В хорошей плохой компании

Петя не успевает ничего: ни сказать, ни подумать, ни среагировать. Язык у него во рту – горячий, аккуратно касающиеся шеи пальцы – горячие. Пете горячо. Пете жарко. Он запрокидывает голову, подчиняясь этому языку и этим пальцам – вообще не похоже ни на что, ни на каких девочек – там всё было на автомате, там казалось, что так надо. Теперь Петя понимает, что такое по-настоящему надо. Дракон стекает с него так же мягко, пальцы не убирает, смотрит в глаза. Не скалится, не смеётся. Серьёзный невероятно. Зато смеётся Петя. – И чё это значит? Теперь можешь, что ли? – Петя. Дракон снова наклоняется к нему, но целует не в губы, мягко касается губами шеи, прикусывает, выдыхает свой внутренний огонь прямо на холодную кожу, Пете щекотно от этого, у Пети сами собой глаза закрываются и короткие волосы на затылке дыбом встают. Он зачем-то сам трогает Дракона за голову – проезжается кончиками пальцев. И кажется, что это совсем не так, как себе. Хотя похоже. Щекотно и смешно. Пете везде щекотно. Дракон отрывается от него, улыбается, наконец. Совсем не так, как обычно. Мягко. Говорит шёпотом: – Хочешь, сбежим? – Куда? Дракон оскаливается привычно. Блестит глазами. Пете страшно. Пете не страшно. *** – Бэмби, а ты где? – Марин, слушай... Я не там. – В смысле? А где ты? – Типа, я понял, что у нас ничего не получится, извини. – В смысле?! Ты с ума сошёл?! С кем ты? Кто она? Что, в лицо мне сказать не мог?! – Марин, тут связь плохая. А, и с восьмым марта. *** – Электропоезд до станции «Подольск» отправляется со второго пути. Поезд проследует по всеми остановками. Петя слушает казённый равнодушный голос диктора и не верит, что это происходит. Рядом на холодной деревянной лавке сидит Дракон, держит Петину руку в своей, переплетая пальцы. Смотрит не на Петю, смотрит вперёд и улыбается. Петя прячет подбородок вороте куртки и смотрит на крашеное дерево лавки напротив. Электричка трогается, и пальцы Дракона сжимаются. Петя закусывает губу, чтобы не заорать от накатывающего восторга. *** Сообщение «Я не приду сегодня» Петя скидывает матери с незнакомого вокзала в пригороде Подольска – Дракон ничего не объясняет, шепчет на ухо: – Выходим. Петя готов выйти куда угодно. Хоть в окно. Он отключает звук на телефоне, но кажется, что отключает реальность. Дракон смотрит сверху вниз, быстро подмигивает и снова улыбается. Молча ведёт Петю известным одному ему маршрутом. Хрущёвки быстро сменяются частным сектором, который плавно перетекает в дачи. Дороги здесь не чищены, так что приходится пробираться через высокие усталые мартовские сугробы узкой тропинкой. Петя думает, что, если Дракону вздумается его здесь бросить, он никогда самостоятельно не выберется. Петя не спрашивает. Ни «Куда мы идём?» Ни «А нам ещё долго?» Дракон идёт впереди, и Петя смотрит в темноте – фонари не горят – в знакомый затылок над воротом кожанки. Идти рядом по тропинке просто невозможно. Потом Дракон внезапно просто замирает, и Петя, не ожидая, впечатывается ему в спину с размаху. Дракон только смеётся, оборачивается, обнимает за плечи. – Ты нормально? – Да. Предупреждать надо, блядь. – Ну прости, Петя. Так, нам сюда. Погоди секунду. Я сейчас вернусь. Дракон сквозь сугроб лезет к забору одного из домиков, на взгляд Пети – совершенно неотличимого от остальных, без особых проблем перелезает и исчезает. Петя стоит посреди тёмной улицы, задирает голову и на секунду забывает, как дышать: в просвете между облаков видно россыпь звёзд – и Петя замирает, не в силах взгляд оторвать. Это завораживает. – Нравится? Я маленький в лес убегал, там поляна есть крошечная. Ложишься посередине... и вокруг ничто. Только ты и звёзды. В Москве не видно. Дракон стоит с той стороны забора, видимо, на чём-то, потому что облокачивается на него легко. Петя смотрит на него и не знает, что отвечать. Дракон протягивает руку, и Петя лезет через те же сугробы к нему. Звёзды его больше не интересуют. *** Дракон разжигает крошечную печь, скармливает ей небольшие поленья, говорит, что раньше, когда жили в Подольске, с дедом ездили иногда зимой, чтобы на лыжах покататься, а потом дед поил Дракона горячим крепким чаем и кормил пирогами, которые им с собой выдавала бабушка. Дракон говорит, что для него мелкого это было приключение. И снова улыбается. Пете куртку снять не даёт, говорит: «Простынешь, погоди, пока прогреется». Петя по-турецки сидит на кровати с сеткой – ловит воспоминания, как они ездили на юга, ещё на поезде. Пете тогда было лет пять. В домике в Лоо, который родители сняли, были такие же кровати. Там пахло курятником, зато море вздыхало близко-близко, Пете казалось, что оно хочет ему что-то сказать. Петя закрывал глаза и пытался разобрать, что именно. И родители тогда ещё казались нормальными. И отец его сажал к себе на шею и крепко держал за руки, смеялся, говорил матери: «Да не бойся, не упадёт, я крепко держу». Теперь в выстывшем намертво, медленно наполняющимся жаром печи домике ему хочется закрыть глаза навсегда. Свет Дракон не включает, вытаскивает свечи, и от этого маленькое пространство становится почти волшебным, в углах прячутся загадочные тени. Дракон на Петю не смотрит, хмурит брови, выливает из бутылки, которую купили по дороге, воду в эмалированный чайник и пристраивает сверху на печке. Связи здесь нет, Петя быстро смахивает успевшие прилететь пропущенные от матери и Марины и просто кайфует от того, что его невозможно достать. Хотя бы на время. Понимает смысл фразы «я в домике». Дракон, наконец, поднимает на Петю взгляд, и Пете на секунду кажется, что огонь, который отражается в его глазах, находится у Дракона внутри. – Не холодно? – Нормально. Дракон наклоняет голову к плечу, и Пете снова кажется, что он слышит, как звенит тонко золотой крест. – А чё, ты реально больше серьги носить не будешь? Дракон смеётся: – Не знаю. А что? Нравились? Хочешь, подарю. Тебе пойдёт. Петя бровь приподнимает. – Они ж... ну, ты говорил, что матери. – Для тебя не жалко, Петя. Дракон лезет в Петин рюкзак, где лежат купленные по дороге бургеры из мака. – Оленька бы не одобрила, конечно. Но мы же ей не расскажем, да, Петя? Петя улыбается. *** Дракон откуда-то из недр буфета вытаскивает бутылку коньяка – говорит, что дед не пьёт почти, только по праздникам – и льёт в крепкий, по-настоящему чёрный чай. Говорит, что согреться не поможет, поскольку сосуды расширяются и тепло только быстрее от тела отходит. Но если не раздеваться, то нормально. Там же находит замёрзшие конфеты. Петя, надеясь, что Дракон не обидится, достаёт со дна рюкзака две половинки «Сникерса». Дракон смотрит, сощурившись: – Вот как, значит? Думал, отравлю? – Ну, я же не тренировался. В углеводное окно же надо. Дракон закусывает губу, но тут же смеётся. Дракон подвигает ближе к кровати крашеную табуретку – в свете свечей не убогую, а как будто прямиком из «Властелина Колец» – ставит на неё кружки, кладёт замёрзшие конфеты и маковские бургеры в картонных коробках. Садится рядом с Петей близко, касается горячим бедром. Петя поворачивает на Дракона голову, хочет что-то сказать, но Дракон поворачивается тоже, смотрит сверху вниз – огонь пляшет в чёрных зрачках – и Петя не знает, что сказать. *** Коньяк в голове не шумит – просто становится тепло. Дракон вытаскивает из старого шкафа книжку – Азимова. Говорит, что это отцовский, он его забыл увезти осенью. Из того же шкафа вытаскивает толстое ватное одеяло. Куртку Петя снимает, только когда окончательно собираются ложиться спать. Печь Дракон гасит – говорит, чтобы точно не задохнуться, но обещает греть. Пару свечей оставляет над головой на комоде, ложится ближе к стене, и Петя как под гипнозом ложится рядом. Дракон накрывает их одеялом, касается горячим боком. Книга заложена каким-то листочком, но Дракон открывает её в другом месте. Говорит: – Закрывай глаза. А я тебе почитаю. Пете это кажется глупым и смешным. Он позволяет себе рассмеяться, но послушно закрывает глаза. – Ещё на школьной скамье он усвоил, что Наблюдателю не полагается знать, зачем он послан и какие выводы будут сделаны из его донесений. Любые размышления приводят к предвзятым идеям; любое знание автоматически искажает видение мира, и никакие попытки сохранить объективность ему уже не помогут. Но сейчас неведение раздражало и беспокоило. В глубине души... Петя проваливается в мягкий голос Дракона, чувствуя, как тот улыбается, слушает, как над головой тихо потрескивают свечи. Петя знает, что никакого мира вокруг нет, ничего нет, кроме подтаявших сугробов и звёзд над крышей. Он не засыпает – слушать Дракона интереснее, чем спать, но ловит странный эффект, как будто его голос катается по крошечной комнате, как волны. – Вадик. Дракон останавливается на полуслове. Петя открывает глаза – Дракон смотрит на него. – А почему ты Дракон? – Потому что я люблю золото, краду дев и ем оленят, Бэмби. Петя закатывает глаза. – А серьёзно? – Максимально серьёзно, Петя. Знаешь, скольких дев я украл? – Скольких? Дракон начинает загибать пальцы демонстративно, шевеля губами, хмурится очень серьёзно. Когда у него заканчиваются свои пальцы, вытаскивает из-под одеяла Петину руку и начинает загибать пальцы там. Успевает загнуть мизинец и безымянный, когда Петя сам загибает указательный и большой. Дракон поднимает на него взгляд, смотрит мимо вытянутого среднего пальца Пете в глаза. – Ну вот примерно стольких, Петя. Петя руку убирает обратно под одеяло. – Как тебе, нормально? Достаточно для Дракона? – Покатит. Дракон приподнимается, кладёт книжку на тот же комод и задувает свечи – тьма становится непроглядной. – А теперь время есть оленят, Петя. Дракон говорит шёпотом. Ложится рядом, обнимает горячей рукой и аккуратно целует в висок. С Пети слетает вся сонливость. – Вадик. – М? – А чё будет? Дракон так и лежит рядом неподвижно, его рука горячая даже сквозь ткань футболки – рубашку он снял, сказал, что неудобно – губами всё так же касается виска. Дракон молчит, и Пете кажется, что тот уснул – натурально отрубился. – Я не знаю, Петя. Петя закрывает глаза, меняя одну тьму на другую, и медленно выдыхает.