***
Евгений периодически брал Аркадия с собой на утренние прогулки. Старшие Кирсановы не возражали: они были свято уверены, что Аркаше полезно вот так вот выбираться на улицу с утра пораньше. Николай Кирсанов сперва даже порывался присоединиться, но Аркадий мягко отказал ему. Чувства старика не очень-то и заботили молодой ум, он был сосредоточен на другом и отказывался даже задумываться над чужими чувствами. Но в последнем всё же была капля лжи: Аркадия волновал Базаров. Его слова воспринимались как нечто такое, что не может оспариваться. Несколько слепое восхищение всё твердило: «Один лишь Евгений Базаров знает всё об этом мире. Только ему можно верить». Сам Базаров старался скрыть то, что его самолюбию льстит чужое восхищение. По идее он должен был отчитать товарища за подобные эмоции, отрицаемые нигилизмом. Но что-то в глубине души Базаров заставляло того не заострять внимания на восхищённом взгляде Аркадия. Последний же явно верил в то, что он мастерски скрывает свои чувства и держит их под маской. Он даже не знал, что Базаров тихо посмеивался над ним, пряча улыбку за чашкой с горьковатым чаем. Базаров не приглашал Аркадия на утренние прогулки, тот напросился сам. Он так сильно хотел составить компанию, что после нескольких отказов всё продолжал и продолжал навязываться. В какой-то момент Базарову даже показалось, будто Аркадий был готов унизиться и встать на колени. Да наверняка он бы и поступил так, если бы Базаров не сдался и не согласился. На самом деле, он не был так уж и сильно против компании Аркадия, просто хотелось потешить себялюбие видом упрашивающего человека, готового унижаться ради согласия. А Аркадий, получив заветное «да», гордо выпятил грудь, счастливо улыбнулся и прямо «засиял». А сами прогулки ничем особенным не отличались. На них в основном говорил Аркадий, чьей главной задачей было покрасоваться и впечатлить более «нигилистического» товарища. Тот не приходил в восторг от чужих монологов. Они казались ему какими-то пустыми и детскими. Возможно, так происходило из-за того, что Аркадий был кем угодно, но никак не нигилистом, как бы он не пытался показать обратное. Базаров не сразу заметил это, своеобразное прозрение настигло только спустя несколько месяцев общения. Тогда и стало предельно ясно — Аркадий глупо влюбился. Да ни в какую-нибудь красивую барышню-кокетку в пышном дорогом платье и с «милой» улыбкой, а в самого Базарова. Последний из исключительно научных соображений решил не отталкивать от себя влюблённого «нигилиста». Но всё же кое-что особенное было на этих прогулках, а именно — стоги сена. В них не находилось каких-то богатств и научных книг, да даже сама высушенная трава не лучшего качества. Зато на ней происходило такое, о чём ни одному из старших Кирсановых лучше не знать. Они со своими «устаревшими» взглядами ничего не смогут понять и опять затеют скандал. Базаров не горел желанием выслушивать всё новые и новые порции «старческого» бреда. И Аркадий был прекрасно осведомлён об этом, и он специально «уводил» товарища на самые дальние стоги сена. Они приятно пахли, и если бы Базаров был поэтом — он бы обязательно перенёс каждую мельчайшую деталь красоты сена в строки стиха. Но Базаров не был поэтом, поэтому не выказывал никаких эмоций по отношению к сену. Пусть и мысли переносили в далёкое детство. А уже сейчас, в молодость, Аркадий толкал Базарова на сено, но чаще просто дожидался, когда тот ляжет сам. Лежать на сушёной траве не было удобно: она кололась через одежду, слишком проваливалась под тяжестью человеческого веса. Но особых альтернатив молодые нигилисты не имели, точнее, никто из них двоих не искал ничего другого, считая, что есть дела поважнее. А пока Базаров лежал на сене, Аркадий нависал сверху. В его глазах танцевали «огоньки» похоти. Будь у Аркадия воля — он бы взял от прогулок столько, сколько это только возможно. Но Базаров никогда не позволял тому зайти слишком далеко и держал под контролем всю ситуацию, не выпуская ту «из рук» ни на секунду. Разум Базарова был трезв и не ослеплён пылкой любовью, самым мерзким и отвратительным чувством, что только мог испытывать человек. А вот Аркадий полностью подался власти «мерзости», позволив ей затуманить свой разум. Аркадий постоянно тянулся к чужим губам, чтобы накрыть их своими и утянуть Базарова в страстный поцелуй. Но ему не суждено было случиться ни сегодня, ни завтра, ни в любой другой день. Базаров не позволял целовать себя и раз за разом останавливал Аркадия с помощью вытянутой руки и короткой сухой фразы: «Мы не любим друг друга, чтобы целоваться». Младший Кирсанов, слыша это, заметно расстраивался, даже похоть немного отходила назад и обнажала бесконечную тоску, боль и муку, вызванные невзаимной любовью. Базаров позволял обнимать себя, ласкать шею и припадать к той губами. Они у Аркадия были сухими и «колючими». Их прикосновения не ощущались чем-то приятным и желанным, скорее, просто противным. Базаров не отталкивал Аркадия только из-за странного чувства жалости, что возникало по отношению к отчаявшемуся товарищу. Последний же наслаждался каждым мгновением, проведённым рядом с объектом обожания, восхищения и любви. Руки Аркадия были холодными, от их прикосновений Базаров невольно вздрагивал и морщился. Но именно эта температура заставляла хоть немного да заинтересоваться прелюдиями. Их любил только Аркадий, который вкладывал в каждое своё действие «мешки» нежности и той самой страстной и отчаянной любви. Он совершенно не замечал скуки на чужом лице. Базаров не считал нужным оттягивать «основное» действие, и когда Аркадий лежал на сене, прелюдий и даже малейшего намёка на них не было. Но даже так младший Кирсанов был счастлив. Он медленно перемещал руки с боков товарища на бёдра того, мял их, массируя и только потом стягивал штаны и нижнее бельё до колен. Базаров иногда не выдерживал, сегодняшний день не стал исключением, и зло шипел, как гремучая змея: «Быстрее, мы не влюблённые, чтобы тратить время впустую!» Аркадий, слыша это, вжимал голову в плечи, уводил взгляд в сторону и покорно слушался. Он обхватывал член Базарова и осторожно проводил по нему вверх-вниз, наблюдая за чужой реакцией. Она не была бурной или интересной, скорее, просто обычной и в некотором роде невзрачной. Евгений просто закрывал глаза, запрокидывал голову и тяжело дышал, наслаждаясь ласками. Стонов с губ фактически не срывалось, а если они и появлялись, то их не было толком слышно. Но для Аркадия даже такая «скупая» картина казалась чем-то по-настоящему прекрасным. Ласки были немного неловкими и неуклюжими из-за того, что Аркадий чересчур сильно волновался и боялся сделать что-то не так. Базаров же был спокоен: он знал — Кирсанов сделает всё хорошо. Аркадий ускорял движения, второй рукой массируя чужие яички. Он всё надеялся услышать, как Базаров в пылу наслаждения позовёт по имени и начнёт шептать о своих ощущениях. Но ничего из этого не произносилось. Базаров лишь на мгновение широко улыбнулся, обнажая ряд желтоватых зубов. Базаров кончил с громким выдохом и только тогда открыл глаза. Тогда стало видно, как Аркадий несколько неряшливо отряхивал руку, испачканную чужой спермой. Её капли попали на одежду самого Кирсанова. Ему в будущем придётся столкнуться с тем, что штаны не отстираются.***