Так вот зачем, обличье изменив, Из бога стал я с виду человеком. «Вакханки» Еврипид
Гарри проснулся на мягких темных простынях, которые пахли чем-то сладким и застарелым. Тяжелые шторы с бахромой по краям тревожно двигались — сквозь открытое окно завывал сильный ледяной ветер. Гарри был ужасно бодр после антипохмельного зелья, и холод, царивший в комнате, заставил его вскочить — от эха головной боли он покачнулся, — чтобы прикрыть створку. Закончив, он развернулся к пыльному зеркалу. Вид у него был слегка безумный. Проблемами с памятью он не страдал, поэтому укоризненно уставился на свое отражение. Отражение вернуло ему взгляд. Не считая смутного ощущения стыда, именно у Блэков он почувствовал нечто сродни умиротворению: то чувство принадлежности, которое он не ожидал почуять в чужом, мрачном и громадном особняке. Гарри прислушался. Дом постоянно двигался и шумел, но не так, как в башне общежития — то был не назойливый громкий гул, а скорее едва слышные звуки: бормотание портретов, дребезжание стекол, гуляющий сквозняк, перешептывание внизу Блэков, наигрывание на пианино. Окажется, что Регулус частенько по утрам бренчит на инструменте, и Гарри не раз еще будет просыпаться под мягкое и размеренное ми-ре-ми-фа. Гарри вытащил палочку и, кое-как наложив очищающее на одежду, спустился вниз по знакомой уже лестнице, каждый скрип которой сгонял туман с воспоминаний и заставлял видеть перед собой жалкую картину: как его ведут по ней наверх, а он бесстыдно прижимается к чужому теплу. Музыка уже стихла, и он решил попытать счастья на кухне — и не прогадал: Сириус курил у узкого окна, ветер тормошил его взлохмаченные волосы, пока он над чем-то заливисто хохотал; Регулус с улыбкой — редкое явление — сидел прямо на столе и пил что-то из крохотной фарфоровой чашки. — Наш главный пьянчуга! — воскликнул Сириус, пока Гарри старательно отводил взгляд от его расстегнутой рубашки — чуть смугловатая кожа по велению ветра то показывалась, то пропадала под полупрозрачной тканью. — Не смущай его, — все еще улыбаясь, произнес Регулус, — иначе не видать нам больше удивительного концерта: как наш Том мертвым грузом тащит на себе тело Гарри вверх под стенания нашего предка. Гарри решил вообще не смотреть на Сириуса и вперил взгляд в бодрого Регулуса. — Как скажешь, детка, — насмешливо протянул Сириус. — Я тоже хочу бодрящий чай: сигарета не помогла. Будь другом, сделай и мне, и Поттеру. Регулус, недовольно буркнув, встал и начал чем-то греметь, пока Сириус закрывал окно и разваливался на стуле с высокой спинкой. Гарри присел рядом. — Как голова? Может, тоже сигаретку? — спросил Блэк, внезапно потянувшись к Гарри и невзначай взлохматив и без того растрепанные волосы. — Знаешь, иногда можно и причесываться. Регулус резко поставил перед ними чашки, явно не особо довольный поведением брата. — Я не курю, — ответил Гарри, отпивая жидкость: это оказался черный чай с чем-то алкогольным. — Это что, чай с коньяком? — Ну а как иначе мы должны выжить сегодня? — подмигнул ему Сириус, перехватывая свою кружку. — Ты забыл добавить сливки в мой чай? — Кто пьет чай и со сливками, и с коньяком? Это невкусно, — фыркнул Регулус. — Я пью, как и пил последние лет сто. — Не выдумывай, только вчера ты их не добавлял. — Mon cher frère, tu me blesses! — Прекрати паясничать, — проворчал Регулус, уже потянувшись за палочкой, чтобы притянуть себе сливки и добавить их Сириусу в чай. Гарри, не наблюдавший до приезда в Хогвартс подобные несерьезные ссоры, уяснил, что раз Сириус активно жестикулирует, усмехается и подмигивает, а Регулус закатывает глаза и поднимает уголки губ — значит, ссорятся они шутливо. Это было совсем не похоже на его ругань с Дурслями, когда дядя Вернон краснел и плевался, выкрикивая что-то ему в лицо, или когда тетя Петунья холодным тоном, разочарованно смотря ему в лицо или — еще хуже — куда-то за него, на повышенных тонах что-то говорила о неблагодарности и обязанностях. С другой стороны, тогда при нем братья просто не ругались по-настоящему, и он жил с идеалистическим представлением их отношений. — На завтрак не успеем, — вывел его из размышлений голос Регулуса. — У нас хоть что-то есть из еды? И, может, уже прикроешься? Сириус неторопливо застегнулся. Гарри снова не смотрел — он стал разглядывать тонкую трещинку на стекле, которая, в зависимости от движений его головы, то рассекала наполовину высохшие кусты, то взвивалась по мутному небу. Послышался грохот: Сириус стал открывать ящик за ящиком — из красного дерева с вырезанными витиеватыми узорами — и доставать все, что попадется под руку. — Черствый хлеб, сыр с голубой плесенью — или он просто просрочен? — Просрочен, — закатил глаза Регулус. — Так, ладно, — продолжил Сириус поиски, оставив на столе буханку. — Варенье, которое прислала мама, выглядит нормально. — Доставай! — Вы здесь обычно не едите? — спросил Гарри, наблюдая за приготовлением нехитрого перекуса: куски хлеба, варенье и последний скон, который Сириус старательно разделил на три совершенно разные части (большую он вручил брату). — В Хогсмиде есть пару неплохих ресторанов, — ответил Регулус, подливая себе еще «волшебного» чая. — Иногда мы переносимся в Лондон, и Гермиона нас знакомит с маггловскими забегаловками, — добавил Сириус. — Один раз мы заколдовали официанта, пока никто не видел, и он жонглировал бутылками. — Это была идиотская затея. Он все разбил. — Гермиона заставила нас все оплатить и дать хорошие чаевые, — отмахнулся Сириус. Регулус покачал головой, и брат сразу же щелкнул его по лбу, а затем слегка провел рукой по щеке, по-детски дразня. Гарри тут же почувствовал себя лишним, но потом Регулус хмыкнул, Сириус начал о чем-то болтать, и это странное чувство пропало. Пока они завтракали, братья рассказали, что Гарри стоило прочитать, чтобы нагнать группу. К счастью, с некоторыми трудами он был знаком, но от других названий и их количества Гарри замутило. Потом они забежали в одну из комнат — Гарри увидел мельком заваленный бумагами стол, стопки книг на полу (одна с темными обложками, другая — только со светлыми) и белое одеяло, свисающее с кровати. Пахло табаком, воском и свежим бельем. — Это комната Сириуса? — спросил Гарри осторожно. Братья, занятые разговором о своем и сборами на занятия, ему не ответили. Выход на улицу был сродни перемещению на другую планету: пестрые, но сумеречные и закрытые интерьеры сменили светлые просторы с редкой растительностью. Гарри попытался вспомнить путь к озеру — тонкую тропинку меж деревьев. Тут же перед глазами забегали лихорадочные картинки: как вчера скрипели доски пристани, как отражение луны мягко дрожало, когда Сириус кинул в центр озера плоский камень с берега, и как Том возвышался над ними и слушал Регулуса. Задумавшись, Гарри аппарировал последним.***
Их ждали в саду Хогвартса — завтрак только что закончился, до первой пары еще было немного времени, и оставшаяся часть их маленькой группы стояла у темной арки одного из входов в Хогвартс. Рон замахал им первым и не переставал махать, пока Гарри не поднял ладонь в приветственном жесте в ответ. Том бросил на них пару взглядов — Гарри ощущал их, они мурашками ползли по коже. — Ну что, смогли вытащить из Поттера грязные секретики? — громко спросил Драко, как только они подошли ближе. — Только то, что он совсем не умеет пить, — усмехнулся Сириус, подмигивая Гарри. — Вот и не давайте ему ничего, — проворчала Гермиона, однако ее мягкая улыбка выдавала, что говорит она это полушутя. — Мне и так ваши кутежи поперек горла. — Говорит главная любительница вина и коктейлей, — сказал Драко, наклоняясь к ней с лукавой усмешкой. — Помните тот случай, с кровавой Мэри… — Малфой, заткнись сейчас же, — вскинулась Гермиона, грозя ему кулаком. Драко многозначительно посмотрел на Гарри и поднял брови, словно намекал на какую-то тайну. Гермиона наступила на подол его длинной мантии, и они словесно сцепились, пока Сириус громко травил шутки Регулусу на ухо, а Рон пытался утихомирить хоть кого-то. Гарри так увлекся их перепалкой, что не заметил, как сзади к нему подошел Том. Он обхватил его руку чуть выше локтя (место тут же будто опалило) и выдохнул на ухо: — Как твое похмелье, puer curiosus? Гарри вздрогнул, и Том сразу отпустил руку и немного — но недостаточно — отошел. — Все хорошо, — ответил Гарри, чуть замешкавшись, — я плохо понимаю латынь. — Да что ты, — насмешливо ответил Том. Гарри хотел и не хотел, чтобы Том как-то поднял тему с его вчерашним вопросом, но Том, загадочно ухмыляясь, молча смотрел на Гарри и чего-то ждал. Если бы не Рон, подошедший к ним, Гарри бы не выдержал тишины и сказал бы какую-нибудь глупость, которую после не смог скинуть на алкоголь («Ну так что? Вчера ответа на вопрос не было; я жду», «Насчет вчерашнего… Забудем? Мне не так и интересно», «Я вообще ничего не помню, представляешь? Вот это я напился»). Тем временем его спаситель от ужасной неловкости сказал: — Эй, у тебя ведь тоже перерыв? — Рон дождался кивка Гарри и продолжил: — Прогуляемся? Том внимательно осмотрел их двоих. — До встречи, Рон, Гарри, — тон был слегка разочарованным — или это ему показалось? Том неспешно ушел вслед за остальными, а они вдвоем зашагали вглубь сада, к Запретному лесу. Рон засунул кулаки в карманы и, сгорбившись, ступал по мерзлой земле, едва слышно хрустя замерзшей травой и листьями. Потом лукаво глянул на Гарри. — Заценил их дворец? — Как раз представлял что-то такое, — ответил Гарри, улыбнувшись. — Обожаю у них бывать. Есть там, конечно, и свои минусы, ну, в их доме. Сквозняк, например, заметил, а? Или эти жуткие портреты. Нам Регулус как-то открыл один — ну и орал он! Какой-то их пятиюродный дед. Они свернули, не дойдя до леса, и пошли вдоль него. Рон вытащил из пиджака сигареты и продолжил болтать, сжав одну между зубов. — Ну, на меня они не кричали, конечно. Гермионе досталось. Синонимы всякие к грязнокровке — сам понимаешь! — Он приглашающе протянул Гарри мятую пачку, но тот покачал головой. — Только, Мерлина ради, ей не говори, что я так вслух сказал. Бесится больно. — Слово не очень приятное, — вставил в паузу Гарри — Рон поджигал палочкой конец сигареты. — Блин, точно, твоя мама же как Гермиона, — не смутился Рон. — Ничего, зато ты не сноб, как многие чистокровные. Видел бы ты их сборища. Говорят о чепухе с серьезными лицами! Я-то не такой, заметил чей. Гарри издал невразумительное мычание, не зная, как реагировать, но Рону хватило и этого. Лес редел, тропинка поднималась ввысь, и мутное солнце лениво освещало их путь по холму. — Лаванда говорит, мы с ней идеальная пара, потому что чистокровные и не снобы, — Рон пнул лежащий камешек. — Отличная она девчонка у меня, ну ты и сам видел. Красивая, фигуристая, — одной рукой он в воздухе вывел ее формы, — а главное — глупенькая. Я как начну говорить о чем-то типа, не знаю, Плутарха, она и заводится сразу. Любит умных. Гарри сдержал рвущийся смешок. Блэки как-то говорили при Роне о Плутархе, и он назвал его «Застольные беседы» «Настольной болтовней». Тем временем они достигли вершины холма и стали спускаться вниз. — Лаванда кажется милой. — Ага, и не говори. Классная. Даже если сравнить, не знаю, с Грейнджер. Лаванда как огонь, а Гермиона наша как лед. Тоже красивая, но не люблю, когда девчонки чересчур умные, прямо ходячая энциклопедия. Было некомфортно разговаривать о Гермионе с Роном за ее спиной, но самого Рона, видимо, ничего не смущало. Он явно был из тех, кто говорит все, что на уме. — А тебе какие девочки нравятся, приятель? — спросил Рон, затягиваясь. Непонятно отчего, но в голове всплыл образ: высокий, облаченный в строгий пиджак, темный силуэт, нависший над ним. — Не знаю, — смутившись, ответил Гарри, стараясь не смотреть на насмешливое лицо друга. — Все. — Ой да не может быть все! Колись! Гермиона наша понравилась, да? Они остановились. Гарри не сразу заметил, что они оказались на скалистом выступе. Перед ними раскинулись горы, покрытые жухлой травой, волнистые и неровные, как нестройный ряд редких зубов. Из-за низкого хмурого неба общая картина подействовала на Гарри удручающе. Его почти охватила тоска — и он даже не понял, по чему именно. Возможно, по ушедшему и далекому лету. А, может быть, он что-то почувствовал: какое-то предзнаменование, предчувствие, что это место будет связано с чем-то ужасным, болезненным и отвратительным. Ветер мягко растрепал его волосы и почти унес это ощущение с собой, оставив лишь горьковатое послевкусие. — Молчишь? Точно Гермиона, — хмыкнул сбоку Рон, стукнув его по спине — чересчур сильно. — Нет-нет, не Гермиона, — отозвался Гарри. Не хватало еще сплетен. — А, ну хорошо тогда. А то пришлось бы мне следить, чтобы ты дел не натворил. Герми моя подруга еще со школы, я вроде еще не говорил тебе. Я тогда ее от всяких козлов защищал, она же щуплая была в детстве и уже всезнайкой невыносимой. Жаль ее стало — прямо как мелкий задиристый щенок. Гарри удивленно оглянулся на Рона — он и не знал, что они с Гермионой друзья детства. Он не замечал между ними особой связи, как это обычно бывает, хотя, если задуматься, Рон частенько что-то у нее спрашивал, когда чего-то не понимал, и выпрашивал помощь с домашней работой — а вот помогала ли она ему, Гарри уже не знал. — Так вы друзья детства. — Ага, так и есть. Жаль они с Лавандой никак не поладят — Гермиона терпеть не может людей, не знающих, кто такой Хомер. — Гомер. — Ну ты в общем понял. Ладно, пошли, а то опоздаем к Флитвику, а я не выношу, когда он начинает тараторить своим писклявым голоском. Они отошли от выступа и бодрым шагом пошли обратно. Рон болтал и болтал, и Гарри в какой-то момент отключился и просто наслаждался их прогулкой и сменяемыми пейзажами. Потом он узнал, что Рон обожал гулять по территории и о чем-нибудь рассказывать, но из их группы с ним никто раньше не гулял, и после этого раза он часто утягивал с собой Гарри, не считая четверга — это был день Лаванды, они с ней или бродили по саду, или спускались к деревне, или закрывались в его комнате. Спустя годы, вспоминая такого рода прогулки, Гарри будет представлять редкие можжевельники, высокие сосны, тонкие осины и березы, припорошенную снегом землю, петляющую тропинку и сигаретный дым, вечно вьющийся вокруг них, пока Рон в очередной раз сбивчиво говорил о всякой ерунде. Дойдя до Хогвартса, до нужного крыла они были вынуждены бежать, чтобы не опоздать. Гарри не сразу обратил внимание, что Рон говорил о занятии Флитвика — которое было сейчас и у него — и что это означало. Он с недоумением проследил взглядом за суетливо заходящим в просторный зал для дуэлей Роном и юркнул за ним следом. В зале были и другие второкурсники. Рон подошел к одной группке студентов, пожал кому-то руки, перед девушками, кривляясь, слегка поклонился, некоторых схватил за руки, играя роль джентльмена. Гарри никогда не был душой компании, и наблюдать за тем, как легко Рон смешит своих однокурсников, со всеми перекидывается парой фраз — было прелюбопытно. — Дорогие студенты! — воззвал к порядку появившийся Флитвик. — Тишина! Он засеменил к небольшому подиуму у стены — однако даже на нем он все еще смотрел на всех снизу вверх. — Как вы уже заметили, сегодня и до Рождества у нас будут не совсем обычные занятия. У младшего курса будет возможность научиться чему-то у старшего и отработать свою защиту, а второкурсники попрактикуются в дуэльном искусстве и усовершенствуют атакующие. Все начали перешептываться — второй курс был особенно доволен перспективой сойтись в дуэли с кем-то послабее. Рон, прислонившись к стене, перешучивался с однокурсником и кивал в их сторону. — Начнем с отработки уже пройденных заклинаний, — вещал Флитвик, параллельно наколдовав пару свитков. — Я разбил вас по парам. Найдите свое имя. Свиток продублировался и поплыл по воздуху в два конца зала. Гарри сощурил глаза, ища свое имя, пока сзади не послышалось насмешливое покашливание. — Поттер, верно? Развернувшись, Гарри встретился глазами с уже знакомым с вечеринки парнем — Симусом Финниганом. Он стоял, раскачиваясь вперед-назад на пятках и размахивая руками в неловкой имитации разминки, как будто стоять на месте спокойно было для него непосильной задачей. Глаза его были прикрыты. Гарри тут же вспомнил, что тогда он и его друг Дин курили травку. — Ты это, — сказал он, пока все студенты разбредались на безопасное расстояние, — особо не переживай, я начну с легкого. Гарри приподнял бровь. — Как скажешь. Они встали в нужные стойки. До провозглашения начала дуэли и во время инструкций Финниган успел пару раз тряхнуть головой, почесать затылок, побегать на месте, начать подбрасывать палочку и тут же ее ловить. Гарри казалось, что даже с его места он чувствует ужасный кислый запах, исходящий от него. — Приготовились! — прогремел голос Флитвика. — Первокурсники, ставьте Протего! Если успеете — отвечайте на заклинания соперника. Нет — достаточно того, что вы удержите щитовое заклинание минут пятнадцать. Нельзя пользоваться режущими и калечащими заклинаниями. Дуэль началась. Симус играючи бросил в Гарри слабое заклинание невидимого хлыста, которое Гарри с легкостью отбил, что явно не понравилось сопернику — он тут же без перерыва стал выкрикивать как знакомые, так и неизвестные Гарри заклинания: — Коллошу! Эверт Статум! Экспелиаримус! Депульсо! Сначала Гарри только отбивался, но довольно быстро разгадал тактику боя Симуса и начал отвечать. — Локомотив Виббли! Не ожидавший этого Финниган едва успел отразить детское заклинание ватных ног. — Я дал тебе достаточно времени размяться! — выкрикнул он. — Теперь играем по-настоящему. Гарри не ответил: на него тут же полились разноцветные лучи. Выставив защиту, он посмотрел через тонкий вибрирующий от чужого воздействия щит на резкие движения соперника. У него промелькнула мысль: а что последнее видели родители во время нападения? Переглядывались ли они, чтобы проверить, что еще живы? Кто из них первый понял, что больше им не выдержать? Кого первым убили? — Эверте Статум! — почти неслышно проговорил Гарри. Симус успел увернуться. — Вердимиллиус! — Баубиллиус! — Остолбеней! — Петрификус Тоталус! — Черт, — прошипел Финниган. — Ты меня достал! Иммобилус. Гарри отпрыгнул и невербально призвал поток воды, от которого Симус не смог отбиться — вся его одежда и волосы тут же намокли. Тогда Финниган, явно взбешенный, послал в Гарри красный луч, от которого с трудом удалось увернуться. — Мистер Финниган! — рядом с ними оказался недовольный профессор. — Я просил без заклинаний, которые могут причинить вред. — Профессор… — заикнулся Симус. — Для вас двоих, — Флитвик перевел взгляд и на Гарри, — дуэль окончена. И, стремительно развернувшись, отошел от них, продолжив ходить между студентами и следить за ними. — Жаль не удалось закончить начатое, — бросил Гарри Симус. — Хотелось посмотреть, так ли одарен тот, кого хвалил сам Дамблдор. Гарри нахмурился. — Не понимаю, о чем ты. — Уж не знаю, чем ты так ему понравился, но по мне, ничего особенного, — Симус фыркнул и, показательно сплюнув на пол, отошел к дальней стене. Оставшееся время до конца занятия он держался от Гарри подальше и даже на него не смотрел.***
В кабинет Слизнорта Гарри зашел без сил: после утомительной дуэли шло зельеварение и правоведение — и на каждом была наискучнейшая и сложная тема. После занятий он успел сбегать переодеться и перечитать свой конспект и сейчас ерзал на стуле, пытаясь предугадать, о чем будет лекция. — …нет, это невозможно читать, такая нудятина, — Рон уже был в классе, сидел за своим столом и, размахивая черным томиком, жаловался на него вслух. Гермиона, сидевшая рядом, недовольно поджала губы в ответ на его слова, и этой реакции Рону хватило, чтобы продолжить с еще большим энтузиазмом: — В жизни этого чувака должно было быть столько всего интересного, а он пишет только о своем превосходстве! Все триста страниц! — Мерлин, Рон, — подал голос Драко, который стоял облокотившись на парту и что-то рассматривал в своих записях, — я готов подарить тебе квартиру, лишь бы ты навеки заткнулся. — Ха-ха, — закатил глаза Рон, — я вообще не с тобой говорил. — Не ссорьтесь, — бросил Регулус через плечо одновременно со словами Драко: — А с кем же? — С Гермионой, — кивнул на нее Рон. — Я читаю, — спокойно ответила она, — а ты, Рон, прекращай ныть. Дневник Экриздиса один из самых интересных. — Да не может быть. Драко лениво оторвался от края стола и, подойдя к Рону, выхватил у него книгу. — Ну понятно, — со знанием дела произнес он, — ты просто не дошел до самого интересного. — Разве? — Конечно. Дочитай до восстания Экриздиса из мертвых, он там начнет потрошить бедных стражников Азкабана. Кровь, кишки — жуть! Рон тут же воодушевился, выхватил дневник и принялся его листать. Драко, плохо скрывая усмешку, продолжал стоять над ним. — Рон, не относись так халатно к реликвии, — бросила Гермиона, — там такого нет. — Каждый раз ведется, — хмыкнул Драко, уворачиваясь от шутливо замахнувшегося книгой Рона. — Козел. — Je ne comprends pas, — выкрикнул Драко, и на французском его любовь к снобистскому растягиванию гласных проступила даже ярче, чем в обычной речи. — Это потому, что я не парле по-козлиному, — буркнул Рон. Сириус, который до этого не смотрел в их сторону, прыснул, и Рон сразу расплылся в улыбке. Гарри тоже улыбнулся — уж больно забавно выглядел раздраженный Драко. Он снова подошел к своему месту и, поправив изящную темно-синюю мантию, принялся перекладывать вещи на столе, усиленно делая вид, что он ужасно занят. Регулус встал и приоткрыл окно, впуская внутрь прохладный осенний воздух — утренняя буря утихла. Гарри притянул к себе стопку книг и положил на них голову. Он следил за тем, как все двигаются, как винтики нескончаемого механизма. Они, будучи такими разными, удивительно вписывались в композицию, в этот полный цветастых вещей и антиквариата кабинет и в жизнь самого Гарри — постепенно он забывал, чем занимался до вступления в их группу, и ему казалось, что именно так и должна пройти его жизнь: в Хогвартсе, среди этих людей. Гарри повернул голову — Том сидел полубоком, закинув ногу на ногу, и делал заметки. Он не участвовал в разговоре, но Гарри был уверен, что именно он был опорой механизма. — Ave, дорогие студенты! Вошел Слизнорт. От занятия прошло уже десять минут. — Сегодня у нас ритуалистика, — продолжил он, обводя взглядом присутствующих и открывая принесенную книгу, чтобы тут же ее отодвинуть, сложив руки в замок. — Мы уже затрагивали простейшие ритуалы в прошлом году, однако думаю, что всем будет полезно вспомнить теорию, прежде чем приняться за более сложные формы символического поведения. Как известно, культ многобожия у многих народов раньше — как у магов, так и у магглов — носил любопытный характер: интерпретируя божественные фигуры, они наделяли их человеческими чертами и делали все, чтобы отсрочить и предотвратить их гнев. — Антропоморфизм, — прокомментировала Гермиона. — Верно. Именно он господствовал в древних религиях. Жертвы, — огласил он, — жертвоприношения — все это результат людского желания краткосрочно удовлетворить своих богов. Они считали, что божественные потребности схожи с их собственными, оттого во время ритуалов использовались благовония, которые действовали как дурман для людей, отдавались туши животных, совершались возлияния напитков или либация… Животных в основном сжигали. Кто скажет почему, на примере греков? — Огонь был в исключительном пользовании богов до Прометея, и греки верили в его божественность и чистоту, — начала Гермиона, едва Слизнорт кивнул ей, разрешая. — Многие считали, что боги питаются парами сжигаемого мяса, — добавил Драко, — испарениями жидкостей, вдыхают сжигаемые благовонии — и все в таком духе. — Да, — кивнул Слизнорт, — недаром огонь поддерживали во многих храмах и разводили огромные костры: их пляшущее ввысь пламя считалось символом стремления к небесному. Однако не всякий огонь был пригоден для богов. Пример? — Если огонь разводили в Сикионе для Афродиты, чаще брали можжевельник, — проговорил Регулус, который, в отличие от брата, выводящего пером узоры на пергаменте, внимательно слушал. — Точно. Как известно, не обязательно ритуалы были связаны с подношением животных. На бескровных мы останавливались ранее не раз, поэтому давайте подробнее разберём именно кровавые. Он принялся рассказывать, какие домашние животные приносились в жертву (лошадей бросали в воду для Посейдона, бедных собак, лающих на луну, жертвовали Богине луны Гекате, гуси доставались египетской богине Исиде, свиньи — Деметре и Дионису, универсальными жертвами выступали быки, коровы, бараны и овцы). — Теперь скажите мне, какое время выбирали для жертвоприношений. Мистер Уизли? Рон, развалившийся на стуле и периодически ерзающий на нем, встрепенулся: — Ну, это дело ясное. Хорошим утром, хреновым — ночью. — Рон имел в виду, — подал голос Сириус, — что небесным богам полагалось подносить жертвы в утренние часы, а подземным — под покровом ночи. — Ага, как он сказал, — важно закивал Рон. — Представим, — Слизнорт махнул рукой, — что мы древние греки или римляне. Как бы примерно прошел бы ритуал? Том? Том положил подбородок на ладонь и безэмоционально начал: — Я бы окропил алтарь и животное водой, осыпал бы его голову поджаренными зернами ячменя и бросил их в горящий на алтаре огонь. Желательно влить воду в уши жертвы — чтобы она кивнула, как бы давая согласие на собственное убийство. У алтаря, — он обвел взглядом присутствующих, и Гарри вдруг представился полыхающий огонь в центре класса; бык или, может, баран с позолоченными рогами, покорно у него ждущий, пока все они в венках из плюща смотрят, как спокойный и собранный жрец — Том — готовится к жертвоприношению, — я бы отрезал клок шерсти с головы животного и раздал бы всем. Мы бы кинули его в огонь. В воображении Гарри зазвучали флейта и голоса, молящиеся о принятии жертвы. — Потом само убийство: ударом дубины или обуха оглушаем, затем поднимаем голову и перерезаем шею — если обращаемся к небесным богам; пришибаем голову к земле и ударяем в затылок — если к подземным. — А кровь? Драко? — прервал Тома Слизнорт. — Надо подставить сосуд для крови и потом вылить все на жертвенник. Желательно, чтобы Грейнджер вопила и заглушила рев умирающей коровки, — на этих словах Гермиона закатила глаза. — Хорошо, спели бы пеан , если у тебя нет желания орать. — Затем сняли бы шкуру, разделали животное на части и сожгли что-нибудь: внутренности, хребет или бедровые части, — подхватил Слизнорт. Том, полуобнажённый, венок едва не падает с черных волн, держит нож — брызги крови причудливым узором разбросаны по одеянию и голому торсу, на губах — холодная полуулыбка. — Может, и нас бы угостили, — прервал представления мечтательный шепот Рона, достаточно громкий, чтобы все его услышали. — Нет, ты бы пошел гадать по внутренностям, — хмыкнул Драко. — Заткнись, Малфой! — Никаких ссор во время занятия, — напомнил профессор строго. — И то, и то возможно. В жертву приносили не только животных — жертвовали и людей, но очень редко и чаще всего это были пленники и преступники. Хотя вспомним о царе Эрехтее, который принес в жертву свою дочь ради победы в войне… Или о культе Диониса, плотно связанного с возрождением и увяданием, жизнью и смертью. Жертвы такому богу приносились в особом состоянии — опьянения и вакхического неистовства. Кто читал Еврипида? — Все руки взмыли вверх кроме Гарри — даже Рона. Профессор показал на Сириуса, позволяя ему говорить. — В «Вакханках» он пишет о безумных ритуалах: всякие спарагмос и омофагия, или разрывание живого животного и поедание его мяса. Триумф хаоса. Дионис обожал, когда люди теряют голову, входят в некий экстаз, — он поднял брови, как бы давая всем представить этот самый «экстаз», — оргиастический дух… главное — не принять никакого царя за льва, и все пройдет прекрасно. — Коллективная истерия, которая, по мнению многих магглов, вызывалась произвольно с помощью вина, постов или молитв. Жуткое и притягательное бессознательное, что-то за пределами разума, — веско проговорил Слизнорт. — Потерять контроль, дать божественному поглотить нас на время, — задумчиво подхватил Сириус. — Ночь, песни, танцы и полное забытье. Гарри ярко вообразил и это: пламя, руки, обращенные к лунному свету, босые ноги, ступающие по покрытой росой траве и бескрайнее звездное небо. Лекция продолжалась, и от маггловской античности Слизнорт плавно перенес их мысли к связи описанных ритуалов с магами и их темными обрядами. — Бытует мнение, что маги часто выступали в ритуалах поклонения богам — в качестве предсказателя или жреца. Как те, кто имел частичку божественной силы. Там, где магглы гадают, почему, например, возникло это дионисийское безумие, мы знаем: это потому, что маги знали, как «открывать разум богам» и вводить людей в состояние экстаза. Сначала этот ритуал служил лишь для этих целей, однако можно найти и более поздние упоминания его использования: людей таким образом и отвлекали, и сводили с ума, и убивали — если верно исказить ритуал и переборщить с пропорциями, — и заставляли служить, подсаживая на это состояние, как на наркотик. Маги часто использовали его и для собственных «вакханалий» — уже без подоплеки поклонения богу, а для собственного очищения и развлечения. То же случилось и с жертвоприношениями, которые после стали частью культуры темных магов — мы говорим о кровавых, конечно же. Смерть — это сильный элемент для обряда; чем больше требуешь, тем больше отдаешь. А чтобы не отдавать свое — хотя часто темные обряды предполагали кровопускание, — отдавали кровь и тело животного, а в самых отвратительных — и человека. Темная магия всегда завязана на энергии. Мы не можем произнести удачный Круциатус без желания навредить, а Авада Кедавра покажется щекоткой, если человек не хочет убивать. В случае с обрядами, маги с помощью жертв показывали свою готовность получить желаемое. Совершая ритуалы, волшебники и убивали, и мучали на расстоянии, насылали эпидемии на города, разделяли душу, зачаровывали предметы… — Экстаз мне как-то больше по душе, — услышал Гарри тихий голос со стороны Рона. Том посмотрел в его сторону, а затем перевел взгляд на Гарри. Уголок его губ дернулся. И тут же в голове замелькали образы: белоснежная кожа, запах жженой плоти, языки пламени и кровь, черная под светом полной луны.***
На ужине Гарри сидел в одиночестве. Перед ним лежали «Вакханки» Еврипида, которые он отложил. Безумие, божественная жестокость и кровожадность, заложенные на этих страницах, вызывали в Гарри тошноту — он читал многое о темных магах, однако сухие выдержки не так впечатляли его, как те же зверства, облаченные в художественный стиль. В полупустом зале, освещенным мягким светом, под тихий шум голосов он ощущал себя не на своем месте. Тревожное чувство его не отпускало. В окна забился осенний ливень — в последнее время Шотландия часто истерично взрывалась дождем, лишь изредка мелькая солнцем. Из-за этой чехарды Гарри словно плавал по событиям дня и часто застревал в своих мыслях и воображении. — Решил ознакомиться? — раздался голос. Гарри, не поднимая головы, глянул выше стекол очков на силуэт — тот замер над ним мутной лихорадочной кляксой. Гарри натянул очки выше. — Да. Не особо приятное чтиво. — Победа варварства над разумом, — Том сел напротив. В руках он держал незажженную сигарету, которую принялся крутить. — Есть красота и в этом. — Возможно, — бросил Гарри, особо не зная, что еще сказать. — Все мы пришли на этот курс для чего-то, — продолжил Том. — Для чего пришел ты? — Я пришел, чтобы знать, как с этим бороться, — твердо заявил он. — Для этого есть защита от темных искусств. — Но там изучают больше заклинания против темной магии, — возразил Гарри, уже настроившись на спор. — И очень мало ее саму. — Ты дочитал Вакханок? Гарри потерялся в том, куда идет их диалог. — Да. Сигарета ловко перекрутилась с одного пальца на другой. — Хорошо. Том всмотрелся в его лицо, легко ухмыльнулся. — Увидимся, Гарри. Гарри смотрел, как он выходит из зала, и думал о своем вопросе. А все же?.. Вслед Тома оборачивались. Люди чувствовали в нем что-то особенное и хотели понять, что именно, хотели, чтобы он не скользил по их лицам, как по части ландшафта, а смотрел на них, увидел их. Гарри тоже этого хотел. Идя к себе, он начал рассуждать, что бывает с людьми, полными чувства превосходства — такими как Том и Драко. Если подумать, они все такие, даже Рон, который тоже нашел причину считать себя выше других — чистокровность. Был ли Гарри таким же? А если нет — впишется ли он? Что будет с ними всеми после университета? По его мнению, у них было два пути: либо они поднимутся над всеми, так высоко, что перестанут вообще обращать внимание на других; или они упадут так низко, что исчезнут совсем. Из комнаты Рона доносилась музыка. Гарри постучал к нему, надеясь немного поболтать — вся тяжесть мыслей до этого всегда перебивалась поразительной легкомысленностью болтовни Рона. Однако, коротко постучав и сразу зайдя, Гарри с удивлением понял, что, во-первых, комната выглядит намного опрятнее, а во-вторых, что Рон в комнате не один — за его письменным столом, прямо рядом с уже аккуратными стопками пластинок и книг сидела Гермиона. — О дружище, — кивнул ему Рон, — мы делаем домашку. Заходи быстрее: в коридоре пахнет отвратно. У них было приоткрыто окно, и в комнате почти не витал запах сигарет, бутылки пива исчезли, а кровать была кое-как, но застелена. — Привет, Гарри, — бросила ему Гермиона, на секунду оторвавшись от записей. Она что-то усиленно зачеркивала. Рон махнул рукой, подзывая, и скорчил рожицу, а подойдя, Гарри заметил, что он прячет за своей спиной бутылку пива. — Хочешь? — шепнул он. — Только тихо. Гарри замотал головой. Он вспомнил Дурслей и как он пробирался ночью за едой, пока все спали, в постоянном страхе обнаружения. Чувство было неприятным. — Ты не подумай, — продолжил шептать Рон, — я попросил ее проверить домашку, а она не любит, когда курят и пьют каждый день или, ну, через день. Я же так, немного, а она вечно начинает про зависимость… Гарри слушал вполуха его лепет. Их отношения все еще были для него не совсем понятными. Крутилась приятная размеренная песня (Я не влюблен, не забывай об этом, это всего лишь глупый этап жизни…). Гермиона что-то бормотала себе под нос, а Рон начал рассказывать о своем безусловно прекрасно написанном эссе. — Вот, — прервала его бубнеж Гермиона, — я пометила места, которые надо переписать. Она протянула ему его бумаги, все исчерканные черными чернилами. — Да это же почти все! — Рон жалобно посмотрел на Гарри, словно ожидая, что он вступится за него и за его эссе. — Ты сам попросил, — произнесла Гермиона, вставая со стула, — я тебе записала, какие труды стоит взять из библиотеки. В списке литературы у тебя всего одна книга и сам учебник. Рон насупился, сел за стол и, запустив в волосы пятерню, принялся всматриваться в ее каллиграфические заметки. Гермиона же подошла к Гарри и встала рядом. — Плохо спрятал, — сказала она. — Ты о чем? — Пиво, — пояснила она. — Я видела краем глаза, как он горбится над чем-то у окна. Так и знала, что пиво. — А что такого? — спросил Гарри, не понимая, зачем она следит за уже взрослым человеком. — За завтраком от него уже пахло, — устало призналась она, — у него под кроватью целый склад банок. — Ну, он же не ребенок, — намекнул Гарри. Гермиона вздохнула и, взяв залежавшийся высохший цветок, стала с хрустом обрывать на нем листочки. — Он мой друг, — заявила она. — В свое время он многое для меня сделал. Меньшее, что я могу, это следить, чтобы он не спился. Гарри отвел взгляд, не находя слов. Видимо, ей было некомфортно с пустыми руками: закончив с цветком и оборвав все его лепестки, она нашла скомканный листок и стала его разглаживать. — Кстати, — решил попытаться Гарри, — ты не знаешь, что случилось у Сириуса с Томом? — В каком смысле? — Регулус упоминал, что они раньше особо не общались… Гермиона взглянула на него и отложила бумажку. — Не думаю, что они расскажут. А меня там не было. На этом разговор иссяк. Рон поднял голову от записей и стал расспрашивать, как лучше сказать то или это. Он предполагал вслух что-то, и Гермиона тут же его поправляла («нет, Рон, лучше напиши так…»), а Рон, энергично кивая, только и успевал, что записывать ее слова. Гарри понаблюдал за этим: как Гермиона, которая хотела заставить его писать все самостоятельно, сама же диктует ему текст его эссе, а затем решил откланяться. На выходе он столкнулся с Лавандой — она, пританцовывая, кивнула ему и впорхнула внутрь. Гарри услышал из-за двери сухие приветствия девушек и неловкое «ах, цветочек мой» Рона и поплелся к себе. Не успел он дойти до своей комнаты, как сзади послышался голос Гермионы — она вышла из комнаты Рона, сухо помахала Гарри и быстрым шагом ушла. Пошло ли все не так именно тогда, в тот день? Гарри не знал. В тот момент будущее менялось волей других людей. Он все еще был наблюдателем. И лучше бы им и остался. Отголоски приглушенного смеха Рона были слышны и в комнате Гарри. Этот смех преследует его до сих пор.