Девочка из Майями

Эпизод 9. Три личности Аляски. [Аляска] Туман. Снова этот туман: густой, душный, пахнущий всем и ничем одновременно, таящий в себе что-то. Я оглядываюсь, всё не отделавшись от ощущения полной расслабленности, несобранности. Едва открывающиеся глаза улавливают тёмное, смутное движение. Сон мгновенно проходит, всё тело напрягается. Что опять? Что сейчас произойдёт? — Ты ведь помнишь! — из темноты на меня вылетела худая, тонкая фигурка, облачённая в зелёную футболку с сектантским крестом. Одежда доходила девочке до колен, прикрывая лосины, её волосы растрепались, детские глаза опухли от слёз — в этой озлобленном, испуганном существе я узнала прошлую себя. Я невольно протянула руку, желая что-нибудь сделать, но копия дёрнулась, зло глянув на меня. — Ты помнишь, как плакала, когда меня первый раз ударили! — подбежав ко мне практически вплотную она, не зная, что делать с болью и злостью, хотела было толкнуть меня, но отстранилась, вытирая злые слёзы и кашляя от всхлипов. — Я же была не виновата, мы же ничего не могли сделать! — яростной скороговоркой начала она. — Что я могла?! Приехала группа из Фоллс Энда, они напали на нас, меня взяли в заложники с другими детьми! Чтобы мы помогали им! — она говорила быстро, гневно и отчаянно, словно желая рассказать все, что знала, что помнила. — Вспомни, как наказали всех, кто стал заложниками! Не помнишь?! А я помню, помню, помню! — сев на неясное пространство тумана, девочка внезапно горько заплакала, прижимая бледные пальцы к покрасневшим от слёз глазам. Я сделала было пару шагов к сжавшейся, измученной фигурке, но она резко отняла руки от лица, продолжив свой невесёлый, безрадостный рассказ по-детски жалобно, со слезами. — Меня же тогда впервые ударили, им же всё равно было кого бить. — горько пожаловалась она, беспомощно глядя на меня. — Ты же помнишь, наказание было для всех одинаковое: поставили у бассейна с блажью и били по рукам и ногам, чтобы мы не вырывались. Это же очень больно, представить нельзя, как больно! — просто отчаянно проговорила копия звеневшим от слёз детским голоском. После она, не выдержав, видимо, тяжести воспоминаний, сжалась, ткнувшись в колени лбом, и заплакала, всхлипывая и покачиваясь из стороны в сторону: — А когда всё закончилось, я сидела в комнате и плакала, и мне никто не помог, никто, никто… Я была такая слабая, какая же я была слабая… Не выдержав, я подбежала к ней, обняв и прижав к себе. Чувствовалось, что девочка дрожала от бол. Бедняжка, как же она пережила такое? Она… Я! Я пережила это! Как же это странно — утешать саму себя, заново вспоминать, как было больно. А ведь было действительно больно. Я покрепче обняла копию, принявшись гладить её по спутавшимся, мягким волосам. — Чш-чш-чш. Всё в порядке. — проговорила я, поглаживая жавшуюся ко мне худенькую фигурку. В ответ на эти слова копия тихонько кивнула, подняла голову, глядя на меня казавшимися огромными от бледноты глазами. — Спасибо. — её звонкий детский голос прозвучал тихо, доверчиво, ласково, как у котёнка. Она прижалась ко мне, положив голову мне на грудь. — Меня давно не обнимали так. Пошли? — Куда? — удивилась я, машинально продолжая поглаживать копию по плечу. Та потянулась, как ребёнок, который не хочет вылезать из кровати утром, и зевнула, прикрыв ладошкой рот. — Пора. — уверенно сказала она, поднимаясь. — На, одень, застукают. — достав из неоткуда зелёную футболку, копия протянула её мне. Я, ничего не понимая, но уже волнуясь, натянула одежду — слегка длинная. — Погоди… — мои слова растворились в окружении тумана. Всё исчезло, засиял яркий свет, глаза зажмурились сами собой, а по ногам ударила жёсткая земля. Я упала — ладони обожгла шершавая, потрескавшаяся плитка. И где я на этот раз? С трудом едва найдя в себе силы на столь простое, кажется, движение, я всё-таки открыла глаза, оглядываясь. Над моей головой навис купол серого неба, далёкого, туманного и светлого. Где-то далеко шумели деревья, свистел ветер. Напрягшись, задумалась о том, где же я могла быть: сознание быстро подкинуло идею о том, что это, скорее всего, место за заправкой. Да, именно оно: всюду грузовики. Что же здесь нужно сделать? — Стоять, не рыпаться! — этот грубый, раздавшийся из ниоткуда голос прозвучал над ухом. Я огляделась: какие-то люди в костюмах и несколько детей, таких же, как и я, странно, отчего это я не заметила их раньше? Закончить мысли я не успела: кто-то схватил меня сзади за горло и приставил к виску холодное дуло пистолета. Моих собратьев по несчастью тоже схватили: мне стало жаль того, что они могут умереть, а я — нет. — Тихо, не бояться. — низкий мужской голос над моей головой прозвучал успокаивающе. — Просто выключите сигнализацию на чертовой вышке и всё, мы не тронем. Девочка, пойдёшь? — я испуганно помотала головой, зажмурившись. — Боишься? — Заметят. Секта заметит. — отрывисто и хрипло проговорила я, не осознавая сказанных мною слов, не узнавая звуков своего голоса. — А ты чего хотела? — ухмыльнулся мой конвоир и велел стоящему рядом напарнику. — Этого пусти, пусть выключит. Я, как могла, повернула голову в сторону, желая увидеть чудовищное происходящее: высокий мужчина в странном костюме выпустил из своих рук мальчика лет десяти: он был растрепанным, худеньким и бледным, словно никогда не видел света и сейчас впервые оказался на улице. Тот, послушно подбежав к подножью вышки, начав открывать коробку с предохранителем. Время текло мучительно быстро и медленно, всё во мне ждало действия, но его не было. Нас явно заметили сектанты: начали раздаваться какие-то разговоры, шаги, голоса. Наконец что-то в сигнализации глухо, отчаянно пискнуло и затихло: система была выключена, а значит, сейчас начнётся. — Руки вверх! — этот окрик, раздавшийся где-то сзади меня, прозвучал как приговор. Мужчина, до этого крепко стискивающий моё горло, отбросил меня в сторону, началась стрельба. Я, не осознавая того, что делаю, вскочила на ноги: тело знало, куда бежать, я — нет. Кто-то явно бежал рядом со мной, не хотелось ни о чём думать — лишь бы не слышать выстрелов, лишь бы не били, не трогали, отстали. Выстрел. Я почувствовала удар по ноге. Боли не было. Я свалилась на колени — всё было медленным, беззвучным, как во сне. В пространство вокруг меня внезапно брызнул густой розовый туман. Рядом была маленькая восьмилетняя копия, которая печально улыбалась. — А в меня не попали, когда я убегала. — нерадостно поделилась она. — Ладно, пошли на наказание. Я не успела возразить. Всё вокруг меня бешено завертелось, закружилось, какая-то невидимая сила подняла меня на ноги. Всё ослепила белая вспышка, поразительно меняя пространство. Я открыла неясно как зажмурившиеся глаза: кажется, тот же день. Белое небо, прохлада, ветер. Только сейчас это не пустынная стоянка, это отель, огромный отель с этой его мигающей вывеской «Хот Спрингс». Минуточка… Хот Спрингс… Только не говорите, что это… Я затравленно огляделась. Да, всё, как в кошмарном сне: огромный бассейн, из которого выбиваются клубы едкого, пахучего дыма, как же хорошо что блажь уже не действует на меня, какие-то люди, взрослые, и дети, всё в одинаковых зелёных футболках. Все выстроены в одну шеренгу, и я в самом конце, а впереди, перед самом бассейном… Он... Дерек! Только не он! Нет, ошибки быть не может — этот волчий оскал на узком, скуластом лице я не забуду никогда. Он как всегда смотрит на всё своими издевающимся, огненным взглядом нечеловечески жестоких глаз. И ухмыляется, как всегда. — Итак, — его дерзкий, уверенный голос чуть не сшиб меня с ног. — Облажались все! Такого грандиозного провала я не помню! Вере не понравится ваша оплошность! — от его наглых, бесполезных и крикливых слов мне постепенно становилось плохо, хотя, казалось бы, куда хуже. — Те, кто был с утра на стоянке, шаг вперёд! Мы должны знать своих героев в лицо! — чья-то сильная рука толкнула меня в спину, раздался едва слышный шелестящий шёпот «не ври, он всё знает, не ври». Я шагнула вперёд, едва устояв на резко отказавших ногах. — Молодцы! А вы понимаете, что вас за это ждёт? — Дерек понизил голос до зловещего шёпота, скривив губы в злой усмешке. — Вы же обязаны понимать, что я в любом случае доложу о этом грандиозном показателей топографического кретинизма. И я должен буду обещать, что все, вы слышите, все виновные были наказаны. — от этой фразы меня передёрнуло. Наказаны? Как? — А врать плохо. Значит, надо наказать всех: и родителей, которые не изволят следить за своими детьми, и детей, которые, видимо, слишком хороши для того, чтобы рассказывать о этих отродьях из мерзких сопротивленцах из Фоллс Энда, где заведует хозяйка бара и святоша. И вы какими-то силами умудрились проиграть им битву, позор! Это же надо было постараться! — Дерек рассмеялся нечеловеческим, жутким смехом. — Ладно, довольно смеха. — и с этими словами его лицо стало жёстким, как камень. Он громко щёлкнул пальцами в воздухе. — Приступим к жатве. Меня крепко схватил за руки сзади. Отчего-то мне не было ни страшно, и больно: только жалко тех, кто был рядом со мной. На них наверняка действовал этот проклятый туман из этого бассейна, я почему-то не чувствовала привычного кружения головы и тошноты. Привыкла, наверное. Меня подтащили к бассейну, из которого выбивались клубы душного, едкого пара. Но мгновенно закружилась голова — не от действия блажи, от страха. Я раскашлялась, постаралась вырываться, видя, что всех, кто был со мной при той перестрелке, тоже подвели к бассейну: но никто, кроме меня, не сопротивлялся, все были спокойны, будто их вовсе не ожидала боль, они были околдованы. Я почувствовала, что сейчас заплачу. Раздался ещё один щелчок пальцами. Нет. Только не это. Первый глухой удар, разлетевшийся над туманным, густым и страшным пространством, оглушил меня. Но после ещё громче, намного громче, прозвучал покорный и словно затуманенный детский голос: — Спасибо за наказание. Я поняла, что не хочу этого всего. Не хочу боли, покорности, блажи, подчинения и обиды. Стало мучительно страшно, слишком страшно для того, чтобы контролировать себя. Дёрнувшись, я постаралась вырваться из рук моего палача, но он только сильнее стиснул мои плечи. Ко мне подошёл Дерек, глядя на меня в упор и ухмыляясь. Я поняла, насколько сильно боюсь всего, что есть в нём — этого звериного оскала, этих пылающих глаз. — Девочка, наказание надо принимать достойно. — он жёстко ухмыльнулся, заглянув своими серо-голубыми яростными глазами в мои глаза. — Так что не рыпайся. Я только зажмурилась, мечтая забыться, не жить, не чувствовать. Всё в душе сжималось от осознания того, что в любую минуту меня могут ударить. Тело пронзила резкая, острая боль, которая неспешно расползалась от плеча к кончикам пальцев. Я стиснула зубы, желая одного — не заплакать, не застонать. Новый удар пришелся по ноге. Я зажмурилась, но промолчала. — Значит так? — после этого грозного голоса мне вывернули руку. Я тихонько застонала, прогибаясь от боли. — Ну, хорошо же. Дальше удары посыпались один за другим, на ноги, руки, плечи. Я стиснула зубы и изо всех сил старалась не заплакать — мне, кажется, ничего не хотелось настолько сильно. Тошнило, кружилась голова и темнело в глазах, но сознание было чертовски ясным — и в нём были мысли лишь о том, что нельзя проронить ни слезинки. Постепенно я почувствовала, что удары стихают. Дальше всё как в молочно-белом тумане. Меня куда-то ведут, подсаживают, кладя на что-то очень мягкое. Стало хорошо — не так больно и тепло. Почувствовалось лёгкое движение. Мы куда-то едем? Я с лёгким стоном приподнялась на руках, найдя себя на заднем сиденье машины. Мимо мелькали бесконечные деревья, кустарники и редкие дома. Вспомнилось детство, то, как мы с Тори гуляли здесь давным-давно. Во рту стало горько. Я села, подтянув к подбородку коленки и оперевшись лбом о стекло машины. Разговаривать с сидящими впереди родителями не хотелось. Не хотелось ничего. Подумалось о том, заплакала я тогда иди всё-таки нет. Надеюсь, нет. — Ты поступила неправильно. — мягкий, текущий, словно чёрный мёд голос матери плавно влился в пространство. — Совсем неправильно. — Я вздохнула, проглотив подступившие к горлу слёзы — не время плакать. Хотелось обхватить коленки руками, но было настолько больно, что от этой затеи пришлось отказаться. На улице стоял густой туман. Вдруг — от этого я вздрогнула и отпрянула от окна — кто-то невидимый словно кинул в него горсть душного, розового порошка. Туман принялся медленно заползать в машину, скрывая всё настоящее, показывая то, чего нету. Внезапно я услышала плач, оглядевшись, я глазами наткнулась на сжавшуюся в углу сиденья девочку. Она горько плакала, пряча мокрое лицо в ладонях и покачиваясь из стороны в сторону. В ней я узнала себя и мне словно полоснуло по сердце ножом. Как, как я переживала это? — Мне больно… — горько жаловалась копия, всхлипывая и размазывая слёзы по бледным щекам. — Почему вы ничего не сделали.? Почему не защитили.? Больно… — она снова захлебнулась собственным плачем, сжимая в тонких пальчиках растрепанные волосы. Я метнулась было к ней, желая прижать к себе и утешить, но копия с тихим, шуршащим звуком пропала, оставив под моими руками клубы густого тумана — уже обычного, не розового. Вот мы и дома. Я сижу в комнате, глядя в молочно-белое от тумана окно и покачиваясь, словно сумасшедшая. Точно помню, что сижу недолго — и то хорошо. С трудом заставив себя подняться, я стащила сектантскую футболку через голову. После, решительно подойдя к матовому окну, распахнула и сбросила его в льющийся внизу густой туман. Одежда летела легко, покорно, подставляя себя потокам ветра. Мне стало чего-то жалко. Вздохнув, я отошла от окна, рассматривая тёмно-лиловые, почти чёрные синяки на руках. На ногах, я уверена, было не лучше, но снимать леггинсы и проверять желания как-то не было. Дотянувшись до стола, я взяла с неё прозрачную бутылку с водой, с трудом снимая с неё крышку. Отпив немного, я глубоко вздохнула: стало намного легче, прошло наконец надоевшее головокружение. Оглядевшись, я убрала упавшие волосы с плеч, встала чтобы одень новую футболку. — Ты не должна плакать. — мягко проговорила я самой себе из прошлого, перебирая собственные густые пряди. — Дальше у тебя будет самый лучший год в твоей жизни. Самый лучший. Ты обязана, должна жить! Ты должна жить! Отзовись! — последняя фраза оглушила меня вместе с тяжёлым ударом по голове. Было не больно — ноги попросту подкосились, и я упала на пол, который, словно кровью был залит густым скользящим туманом. Всё стало пустым, невидимым. Ко мне, улыбаясь, подошла восьмилетняя девочка — моя копия. Улыбаясь, она спокойно, мягко проговорила: — Ты смогла сделать это, поборола боль, стала сильной. — тут она развернулась, подходя к вырисовывавшемуся в густоте тумана обрыву. — Я горжусь тобой, Аляска. — тут она легко скинула вниз, в пропасть что-то зелёное. Это «что-то» мгновенно подхватили тяжёлые клубы пара и блажи. — Я не справилась, но ты поборола себя, ты умница! — искренне, с чувством сказала девочка, оборачиваясь на меня. — А мне пора… В забвение… Тут она положила руки себе на шею и, зажмурившись, прошептала что-то, балансируя на краю обрывая на одной ноге — вторую уже хватали облака блажи. — Пора прекратить это. Слишком часто я умирала на собственных глазах, не хочу видеть это ещё раз! — бросившись к копии, я сшибла её с ног, облив водой из бутылки, которая была в руке. Девочка, инстинктивно отбрасывая мокрые волосы с лица, испуганно огляделась, а увидев, что она на моих руках, расплакалась, протягивая ко мне руки и всхлипывая. — Тихо-тихо, всё позади, всё в порядке. — я покрепче прижала её к себе, покачивая из стороны в сторону и сама не веря в происходящее. Девочка потихоньку затихала, теперь только изредка всхлипывая и жмясь ко мне. — Ну чего? Успокоилась? — Угу… — копия отстранилась, утирая кулаком глаза. — Спасибо тебе. — А зачем ты хотела это сделать, спрыгнуть? — я старалась сделать мой голос как можно более мягким. Копия, глянув на меня широко раскрытыми глазами, с запалом ответила: — У меня не было выбора, мама дала мне блажь! — от этого заявления я впала в лёгкий ступор. — Она заставила меня действовать не по моей воле! Меня использовали! — Что? — изумлённо переспросила я, глядя на себя же во все глаза и пытаясь хоть немного вникнуть в сказанное. — Мама дала тебе блажь? Зачем? — Она хотела, чтобы ты изменилась, Аляска. — звонко, но печально пояснила копия. — Чтобы ты изменила часть своего характера. — То есть она хотела… — мой мозг едва ли работал, тормозил и отказывался воспринимать информацию. Так, копии — условно говоря, части характера, а мама хотела, чтобы я изменила часть себя, то бишь поменяла часть характера. Минуточку. Что? — Но она хотела убить тебя? — я еле выговорила простые, но мучительно сложные сейчас слова. Копия замахала руками, скороговоркой поясняя: — Я слышала её голос в голове, она говорила, что это прыжок веры, просто в блажь и я буду жива, а не умру. Аляска, я не хотела ничего делать! Прости, не верь маме, она не хочет тебе добра, она совсем не добрая, она хочет сделать тебе больно, она хочет забрать тебя к себе! — устав, девочка замолкла, тяжело дыша и смотря на меня. — Не верь ей, верь мне! — Мама хочет убить меня? — это уже попросту не укладывалось в голове. Я помассировала пальцами виски — не помогло. — Угу… — тихонько прошептала копия, теребя собственные пряди волос и понуро опустив голову. — Аляска, прошу, не отдавай меня ей! Я не хочу умирать! Мама хочет забрать тебя. Ответить я не успела — пространство оглушил громкий, чертовски громкий хохот, дикий, нечеловеческий, жестокий. Копия прижалась ко мне, закрыв испуганные детские глазёнки — перед нами стояла мама, смеясь, как безумная. — Зачем ты это делаешь?! — не выдержала я, прижимая испуганную копию к себе и в упор глядя на маму. — Что тебе нужно?! — Любить — значит страдать. Чтобы не страдать — надо не любить. — внезапно ровный, мягкий голос словно специально проник в уши. — Но тогда будешь страдать от того, что не любишь. Поэтому любить — значит страдать, но не любить — тоже значит страдать. А страдать — значит страдать. — эти певучие, холодные, слово лёд, фразы, усыпляли меня. — Чтобы быть счастливым надо любить, значит надо страдать. Но ведь страдание делает человека несчастным, не так ли? — тут она наигранно рассмеялась. — Поэтому чтобы быть несчастным надо любить, или любить, чтобы страдать, или страдать от избытка счастья. — глянув на меня, мама неожиданно заметила: — Жалко, что ты не записываешь. Я глянула на свою копию, судя по её лицу, она тоже ничего не понимала. Мы, посидев секундочку, уставились на маму, не понимая того, чего от нас хотели. — Однако пришла я не нотации тебе читать. — ухмыльнулась мама. — Я и подумать не могла о том, что ты такая хитрая, дочурка! Догадаться про воду, снять действие блажи — это надо было постараться, дорогая моя! — Не трогай меня! — крикнула я, не желая слышать ничего, кроме тишины. — И её тоже! — тут я указала на сжавшуюся рядом со мной восьмилетнюю копию. — Никого не трогай! — Тебе же всё равно было на двух других? — скучающе-удивленно переспросила мама. — Почему эту решила оставить? Она не питомец. — Я раньше думала, что они злые, а поняла, что ты! — громко, с обидой выкрикнула я. — А не могу к тебе даже притронуться, малышка. — рассмеялась мама. — Я мертва. А вот она, — из-за её высокой, статной фигуры показалась девочка лет девяти с колючими, злыми глазами. В ней я тоже невольно узнала себя — от осознания того, как же меня много и насколько же всё плохо, закружилась голова. Ещё одна. — Ты не моя мама… — эти слова сами сорвались с моих пересохших губ. Я потрясла головой, мечтая остаться одной и придти в себя, но уже через мгновение пришлось понять, что надеяться не на что: мама, снова чудовищно расхохотавшись, пропала, а моя девятилетняя копия кинула в нас чем-то — пахло это «чем-то» блажью. Меня это не впечатлило: у меня уже давно выработался иммунитет к этой отраве, благодаря Вере. Вскочив на ноги, я уже готова была принимать самые что ни на есть радикальные меры, как вдруг краем глаза увидела движение: восьмилетняя копия, до этого мирно сидевшая возле меня, медленно и спокойно шла к обрыву, кажется, не видя ничего перед собой. Позабыв обо всём на свете, я бросилась к ней, нащупав под ладонью бутылку с заветными остатками воды. Снова выплеснула их в девочку, та остановилась, как сломанная кукла. Я резко повернулась к моей сопернице. — Мы сейчас в блажи? — отчего-то я была уверенна, что она ответит мне на этот вопрос. — Конечно, глупая! Где же ещё?! — сейчас мне было плевать на то, что она там делает, плевать на брошенные едкие слова. А копия завела руки за спину, и с самодовольным видом достала два дымных меча. — Снова эти фокусы, не только ты так умеешь, я сильнее! — Что-то внутри четко диктовало мне план действий: я подняла руку, представляя, как в ней проявляется тот самый свёрток с блажью. Неожиданно и вместе с тем привычно, я почувствовала тяжесть в руке, и незамедлительно кинула его в замерзшую маленькую копию, застывшую у обрыва. — Слушайся только меня. — вспомнив уроки по подчинению, у меня получилось очень мягким и обволакивающим голосом подчинить восьмилетнюю себя. — Не подходи к обрыву. Копия, уловив смысл моих слов, тут же отбежала поближе ко мне. Моя соперница, глядя на это зрелище, ухмыльнулась, подходя ко мне медленно, кругами, как хищник к жертве. — Ты очень хитра, Аляска. Прямо как я. — её резкий, уверенный голос резко контрастировал с печальными глазами. — Снова эти фокусы, не только ты так умеешь, я сильнее! — она повторяла мои слова. — Где твоя сила? Не можешь призвать оружие? С этими словами она, молнией сорвавшись с места, побежала ко мне! Быстро подумав, я ударила ногой по полу, создав силовую волну, которая и повалила копию на спину. — Это не честно! — Честно! — прокричала я, сосредоточив силы на её чудо мечах. Сделав хлопок, туманные мечи лопнули, приводя их обладательницу в бешенство. Но и я чувствую, что силы для обороны при помощи блажи на исходе. Копия резко побежала ко мне, вцепившись в мои волосы, чуть не сшибив с ног. Драться я не любила, но выхода, кажется, не было: я мгновенно намотала на руку её на благо длинные и густые пряди, дернув за них. Дралась она, как и я, отвратительно, ведь она и есть я: мы попросту балансируя на ногах старались повалить друг друга. Я старалась парировать её удары — била девочка сильно, и любая неосторожность сулила мне проигрыш. — Так тебе! — копия, хлопнув руками силой блажи повалила и меня на землю, ещё и пнула в колено, я схватилась руками за ушибленное место. Она же в это время подбежала к своей младшей версии и со всей силы толкнула её прямо в пропасть. С криком я сорвалась с места и, не помня себя, толкнула копию так, что она, не удержавшись, упала с обрыва. Её крик повис в розовом пространстве, но меня волновало не это. Бросившись к месту, где толкнули мою восьмилетнюю подружку, я не смогла сдержать радостного крика: какими-то силами она могла удержаться за еле заметный выступ. — Держись! — закричала я, ничком падая на землю и хватая девочку за руки. — Не отпускай меня! — Скажи, что прощаешь меня! — сквозь слёзы прокричала копия. — Скажи, пожалуйста, скажи! — Я вытащить тебя не могу, помоги мне, отталкивайся ногами! — крикнула я, с отчаянием осознавая то, что я, уставшая после, казалось бы, короткой драки, действительно не могу даже приподнять мою достаточно лёгкую копию. Её слова о прощении я не услышала — и без того всё казалось чертовски шумным. — Я не хочу умирать! Пожалуйста, не отпускай меня! — девочка расплакалась, судорожно, до побелевших пальцев сжимая мои руки. Внезапно в голове что-то вспыхнула — я улыбнулась. Оттолкнулась от земли, обняв копию в полёте. Она кричала от ужаса, но я не слышала: сосредоточившись, я изо всех последних сил представляла себе то, как за моей спиной появляются белые, сильные, светящиеся крылья, словно у бабочки. Мгновенный резкий рывок смог задержать наше падение, мы повисли в воздухе над пустотой. Я удивлённо, но вместе с тем спокойно глянула на неё: копия, держась за меня, поражено смотря на огромные и, я уверена, безумно красивые крылья. Её пальцы судорожно цеплялись за мои плечи. Две девочки повисли словно бабочка, паря над пропастью. — Ты и так умеешь? — удивлённо и одновременно испуганно спросила копия. — Меня Рейчел многому научила, в том числе и летать. — Как ты контролируешь крылья? И вообще как ты держишь меня? — Нужно лишь думать, а твой вес не имеет значения, я могу и взрослого поднять в воздух. — но всё таки силы конечны, и мы вернулись на скалу. Главное, у меня получилось её спасти, но только здесь. — Ты можешь пробудить меня? У меня важный день должен быть. — спросила я у копии, и та согласилась, но сказала чтобы я вернулась к ней скорее. Проснувшись, я снова побежала к Рейчел, которая всё также спит. — Я смогла! Смогла! — уже не спит. — Будильник мне не нужен да? Ты будешь будить меня каждое утро? — Прости, но я смогла спасти свою копию, и даже летала! — Садись, разреши посмотреть. — сев рядом, Рейчел начала смотреть мне в глаза, удивительно но я ничего не чувствую когда она это делает. — Понимаю что тебе пришлось подчинить её, но главное ты спасла её. Ты используешь силы чтобы помогать другим, узнай что ей нужно но не сегодня. Ты снимаешься в клипе, и мы летим. Если хочешь, я могу попробовать заблокировать эти воспоминания в твоей голове, чтобы ты хотя бы одну ночь поспала без переключений. — не долго думая, я согласилась. Только вот не знаю, получится ли у неё...