Вероятность соприкосновения

      И ты лежишь в темноте, вроде что-то видишь, и щурясь, разглядываешь. Человек сзади не шевелится, только слышно тихое дыхание, где-то совсем рядом. Самое приблизительное место— у лопаток, тёплые руки обвивали бок, хотя холодно в квартире не было.       Обычно она приходила только после криков и попыток выбраться из разгромленной комнаты, которая ему мерещилась подвалом в очередном приступе. Бывало это редко, к великому счастью Талона.       Но в последнее время на ночь он клал под язык три леденца, в которые Стильштейн что-то подмешал, и с книгами сидел до часу ночи, пока в голове не оставалось никаких связных мыслей. По идее, чудодейственным компонентом «конфеты», должно было быть снотворное. А если и было, то не работало, и истеричные крики дяди не давали заснуть.       В этой каше больной разум варился уже больше… Лет пяти? Когда там папаша собрал остатки гордости и съебал в другую страну? Говорить честно, Талон не помнил, да и не хотел.       Пока что его всё устраивало. Никто из семейки не объявлялся, и Тристан смог привыкнуть к тактильному голоду сожительницы.       Пока что всё было хорошо.       И он искренне надеется, что так всё и продолжится. Что…Всегда так будет.       И то, что ему перестанет снится человек, которого ни забыть, ни разлюбить.       Проще сидеть возле каменного, жутковатого ангела на его могиле и сверлить взглядом редкие цветы, появляющиеся у подножья памятника неизвестно откуда.       Её шершавые руки, изуродованные давным-давно, сейчас неплохо греют. Пенни прижимается к его спине сильнее.       Неужели она начала доверять настолько, что на ночь убирает маскировку?       — Не спишь.       — Не сплю.       — Не можешь?       — Не хочу, — почти раздражённо.       Тристан накрывает её ладонь своей, когда она немного отстранилась; опять приняла всё на свой счёт.       Она — не Генри.       И никогда им не будет.