Элемент Водоворота

Кабуто вздохнул и проследил взглядом несколько стёкших по стеклу капель. За окном уже начало смеркаться, а дождь всё лил, существенно снижая вероятность того, что Саске появится на ферме сегодня вечером. Итачи, вероятно, нервничал именно по этому поводу: тонкие губы были сомкнуты в упрямую линию, пальцы – накрепко сцеплены в замок, спина – вытянута струной. Или, может быть, он всё ещё был под впечатлением от прозрения? Или работа над списком вновь пробудила неприятные воспоминания, как это бывало все три раза, что они собирались в этой комнате и совместными усилиями пытались вычислить Тоби. Обычно Саюри вслух зачитывала в алфавитном порядке имена, возле которых не стояло пометок о том, когда и в какой части фамильного склепа Учиха были похоронены их обладатели. Наиболее частым ответом Итачи было единственное слово: «Убит». Его голос был при этом был ровным, а лицо – спокойным, однако у Кабуто почему-то не оставалось сомнений, кем убит. Те редкие случаи, когда Итачи этого слова не произносил, как правило, означали не менее чем сорокаминутное обсуждение даты рождения и описания внешности, сопоставление известных Итачи фактов биографии и поступков Тоби, после чего делался вывод, мог ли тот или иной Учиха претендовать на почётной звание серого кардинала Акацки. В итоге они получили список из восьми человек, который и было решено отправить в Коноху, предварительно обсудив ещё раз. Может быть, поэтому Итачи был сейчас так задумчив? В общем-то, Кабуто уже давно отчаялся понять, с чем могли быть связаны внезапные беспокойства Учихи, поэтому терпеливо ждал, когда вернётся Саюри, которая отправилась отнести тёплый плед и горячий чай читавшей на террасе в кресле-качалке Амае. Саюри появилась через мгновение. - Там льёт как из ведра. Саске придёт насквозь мокрым, – констатировала она, бросив взгляд в окно. – Нужно, наверное, разжечь огонь в камине. - Вероятно, – согласился Кабуто, заметив, как чуть дрогнули уголки губ Итачи. – Займусь этим, как только закончим со списком. - Мне, в общем-то, осталось только переписать всё аккуратно и передать Какаши, – улыбнулась Саюри, с сомнением глядя на ворох исписанных их с Кабуто разнокалиберным почерком и в нескольких местах перечёркнутых листков. - Можно ограничиться тремя вариантами. Остальных мы не вычеркнули только с большой натяжкой, – проговорил Итачи, чуть повернув голову на шорох бумаги. - Ну почему же… – задумчиво протянул Кабуто, пробежав глазами записи. – Хотя, наверное, семидесятивосьмилетний Кагами-сан – это и правда перебор. - Строго говоря, кандидатура только одна. – Итачи безошибочно повернул голову к замершей с кисточкой в руках Саюри. – Те двое вряд ли могут быть Тоби. - Но Какаши… – замялась та, – он совершенно точно видел… - У меня нет объяснения. Я не знаю, как это могло произойти, – Учиха нахмурился, – но смерть остальных двоих кажется мне куда более вероятной. - В любом случае, Какаши-сану вряд ли понравится подобный расклад, – Кабуто вопросительно посмотрел на Саюри, та лишь пожала плечами и продолжила писать. Дверь скрипнула, и на пороге появилась Амая, а за ней – промокший до нитки Саске. *** Повязку снова аккуратно сняли, открывая обзор, и Итачи сначала чуть плотнее сомкнул веки, затем одним резким движением распахнул глаза. В комнате был полумрак, из источников освещения – только разожжённый Кабуто жестяной камин у стены, недалеко от кресла, в котором сидел сам Итачи. Саске не нужно было искать глазами – он сидел на корточках прямо у кресла и внимательно, испытующе смотрел ему в лицо. Всклокоченные, ещё немного влажные после дождя волосы, красивое лицо с точёными чертами, нервно вцепившиеся в коленки пальцы рук. Итачи узнавал и не узнавал. Если быть до конца честным, то по-настоящему чётко он видел Саске в последний раз больше десяти лет назад. И он помнил отото впечатлительным мальчишкой, который носился за ним хвостом, заразительно смеялся и забавно дул щёки, когда на него не обращали достаточно внимания. Во время их следующей встречи Итачи уже начал терять зрение, и лицо брата словно плыло в сероватой пелене, не дававшей ни заглянуть в глаза, ни рассмотреть изгиб тонких губ. Однако тогда Итачи хотя бы удалось прочитать выражение лица, полного ненависти, ярости и злости. И это настолько испугало его тогда, что во время их последней схватки он даже благодарил всех богов, что уже видел настолько плохо, что едва различал очертания фигуры брата. И вот теперь он смотрел Саске прямо в лицо. И видел всё чётко. Как слегка дёрнулись тонкие брови, как между ними образовалась небольшая морщинка, придавшая лицу сосредоточенное выражение. Как чуть приподнялся острый подбородок, невольно вызвав у Итачи воспоминание об отцовской мимике. Как недоверчиво прищурились большие чёрные глаза. Мамины. Итачи моргнул. Он понимал, что это Саске, и что-то внутри предательски дёрнулось, подтверждая импульсы зрительных нервов, передававшие информацию в мозг. Он видел перед собой не восторженного мальчишку и не обозлённого на весь мир подростка. Молодого мужчину. Сильного, умного, многое пережившего. Взрослого. Взрослого Саске. Концепция не укладывалась в голове, поэтому Итачи прищурился и чуть дёрнул головой. - Итачи-сан? – донёсся из-за спины голос Саюри. - Что-то не в порядке со зрением? – уточнил Кабуто, положив руку ему на плечо. - Нии-сан? – с нажимом проговорил Саске, ещё сильнее нахмурившись. - Ты вырос, отото, – констатировал Итачи, слегка улыбнувшись и безошибочно ткнув Саске двумя пальцами в лоб. Саске хмыкнул, зажмурив глаза. - А ты чего ждал? – отозвался он через мгновение, растянув губы в улыбке, и Итачи заметил в его глазах знакомый блеск. Саске всегда выглядел именно так, когда говорил, что непременно превзойдёт старшего брата. - Но не повзрослел, – добавил Итачи, с удовольствием наблюдая, как лицо брата приобретает едва заметное возмущённое выражение. *** Длинные пальцы Итачи аккуратно исследовали рукоятку старинного меча: золотая филигрань, похожая на змеиную кожу, слегка потёртая и тронутая временем, обрамляла инкрустацию в форме небольшого томоэ из зелёной яшмы с диковинным, пёстрым рисунком. Безупречно острое лезвие слегка поблёскивало в его руках, отражая пламя камина. - Что скажешь, нии-сан? – голос младшего брата вывел его из глубокого раздумья. - Это, безусловно, Меч Кусанаги. Орочимару знал толк в подобных вещах, он не мог ошибиться. – Итачи осторожно положил клинок на низкий столик и, поднявшись с колен, сел в кресло. - Ну, меч и меч, что в нём такого? Он слишком тяжёлый для боя, и рукоятка неудобная. Моя катана гораздо лучше, кроме того, я к ней привык, – пожал плечами Саске, усаживаясь ближе к огню и запрокинув голову на подлокотник кресла, в котором сидел брат. - Тебе не понять, – фыркнул Кабуто, тут же получив в ответ презрительный взгляд младшего Учихи. – Это древний артефакт, он не предназначен для простого механического использования. - Кабуто прав, – произнёс Итачи, потирая пальцами глаза: он не мог долго фокусировать зрение на мелких предметах, появлялось неприятное жжение, ощущение сухости. – Если верить легенде, Меч Кусанаги – один из даров, оставленных богами древнего мира. - Легенде? – Саюри мгновенно материализовалась в гостиной с подносом с пятью чашками горячего чая, распространявшего по комнате терпкий аромат лечебных трав. – Обожаю легенды. А ты, Амая-чан? – Она обернулась к следовавшей за ней, крепко сжимая в руках вазочку со сладостями, девочке. - Мне было бы очень интересно послушать, если Итачи-сана это не затруднит, – негромко проговорила та. - Думаю, нам всем было бы интересно, - подхватил Кабуто, приняв из рук Саюри поднос и пристроив его на столике. - Ну, расскажете? – Зелёные глаза Саюри, сверкнув любопытным блеском, остановились на бледном лице старшего Учихи. – Сейчас такая погода, самое время, не находите? Девушка подошла к окну и стала всматриваться в темноту дождливой ночи, едва различая взглядом силуэты оголённых деревьев и мокрых кустов. Пронизывающий ноябрьский ветер неистово колотил в деревянные ставни, стёкла позвякивали, предательски пропуская в комнату холодные порывы и ледяные капли. Свинцовые тучи прошила, словно иглой, яркая молния, и через несколько секунд раскатисто грянул гром, заставив её вздрогнуть и инстинктивно отойти на полшага от окна. Подрагивавшее пламя камина погружало всю комнату в мягкие красно-оранжевые тона, заставляло тени от предметов на потолке и стенах слегка колыхаться и распространяло по комнате приятное, какое-то домашнее и уютное тепло, так контрастировавшее с бурей за окном. Саюри уселась на полу на небольшой подушке, сложила ноги по-турецки, сжала пальцами горячую кружку с чаем и выжидающе вонзилась взглядом в лицо Итачи. Амая пристроилась на низком диванчике, подтянув под себя ноги и выжидающе распахнув глаза. Аккуратно поправив потрескивавшие в камине поленья, Кабуто занял своё любимое место за небольшим письменным столом и тоже приготовился слушать, заодно заканчивая смету за прошедший месяц, а Саске наконец поднял голову с подлокотника, тоже взял в руки кружку и снова уселся к камину, прислонившись спиной к прогретой стене, подставляя огню замерзшее во время долгой дороги под ледяным дождем тело. - Это легенда о древних богах Аматерасу, Цукиёми и Сусаноо, – начал Итачи, откинувшись на спинку кресла, и его спокойный голос как нельзя больше подходил витавшей в комнате атмосфере. - Отличные имена для богов, мне уже нравится, – хмыкнул Саске, вспоминая названия техник брата. – Что-то они мне напоминают, никак не пойму… - Он притворно задумался, устремив взгляд к потолку. - Не интересно – не мешай, – Саюри легонько толкнула младшего Учиху кулачком в плечо и, обменявшись взглядами с Амаей, снова устремила любопытный взор на рассказчика. - Я узнал её очень давно, – продолжил Итачи, слегка нахмурившись, припоминая подробности произошедшего много лет назад. – Мне было десять, когда Шисуи однажды проговорился о заброшенном храме, находившемся недалеко от Долины Свершения… Высокая трава приятно щекотала локти и плечи мальчика, пробиравшегося сквозь заросли к своей цели, которая уже виднелась вдалеке. Полуразрушенное здание, величественно возвышавшееся над бескрайними полями, будто правитель на троне, было когда-то важнейшим святилищем древних богов. Итачи шёл сюда пять часов, а до этого всю ночь штудировал карту, пытаясь отыскать место, о котором Шисуи обмолвился тем вечером, и прокладывая маршрут таким образом, чтобы уйти из дома утром и вернуться к ужину. Тогда отец не заподозрил бы, что он не тренировался кидать шурикены, а снова провел целый день, изучая старые легенды. Фугаку никогда не поощрял это увлечение старшего сына. «Ещё только не хватало, чтобы будущий глава клана Учиха, сильнейшего клана в Конохе, мой старший сын и наследник вырос книжным червём!» – всегда говорил он, находя под подушкой Итачи очередную книгу. А потом учил его новой технике, давая на отработку так мало времени, чтобы на чтение не оставалось ни минуты. Мальчик довольно улыбнулся, ловко взобравшись на источенный дождём белый камень, по всей видимости, служивший когда-то опорой мощной оградной стены. Вдохнув полной грудью густой воздух, казалось, наполненный древностью и старинными преданиями, Итачи вошёл в чудом сохранившееся за столько лет святилище. Время здесь как будто остановилось, перенося непрошеного гостя на несколько сотен лет в прошлое, во времена грозных всемогущих богов, храбрых самураев и ужасающих чудовищ. Усилием воли пытаясь унять дрожь во всём теле от предвкушения мимолётного прикосновения истории, он неспешно оглядывал изнутри свою находку. Стены храма были украшены тусклыми фресками, кое-где совсем стёртыми временем. Решив начать обследование с восточной стены, юный Учиха активировал Шаринган, чтобы иметь возможность видеть тайники, скрытые в стенах и под землёй. Восточная стена, сохранившаяся лучше других, повествовала о могучем самурае, доблестном Сусаноо в пылающем красном доспехе. Мужественный и твёрдый, словно скала, хитрый и коварный, как морская пучина, свободный, будто зимний муссон, старший из богов повелевал на просторах морей и укрощал строптивые ветра. Много врагов победил храбрый Сусаноо, даже сразил своим огненным запечатывающим клинком Тоцука восьмиглавого змея, вынув из его хвоста дивной красоты старинный меч с золотой рукоятью. Центральная северная стена рассказывала о прекрасной женщине в белых одеждах, средней сестре, великой Аматерасу, повелительнице солнца, восседавшей в золотом чертоге на Равнине Высокого Неба. Могущественная и великодушная, она даровала всему живому свет, тепло и благополучие, обучала людей возделывать рис и ткать шёлк, благоволила искусству и творчеству. Прекрасно было и её лицо, осенённое сверкающими солнечными лучами, и гибкий стан, стянутый изысканными шелками, и тонкие пальцы, украшенные яркими каменьями, и лебединая шея, на которой поблёскивало ожерелье из драгоценной яшмы. Западная стена сохранилась плохо, и Итачи смог различить рисунок лишь с помощью Шарингана. По тёмно-синему бархатному небу струилась серебристая река из звёзд, на берегу которой сидел хрупкий и изящный юноша, младший из трёх богов, луноликий Цукиёми, изгнанный навечно повелевать ночным светилом своею старшей сестрой, желавшей единолично властвовать на небосводе. Юноша держал в руках резное бронзовое зеркало, в котором отражался золотой чертог Аматэрасу. Цукиёми смотрел на сестру и ронял горькие слёзы незаслуженной обиды, обращавшиеся новыми звёздами в небесной реке. Открыв глаза, Итачи словно вынырнул из вязкого омута воспоминаний и огляделся. Камин почти догорел, последние нерешительные язычки пламени ласкались к тлеющим углям, погружая комнату в таинственный полумрак. Кабуто, покинув своё рабочее место, удобно расположился в кресле напротив и, чуть прищурив глаза за стёклами круглых очков, в которых теперь отражались последние отблески затухающего пламени, внимательно следил за мерцающими угольками. Амая дремала, лишь вздрагивали тонкие пальчики лежавшей поверх пледа руки. Саюри неподвижно сидела в той же позе, укутанная в непонятно откуда взявшийся тёплый шерстяной плед, глядя прямо в его лицо огромными зелёными глазами, в глубине которых танцевали искры интереса и любопытства. Саске изо всех сил боролся со сном. Ещё с самого детства тихий голос брата и его рассказы о прошлом действовали на него безотказно. Мозг как будто отключался, настраиваясь на волну убаюкивающих звуков, отодвигая на второй план ночные страхи и детские переживания. Сейчас, в полудрёме, зябко поёживаясь от сквозившего по полу ветра, он вдруг снова ощутил себя пятилетним мальчишкой, который не мог заснуть, ворочался в кровати и, слушая завывания ночной бури и тяжёлое поскрипывание деревянных стен их дома, отчаянно противостоявшего непогоде, терпеливо ждал, когда стихнут последние шорохи и голоса в комнате родителей. Только тогда можно было выбраться из-под тёплого одеяла и, осторожно ступая босыми ногами по ледяному полу, на цыпочках прокрасться в коридор и поскрестись в дверь напротив. Прошмыгнуть в комнату и юркнуть в кровать к брату, стуча зубами и грея замёрзшие пальцы, прижавшись к тёплому боку. Итачи никогда не отталкивал, не говорил, что бояться непогоды недостойно будущего шиноби, и в кои-то веки не тыкал его двумя пальцами в лоб, утверждая, что ему некогда. Обнимал, потрепав всклокоченный затылок, и спрашивал: «Снова не можешь уснуть, отото? Что тебе рассказать?» Саске, по большому счету, было всё равно, что слушать, хоть пересказ скучнейшего учебника по правописанию, главное было лежать, уткнувшись в плечо брата, пытаясь подстроиться своим дыханием под его, и слушать его голос. Поэтому он отвечал: «Что-нибудь», – и ещё крепче прижимался к Итачи. А брат неизменно выбирал что-то интересное: рассказ о далёких странах и других деревнях шиноби, историю их клана и его предков или просто старинную сказку про драконов и храбрых самураев. Повинуясь голосу брата, воображение рисовало причудливые картины, вытесняя из сознания страх, усталость и беспокойство, постепенно позволяя сну завладеть им настолько, что нить повествования выскальзывала, оставляя его в вожделенном забытьи. Как будто не было, никогда не существовало расхищения могил, осквернения трупов, вечно подозревавшего его Тоби, следовавшего за ним по пятам Зецу, надоедливой Карин и долгой дороги под проливным дождем. Был только голос Итачи, только мягкий, уже неразборчивый полушёпот, в котором Саске изо всех остатков сил пытался различать обрывки фраз. Потому что сейчас… - Ты уже спишь, отото, – тёплая ладонь Итачи осторожно опустилась на затылок младшего брата, пристроившего взъерошенную голову на его правом колене. – Иди в кровать. - Нет, я слушаю, мне очень интересно, что там на южной стене, – пробормотал в ответ на ожидаемый вопрос Саске, для верности захватив в плен ещё и левую коленку брата. – Я не сплю… Продолжай. Победа! Правильный ответ на вопрос и верно указанное место окончания повествования, как правило, гарантировали ему ещё минимум получасовое удовольствие. Итачи обернулся к южной стене и устроился на полу, рассматривая мелкие изображения, сложившиеся в цепочку событий. Мальчик достал из рюкзака кисть, чернильницу и небольшой свиток и принялся аккуратно перерисовывать фрески, сопровождая их комментариями. Завистлив и честолюбив был бог Сусаноо, и величие Аматерасу, её могущество и единоличное владение небом не могли не пробудить чёрной ревности в горячем, податливом сердце. И отправился неистовый Сусаноо на Равнину Высокого Неба, в золотой чертог сестры, и всюду, куда ни ступала его нога, разыгрывалась буря и содрогалась земля. Узнав о приближении Сусаноо, богиня Аматэрасу рассудила, что не с добром пришёл он к ней, тогда сделала себе богиня мужскую причёску, украсила запястья яшмовыми браслетами, водрузила на спину колчан с тысячей стрел, надела на левую руку кожаный щиток, взяла в руки лук и в таком обличии встретила врага. Но не смогла Аматерасу победить брата, вооружённого острейшим мечом, Косящим Траву – Кусанаги – найденным в хвосте восьмиглавого змея. В упоении от одержанной над сестрой победы предался Сусаноо буйному веселью. Видя, что бесчинствам брата нет конца, богиня Аматэрасу испугалась и затворилась в Глубоком Гроте. И сразу Равнина Высокого Неба погрузилась во мрак. И на небе, и на земле воцарилась вечная ночь, всё пространство наполнилось гудением злых духов, и наступило время великих бедствий. И тогда отправились люди к берегу Серебристой Небесной Реки, и стали просить бога луны, младшего брата Аматэрасу, заставить богиню солнца покинуть Глубокий Грот и вернуть миру свет и порядок. Незлобив и смиренен был юный Цукиеми, и не желал он мстить Аматерасу за незаслуженные обиды. Мудро рассудив, что не будет мира без богини-солнца, он спустился с ночного небосвода и отправился к месту добровольного заточения сестры, где преподнёс он ей в подарок своё бронзовое Зеркало Ята, которое могло без изъяна отразить даже слепящую красоту Аматэрасу. Смягчилась богиня, и вернулась в свой золотой чертог, и снова, как прежде, засиял солнечный свет на Равнине Высокого Неба и на Земле. И попросила она прощения у младшего брата, и позволила ему навещать себя в золотом чертоге, и с тех пор можно видеть по утрам луну и солнце на одном небосводе. Что же до бога Сусаноо, то во искупление вины ему было велено отдать Аматэрасу меч Кусанаги, которым он смог победить великую богиню. И отвела его сестра к Серебристой Небесной Реке, и заставила искупаться в священных водах. Огляделся Сусаноо по сторонам и воскликнул: «Хорошо здесь! Очистилось моё сердце». И зажили трое богов вместе в золотом чертоге, и началась эпоха процветания. А когда пришло время отправляться богам в Страну Вечного Покоя, оставили они людям три великих дара: бог Сусаноо – свой острейший меч Кусанаги, богиня Аматэрасу – своё ожерелье Ясакани из драгоценной яшмы, бог Цукиёми – своё бронзовое зеркало Ята. Итачи старался воспроизвести рисунки насколько возможно точно, совершенно забыв о времени и о рисовых лепёшках, которые мама заботливо положила в рюкзак, чтобы он перекусил во время тренировки. Солнце начинало клониться к закату, тени становились длиннее, подсказывая ему, что пора возвращаться домой, иначе придётся как-то объяснять отцу своё опоздание. Недовольно нахмурив брови, мальчик перерисовал последнюю надпись, высеченную старинными кандзи над входом в храм, сложил свиток обратно в рюкзак, измазал в пыли локти, коленки и одежду и слегка поцарапал кунаем пальцы и ладони, создавая впечатление активной тренировки кенджуцу. Оставшись довольным результатом, Итачи поспешил в Коноху, предвкушая, как он расскажет Саске об увиденном сегодня на ночь. - Похоже, я опоздал с рассказом. Лет на пятнадцать, – чуть улыбнулся Итачи, глядя на спящего брата. – Хотя, он как всегда не дослушал и до середины. Маленький подлец. - Не думала, что Вы умеете… – Саюри наконец выдохнула и постаралась рассмотреть в полутьме выражение его лица. - Умею что? - Говорить, – улыбнулась девушка, поднимаясь с пола. – Вы думаете, что это и есть тот самый меч? Откуда он появился у Орочимару? - Я долго считал это просто легендой, и до определённого момента думал, что у них нет вещественной формы. – Итачи тщетно пытался выбраться из цепких рук Саске, который от каждого движения своей импровизированной подушки хмурил во сне брови. Кабуто тоже поднялся, осторожно поднял на руки Амаю, которую Саюри тут же заботливо укутала едва не соскользнувшим пледом и, кивнув с обещанием скоро вернуться, неслышными шагами скрылся в темноте коридора. Хозяйка дома принялась орудовать кочергой, пытаясь реанимировать совсем угасший камин. - Повторите ещё раз, что там было написано над входом? – Саюри удалось добиться искры от потухших углей, и огонь медленно разгорелся, вновь наполняя комнату тёплым светом. - Меч – сильному и отважному, ожерелье – благородному и честному, зеркало – мудрому и терпеливому. – Наконец освободившись, Итачи снова взял в руки Кусанаги, рассматривая рукоять. - Ну, предположим, что они даются тем, кто обладает этими качествами, - принялась рассуждать Саюри. - Тогда с чего бы вдруг меч оказался у Орочимару? На мой взгляд, Джирайя-сенсей гораздо сильнее и отважнее. – Она обиженно надула губы. - Не так прямолинейно. Я до сих пор ума не приложу, как… – Он замолк и отвернулся, положив меч обратно на стол. - Как что? - Неважно. - Нет, важно. – Саюри слегка нахмурилась, собираясь спорить, но потом, припомнив что-то, расплылась в хитрой улыбке. – Постойте-ка… У Вас ведь есть зеркало. Зеркало Ята. - Откуда…? – Итачи уставился на неё с едва скрываемым недоумением. - Кабуто сказал, когда увидел Ваш Сусаноо, – призналась Саюри. – Он мне долго потом рассказывал про меч Тоцука, а про зеркало сказал, что ничего не знает. Как оно к Вам попало? - Долгая история, – ушёл от ответа Учиха, отводя глаза. - А мы куда-то спешим? Бескомпромиссный взгляд чёрных глаз безоговорочно дал понять, что дальше интересоваться не стоит. Она вздохнула и принялась неспешно собирать чашки с недопитым чаем, чтобы отнести их на кухню. Итачи укрыл спящего брата пледом и встал у камина, сложив руки на груди, неподвижно глядя на лениво разгоравшееся пламя. - А где, по-Вашему, ожерелье? – уточнила Саюри, компактно разместив на подносе чуть позвякивавшую посуду. - Здесь, – Итачи вынул из кармана чётки, принесённые некогда Куро вместе с последними словами Конан. – Когда-то оно принадлежало Нагато. Он говорил, что его ему подарил Мадара. Настоящий Мадара. – Он осторожно сжал лежавшие на ладони кожаные ремешки с нанизанными кусочками самоцвета в кулак. – Это наверняка Ясакани. - То есть, Вы хотите сказать, что у нас в руках сейчас все три вещицы из той легенды? – Глаза Саюри загорелись, и она нетерпеливо прошлась по комнате туда-сюда, совершенно забыв о подносе. Итачи невольно обернулся к ней – она выглядела забавно. Была чем-то похожа на Саске в детстве, когда Итачи обещал ему обучить его новой технике. – И что мы с ними будем делать? Конан же сказала, что это оружие. Вы знаете, как его применить? – сыпала она вопросами. - Я долго тренировал использование Зеркала Ята в режиме Сусаноо. Это большая нагрузка на глаза. Возможно, поэтому слепота так прогрессировала, – он потёр прикрытые веки, – но теперь, когда у нас обоих Вечный Мангекьо… Я хочу попробовать потренировать с Саске использование Кусанаги. А Ясакани… – Он снова разжал кулак. – Посмотрим, кто из нас с ним справится. Полагаю, что по-настоящему оно принадлежит Сусаноо Мадары. Но, возможно, кто-то из нас… – принялся рассуждать Учиха, вновь отвернувшись к огню. - Забавно, – сказала вдруг Саюри, опустив голову. - Что забавного? - Забавно, что Саске достался меч, а Вам – зеркало, – подумав несколько секунд, закончила девушка, прищурив глаза в ожидании его реакции. - Сомневаетесь в моей силе? – вскинул бровь Итачи, слегка улыбнувшись и оборачиваясь через плечо. - Превозношу Вашу терпеливость, – Саюри подошла к нему, устремив взгляд на огонь. - Я всегда говорил, что нельзя судить о человеке по его внешним проявлениям. – Саюри вскинула голову и заглянула в глаза: в самой глубине бездонной черноты едва заметно промелькнуло что-то незнакомое. Что-то, что заставило её недоверчиво нахмуриться, а может быть, это было просто отражение пламени камина. Итачи же отвернулся и едва слышно произнёс: – Ты предполагаешь, что я очень терпелив, и недооцениваешь меня. - Хотите мне что-то доказать? – насмешливо отозвалась Саюри, переходя на шёпот и непроизвольно затаив дыхание. Рискнув его недооценить, она добилась того, чего хотела: внимательный взгляд вонзился в её лицо, не давая сойти с места. Итачи как будто оказался ближе, а может быть, просто всё её внимание было поглощено этим взглядом. Она не сразу сообразила, что тёплые пальцы вплелись в её непослушные волосы на затылке, осторожно, но требовательно побуждая приблизиться. Она уже прикрыла глаза, ощущая волнение на грани лёгкого головокружения, и даже почувствовала тепло его дыхания на своих губах, когда вдруг… - Я не сплю, не сплю, Итачи, – пробормотал во сне Саске, теплее кутаясь в плед и переворачиваясь на другой бок. – Рассказывай дальше. Саюри почувствовала, как пальцы Итачи высвободились, а сам он отступил на шаг, и распахнула глаза как раз вовремя, чтобы встретиться взглядом с появившимся на пороге Кабуто. - Вы уже всё убрали? – Якуши разочарованно посмотрел на сложенные горкой чашки на подносе. – А я заварил ещё чай, – он чуть приподнял зажатый в руке глиняный чайник, демонстрируя плоды своих трудов. - Уже поздно, пора ложиться, – проговорил Итачи, не поднимая взгляда. – Спокойной ночи. Саюри расстроенно выдохнула. Учиха на миг замер у двери, бросив пару взглядов сначала на неё, потом на спящего брата, сдержанно кивнул Кабуто и решительно шагнул через порог. Ей показалось, или она в самом деле слышала «маленький подлец», сказанное шёпотом, прежде чем за ним закрылась дверь?