Сатору редко просыпался в постели не в одиночестве. Может, в детстве было несколько раз, когда мать в отсутствие отца всё же позволяла ему забраться ножками под тёплое одеяло и беззаботно уснуть рядом, но даже в эти нечастые моменты уединения она его не обнимала. Отворачивалась и спала спиной к нему. В студенческие годы, коротая время на кампусных вечеринках, они с Гето частенько заваливались на один диван, засыпали прямо друг на друге, а в итоге получалось, что кто-то оказывался сопящим на полу. С таким багажом за спиной вовсе не удивительна реакция Сатору на чужие прикосновения с самого утра.
Сначала пальцы огладили его щёку. Потом разровняли межбровную складку хмурости. Невзначай коснулись губ и задержались уже на макушке: стали перебирать пряди белых волос, совсем нежно, будто и вовсе не притрагиваясь. Годжо открыл глаза, слегка дёрнувшись от накативших мурашек. Ему сонно улыбнулись. Впервые в жизни.
— Неужели сегодня без панкейков?
— Увы, — засмеялась Наоко. — Можем приготовить что-нибудь другое. Вместе. Если ты уже хочешь есть.
— Хочу, конечно... Очень хочу.
Он придвинулся ближе, чуть приоткрыв рот, чтобы укусить за плечо. Наоко успела отодвинуть его назад, да так сильно, что он оказался лежать на спине. Беспечно сев Годжо на бёдра, она глянула в сторону панорамного окна: яркое солнце вот-вот должно было показаться из-за соседнего небоскрёба.
— Тебе нравится вид? — она снова глянула на довольного Сатору.
Для него то, что было за окном, особого значения не имело. Вчера вечером Годжо был не слишком доволен идеей Нао съездить домой за вещами. Но теперь, когда она сидит поверх него в пижаме со слишком уж... красивыми шортиками, наверное, он даже рад, что позволил ей отлучиться на час вчера, и сегодня имеет возможность наблюдать нечто подобное.
— Там кроме облаков и тумана ничего красивого не найдёшь.
— Тогда почему ты живёшь тут?
— Эта квартира близко к центру и к работе... Да и ты же помнишь, отец купил её для моей будущей семьи.
— Странный выбор, — задумалась Наоко. — Для детей в особенности. Что им делать тут?
— Ну, на этот счёт я думал ещё в университете... — рука Сатору поползла по её бедру вверх. — Решил, что в любом случае построю дом где-нибудь подальше от Токио... Мне в детстве запрещали носиться по газону поместья и трогать цветы. Я не хочу быть ханжой для своих детей...
— Они тебе нравятся, правда? — Наоко наклонилась ближе.
— Кто?
— Дети, — она провела пальцами по его ключицам. — И Рури ты тоже понравился. Ацуши взрослее, ему тяжело принять нового человека. А ей вовсе нет.
Между лаской чужих поцелуев, пришедшихся в шею, Сатору крепко прижал обеими руками тело Наоко к себе. Она легла сверху, расслабленно выводя на широкой груди непонятные рисунки. От каждого прикосновения у Сатору на мгновение замирало всё. Слишком много и слишком приятно было.
— Когда-то я думал, что ненавижу их. Потому что отец доставал меня с тем, что пора бы уже жениться и плодиться, — прошептал он между делом. — Я не привык к шуму в доме, вот и всё.
— Все мы в итоге к чему-то привыкаем... Если оно ново.
Годжо усмехнулся. Она попала в точку. Он сегодня даже и не задумался, что лежит так и говорит с кем-то впервые. Всё так, словно случается в сотый или тысячный раз, а Наоко выглядит среди всей картины уместнее и гармоничнее всего остального. Он осторожно уложил её на оставшуюся часть своей половины кровати, а сам встал с кровати, щурясь от первых, слишком ярких лучей солнца.
— Сегодня завтрак за мной, — насмешливо кинул он, двигаясь к двери. — Что желаете, мадам?
— Всё, что угодно. Главное, чтобы твоими руками.
Сатору, вопреки ожиданиям некоторых своих знакомых, готовить всё же умел. В студенческие годы он кормил Сугуру своими шедеврами каждое утро: какие-то встречались довольной улыбкой полного рта, а какие-то оказывались в мусорке. Частота второго варианта вынуждала их частенько лакомиться чем-то не слишком полезным, а потом пытаться сохранить форму. Получалось хорошо, в силу юности. Но от кариеса Годжо страдает до сих пор.
Отодвинув панели кухни, он беспечно оглядел содержимое холодильника. Пара яиц, молоко и соевый соус. Стоило сходить за продуктами, когда Нао уходила...
— И часто ты себе готовишь?
Годжо замер. По всему телу вдруг волосы встали дыбом. И не от того, что он стоял посреди просторного помещения полуголым. Сатору решил не оборачиваться на знакомый голос, непринуждённо ответив на вопрос:
— Себе — нет.
По телу будто прошёлся рой из иголок. Чужие глаза наверняка увидели, как распрямились до того расслабленные плечи.
— А кому частенько?
— Тебе-то дело какое? — Сатору раздражённо захлопнул шкаф с посудой.
— Если у тебя появилась девушка, я должен знать её. Ты всё ещё зависишь от меня, поэтому не препирайся.
Позади послышались медленные шаги. Кажется, он подошёл к лестнице.
— Может, мне подняться и спросить её самому?
Сатору всё-таки обернулся. Столкнулся со взглядом таких похожих на свои глаз. Только более суровых, совсем холодных даже по отношению к нему. Кожа вокруг них покрыта паутинками морщин, которые не разгладит ни одна процедура: на взгляд Сатору, они появились не от старости, а лишь как свидетельство дурного характера.
— Зачем ты сюда пришёл?
— Мне нельзя навещать сына?
— Без предупреждения — разумеется, нельзя.
Попытавшись ответить грубо, Сатору, кажется, только развеселил его. Отец заулыбался и тут же отошёл от лестницы, засунув руки в карманы дорогих брюк: в таком расслабленном виде он только сильнее раздражал. Годжо Хаято, по мнению всех, в том числе и собственного сына, вполне оправдывал своём имя*: зоркость ястреба ему в жизни очень пригодилась, особенно в воспитании единственного чада. Сатору не любил его общество. Ещё больше оно не нравилось ему после компании Наоко.
— Я по делу, раз тебя так заботит.
— Говори тогда, что хотел. И уходи.
Сатору снова отвернулся от него, но не успел даже ничего сделать.
— Ты встречаешься с дочерью посла Сато. Я верно понял?
Нахмурившись, Сатору лишь слегка наклонил голову. Хаято продолжил:
— Не то что бы это криминально. Но ты должен знать, что Сато Дзин — сложный человек. Его мало что в этой жизни устраивало... Но он всегда находил способ выкрутиться.
— Что ты пытаешься сказать?
— Тебе не нужны привязанности к ней, — сказал ему отец, будто выплюнул. — Я готов одобрить твой союз с любой женщиной, кроме этой... Её отец, хоть и стар, всё такой же интриган, как раньше. Я не могу быть уверен в том, что её чувства к тебе не являются выверенным планом Дзина. Что вполне вероятно, ведь он искусный лжец.
— Он не произвёл на меня впечатление такого человека, — спокойно ответил Сатору.
— Ты не знал его, когда он ещё был в должности.
Оба услышали раздавшиеся у лестницы шаги. Наоко подошла даже слишком быстро: на удивление, в отличие от Сатору, она додумалась одеться. Он почти не сомневался, что она слышала большую часть всего разговора. Но улыбка, с которой Сато обратилась к его отцу, наверное, была самой милой из всех, что Сатору приходилось видеть. Пусть даже она была неискренней.
— Вы действительно хорошо знаете моего отца, Годжо-сан.
Хаято оглядел её с усмешкой, мельком, будто видел уже тысячу раз.
— Но, боюсь, вы всё же ошибаетесь. Мой отец уже не имеет того влияния, что у него было раньше... Он изменился. Точнее, пытается это сделать.
— Я не могу верить вам на слово, госпожа Сато, — так же приторно улыбнулся Хаято, — Я лишь беспокоюсь о своих трудах, которые вверил в руки сына. Не могу допустить, чтобы он их всех потерял.
— Я не потеряю, — вмешался Сатору. — Я тебя уважаю, но к этим "трудам" ты больше отношения не имеешь. Так что не лезь.
Прищурившись, Хаято заметил, как напряглась Наоко после этой фразы. Скорее всего потому, что голос у Годжо был слишком грубый, каким она его не слышала ни разу. Решив на этом закончить, Хаято с ухмылкой поклонился и последовал к лифту, исчезнув из виду даже меньше, чем через минуту. Даже тогда Сатору не повернулся к Наоко. Продолжил спокойно перемешивать яйца с молоком и сахаром в миске. Она подошла и коснулась его спины.
— Не бери в голову его слова, — ответил он тихо. — Этого человека не заботит ничего, кроме репутации и состояния.
— Ну, если бы я была на его месте, я бы тоже считала, что мне есть о чём переживать...
Её взволнованный голос заставил Годжо резко остановиться. Наоко нерешительно продолжила:
— Мне кажется, раз он пришёл... Я должна тебе кое-что рассказать. О том, почему мы с отцом были в ссоре, из-за которой я чуть не ушла из дома.
Сатору обернулся с хмурым выражением лица. Нао в конечном счёте не оставалось ничего, кроме как проводить его к дивану за руку, чтобы сесть и начать свой рассказ.
— Если говорить уж очень кратко... — начала она тихо. — Полгода назад моему отцу поступило предложение от другого, более влиятельного политика, который хотел спасти его положение. Этот человек предлагал отцу выдать меня замуж за его сына, якобы чтобы скрепить союз между двумя семьями. В таком случае, отец бы остался на плаву, и не потерял бы должность, а Хасэгава обрёл бы верного союзника.
Наоко остановилась, думая, что сболтнув фамилию, сделала только хуже. Но, кажется, для Годжо она ничего не значила. По крайней мере, пока.
— И почти два месяца назад, за несколько недель до начала моей стажировки, об этом узнал Рэн. Случайно, он просто искал свои тетради в общей стопке бумаг... И там лежал всё ещё неподписанный договор. Он рассказал мне, и когда отец пришёл с работы в тот день, мы сильно поругались... Я собрала часть вещей и около недели прожила у дяди в Сайтама...
— Он раздумывал над этим предложением, ведь так?
— По его словам, он отказался почти сразу. Но Хасэгава убедил его подумать... В любом случае, мне было противно, — Наоко задумчиво нахмурилась, вспоминая. — Мама убедила меня вернуться, но с отцом мы уже не общаемся, как раньше... Поэтому я не слишком люблю бывать дома — он там почти постоянно.
— Так в итоге он всё же отказал?
— Да. И лишился должности. Он работал много лет, так что нам есть, на что жить... И всё-таки это очень сильно ударило по всем нам.
Годжо отчего-то облегчённо вздохнул. С его плеч слетел груз неизвестности.
— Мама думает, что со временем я прощу его. Может, и так... Но Хасэгава наверняка рассказал кому-то о том, как отец "предал" его, отказав в последний момент.
— И поэтому мой отец считает, что твой хочет реабилитироваться за счёт наших отношений, — усмехнулся Сатору. — Но Сато-сан с самого начала отнёсся ко мне негативно.
— Потому что он сразу понял, что я к тебе что-то чувствую. Иначе я бы не позволила ухаживать за собой так быстро... К тому же, в самом начале я всё ещё была под впечатлением от того, что меня собирались продать.
Сатору протянул руку к лицу Наоко: осторожно погладил щёку костяшками пальцев, заставив обратить на себя внимание. Она недолго поглядела на него, после чего довольно резво нырнула в чужие объятия и уткнулась носом Сатору в шею. Он тихо рассмеялся:
— Спасибо, что рассказала... Теперь буду знать, что отец переживает зря.
Нао вместо ответа коротко поцеловала его в шею.
***
На следующий день.
Иджичи долго не решался поднести руку к двери кабинета начальника. Даже несмотря на то, что его туда пригласили. Прошло уже больше месяца с тех пор, как он работает менеджером Гето-сан, и разница в работе с ним, и с Годжо-сан, видна невооружённым глазом. Они разные люди, и к каждому нужно искать определённый подход. Так вот весь подход Иджичи к Годжо, кажется, перестал работать, раз уж теперь Киётака практически уверен, что босс не в настроении.
Утром он зашёл, не улыбнувшись секретаршам. На обеде то и дело таскался за бумаги в архив мимо кафе. А по пути к злосчастному кабинету, Утахимэ шепнула коллеге, что начальник вот уже около часа задумчиво смотрит на что-то на своём столе.
— Ты в курсе, что я твои ноги вижу? — раздался громкий голос.
Иджичи вздрогнул. И вправду, он забыл, что дверь непрозрачная лишь в своей середине. Осторожно повернув её, он наконец увидел сидящего за столом Годжо. Тот молча указал взглядом на кресло сбоку от себя.
Киётака хмуро поджал губы. Кажется, разговор будет не из приятных.
— Скажи мне, ты когда-нибудь слышал про Хасэгава Осаму?
Иджичи кивнул.
— Это бизнесмен, кажется... Я слышал, он спонсирует некоторые проекты наших конкурентов.
— Он партнер Зенина? — догадался Годжо.
— Да, но это не новость... Они ещё давно выставляли чертежи каких-то небоскрёбов, которые должны построить в Токио. Но в итоге никаких новых строек не возникло... Не знаю, что случилось с проектами.
— Значит, они потеряли много денег... И теперь, чтобы реабилитироваться, им нужно любой ценой выиграть тендер.
Иджичи проследил за задумчивым взглядом начальника.
— Впрочем, как и нам... Просто я не думал, что соперничество окажется таким жёстким. Дело уже не в гордости — если Зенин проиграет, он потеряет всё.
— Думаю, что так, — ответил Киётака. — Да и Хасэгава прогорит в конечном итоге. Он слишком многое ставит на компанию Зенина.
— Я тебя понял, — вдруг улыбнулся Годжо. — Спасибо за информацию.
— А с чего вы вдруг... спросили?
Поправив очки, помощник спокойно продолжил глядеть на босса. Годжо поднялся с кресла и подошёл к панорамным окнам. Высоко подняв голову, он с прищуром посмотрел на солнце.
— Да так... Личные мотивы появились.
— О... Я понял.
— Гето о нашем разговоре ни слова. Скажешь, что я спросил об отчётах за прошлый год.
Иджичи только кивнул.
— И Наоко тоже знать пока не стоит... Я сам ей скажу.
Спокойствие чужого тона убедило Иджичи в том, что всё хорошо. И всё действительно так и было, однако на душе у Годжо поселились странные сомнения насчёт будущего своей компании.
