Раскрашен тобой

      Я давно забыл, как это, когда живешь не один. Просыпаешься утром и готовишь завтрак на двоих, выгуливаешь пса, пока его законный хозяин спит, наспех моешь ему лапы и бежишь на работу. Я никогда не приходил к грязной посуде или немытой раковине в ванной — Чангюн всегда убирал за собой и тихо сидел в комнате, слушал радио и играл с собакой. Он никогда не включал телевизор, и причина была не в том, что он никогда им не пользовался, а в том, что люди там перестали что-либо объяснять, предпочитая просто показывать под ужасную музыку.       Я перевез к себе в квартиру его вещи, их действительно оказалось немного: проигрыватель, несколько пакетов с пластинками, пара чемоданов с одеждой, книги, нотные тетради и скрипка в чехле. Все это он сам расставил в моей гостиной, а я не вмешивался, дав ему возможность положить все так, как ему будет удобно.       Чангюн любил сидеть на балконе, а когда было прохладно, то просто открывал дверь и садился возле нее, слушая шум с улицы. Он говорил, что у него никогда не было балкона, а ему они очень нравятся. Поначалу мне было страшно отпускать его туда одного, а потому я стоял сзади и придерживал за руку, а позже — за талию, неосознанно прижимал его к себе и чувствовал, как он немного подается назад и замирает. Я замирал вместе с ним и старался даже не дышать. Чангюн все равно замечал это, от него невозможно было что-то скрыть. Он широко улыбался, а я закапывался все глубже, глядя на его улыбку.       Я сотни тысяч раз твердил себе, что неправильно — хотеть поцеловать его. Но я хотел. Хотел настолько сильно, что порой сводило зубы, горячий камень падал в низ живота, и мне приходилось ненадолго отлучаться, чтобы совсем не сгореть со стыда. Я бы мог себя утешить тем, что Чангюн не видит, но это бы никак не помогло, потому что ему очень нравилось меня трогать. Он называл это — рассматривать.       Будучи явным противником тактильного контакта, я пересмотрел свое отношение к нему. Я иногда спокойно засыпал, чувствуя на своей спине мягкие подушечки пальцев, иногда пускал слюну из уголка рта, когда эти же самые пальцы трогали кожу головы. Что я заметил еще в самые первые дни, так это то, что, обнимая, Чангюн всегда обхватывал ладонями мою шею и затылок. Его лицо всегда было в опасной близости от моего, я всегда чувствовал его дыхание, даже кончик его носа на своей щеке. И я ни разу не отвернулся, один раз даже поцеловал в висок, и Чангюн будто расстроился, но ничего не сказал.       Иногда, возвращаясь чуть раньше обычного, я слышал, как он играл на скрипке, но сразу же прекращал и осторожно убирал ее обратно в чехол. Он поворачивался ко мне, тихо спрашивал, как прошел мой день, а потом шлепал за мной на кухню. Усаживался на полу вместе с Кью и с интересом слушал, чем я занимался весь день.       К конкурсу фотографий у меня все было готово, но я не решался отправить фото, все ждал, что спрошу у Чангюна, разрешит ли он мне это сделать. Ждал… ждал… Выбирал удобный момент, но так пока его и не выбрал. Времени в запасе у меня было еще достаточно.       Как-то утром Чангюн пришел ко мне в комнату раньше, чем я проснулся. Он растолкал меня и с паникой в бесцветных глазах сказал, что ему сегодня нужно на плановый осмотр ко врачу. Скромно уточнил, что может сходить и сам, если я вызову ему такси, но я наотрез отказался от такой идеи. Если мне нужно было немного запоздать на работу, то Минхёк меня обязательно прикроет перед вышестоящим начальством.       Я редко ходил по больницам. Редко — это никогда. Даже не знал, куда нужно обратиться, кого и где искать, что вообще делать, а потому немного пристыженно плелся позади слепого мальчишки, который сам отвел меня в нужный кабинет к назначенному времени. После осмотра он подошел ко мне и сказал, что идет на процедуры, и что медсестра проводит его, а мне нужно будет немного подождать. Казалось, он переживал за мой прогул больше меня самого. Я же тем временем решил поговорить с его лечащим врачом и удовлетворить свое любопытство, потому что, признаться честно, иногда не до конца верил, что он совсем не видит. — Извините, я не сильно вас отвлеку? — окликнул я высокого мужчину в белом халате.       Он осмотрелся, поправил дорогую оправу на носу и деловито запахнул халат, на котором висел бейджик с именем. — А что такое?       И тут я на мгновение потерялся. Теорию моего происхождения в жизни Чангюна пришлось выдумывать буквально на ходу, потому что доктор не стал ждать, пока я мямлю, и двинулся по длинному коридору. — Я… как бы это сказать… опекун Чангюна, — на меня бросили недоверчивый взгляд поверх очков и ни о чем больше не спросили. — Мне не так много известно о его заболевании. Вы бы не могли со мной поделиться? — Я бы не назвал это болезнью, молодой человек. — Че Хёнвон, — уточнил я. — Господин Че, — поправился он, кивнул и, не сбавляя шага, шел по своим делам, а мне оставалось только поспевать следом. — Понимаете ли, у него ничего не болит и не прогрессирует. Лучше, конечно, тоже не становится, но хуже ему точно не будет. — А он совсем не видит? Или все же есть шанс, что иногда может увидеть?       Доктор рассмеялся, вновь поправил очки и даже остановился, чтобы осмотреть меня с ног до головы оценивающим взглядом. — А вы закройте глаза, — хохотнул он, вероятно, в шутку, но я послушно выполнил его просьбу, а ответом мне снова был смех. — Ну как, видно? Вы отличаетесь только тем, что он не может открыть глаза, когда этого захочет. — То есть это исключено?       Я снова бежал за ним по коридору, так как слишком долго считал ворон, стоя с закрытыми глазами. — Вам так кажется только потому, что он давно с этим живет, и другие органы чувств стали все воспринимать острее, — продолжал мужчина, чуть улыбаясь, вероятно, поражаясь моей глупости. — Как например, если у вас откажет обоняние, то язык будет щипать от неприятных запахов. Оно никуда не денется, просто перейдет в другой орган чувств и поставит вас перед фактом, что к этому нужно будет привыкнуть. Ваше тело умнее вас.       Я ничего не понял, но все равно кивал, отчасти даже запоминал, что он мне говорит. — А что стало причиной потери зрения?       Мужчина приостановился, пристукнул мне по виску указательным пальцем и тяжело вздохнул. — В его случае — травма головы, — и он снова стал показывать все сказанное на мне, как на медицинском пособии. — Из-за отека мозга сдавливается зрительный канал, отчего зрение стремительно ухудшается. Ему никто не помог, а потому начался разрыв сетчатки и ее отслоение от сосудистой оболочки.       Я не был суеверным, но воспользовался моментом, когда доктор отвернулся поздороваться, и смахнул с себя все его прикосновения. — А можно ли в этом случае вернуть зрение? — Пробовать всегда можно, — кивнул он и тут же пожал плечами. — Но они редко на это идут. — А какая причина?       Его руки вновь потянулись ко мне, и я инстинктивно отпрянул, на что получил очередной смешок. Врачи — вот кто самый не суеверный народ. — Ну вы представьте, как хирург касается острым скальпелем самой нежной части вашего тела.       От взмаха пальцев в воздухе, демонстрирующих разрез, меня заметно скосило и передернуло. Я схватился за собственные плечи. — Звучит неприятно. А что это за операция? — Кератопластика. Ее обычно делают в косметических целях, так как помутневшая роговица не украшает человека. Вы же видели, что глаз выглядит бесцветным и не живым.       Мне потребовалось время, чтобы понять, что он говорит о пересадке роговицы. Одно я понял давно, что у врачей лучше не переспрашивать, что значат термины, потому что если сначала тебе немного непонятно, то потом станет вообще ничего непонятно. — Но она может помочь вернуть зрение? — упорствовал я, а сам поглядывал в коридор, ожидая увидеть Чангюна. — В теории. — А цена у этой операции какая?       Тяжелый вздох. Доктор поправил очки, смотрел в них, хмурил брови, а затем совсем снял, чтобы протереть краем халата. — Донор ему положен бесплатно, так как он вправду является инвалидом, а вот за саму операцию придется заплатить порядка четырнадцати миллионов вон.       Я не сдержался от ухмылки. — Звучит как подержанный автомобиль.       На мое глупое заявление мужчина пожал плечами, набросил оправу на нос и кивнул мне за спину. — Вам видней.       Обернувшись, я увидел Чангюна и то, как он улыбался, болтая с молоденькой медсестрой. Сомнения мои сразу ушли на второй план, а разговор с доктором уже вылетал в другое ухо. — В любом случае спасибо за консультацию, — быстро поблагодарил я его и откланялся. — Не за что, — тяжелая ладонь задержалась на моем плече, и мне пришлось посмотреть на обеспокоенное лицо доктора. — Мой вам совет — не настаивайте на операции. Это такой шаг, к которому он должен прийти самостоятельно.       Я согласился, и если до его просьбы этого действительно не было в моих планах, то сейчас маленький червячок начинал подтачивать именно в этом направлении. Я постарался списать на то, что это было просто мое любопытство.       Раз уж на работу я все равно не попадал вовремя, то мы еще успели зайти в одно из моих любимых кафе, чтобы перекусить. Чангюн постоянно что-то рассказывал, спрашивал, как выглядит улица, что за машина так громко проехала мимо, что за запах с кухни, как называется блюдо, которое он хочет попробовать. Я не самый разговорчивый человек и тоже по большей части предпочитаю молчать или угукать в ответ, но тут увлеченно рассказывал, не упуская даже мельчайших деталей, которых, к слову, будь я один, то и не заметил бы.       Едва успев до дождя добежать до крыльца кафе, Чангюн остановился на пороге и подставил ладони под холодные капли, стекающие с козырька. Я его не торопил и глупо улыбался, словно это был самый романтичный момент всей моей жизни. Его коротенькие пальчики сгибались и разгибались, а между ними и по ладоням бежала вода. Я подошел ближе, чтобы набросить ему на голову капюшон, осторожно приобнял за плечо и не заметил, как рука сама спустилась ему на талию.       Чангюн повернул ко мне лицо, глаза его были открыты, а на губах играла нежная улыбка. В тот момент я готов был поспорить с врачом, который говорил мне про неживые глаза. Да, я и сам поначалу считал их такими, но, когда увидел, как он ими улыбается, понял, что не каждый зрячий так может.       Наши лица оказались совсем близко, и я задумался, как со стороны выглядел наш поцелуй. Наверняка он был неловким. В это мгновение с мысли меня сбило то, что Чангюн потянулся мне за шею, чтобы тоже набросить капюшон на голову. Он аккуратно перебирал мокрыми пальцами, и его костяшки задевали мою кожу. Судя по виду и чуть приоткрытым губам, он как раз не отказался бы сейчас от поцелуя. Но я знал, что первого шага он не сделает. Он все показывал своими действиями, а я без труда их разгадывал. Непонятно мне было лишь одно — что он во мне нашел, раз так быстро доверился.       Пока мы обедали, он много рассказывал о своем детстве, но все его рассказы заканчивались где-то на уровне двенадцатилетнего возраста. Он дальше словно не жил, а потому, я думаю, предпочитал не говорить об этом. Я и не спрашивал. Возможно, время откровений в нашей дружбе еще не наступило. Я словно жил в его историях, они напоминали мне тропы. Одна вела к другой; то есть можно было сойти с крыльца на тропинку, которая к улице, а уж потом попасть… что ж, куда угодно. То же самое с его историями. Одна приводила к следующей, та — к следующей, и так далее. А в конце я понял, что голос, который рассказывает эти истории, даже важнее самих историй.       Чангюн прервался, с удовольствием втянул свой молочный коктейль через трубочку и попросил меня тоже что-нибудь рассказать о себе. Я растерялся, начал говорить про друга детства, с которым сейчас работаю, как мы чудили в детстве и как я в первый раз столкнулся с теми, кого называл «не такими». Вот бы знать мне тогда, что скоро войду в их ряды.       Честно говоря, для меня Минхёк был вполне обычным, он не надоедал, не разглагольствовал о том, с кем встречается, а были у него и парни, и девушки, и он ко всем как-то одинаково относился и вообще не придавал этому значения. Он просто жил, а я в этом плане всегда завидовал ему. Он не делал ничего особенного, но нравился абсолютно всем. — Поговори со мной, хён, — скромно попросил Чангюн, обошел столик и уселся на диванчике рядом со мной.       Все его действия говорили о том, чтобы я его хотя бы обнял. И я уже откровенно не мог ему сопротивляться. Раз уж он согласился провести сегодня со мной в офисе целый день — а это означало, что они с Минхёком обязательно познакомятся — я решил заочно рассказать о нем и о своем детстве. А я был не самым примерным ребенком. — У меня перед глазами стоит то лето. Мое самое любимое лето. Нам было по четырнадцать, мы тогда еще жили в провинции Кванджу. Мы неделю готовились, чтобы пойти в тот дом на окраине города, хотели там…

♫♫♫

— … искать привидений. — Послушай себя, Минхёк-ши, — возмущался я, стоя на крыльце своего дома. Мои руки были сложены на груди. Привычная поза, которая называлась «уговори меня». Какая-то часть меня хотела, чтобы Минхёк настаивал на своей идее. — Тебе сколько лет, чтобы заниматься такой ерундой? — Ну, пошли, — дергал меня Минхёк за предплечья сцепленных рук и тянул на себя. — Будет весело. — Это тебе всегда весело, а я отхватываю за тебя.       Я поддался в очередной раз, сдавшись почти без боя перед этой широкой улыбкой и лучиками в больших прищуренных глазах. Я по-своему любил этого мальчишку с шилом в заднице.       В каком-то смысле речь шла о том, чтобы погрузиться в один из фильмов ужасов, которые по выходным показывали в кинотеатре. Затея эта была отнюдь небезопасной — это только в кино все всегда разрешалось наилучшим образом. — Я тебе помог в прошлый раз, так что пошли. Дашь на дашь. — Ты не можешь дать. — Как будто ты можешь… — ответил Минхёк, и мы оба расхохотались.       В половине первого мы уже катили велосипеды вдоль улицы. Над нами висело тусклое серое небо. Во второй половине дня обещали дождь. — Ты хоть взял что-нибудь, чем мы будем защищаться? — озабоченно спросил я. — А как же, — Минхёк похлопал себя по задним карманам брюк. — Дай посмотреть, — с восторженным придыханием попросил я. — Сейчас, — он завел руку за спину, сунул под футболку и достал из-под резинки рогатку. — О, да-а. Стрелять-то хоть умеешь?       Минхёк сделал вид, что обиделся.       Сделанную на заказ алюминиевую рогатку ему подарили на прошлый день рождения. В брошюре с инструкцией говорилось, что она может послужить отличным оружием для охоты, после того, как ты научишься ею пользоваться. Брошюра предупреждала, что рогатка может быть опасной. Владельцу не рекомендовалось нацеливать ее на человека, так же, как и не следовало нацеливать на человека заряженный пистолет.       Он еще не научился метко стрелять и подозревал, что никогда не научится, но полагал, что предупреждение это более чем уместно. — Немного умею, — отчасти он даже не врал. После внимательного изучения картинок и тренировок на заднем дворе, чтобы набить руку, он попадал в бумажную мишень три раза из десяти. И однажды попал в яблочко. Ну… почти попал.       Минхёк растянул резинку, отпустил, потом протянул рогатку мне. Я ничего не сказал, но в душе сомневался, что на нее можно положиться, если придется убивать монстра. — Теперь мы готовы ко всему, — рассмеялся Минхёк и убрал рогатку обратно за резинку штанов. — Твое лицо и мой зад. — Я думал, что как раз наоборот, — покачал я головой, вспоминая каждую такую сомнительную вылазку, где я так или иначе страдал. — Спрячем твой велик в кустах перед тем, как свернуть на ту улицу. Не бойся, я там часто его прячу, — продолжал Минхёк, чувствуя себя великим стратегом. — Сядешь ко мне на багажник, на случай, если нам придется быстро сматываться.       Я кивнул, не испытывая желания спорить. Я знал, что друг сильнее меня, а велосипед у него быстрее. Внезапно дом с привидениями в конце улицы уже перестал казаться мне таким уж опасным, но ощущение, что кровь может пролиться, только усилилось. Я посмотрел на друга, который затаскивал велик в укромное место. Возможно, хотел еще раз попытаться отговорить его, но, увидев выражение его лица, только спросил: «Ты готов?»       Как и всегда, когда Минхёк отрывал вторую ногу от земли, я не сомневался, что сейчас мы грохнемся, расплескав содержимое своих бестолковых голов. Велосипед отчаянно мотало из стороны в сторону. Амплитуда пьяных покачиваний усиливалась. Я закрыл глаза в ожидании неизбежного.       Велосипед набрал скорость и перестал качаться из стороны в сторону. Я ослабил мертвую хватку, которой вцепился в друга, и ухватился за багажник. Глядя на спину Минхёка, удивительно широкую для четырнадцатилетнего мальчишки, наблюдая, как она движется под футболкой «на вырост», как плечи наклоняются то в одну, то в другую сторону в зависимости от того, на какую педаль он нажимал, я вдруг испытал какое-то странное чувство, которое заставило щеки покрыться мурашками и отвести взгляд.       Наконец мы добрались до жуткого темного дома в конце улицы. Дальше дорога кончалась и становилась грунтовой, следовали синие щиты с разными указателями. Раньше, когда железная дорога еще работала и поезда по ней перевозили уголь между заводами, тут располагался грузовой двор. — Прибыли, — Минхёк остановился у высокого поребрика и поставил на него ногу.       Я соскользнул с багажника, испытывая смесь облегчения и сожаления. — Хорошо…       Мы двинулись по тропинке из потрескавшегося асфальта, начавшего зарастать сорняками. Раз или два на грузовом дворе попытался завестись дизель. Значит люди там все же были. — Страшно? — Минхёк стукнул меня по плечу. — Да. А тебе? — Даже не знаю. Тут вроде не происходило ничего страшного. Я спрашивал у отца, что тут было раньше. Он рассказал мне, что после второй мировой тут жили люди, которые работали на заводах. Ну знаешь, всякие машинисты, стрелочники, грузчики, — он указал пальцем на дома, стоящие на другой стороне улицы. — Вон в тех до сих пор бомжи живут, а в том, куда мы идем, они складывают трупы, потому что нет денег на нормальные похороны. — Это ты сейчас придумал, придурок? — я сощурился и скептически посмотрел на товарища, воткнув руки в бока. — Не смешно вообще. — Да ладно, — как обычно рассмеялся тот в ответ. — Мы же не боимся встретить там наркоманов, которые пытаются поживиться и перекусить подтухшей человеческой плотью. — Знаешь, — я легко пнул друга под зад коленом. — Наркоманы меня не пугают, а вот наступить в дерьмо реально страшно. Там ведь темно.       Асфальтовая дорожка оборвалась, и теперь мы шли по утоптанной тропинке, которую, пусть и без особого желания, захватывала трава.       Жуткий дом изначально был красного цвета, но теперь же краска слезла где-то полностью, а где-то частично, образуя отвратительные проплешины, которые выглядели как язвы. Окна глядели пустыми глазницами, забитыми досками. Кровельных плиток почти не было. Сорняки выше нашего роста бурно росли по обеим сторонам дома.       Мы посмотрели по сторонам улицы, сначала в одну, потом в другую. Дизель снова подал свой голос, а затем замолк. На улице не было ни души. — Ты готов? — спросил Минхёк, но ответа, казалось, не ждал. — Знаешь, я тут подумал, сколько ботинок влезет в мою задницу, если нас снова поймают… — грубо ответил я, понимая, что совсем не готов оказаться по другую сторону экрана любимых фильмов ужасов. — Все будет хорошо. Тут никого нет.       С этих слов обычно начинаются самые невероятные приключения. Через заросшую лужайку, похлестывая друг друга по лицу колючими кустарниками, мы направились к крыльцу.       Слева от него валялась выломанная декоративная решетка, которая служила защитой для подвального окошка. Мы увидели ржавые гвозди, которыми, видимо, кто-то пытался приделать ее обратно, но так и бросил это занятие. С обеих сторон были кусты роз, до сих пор пытавшиеся цвести, но некоторые все же сдавшиеся и почерневшие.       Мы мрачно переглянулись. Прохладный ветерок из подвала уже нес какой-то странный, совсем неприятный запах. — Ты же не хочешь вправду лезть туда? — спросил я. В голосе звучала мольба. — На самом деле, что-то уже не очень, — Минхёк присел на корточки и заглянул в окошко. — Но полезу. Я ведь не трусишка.       Я сложил руки на груди и закатил глаза, но тут же вздрогнул, когда дизель снова затарахтел, чем вызвал волну раскатистого смеха. Я недовольно ткнул приятеля носком ботинка в бок, а затем присел рядом. Сердце ухало как барабан. В подвале я не увидел ничего, кроме прошлогодней листвы, пожелтевших газет и теней. Но теней хватало с избытком. Угрожающе торчали гвозди от решетки, видимо, та вырывалась с остервенением каким-нибудь бродягой, который пытался укрыться в помещении, скажем, от январского снегопада, холодного ноябрьского дождя или летнего ливня. — Мин-и… — начал было я, но тут же замолчал и опустился на четвереньки. — Что? — он смерил меня заинтересованным взглядом и повторил мой жест. — Что такое? — Там, кажется, высоко.       Обычно мне нравился запах прелой листвы, но у этого дома ничего приятного не было. Листья под ладонями и коленями напоминали губку, и толщина у нее была приличая. Внезапно я спросил себя, а что, если из этих листьев сейчас высунется мертвая костлявая рука и схватит меня. Отряхнув ладонь, я открыл окошко, и оно, протяжно проскрипев на ржавых петлях, поднялось вверх. — Если там кто-то есть, то я нассу на него и уйду, — пытался шутить я, чувствуя напряжение. Я всматривался в темноту подвала, пытаясь там что-то разглядеть. — Хотя нет, я лучше нассу на тебя.       Минхёк оттолкнул меня локтем, чтобы тоже посмотреть. В густом сумраке виднелись очертания ящиков и коробок. Пол в подвале был земляной, и от него, как и от листвы, тянуло гнилью и сыростью. Проглядывалась громадина котла или печки, трубы от которой уходили в потолок. Кажется, даже была видна лестница, ведущая из подвала в дом. Минхёк лег на живот, подтянулся ближе к окошку, и прежде чем я смог поверить в то, что он собрался сделать, ноги его исчезли в окне. — Мин-и! — прошипел я. — Бога ради, что ты делаешь? Вылезай, давай.       Минхёк не ответил. Он уже полностью протиснулся в окно. Футболка на пояснице задралась, он едва разминулся с торчащим гвоздем, который мог бы сильно его поцарапать. А секунду спустя я услышал, как тело грохнулось на твердый земляной пол подвала. — Тут никого нет, — голос друга приплыл снизу. — Только действительно высоко. Я тебя поймаю, если боишься.       Я улегся на живот и сунул ноги в окно, пока страх не заставил меня бежать отсюда, в надежде, что не распорю о гвозди ни руки, ни живот.       Кто-то схватил меня за ноги. Я вскрикнул. — Это всего лишь я, — прошептал Минхёк, и мгновение спустя, я уже стоял рядом с ним на полу подвала, одергивая штаны и футболку. — А ты думал кто? — Бомжи и наркоманы, — ответил я с нервным смешком. — Разделимся? — Нет уж! — сердце буквально стучало в голове, и я слышал его удары. — Я от тебя ни на шаг.       Сначала мы направились к хранилищу угля. В таком старом доме, как этот, котел работал на угле, а не на солярке. Никто не удосужился переделать котел, потому что дом так и не нашел нового хозяина.       Минхёк шел впереди, сжимая в руке рогатку, а я вплотную к нему, пытаясь смотреть во все стороны одновременно. Он остановился на мгновение у одной из стенок угольного бункера, а потом с криком выскочил из-за нее. Я зажмурился, приготовившись к самому плохому, но ответом мне была лишь тишина. Я осторожно открыл глаза. — Ничего, кроме угля, — Минхёк нервно рассмеялся.       Я подошел ближе. Действительно, ничего кроме горы старого угля, поднимающейся к самому потолку. Что-то пробежало мимо ног. — Похоже, что тут крысы, — я попытался взглянуть под ноги, но взгляд мой зациклился на углу подвала. Там лежало что-то поинтереснее крыс. Я увидел разодранные кожаные сапоги, вылинявшие джинсы, наконец, кисть руки, около которой было явное копошение. — Черт! Больше я тебя не послушаю! Пошли отсюда! Там труп!       Сам закричал и сам же встал как вкопанный, обратив внимание на подвальное окно, в которое мы только что просочились. Оно слишком высоко, чтобы до туда достать рукой. — Забирайся на уголь, открой окошко, затем подашь мне руку, — скомандовал Минхёк, а сам, держа рогатку на вытянутой руке, направился в угол, где лежало тело. — Ты прав, он даже воняет уже. Вон и крысы его растащили. — Заткнись! — Пошел! — крикнул Минхёк, когда подошел обратно и толкнул меня в спину. Я распластался на угле. Острые края ткнулись в ладони и тело. Сверху уголь посыпался мне на руки.       Почему-то мертвое тело напугало меня даже больше, чем живой наркоман. Едва соображая, что делаю, я карабкался на кучу угля, соскальзывал, снова поднимался. Окно наверху захлопнулось и почернело от угольной пыли. Света в подвале стало еще меньше. Чтобы открыть окошко, нужно было отодвинуть хлипкую задвижку, но руки предательски не дотягивались каких-то несчастных сантиметров двадцать. Я безуспешно пытался уцепиться за оконную коробку. Футболка задралась до самых ключиц, я скользил вниз. И в доказательство тому я закричал вновь. Куча осыпалась, став еще меньше. Последний шанс открыть окно исчез. — Вот черт! Прости, я упал, — я попытался отряхнуть тело и одежду, руками, такими же черными, что смысла не было совсем. — Как же теперь быть? — Сможешь меня поднять? — он хлопнул меня по измазанному плечу. — Я сяду тебе на плечи.       Я присел, дав возможность приятелю залезть на закорки. Ноги тряслись, когда я поднимался, руки скользили по шершавой стене в попытке держать равновесие. — Встань на носочки, я не достаю, — Минхёк кряхтел и даже потянул мышцу в подмышке, пытаясь достать до замочка. Не смог, слишком высоко. — Старайся, Вон-а. — Мин-и, я прошу прощения конечно, но чем ты об мой затылок трешься? — пальцы на ногах сводило от веса, но я старался стать выше, хотя уже и хотел скинуть приятеля. — Это очень интересный вопрос, но давай я тебе отвечу на него чуть позже. Например, когда мы выберемся. — Ты идиот… — несмотря на то, что Минхёк все еще пытался тянуть руку, я стал приседать. — Пошел ты, знаешь куда… Давай теперь ты меня подними.       В этом был смысл. Минхёк согласился, ведь он был крепче меня. Он посадил меня на плечи и быстро поднялся, да так, что мне пришлось вцепиться в его волосы, слабо понимая, что это не спасет меня от падения. Пришла моя очередь тянуться до щеколды. — Прекрати щупать мою задницу, — сквозь зубы шипел я и даже один раз стукнул приятеля по руке. — Да я не щупаю, а держу тебя… — поспешил оправдаться Минхёк и переставил ладони на колени. — Вот и держи. — Вот и держу…       Я таки смог дотянуться до замочка, но от волнения не сразу сообразил, что тяну его не в ту сторону. Потом надавил как надо, и задвижка с ржавым скрежетом поддалась, вышла из паза. На руки, словно молотый перец, посыпалась угольная пыль. Окно откинулось наружу, повернувшись на петле. Снова посыпалась пыль, теперь уже на лицо. Я подтянулся на руках и угрем выскользнул наружу, вдохнув сладкий, свежий уличный воздух, ощутил, как прелые листья трутся о лицо. Я развернулся на руках и коленях, увидел овал грязного лица в прямоугольнике подвального окна, через которое каждый октябрь загружали уголь, необходимый для отопления дома в зимнюю пору.       Минхёк полз по куче, пытаясь стать выше, чтобы зацепиться за руку, протянутую из окна, и на удивление, это получилось с первого раза. Я со всей силы потянул приятеля на себя, и тот, вылетев из окна на траву, сразу же скорчился от боли. На ржавом гвозде висела капля крови. Теперь при свете пасмурного дня стало заметно, насколько черной стала одежда, да и все остальное тоже. Лица выглядели смешно, виднелись только белки глаз. Мы рассмеялись, показав друг на друга пальцем. — Тебе очень больно? — я заметил порванную штанину и царапину около пятнадцати сантиметров. Видел по лицу, сквозь слезы смеха, которые оставляли чистые дорожки на чумазом лице, что больно, но все же спросил. — Да ерунда, — Минхёк не любил показывать своих слабостей, потому просто отмахнулся и встал на ноги.       Мы быстро добирались до дома, решив успеть до дождя, и я почти всю дорогу пытался успокоить своего лучшего друга, который любил из всего устраивать драму. — Обещай больше так не грустить. Меня немного бесит, что ты расстраиваешься по пустякам. Ну подумаешь, потерял ты свои часы с суперменом, так то же не повод расстраиваться, — я стоял на крыльце, ногой держал дверь открытой, а плечом подпирал косяк. — Я постараюсь. Действительно жалко их, — надул нижнюю губу Минхёк, а правой ногой чертил на дощатом полу полукруг. — Нуна ведь подарила на день рождения. — Давай я тебе свои подарю? У меня, правда, электронные. — Нет, не надо, — горько вздохнул он. — Ну ладно, до завтра. Может, вернемся туда и еще попробуем поискать? — Возможно, — я уже развернулся, готовый зайти в дом, но решил еще раз окрикнуть приятеля. — Мин-и! — Ай? — почти вздрогнул он и развернулся на пятках. — Ты, это… — я заметно засмущался, а кончики моих ушей порозовели. — Если тебе будет грустно, то зови меня. Я даже если не рассмешу, то просто посижу рядом.       Минхёк искренне улыбнулся и сунул руки в карманы шорт с дырочкой на бедре, прямо по шву, из которой виднелось белье. — Хорошо, — только и ответил он, густо покраснев. — И еще кое-что, — продолжил я, стыдливо уставившись на свои потертые, лопнувшие на пальце кеды. — Если ты позовешь меня, а я не приду, то приходи сам. Потому что в этот момент, вероятно, мне самому нужна помощь.       Минхёк раскинул руки и, подбежав ко мне, крепко обнял, да так, что ноги мои оторвались от земли. — Ты настоящий друг, Вон-а, я обязательно это запомню, — воткнувшись в плечо бубнил он. — Звучит как девиз для лучших друзей! А знаешь, что? — он сунул руку в карман и достал оттуда камень, который нашел на грузовом дворе во время нашей сегодняшней вылазки. Он так полюбился нам обоим, что мы своим ломаным детским почерком, взяв гвоздь, выцарапали на нем свои имена. — Оставь его у себя. Пускай он будет как символ нашей дружбы, такой же крепкий. И только когда он разобьется или потеряется, мы с тобой перестанем дружить. — Хах, — улыбнулся я, взяв в руку камень. — Ты его забрал? — Ага… — Ну тогда сохраню обязательно…

♫♫♫

— И ты представляешь, Гюн-а, где-то в коробках он до сих пор у меня лежит.       Чангюн в каком-то эйфорическом восхищении смотрел на меня пустыми глазами и стискивал мою руку обеими ладонями. Он нашарил на столе стакан с коктейлем, по ошибке взял мой и допил его. Меня это лишний раз только умилило. Нам нужно было бежать в офис, потому что время, отведенное мне на отгул, совсем скоро заканчивалось.       Мы довольно быстро расплатились и поехали в офис на такси. Чангюн сидел возле меня, снова прижимаясь ко мне плечом, и я чувствовал, как его начинает немного знобить. Он теребил край расстёгнутой ветровки, закусывал нижнюю губу и постоянно царапал ногтями по своим коленям. Не долго думая, я перехватил его миниатюрную ручонку и сжал её в своей. Огладил большим пальцем тыльную сторону его ладони и, поддавшись какому-то порыву, поднёс её к своим губам. Чангюн повернулся ко мне, приоткрыв губы в удивлении и гипнотизируя меня невидящим взглядом. Я же так и сидел прямо, не глядя на него, просто прижал его ближе к себе за талию, а он уткнулся лбом в моё плечо. Так, без лишних слов, я показал ему, что буду рядом.       Все мои волнения были отброшены в сторону, когда я познакомил Чангюна с Минхёком. Последний тепло принял моего — друга? — они обменялись приветствиями, и к моему облегчению, Мин-хён действительно понравился Чангюну. Больше всего на свете я боялся не увидеть улыбку Чангюна, но теперь я перестал волноваться.       Минхёк разрешил Чангюну сидеть вместе с нами в офисе, и парнишка действительно сидел недалеко от меня. Он словно слился с толпой, погрузился в какие-то книги, которые прихватил с собой из дома, и в какой-то момент я, уйдя с головой в очередной проект, подзабыл, что он находился рядом со мной. Чангюн не отвлекал меня и за весь день не проронил ни слова, не задал мне ни единого вопроса. Наверное, за весь остаток дня он даже не поднял головы от своих книг.       Минхёк сжал пальцами виски, снял очки и закрыл глаза. Стрелки на часах показывали девятый час, а за окном уже давно стемнело. Из-за надвигающегося дедлайна мы часто задерживались в офисе в последнее время. Я взволнованно покосился на Чангюна, перелистывающего очередную страницу. Парнишка словно жил в каком-то своём мире, игнорируя все посторонние шумы вокруг, и я даже позавидовал этой его способности.       Я решил принести каждому из нас по стакану ароматного кофе из кафетерия на нижнем этаже. Всё-таки нам требовалась энергия, чтобы закончить этот чёртов проект, особенно Минхёку. Я нехотя поднялся со своего места и пошёл на выход из стеклянного помещения. В усталую чугунную голову так и лезли мысли о том, не разочаровал ли я Чангюна таким скучным днём, не забыла ли госпожа Ким — моя соседка на этаже — покормить Кью, когда я оставил ей ключи. Мысленно я уже готовился чуть ли не провести в офисе ночь — бросать Мин-хёна я просто не имел права. — Да этот заказчик сошёл с ума! — автоматические двери распахнулись, и я почти налетел на заходящего к нам Хосока. Он часто спускался к нам, особенно сейчас во время интенсивной работы, активно жестикулировал руками и почти выл от досады. — Он хоть понимает, что мы согласовывали совершенно другой объем работы на наш срок? — возмущённо продолжал Хосок. — Вон-а, и ты здесь! — уже более радостно добавил он, будто оживая. — А где же мне ещё быть, — буркнул я, стискивая зубы и мысленно готовясь к самому худшему. — Минхёк-ши, разве мы не можем перенести сроки? — ныл Хосок. О походе в кофейню я благополучно забыл — лишь бы этот прилипала за мной не увязывался. А ещё на душе неприятно скребли кошки, будто от предчувствия чего-то нехорошего. — Ты же знаешь, что не могу, — устало вздохнул Минхёк. — Мы уже меняли сроки, и если сделаем это ещё раз, наша фирма потеряет клиента, и мы останемся без гонорара, — на последнем слове Хосок скривился. — По-моему, он обыкновенный мошенник, выдающий себя за важную шишку, — пробурчал Хосок, скрещивая руки на груди и опираясь поясницей о мой рабочий стол. — Ох, Вон-а, ты выглядишь таким уставшим! Хочешь, я принесу тебе чего-нибудь? Давай подвезу тебя до дома сегодня? — голос Хосока тут же сменился на сладковато-приторный. Меня резко замутило. — Всё в порядке, ничего не нужно, — быстро выпалил я, настойчиво глядя в монитор и изо всех сил имитируя самую бурную деятельность. — У меня много работы на сегодня, и я не знаю, когда освобожусь. — Вон-а-а! Ты совсем не щадишь себя, — Хосок обошёл стол и встал возле меня, глядя то в монитор, то на меня. От его присутствия в кабинете стало нечем дышать. — Со мной всё хорошо, — как можно равнодушнее старался отвечать я.       Всё-таки я был рад тому, что Минхёк находился сейчас в офисе — по крайней мере, я был уверен, что меня никто не тронет. Стараясь максимально игнорировать Хосока, я попытался выхватить взглядом Чангюна, осторожно покосившись в сторону. Но мой настырный ухажёр оказался более внимательным, чем мне бы того хотелось. — Ого! Я тебя не заметил, — меня передёрнуло, потому что Хосок обращался уже к Чангюну. — Кто ты такой, и почему ты подслушиваешь?       Тон Хосока начинал меня откровенно бесить, и я тут же вскочил с места. Как я заметил позднее, Минхёк тоже поднялся. — Это Чангюн, друг Хёнвона, — спокойно проговорил Минхёк, а я мысленно благодарил его за малейшее вмешательство. — Друг, говоришь? — Хосок хитро прищурился и сделал несколько шагов к небольшому диванчику, на котором сидел парнишка с раскрытой книгой на коленях. — Эй, малец, а ты, что же, сам разговаривать не умеешь?       Я понял, что закипаю. Сорвавшись с места, я хотел было метнуться к Хосоку, но Минхёк сделал останавливающий жест и одарил меня спокойным взглядом, будто говоря, что всё хорошо. Минхёк знал, что в порыве эмоций я мог наболтать лишнего и случайно даже сказать то, что посторонним знать не следовало. — Умею, — раздался тихий бархатистый голос, а по моему телу пробежали мурашки. Я не слышал его голос целую половину дня. — Я не понимаю, что вы от меня хотите.       Мне показалось, что у Хосока пошёл пар из ушей. Его пухлые губы искривились в довольно красивом оскале, но выглядел он слишком злобно. — Как ты вообще разговариваешь со старшими?! И почему не смотришь в глаза, когда с тобой разговаривают?! — и тут Чангюн поднял невидящие стеклянные глаза. Хосок на мгновение застыл и даже отпрянул, будто увидел приведение. — Потому что я не могу вас видеть, — твёрдо произнёс Чангюн, уже полностью повернувшись к Хосоку и поднимаясь с диванчика.       Они вместе выглядели опасно, а разница в комплекции меня не на шутку ужаснула. — Не видишь, говоришь? — медленно произнёс Хосок, всё ещё внимательно разглядывая худого парнишку. — А ты знаешь, что одежду люди вообще-то стирают? — Хосок окинул Чангюна уже другим взглядом, полным презрения и неприязни, всё же уверенный, что его взгляд прочтут.       Чангюн стоял ровно, не шевелясь. — Ну и много кого твои дешёвые линзы провели, щенок? Это косплей на кого? На Тоф? — выплюнул Хосок. Я видел, как глаза Чангюна раскрылись в растерянности. — Тебе не хватает того, что ты выпрашиваешь в переходе? И ты решил сесть на шею нашего Вонни? Отвечай, когда с тобой разговаривают!       Во мне что-то закипало, а в тот момент просто взорвалось. Хосок подался вперёд, схватил Чангюна за плечи и практически швырнул его на пол. Я видел, как Чангюн упал набок, как больно ударился плечом, видел, как его лицо исказила гримаса боли. Не помню, что двигало мной тогда, наверное, просто исступленная ярость, но я бросился к Хосоку, буквально запрыгнул на него и завалил на пол. Обрывками помню лишь то, как сидел на его бёдрах и наносил удар за ударом по его лицу, пока меня в ужасе не оттащил Минхёк. — Вон-а, что ты творишь, чёрт возьми! — Минхёк оттолкнул меня в сторону, его взгляд метал молнии. Сказать, что он был в шоке, значит — не сказать ничего.       Я стоял в стороне и тяжело дышал, игнорировал кровоточащие костяшки пальцев. Ярость оглушила меня настолько, что мне показалось, что я нахожусь в какой-то вате, и до меня едва ли доносится какой-либо звук. — Хён… Хён-а… — от тихого шёпота я вздрогнул и очнулся. Чангюн сидел на полу, дрожа всем телом. Шарил ладонями, словно пытался что-то найти. — Хён-а… где ты?       Я пулей бросился к нему, падая на колени перед ним и стараясь как можно осторожнее касаться его. — Я здесь, маленький, я рядом, — шептал я, робко касаясь заплаканного лица, готовый сам заплакать в любой момент. — Всё хорошо, Гюн-а, ты в безопасности.       Мои руки обхватили его тонкую талию, легли на спину, и я принялся медленно оглаживать его всего. Чангюн жадно схватился за мои плечи, пряча лицо на моей шее, всё ещё продолжая дрожать. Я пытался утешить его, пытался шептать ему успокаивающие слова, только бы его так не трясло. Мои губы осторожно касались его взмокшего виска. Я как будто пытался укрыть его от всего мира своими руками, сделать всё, чтобы этот мальчишка перестал бояться. — Ну я теперь понял, с кем ты развлекаешься ночами, — услышал я насмешливый голос Хосока. — Скажи, а лучше никого не нашлось? Может быть того, от кого не пахнет нафталином и секонд-хендом…       Скрежет металлических ножек по плитке пробрал меня до мозга костей. Послышался удар, и я машинально прикрыл глаза. Открыл уже тогда, когда услышал громкое: «заткнитесь оба». Минхёк сидел на стуле между нами, спиной ко мне. Мы с Хосоком не видели друг друга, но я слышал, как он тяжело дышал даже сквозь всхлипы над собственным ухом. — Кто первый хочет вылететь с рабочего места? — деловито продолжил названный начальник, а я вновь позавидовал его спокойствию. — Мин-хён, — подал я голос, но друг ко мне так и не повернулся. — Можно пойти домой? Я готов работать ночью и без выходных… с кем угодно… Я хочу сейчас пойти домой. — Я тоже готов с ним работать, — услышал я в ответ и даже удивился. — Если он будет руки мыть от этой заразы…       Я чувствовал себя ужасно, потому что никак не мог контролировать ситуацию и остановить это. Чангюн был слепым, но не глухим. Я приложил ладони к его ушам, воткнулся лбом в его лоб и чисто случайно дотронулся губами до кончика его носа. — Все будет хорошо, слышишь? — шептал я ему, а он кивал и горячо дышал мне в лицо. — Вон-а, — я резко обернулся на голос друга, и Чангюн обернулся вместе со мной, получилось так, что мы неловко мазнули по губам друг друга и оба испугались. — Мы все сегодня очень устали, у меня уже дергается глаз, в том числе от вас двоих. Все драмы решаются за стенами этого здания. Я бы на вашем месте извинился друг перед другом и продолжил работать так, будто ничего не было. — Но… — пытался я возмутиться, но мне только покачали головой. — Я такой же человек, и я все понимаю, вы тоже не малые дети. Вы оба поступили ужасно, а пострадал самый невинный участник этой истории.       Я кивнул сам себе, встал и помог Чангюну подняться. Он все еще не решался выпустить мою руку из своих и старался следовать за мной след в след. — Мы поговорим завтра, — вежливо кивнул я, изо всех сил стараясь не показать своего раздражения. — Я могу идти? — Доброй ночи.       Мне не нужно было повторять. Минхёк редко бывал таким, но я верил, что наши склоки ему уже поперек горла. Он отходчив, а самое главное — очень понятлив.       После позднего ужина я мыл посуду, а сам украдкой выключил звук у телевизора и подслушивал, о чем Чангюн разговаривал с Кью. Тот ему даже отвечал своим отвратительным скулением. Я почти ничего из-за него не слышал и уже хотел зайти к ним в гостиную, как услышал открывшуюся на балконе дверь. Сначала меня даже прошибло холодным потом, но потом я взял себя в руки и вспомнил, что Чангюну нравилось там сидеть в дождь. В такие моменты я желал, чтобы дожди в городе не заканчивались.       Я подошел сзади, тихонько кашлянул и положил Чангюну на плечи небольшое покрывало, чтобы ему не было холодно. — Испортил я тебе весь день? — начал я осторожно и присел на небольшой диванчик, подвинув бедром надоедливого пса. Тот обиженно заскулил и пересел на пол между ног Чангюна. — Сердишься на меня?       Парнишка покачал головой, поправил безразмерный халат и смотрел куда-то вдаль абсолютно пустым взглядом. — Твой друг и правда хороший, — заключил он с улыбкой, на что я застенчиво почесал затылок. — Да, наверное. — Посидишь со мной?       Я кивнул, подвинулся ближе и едва коснулся пальцами ткани халата. — Можно я посмотрю твоё плечо? Очень больно? — Ерунда, — услышал я словно из детства голос, похожий на голос Минхёка. Это заставило меня улыбнуться, но я все равно чуть приспустил халат с плеча, чтобы взглянуть. — Я же сказал, что это не в первый раз. Я уже привык…       К моему удивлению на бронзовой коже не проступило даже бледного пятна синяка. На Чангюне все быстро заживало, как на кошке. — Ты хочешь сказать, люди просто не верят, что ты не видишь? — произнес я и сам себе не поверил, но Чангюн быстро кивнул, подтверждая сказанное. — И думают, что я веду себя невежливо. — Это так дико… — Хорошо, что ты понял, потому что, если бы я сказал тебе это, ты бы все равно не поверил.       В полумраке, при свете, который едва проникал из гостиной, я разглядывал точеный профиль Чангюна, смотрел, как блестели его глаза, словно он собирался заплакать. Но его чуть-чуть тронутые улыбкой аккуратные губы говорили об обратном. — Ты меня так назвал… — произнес он совсем тихо и улыбнулся шире.       Я в недоумении застыл, но продолжал наблюдать за тем, как двигаются его губы. Однако Чангюн молчал. — Как назвал? — Маленький, — и тут мне показалось, что его острые скулы и кончики ушей окрасились в пунцовый цвет. — Хён, ты так на меня смотришь, что я немного смущаюсь. — Это правда…       Меня вовсе не удивили эти его слова, и отрицать я их не стал. Мне не раз говорили, что мой тяжелый взгляд чувствуется физически.       Кью улегся нам на ноги, и я сделал вид, что пытаюсь его согнать, а сам подвинулся совсем вплотную. Поправил Чангюну легкие завитки его длинных волос за уши, скользнул пальцами по впалым щекам, а затем тронул ими уголки губ. Я видел, как тяжело и часто вздымается его грудь под белой тканью махрового халата, как соблазнительно приоткрыты губы, как дрожат густые ресницы на закрытых веках.       У меня внутри все перевернулось, закружилась голова и совсем остановилось дыхание. Ладошки Чангюна — маленькие и теплые — легли мне на шею, скользнули выше и спутались с волосами. — Да, хён, — произнес он шепотом, подаваясь мне навстречу.       Чангюн прижался ко мне всем телом, а я опустил руки ему на талию, немного сжимая. Только сейчас я ощутил, как приятно чувствовать его, и как удобно его талия помещается в моих ладонях. А ещё каждый раз, когда я его касался, я чувствовал, как по телу разливается тепло, даже если его пальцы были немного прохладными.       Наш поцелуй был приглушён звуками летнего дождя. Губы Чангюна ощущались такими бархатистыми, а кожа до безумия нежной и мягкой. Он отвечал мне в поцелуй, аккуратно придерживая мой затылок в своей очаровательной манере, а я тянул его ближе к себе, постепенно забываясь. Прикосновение к его губам напоминало прикосновение к едва распустившимся розовым лепесткам. Я же боролся с двумя противоречивыми чувствами внутри: сделать поцелуй как можно глубже и не сделать Чангюну больно.       Когда Чангюн немного отстранился от меня, хватая летний воздух раскрытыми влажными губами, я, будто от нестерпимой жажды, прильнул к ним снова. Мои руки неосознанно сжимали халат на его спине, и тот просто соскользнул с угловатых плеч. Я почувствовал, насколько горячая у него кожа. Мои руки так же жадно коснулись обнажённого участка его спины, а Чангюн неосознанно выдохнул мне в губы. — Хён… — шёпотом позвал он меня, будто боясь, что кто-то может его услышать. Я снова прислонился лбом к его лбу и глядел на него из-под полуопущенных ресниц. — Мы можем быть вместе? — Мы вместе, — прошептал я в ответ, снова улавливая его светлую улыбку своими губами. — Я смотрю, тебе нравится целоваться.       Он застенчиво кивнул, прижался ко мне губами, немного промахнулся и ткнулся ими в подбородок. Я старался даже не дышать, когда кончик его языка коснулся моей нижней губы. — Не бойся, хён, — и голос его стал совсем низким. — Мы уже сделали все, что было нельзя.       И вот тут я не мог с ним поспорить. Я поцеловал его снова и поразился тому, с какой легкостью он впустил меня в свой рот. Щеки Чангюна стали мокрыми, они горели, а маленькие ладони сильнее сжимали мои волосы. Он простонал в поцелуй, разорвал его и прижался ко мне так, что мне оставалось только поразиться его силе. — Хочешь остановиться? — переспросил я на всякий случай и обратил внимание на то, что раздел Чангюна до пояса. — У меня сейчас сердце от страха остановится, — произнес он и сам себе усмехнулся.       Наверное, я тоже не был готов к дальнейшему развитию событий, а потому согласился молча, просто крепко обнял его, прикрыв своими руками его плечи. — Можно тогда я отнесу тебя в кровать? — Пожалуйста…