стоя в импровизированной курилке, которой служит угол здания рядом с входом для персонала. — Да, но толку? Там качество шакальное, и сама запись битая, видимо, камеры неисправны. Гэвин даже не ругается на напарника: тому необходимо немного скинуть стресс. У него на внутреннем экране совершенно невпопад всплывает картинка иного способа избавить Стерна от стресса, который они практиковали буквально вчера, он, в частности, стоя на коленях, и Гэвин благодарит rA9 за то, что андроиды не могут краснеть. Знать бы ещё, как перестать пялиться на длинные пальцы, обхватившие сигарету. Думает даже попросить закурить тоже (интересно, как оно будет ощущаться, и будет ли вообще?), как к ним юркает медсестричка и прячется так, чтобы её не было видно от входа. — Есть закурить? — спрашивает вместо приветствия и, когда Ричард протягивает ей пачку, ловко выуживает оттуда сигарету наманикюренными пальчиками. Гэвин смотрит на яркие аляповатые ногти и приходит к выводу, что исполнять обязанности медсестры с такими просто невозможно. Хорошо, по крайней мере. — Ничего вы от них не добились, да? — затягивается и, выпустив сизое облачко дыма, смотрит на Ричарда с жалостью. Именно так, она смотрит только на него, будто Гэвина тут нет вовсе. — Они и не скажут, сколько им в рожи жетонами ни тычь, — нет, не смотрит, буквально пялится, — сейчас ведь с работой совсем туго, нас, людей, можно сказать, притесняют в угоду толерантности, — фыркает, — так что даже за место в такой дыре приходится цепляться. Она докуривает и, кинув окурок на асфальт, растирает подошвой форменных туфель. Гэвин смотрит на всё это с неприкрытой брезгливостью, в самом-то деле, до урны два шага дойти, люди такие свиньи, и радуется, что сейчас она уйдёт, но нет. У Ричарда на это свои планы. — Вы что-то знаете, мисс?.. — он протягивает ей ещё сигарету и даже прикуривает сам. Весь из себя галантный, как хер из старых фильмов про рыцарей-шпионов. — Оливия. Можно просто Лив, — кокетливо ведёт плечом она. — Вы же расспрашивали про ту старушку, которую привезли к нам на скорой пару дней назад с инфарктом? Ричард кивает, и Лив, сделав задумчивый вид, бьёт пальцами по пухлым обкусанным губам. — Её при поступлении осмотрели, но сосудистого хирурга у нас в больнице больше нет, уволился недавно, а кардиолог укатил в отпуск куда-то к аборигенам на Амазонку, так что дежурный врач сделал, что мог: манипуляции там какие-то, анализы и всё. Оставили её валяться в коридоре, вон как тех, мимо которых вы проходили, — кивает в сторону больничного крыла, — только вот состояние у старухи тяжёлое было, а в коридорах у нас не то чтобы очень чисто и тепло. Моя сменщица над ней сжалилась и откатила койку в ординаторскую: там, по крайней мере, есть кондиционер. — То есть за неё вашим коллегам может прилететь, а за всех остальных пациентов — нет? — уточняет Гэвин, радуясь, что модуляции голоса получаются идеально ровными и холодными, совсем не такими, как то, что он чувствует на самом деле. Оливия цыкает, но когда видит, что Ричард тоже ждёт ответа, выдаёт раздражённо: — Да не в этом же дело. Через день в больницу пришёл андроид, я без понятия, какой именно, в пластмассовых куклах не разбираюсь, — окидывает Гэвина презрительным взглядом, но, повернувшись к Ричарду, тут же меняется, будто становится другим человеком. — Он выдал нам все данные пациентки, показал какие-то бумажки и сказал, что он домашний андроид её дочери и приехал за пациенткой. — И ему вот так просто её отдали? — осторожно уточняет Ричард. — Без каких-либо проверок и подтверждений? О её самочувствии должны были регулярно узнавать сотрудники дома престарелых, откуда её привезли... — Да названивали, долбили нам головы, а что толку? Мы с Китс приходим в ординаторскую, а старухи там уже нет. Она начала бегать, искать, панику наводить, так её наша заведующая отвела в сторонку и сказала, что лучше ей помалкивать, и вообще она радоваться должна, что придётся на одну старую жопу меньше подтирать. Гэвин смотрит на Ричарда, считывает реакцию. Интересно, понимает ли он, насколько лицемерны слова этой Лив? Может, её коллега действительно переживала за жертву, но вот она... Сама первая бы выдала Мириам андроиду. Стерн смотрит на него в ответ, и становится понятно: всё он знает, но улыбается так соблазнительно, что у Гэвина, пускай он и понимает, что к чему, внутренности искрят от возмущения. Эта его человеческая черта бесит, он вполне обошёлся бы без того, чтобы ревновать Ричарда к каждому, кому тот улыбается, но долбаная программа просто неуправляемая, вся оперативная память уходит на то, чтобы фиксировать информацию, делая безразличную мину. — Я понимаю, в моделях, особенно когда андроиды не в форме, достаточно сложно разобраться, но хотя бы внешность? Какие-то отличительные черты, шрамы. Вы ничего не заметили? Лив дёргает плечом и отводит взгляд, Гэвин фиксирует скачок уровня стресса и мельчайшие капельки пота, проступившие на лице. — Меня тогда не было, а остальные не особо распространялись про внешность. Да и кому это интересно? Моделей-то много, а так куклы и куклы, — недовольно отвечает она. Конечно, она-то хотела подмазаться, а потом, может, и подкатить в открытую, но, видимо, не настолько сильно, чтобы подставиться самой. Она точно его видела, и Гэвин через программу спрашивает у Ричарда разрешения надавить на неё, припугнуть, если потребуется, но тот едва заметно качает головой. — Гэвин, проверь записи с камер за тот день, — просит его, фиксируя что-то на планшете, и Лив заметно напрягается. — Да не думаю, что вы там что-то увидите. Разве что в регистратуре. У нас камеры если и работают, то так, чтобы сотрудников не палить. — Гэвин с Ричардом переглядываются, и она злится ещё больше: — Ой, как будто у вас не так, и все рвутся работать! Она явно хочет сказать что-то ещё, но отвлекается на будильник; Ричард вежливо благодарит её за оказанное содействие и, кивнув Гэвину, уходит в сторону машины.***
— Она права была, на камерах нихера толком не видно, — отчитывается Гэвин, выруливая с парковки, — но кое-что всё же есть. Я сопоставил имеющиеся данные: телосложение, рост и даже походка подозреваемых из института и больницы совпадают. — Значит, всё же андроид, — кивает Ричард, делая пометки в планшете. — Направлю информацию в Иерихон, предложу собрать пресс-конференцию. Какое-то время они едут молча, Гэвин всё ждёт, что Стерн после Иерихона займётся явной халатностью со стороны медицинского персонала больницы, откуда просто взяли и забрали последнюю жертву, но тот убирает планшет и откидывает голову на спинку кресла, прикрыв глаза. — А как же доклад в министерство здравоохранения? — спрашивает, не выдержав. — Я подготовил, сейчас скину файл. — Какой доклад? — Ричард даже не удосуживается проверить, что там ему Гэвин прислал, только голову к нему поворачивает. — Доклад и запрос на проверку персонала в больнице Святого Луки. — Он чувствует, что тириумные трубки искрят от возмущения. — Вот о чём надо писать тому журналистишке, на целую документалку потянет! — Та медсестра, Оливия, пошла нам навстречу, рисковала, а ты хочешь её подставить? Ричард не спорит, но посмеивается, и Гэвин фыркает. — Не строй из себя святую невинность, а то ты не знаешь, почему она решила нам всё растрепать. Перспектива оказаться у тебя в койке слишком соблазнительна. Прям ходячий магнит для сотрудников медицинской сферы. — Правда? Ричард откровенно веселится, у него даже показатели улучшаются, а Гэвину остаётся только хмуриться и раскапывать-раскапывать-раскапывать. Почему он ревнует? Как рождается эта эмоция внутри программы, нелогично и необъяснимо? Он точно знает, что ему неприятно, когда кто-то показывает свой интерес по отношению к напарнику, даже если он невзаимен. Стерн ни разу за всё знакомство не давал ему повода подумать, что тот заинтересован кем-то ещё, правда, Гэвин долгое время, как баран, не видел и того, что человек очень даже заинтересован в нём. И несмотря на это, сам факт происходящего его нереально бесит. Он иррационально хочет показать, что Ричард принадлежит ему. Хочет, чтобы все знали и видели, хотя и понимает, что это невозможно, они ведь напарники; в конце концов, ему нравится работать вместе. Но это всё логика, ровный код из нулей и единиц; моменты как тот, в курилке, рушат код, искажают его, и пускай теперь Гэвин понимает, что это естественно, то же самое происходит и с людьми каждую секунду их существования — смириться всё равно не может. Продолжает анализировать. Искать способы унять собственную жадность обладания человеком рядом. Засматривается на задремавшего Ричарда, выцепляя оптическими сенсорами подрагивание длинных ресниц, упавшую на лоб кудряшку, и делает снимок, пряча в недрах оперативной памяти.***
Когда они приезжают обратно в дом престарелых, Эрика там уже ожидаемо не оказывается. Гэвин прочёсывает всё здание, всю прилегающую территорию, вызывая явное недовольство персонала. Азарт, разлившийся вместе с тириумом по внутренностям, сменяется разочарованием и мерзким чувством, которому Гэвин не может подобрать названия. Будто он всё ещё обычная машина, провалившая миссию. — Как у вас может не быть информации об этом андроиде? — вскипает Гэвин, стоя на ресепшене и допрашивая администратора. — Даже если он не работает официально, а просто волонтёрит, вы должны собирать хоть какой-то минимум данных, вы же допускаете его к своим подопечным! Некомпетентность и халатность людей злит Гэвина до такой степени, что шкала уровня стресса стремительно ползёт вверх. Это если не брать в расчёт, что, судя по реакции, администраторша явно недоговаривает. — Сейчас нет точного порядка касательно девиантов, — женщина заметно нервничает, но не срывается, в отличие от Гэвина, — он указал модель, имя и всё. Сказал, что пока что определяется с жильём и местом работы. — Она вздыхает, поправляя очки в толстой старомодной оправе. — Послушайте, я понимаю. И если что-то появится, или когда он снова придёт, я лично оповещу вас со специальным агентом. У нас не хватает рук, и когда приходит кто-то с такими навыками, как андроид-медик, мы не в праве просто брать и отказываться. — А этот андроид, Эрик, кажется, — Ричард подходит и кладёт руку ему на плечо, — он не общался с миссис Мириам? Может быть, уделял ей особое внимание? — Да я бы не сказала. Он в основном выполнял указания других сиделок, — она задумчиво закусывает губу, — я почти всё время сижу здесь и не слежу за тем, что происходит внутри, поверьте, работы хватает. — Тогда мы опросим тех сиделок, что сейчас на смене, — Гэвин скидывает руку напарника с плеча и скрипит зубами от досады, когда его снова останавливают. — Пожалуйста, можете провести допрос не сегодня? Наши подопечные и так переволновались, многие дружили с Мириам, она была прекрасной женщиной. Да и деткам давно пора домой. Он поворачивается, полный решимости максимально вежливо послать женщину куда подальше, допросив каждого в приюте, а ещё напомнить, что детдом вряд ли можно назвать домом в нормальном смысле этого слова, но Ричард будто считывает это на его лице и буквально силой уволакивает во двор. — Гэвин, в чём дело? Мы вернёмся завтра и разузнаем всё. Почему ты так помешался на этом Эрике? — хмурится он, кажется, даже не замечая, как боль от повреждённой руки распространяется по телу. Зато замечает Гэвин и начинает загоняться по новой. — Потому что мне нужно его найти. — Он не знает, как объяснить, он торопится, чтобы не получилось, как в прошлый раз, когда он снова не смог спасти того, кто ему дорог. — Он... так же дёргано себя вёл, как тот андроид, который оперировал Коула, — вспоминает вдруг и даже поднимает старые данные, чтобы убедиться, и действительно: тот андроид, что вышел тогда к ним с Хэнком из операционной, был MG400. — Ты думаешь, это тот же андроид? — Ричард хмурится сильнее, явно не понимая, к чему клонит Гэвин. Проблема в том, что и сам он толком не понимает, что к чему. — А ещё он похож на моего костоправа, — говорит он и вспоминает слова того, что Гэвину стоит задуматься о причинах. Почему он посчитал его похожим на их преступника? Что такого есть в них обоих? — Ладно, ты прав. Разберёмся завтра, может и я пойму, что не так в моей ублюдочной программе. Он вздыхает и отворачивается: чувствует, что снова не справился, и это выедает его изнутри.***
К тому моменту как они возвращаются внутрь, детей уже увозят, остаётся только Аманда, которая, завидев их с Ричардом, идёт навстречу. Гэвин внутренне напрягается: чувство, что он проебался, где только мог, усиливается, но она ведёт себя так же доброжелательно, как и днём. Спрашивает, может ли чем-то помочь, и, когда Ричард предлагает отвезти её домой, уговаривает их переночевать у неё. Пока они едут, Гэвин отвлекается на Аманду. При всей своей нелюбви к людям и нежеланию без особой необходимости с ними общаться, ей Гэвин хочет понравиться. Потому что она важна и дорога для Ричарда. Он фиксирует повышенный уровень расположения к ней программы, хотя объективных причин, относящихся к ней самой, пока нет. Просто её любит Ричард, она вырастила его, и это располагает к ней Гэвина; это настолько ново, что он фиксируется на этом чувстве, разбирая его на малейшие составляющие кода. Такого раньше не было. Когда он работал с Хэнком и познакомился с Коулом, у него не было потребности или тем более желания понравиться мальчику — он просто делал то, что подсказывала программа социализации. С Амандой же он чувствует потребность в признании, одобрении. Чувствует, как страх холодом прокатывается по тириумным трубкам (видимо, барахлит система охлаждения), когда он понимает, что она заменила Ричарду мать, а он его не уберёг, и о каком одобрении вообще может идти речь? Он осторожно отделяет все переполняющие его чувства и с удивлением отмечает среди них интерес: какая она на самом деле, Аманда? Понравится ли она ему сама по себе, без привязки к Стерну? Гэвин хочет, чтобы понравилась, Гэвин надеется, и это тоже настолько ново, что он бережно сохраняет собранные данные в архив, чувствуя себя ещё чуточку больше человеком.***
Гэвин ожидает, что они приедут в дом биологических родителей Ричарда (хотя бы потому что дом совладельцев крупной фармацевтической компании должен быть явно больше и удобнее, чем у заведующей приютом), но навигатор приводит их в один из старейших спальных районов Детройта, чудом сохранивших аккуратность и уют. Здесь нет заброшенных домов и огромных билбордов. Почти все дома старинные, но аккуратно покрашенные, у части до сих пор во дворах целые рождественские инсталляции, и Гэвина неожиданно топит чувством уюта, как из старых фильмов, он с жадностью пожирает каждую деталь вокруг, пока не приходит пора свернуть к гаражу того самого. Он тоже оказывается достаточно большим — двухэтажным, похожим больше на старинные викторианские дома юга Штатов, чем на стандартную застройку Детройта, с двумя огромными раскидистыми клёнами, на ветвях одного из которых стоит вполне себе добротный домик. — Он до сих пользуется большим успехом, — усмехается Аманда, проследив за его взглядом, — и не только у моих подопечных. Оказавшись в залитой искусственным светом гостиной, Гэвин на секунду теряется: столько всего хочется зафиксировать разом. Здесь повсюду рисунки и фото с детьми из приюта, но Ричарду и Коннору посвящено отдельное место — на полке над камином: старые фото, есть даже с биологическими родителями мальчиков, рисунки, самодельные подарки. Во всей атмосфере этого места чувствуются уют и забота. Чувствуется тепло — мягкое, обволакивающее. Гэвин фиксирует растерянность: сама Аманда такого впечатления не производит. Она скорее строгая учительница, в каждом взгляде которой интерес смешивается с проверкой, испытанием. — Гэвин, проходи, не стесняйся, — говорит она, подходя ближе, но не касаясь, и не из опаски, а... уважая его чувства? Насколько много рассказал ей Ричард? — Я пойду переоденусь и подготовлю вам с Ричардом комнату. Поднимается наверх по широкой деревянной лестнице вслед за Стерном, и Гэвин чувствует себя неловко. Он решает воспользоваться предложением Аманды, обходит все комнаты первого этажа, замечает витражную дверь с кованой замысловатой ручкой и, открыв её, оказывается во внушительных размеров оранжерее. Здесь есть и каменные дорожки, и крохотный пруд, и островок с выкрашенными в белый изгородями, увитыми ростками роз с кроваво-красными бутонами. Это так странно: если посмотреть наверх, видно, как крупные снежинки оседают на стеклянной крыше, Гэвин слышит завывания ветра, но здесь, внутри, тепло и цветут розы, распространяя тонкий аромат. — Коннор всё предлагает мне завести карпов, но я сомневаюсь, — слышит он голос из-за спины и поспешно оборачивается. — Уход за ними требует много времени, — кивает, стараясь не выглядеть застигнутым врасплох. — Да, именно поэтому, — едва заметно улыбается она и проходит к розам. — Поможете мне немного? Гэвин кивает и излишне усердно кидается к шлангу. Для него непривычно так стараться для кого-то, кто не установлен программой как напарник, но Гэвин понимает вдруг что хочет сам. Он помогает Аманде, а она рассказывает, что у Коннора, к сожалению, приехать не получилось, но уж в следующий раз она постарается собрать всех вместе. Честно говоря, Гэвин даже рад этому. Ему Аманды за глаза хватает на первый раз, у него программа кипит от постоянного анализа и попыток подобрать лучшие алгоритмы взаимодействия. Сложно строить из себя хорошего мальчика, когда ты откровенный мудень. Вопреки его ожиданиям, Аманда не выказывает к нему скрытой неприязни или неодобрения, нет, её интерес осторожный, а расположение она показывает весьма своеобразно. Гэвин вдруг понимает, откуда это в Ричарде. Позже, когда они садятся ужинать, он с удивлением обнаруживает, что мисс Стерн давно его ждала: у неё полхолодильника оказываются забиты различными тириумными коктейлями и прочими лакомствами для андроидов. Он растроган настолько, что чуть ли не залпом выпивает три пакета и зарабатывает обеспокоенный взгляд Ричарда. Приходится прислать смс, что с ним всё в порядке, и он просто хочет выказать своё уважение хозяйке, а Ричард в ответ улыбается так довольно, что Аманда начинает поглядывать на них подозрительно, но вслух ничего не спрашивает. Они и дела не касаются, обсуждая всякие будничные вещи, пару раз Аманда рассказывает всякие презабавные случаи из детства Ричарда, обещая потом и фото найти, а тот наигранно недовольно возмущается, но Гэвин видит: Стерн и сам расслабляется, позволяя ещё больше узнать о нём, стать ещё ближе. Гэвину нравится. — Я подготовила вам комнату Ричарда, но, если нужно, Гэвин, могу отдельно для тебя, — она переходит на «ты» где-то в середине вечера, и ему это оч-чень нравится, — постелить в спальне Коннора. — Нам вполне хватит моей спальни, ма, правда, иди отдыхать. Ричард обращается к ней только «ма», и это будто... будто он старается таким образом не обидеть ту маму, что оставила его раньше времени, но наверняка любила не меньше. Это кажется Гэвину настолько милым, что он готов затискать Ричарда, но не уверен, к какой именно реакции это приведёт, да и для самого себя считает странным, а потому сдерживается. — А я спрашивала не у тебя. Гэвин должен чувствовать себя свободно, это важно для пробудившихся, — говорит с такой уверенностью, будто она чуть ли не голос Маркуса, и смотрит на него в ожидании ответа. Гэвин вдруг тушуется: кроме того что он андроид, он ещё и мужчина, но этот момент за всем как-то упустил, а ведь в человеческом обществе, пускай и достаточно толерантном, всё ещё существуют люди, и их довольно много, топящие за традиционные ценности. — Я думаю, нам вполне хватит спальни Ричарда, мисс Стерн. В который уже раз он радуется, что андроиды не умеют краснеть? — Хорошо. Тогда спокойной ночи, мальчики. К Ричарду она прикасается привычно, а вот к нему с опаской, но всё же тёплые пальцы ложатся на скин, и Гэвин неумело улыбается.***
Когда они оказываются внутри, Гэвин понимает, почему Аманда спрашивала про отдельную комнату: в этой одна кровать, еле-еле двухспальная, скорее даже полуторка. Её осуждающий взгляд вдруг тоже становится понятен. — Может, мне стоило согласиться на комнату Коннора? — спрашивает Гэвин. — Я не хотел напрягать Аманду лишний раз, но... Она, возможно, хотела чего-то другого для тебя? Он всё ещё стоит, прислонившись лопатками к закрытой двери, и не решается пройти дальше. — Её осуждающий взгляд, если ты об этом, был направлен исключительно на меня, —закатывает глаза Ричард, — это ведь я толкаю только-только признавшего свою девиантность андроида с психологической травмой на серьёзные отношения с человеком. — Это мой выбор, ты ни к чему меня не принуждал. — Хорошо. — Он подходит к нему, нежно проводя ладонью по лицу, легко целует в висок. — Сначала в ванную я, потом ты. Знаю, у тебя там куча программ и дезинфицирующих примочек, но мне будет комфортнее, если ты просто помоешься, прежде чем ложиться, хорошо? Гэвин кивает. Он с возрастающей нервозностью ждёт, пока Ричард выйдет из душа, идёт следом, настолько тщательно орудуя мочалкой, что скин местами начинает сползать. Гэвин раньше не думал, что можно получать удовольствие или возбуждение, касаясь самого себя, но теперь, со встроенными в корпус модификациями, чувствует в полную силу. Хочет. Предвкушает. Когда он выходит, Ричард уже лежит на кровати, и Гэвин укладывается рядом. Все его сенсоры, кажется, работают на полную мощность, ожидая прикосновений или поцелуев, но Стерн просто укладывается удобнее, веля и Гэвину сделать то же. Он думает, что, возможно, это такой человеческий ритуал, попытка подойти ко всему естественно. Но ничего так и не происходит. Гэвин недовольно сопит, подбираясь всё ближе, но не решаясь коснуться. Вдруг тому не понравится? Вдруг так, как видел он, возможно только в фильмах? А потом Ричард поворачивается к нему, обнимает здоровой рукой и спрашивает, права ли Аманда и нужно ли ему на самом деле притормозить? А Гэвина настолько оглушает чужим теплом, перегружает сенсоры, что он не сразу находится с ответом. — Нет! Нет, не нужно, — он обнимает Стерна в ответ, упиваясь теплотой и запахом его тела. — Я чувствую себя по-настоящему живым, когда ты рядом. Ричард ничего не отвечает, и какое-то время они просто лежат вот так, обнявшись. Только Гэвину этого мало, он хочет большего. Чувствует, что и Ричард хочет тоже, но почему-то ничего не делает. — Что-то не так? — спрашивает тихо, притискиваясь ближе. — М-м-м? Нет, всё хорошо, — выдыхает ему в волосы Ричард и сжимает чуть сильнее. — Тогда почему ты не заходишь дальше? — Дальше? — Да! — Гэвин чувствует, что теряет терпение. Нервозности прибавляет и собственная неуверенность. — Тогда... у тебя дома мы так и не дошли до конца. Я что, зря соглашался на установку этих ебучих сенсоров, которые даже контролировать не могу? Он понимает, что сказал лишнего, когда Ричард удивлённо вскидывает брови и чуть приподнимается на подушке. — Ты не можешь ими управлять? Серьёзно? — Да пошёл ты нахер! Гэвин хочет свалить куда-нибудь, где не будет чувствовать себя домогающейся до возлюбленного девственницей, но Ричард буквально всем весом наваливается, чтобы удержать его на месте. — Ну прости, прости, я правда... Естественно, я хочу. Я домогался тебя, с тех пор как затащил к себе домой. — Тогда что не так теперь? — Гэвин специально выделяет последнее слово и смотрит. В отличие от Ричарда, он в темноте видит идеально — каждую чёрточку, каждую морщинку на чужом лице. — Я всё ещё не горжусь собой за это. И всё ещё переживаю, что давлю слишком сильно, даже если ты говоришь, что это не так. Иметь брата-психоаналитика иногда настоящее проклятие, — и он опять откидывает голову на подушку, рукой притягивая его ближе. — Ты говорил с Коннором о... нас? Гэвин не знает, как относиться к этому. Это ему и нравится, и нет одновременно. Ещё одна сложная человеческая эмоция, зародившаяся внутри его пластикового тела. — Да. — И он сказал тебе не трахаться со мной? — Господи, Гэвин! — Ричард усмехается почти страдальчески. — Он сказал, что с тобой нужно вести себя очень осторожно. Давать тебе принимать решения, которые ты на самом деле хочешь принимать. Потому что я в принципе личность более сформированная и сильная, а андроиды во многом зависят от тех людей, с которыми больше всего взаимодействуют. — Но я стал девиантом не из-за тебя, — говорит он и чувствует, как Ричард напрягается. Вспоминает его слова в том заброшенном доме и чертыхается про себя. Прекрасно, Гэвин, просто прекрасно! Ты еблан по всем показателям! — Ну, то есть... — Да. Коннор сказал, это должно помочь мне чувствовать себя легче. — Но не даёт? — Нет. — Почему? Ричард садится, осторожно удерживая больную руку на уровне пресса. Смотрит на Гэвина, приглашая, и он понятливо укладывается головой на чужое плечо. И похуй, насколько по-гейски это выглядит. — Потому что я ревную. И ещё больше хочу сделать тебя только своим. Быстрее. Сильнее. Я хочу, чтобы это было твоё решение, но тороплюсь, боясь, что ты можешь передумать и понять, что тебе лучше одному. Или не со мной, — слова рывками выходят из него: видно, что Ричард не привык к подобному. А у Гэвина от того, что он говорит, каждое сокращение тириумного насоса даётся с трудом. — Ты не... — Ты не всё знаешь, — перебивает его Стерн, и Гэвин хмурится. — Это я... выбрал тебя. Повисает тишина осязаемая, как желе. Кажется, можно взмахом руки разрезать. — В каком смысле? — Когда начальник сказал мне, что по договорённости с Иерихоном нам, как и полиции, нужно будет брать в напарники андроидов, я согласился на том условии, что себе выберу андроида сам. Гэвин пытается переварить услышанное. У него не получается. — И как ты пришёл к тому, что выбрал меня? — усмехается болезненно, съёживается. Ричард медлит с ответом. — Ну, изначально всё было, как я тебе говорил. Модели RK не внушали мне доверия. Я вообще был удивлён, что выбор есть. Ожидал увидеть сотню в ряд одинаковых лиц. А потом увидел тебя, — Стерн отводит взгляд, погружаясь в воспоминания. — Поначалу ты привлёк меня как раз тем, что отличался от других. И даже других таких же, как ты, моделей, — он вздыхает, не расслабляя объятие ни на мгновение. — И я стал копаться в твоём деле. Тот, кто его отредактировал, явно старался, чтобы всё выглядело чистенько, и большинство бы повелось, но вот я засомневался. Я говорил себе, что выбрал тебя по нескольким параметрам: ты не являешься моделью, которой лично я не доверяю, но имеешь при этом все необходимые навыки. Ты боевая модель, и в работе агента ФБР можешь оказаться куда полезнее. А ещё ты имеешь опыт взаимодействия с людьми, пускай и неоднозначный. Это то, что я сказал Геллену. — Не думаю, что он поверил, — говорит Гэвин, помедлив. — Да, я тоже так думаю, но и сопротивляться он не стал. Сказал только не распространяться о том, что я сам тебя выбрал, чтобы другие не стали требовать того же. Ну, и ещё ему наверняка было интересно, чем всё закончится. — Ты с самого начала понял, что я девиант? — Я не был уверен до конца. И ты так хорошо изображал послушную машину, что иногда я думал, что схожу с ума и выдаю желаемое за действительное, — Ричард снова глубоко вздыхает и поглаживает его кончиками пальцев по плечу. — Когда ты исчез, я... не был уверен, что возвращать тебя будет правильно. И всё равно вернул. Гэвина накрывает таким сильным потоком данных, что второстепенные программы просто начинают отключаться. Система тут же реагирует множеством уведомлений, но в них нет ничего важного, кроме пылающих алым обрывков кода. — Я ушёл не потому что хотел. А потому что боялся, что, если останусь, ты пострадаешь сильнее. Я и сейчас боюсь, — неожиданно признаётся он, хотя только недавно клялся себе, что никогда. — Каждый из нас чего-то боится, это нормально, — очень тихо отвечает Ричард. — А нормально, что мы ведём тут с тобой задушевные беседы, а я всё ещё хочу тебя? — Гэвин решает идти ва-банк. — Господи боже, Гэвин! Думаешь, я не хочу? — возмущается Ричард. — Но как ты предлагаешь мне с такой рукой трахать тебя?! — он кивает на покрытую шрамами от ожогов руку, и на мгновение Гэвина опять начинает глодать вина. Но только на мгновение. До того как идея приходит сама собой, рождаясь из терабайтов просмотренного порно. — Тебе не обязательно быть сверху. Он утягивает Ричарда в поцелуй до того, как тот успевает ответить. Ластится, позволяя тому верховодить, хозяйничать у себя во рту, подставляется под жадные прикосновения и седлает напарника, чуть ли не отключаясь от чужого возбуждения. Такого явственного. Взбалтывающего ровный код в мешанину нулей и единиц. — Ну так как? — проезжается задницей по чужому стояку, и сделать голос ровным не выходит. Его коротит на каждом слоге. Ричард вместо ответа утягивает его в новый поцелуй, и Гэвин идентифицирует это как согласие. Рефлексию о том, что они в доме Аманды, и она буквально через пару стенок от них, он предпочитает оставить на потом.