Вход в Облачные Глубины открыт для демонов и небожителей

      Следующим утром, после общих чтений, пока другим адептам было дано свободное время, двое наказанных отправились в библиотеку ордена. Тут было тихо, в воздухе витал густой аромат старых книг и цветущих деревьев за окном, ласковый ветерок осторожно играл с белыми тканями легких газовых занавесок и такими же кисточками на них. Это место умиротворяло: даже бывший с раннего утра в дурном настроении Лянь-Лянь чуть ожил и через время осматривался уже с неподдельным интересом. Его друг по наказанию, несколько сонный и оттого растерянно очаровательный юноша с лезущими в разные стороны кучерявыми волосами, сначала не понимал оживления Лянь-Ляня, но затем тоже проникся мистическим настроем библиотеки: некой умиротворенной энергией, пробуждающей из глубин души жажду знаний.       Юноши некоторое время сидели тихо, осматриваясь и ожидая Вэй Усяня, а затем Лянь-Лянь непринужденно сказал:       — Тут так спокойно.       — Да… — неосознанно протянул Ло Бинхэ, а затем сразу исправился. — Однако в моей школе есть места еще приятнее: в бамбуковом лесу на одном из пиков практически можно достичь просветления от простой прогулки.       Лянь-Лянь сдержал смешок, так и не поняв, говорит юноша серьезно, или шутит. Но все же представшая в живом воображении картина тихого леса, в котором тонкие бамбуковые листья едва слышно трепещут на теплом ветру, понравилась Лянь-Ляню. Он ответил:       — Это, должно быть, замечательное место. Ло гунцзы часто там бывает?       — Я учусь на другом пике, но несколько раз в неделю хожу туда по поручениям или к друзьям, — простодушно отозвался Ло Бинхэ. Он, кажется, уже забыл, что Лянь-Лянь пытался его подставить, и относился к тому непринужденно и дружелюбно. Лянь-Ляню от такой искренности стало не по себе и через время он снова сказал:       — Я хочу еще раз попросить прощения у Ло гунцзы.       — Ничего страшного, — с улыбкой отозвался юноша, но это задело Лянь-Ляня только сильнее.       — Нет, я хочу, чтобы вы знали, что обычно я так не поступаю. Покидая Облачные Глубины я рассчитывал, что смогу вовсе не попасться, а в момент, когда учитель Вэй сказал о нарушителе — растерялся и принял совершенно неверное решение. Мне следовало собраться с духом и признать свою ошибку: в то мгновение я лишь испугался, что в первый же день нарушу правила и шисюн будет мной недоволен.       — Все в порядке, — снова горячо заверил Ло Бинхэ. — Хуа гунцзы не стоит так себя винить. Если вы не поступите так более, то мне незачем держать обиду.       — Я обещаю! — тут же положа руку на сердце сказал Лянь-Лянь и Ло Бинхэ тепло улыбнулся его жару. Он спросил с игривой ноткой:       — Так Хуа гунцзы увиделся со своими шицзе?       От упоминания старших губы Лянь-Ляня сами собой расползлись в теплой улыбке и он нежно ответил:       — Да. Мы болтали несколько часов: они рассказали о своих путешествиях и диковинках, что встретились на пути. Мои шицзе — бродячие заклинательницы и редко появляются в храме. Последний раз мы виделись два или три года назад, на праздник Середины Осени. Пусть они присылали письма и подарки, но я все одно очень скучал.       — Тогда моя жертва не была напрасной, — рассмеялся Ло Бинхэ, а после с интересом спросил: — На приветствии я не смог вспомнить храм Хуа гунцзы. Он находится далеко отсюда?       — Нет, земли нашего ордена тут, в Лояне, на территории клана Не: наш храм один из их вассалов, — с готовностью объяснил Лянь-Лянь. — Вероятно Ло гунцзы не слышал о Храме Водных Каштанов потому что он совсем маленький: ученики в основном сироты, как и я, и мы редко участвуем в ночных охотах. Раньше каждый год шисюн ездил на собрание кланов, но теперь, когда наш учитель вознесся и на него легли все обязанности по содержанию храма, шисюн вовсе перестал посещать такие сборища.       — Ваш учитель наверняка был достойным человеком, — посочувствовал Ло Бинхэ, внутренне отмечая, что Хуа гунцзы сирота, как и он. От этого Ло Бинхэ почувствовал себя еще ближе к юноше.       — Это лишь один из этапов жизни, — с улыбкой отозвался Хуа гунцзы, но в его глазах промелькнула грусть.       — Верно: такой же этап, как рождение, женитьба, учеба или отбывание наказания, — раздался веселый голос и в зал мягкой походкой хозяина вошел Вэй Усянь. Он с игривой улыбкой осмотрел подтянувшихся и застывших в благопристойных позах учеников и снисходительно сказал: — Не стоит так бояться: наказание в Гусу это вовсе не розги и стояние коленями на дуриане. Возможно, вам оно покажется даже излишне мягким. Как вас наказывали в ваших орденах?       — На хребте Цанцюн каждый пик подчиняется учителю во главе, и именно учитель придумывает наказание. Где-то дают больше заданий, где-то заставляют выполнять грязную работу. Мой учитель за мелкие проступки заставляет бегать кругами вокруг пика, а за тяжелые может изби… дать несколько наставлений на тренировочном поле, — сказал Ло Бинхэ. Он начал нерешительно, но под одобряющим взглядом Вэй Усяня осмелел и едва смог сдержать себя, чтобы не разболтать нелицеприятную правду о собственном пике.       — Я слышал, каждый пик Цанцюн совершенствует определенные сильные стороны адептов, так что не удивительно что и наказания разные: то, что для одного будет страшной пыткой, другому покажется приятным времяпровождением, — посмеялся Вэй Усянь. Его пытливый взгляд с фигуры Ло Бинхэ скользнул к Лянь-Ляню. Тот со смесью неловкости и удивления отозвался:       — Меня никогда не наказывали.       — Вот как? — изогнул бровь Старейшина Илин и Ло Бинхэ неосознанно повторил его жест.       — Да, — гордо отозвался юноша. — Я самый младший ученик своего храма и если у меня что-то не получалось, шисюны и шидзе просто еще раз объясняли мне.       — И Хуа гунцзы никогда не озорничал до наказания? — спросил Вэй Усянь, не веря, что в таких условиях юноша не вырос крайне избалованным.       — Озорство заслуживает поучения, но не наказания, — весомо ответил Лянь-Лянь и в его голосе появились на мгновение совершенно не свойственные мягкому характеру язвительные нотки. — В другом я никогда не делал ничего, что стоило бы розг.       Внутренне Лянь-Лянь так же добавил, что ни учитель, ни шисюн никогда не смогли бы поднять на него руку.       — Поразительно, — улыбнулся Вэй Усянь. — Что ж, в таком случае как бы для Хуа гунцзы наказание не было чрезмерным.       — Ничего не будет для меня чрезмерным, — тут же горячо возразил Лянь-Лянь. Да, его раньше никогда не наказывали, но в основном потому что он был хорошим совершенствующимся и довольно сильным. Горячая юношеская кровь не могла выдержать обвинение в изнеженности.       — Хорошо-хорошо, — ответил Старейшина. — Тогда вот вам Сборник о Благочестии, — на стол перед адептами опустился увесистый том. — Вам нужно переписать по двадцать страниц каждому: пятнадцать как обычно, а пять — стоя на одной руке, — глядя на неверящие взгляды обоих юношей, явно не ожидавших такого причудливого наказания, Вэй Усянь едва не рассмеялся в голос. Он объяснил: — Держа равновесие во время переписывания, вы будете стараться ровно начертать каждый иероглиф и они по́том высекутся в вашей памяти. Помните, что ваша каллиграфия должна быть хороша что на первых пятнадцати страницах, что на последних пяти. Какую страницу писать каким образом выбирайте сами.       С этими словами Вэй Усянь опустился на одну из кушеток, стоящих в библиотеке, достал из рукава небольшой томик и погрузился в чтение, не обращая, кажется, более внимания на адептов. Юноши переглянулись и открыли сборник, начав выбирать страницы для себя. Определившись, но все еще пребывая в смешанных чувствах молодые люди поднялись, не сговариваясь решив начать с переписывания стоя на одной руке. Выбирая место, где можно было бы принять стойку, Ло Бинхэ внутренне недоумевал: он ожидал любого наказания, Сяо Цзю даже язвительно шутил, что ужасный Старейшина Илин может заставить его выкапывать трупы из земли — но всего лишь переписывание книги? Или может Ло Бинхэ слишком расслабился, и в этом задании была какая-то скрытая сложность?       Сложность действительно была, но пришла она неожиданно от самого Ло Бинхэ: его пушистые волосы так и норовили попасть в перевернутом положении под кисть. Ло Бинхэ отчаянно поправлял их, сдувал от лица и пробовал убрать в другую прическу, но на тонких листах сюаньской бумаги нет-нет да оставались едва заметные чернильные полосы. Стоящий рядом Лянь-Лянь тоже хмурился. Его волосы вели себя куда лучше, но вот руки от непривычной стойки начинали подрагивать, да и следить за движением кисти вниз головой было непривычно. Некоторые иероглифы получились чуть искривленными или некрасивыми: тогда Лянь-Лянь хмуро сминал бумагу и начинал переписывать страницу заново.       И все же переписывание правил было лишь переписыванием правил.       Краем глаза Вэй Усянь наблюдал за происходящим, едва сдерживая удовлетворенные смешки. Он уже не первый раз наблюдал за подобным наказанием, но чаще всего его выполняли ученики клана Лань, которым приходилось во время стояния на руке держать зубами свои лобные ленты — оттого они были ограничены в разговорах. Эти же молодые люди такого досадного элемента костюма, как налобная лента, не имели, и были открыты для подтруниваний Вэй Усяня.       — Ну как, не устали? — игриво спросил он через некоторое время.       — Нет, это довольно легко, — отозвался Лянь-Лянь. Пусть его лицо было хмурым, в голосе действительно слышалось больше азарта, чем недовольства. Ему нравились трудные задачи, он готов был выкладываться на них и сейчас дописывал уже вторую страницу.       — Это славно, — улыбнулся Вэй Усянь. — Но разве не было бы легче не шалить?       — Мой друг говорит, — чуть запыхавшись ответил Ло Бинхэ. — Что лучше уж шалить сейчас, когда нас могут наказать старшие, чем творить неприятности потом, когда мы сами должны будем себя сдерживать.       — Твой друг довольно мудр, — согласился Вэй Усянь и тут же спросил: — Это он надоумил тебя покинуть Гусу ночью?       — Н-нет! — горячо сказал Ло Бинхэ, опасливо покосившись в сторону Старейшины Илин. Пусть он выглядел дружелюбно и говорил складно, его все же стоило опасаться.       — Ло гунзцы выглядит слишком искренним человеком, чтобы придумывать, как обмануть жетоны, а вот друг, выражающийся так зрело, вполне бы мог их зачаровать… — задумчиво протянул Вэй Усянь и Ло Бинхэ заметно побледнел, насколько это можно было сделать с опущенной вниз головой. Он совершенно не умел врать. — А что же Хуа гунцзы? — вдруг резко спросил Старейшина.       — Что? — переспросил Лянь-Лянь, отрываясь от переписывания. Его лицо тоже было красным, но не огненным, как от стыда, а сосредоточено-алым. На фоне этого цвета янтарные глаза казались еще живее и ярче.       — Как Хуа гунзцы зачаровал свой жетон?       — О, я долго думал и изменил контур встроенного внутрь массива, — с готовностью ответил Лянь-Лянь.       — Твой шисюн помог тебе? — снова спросил Вэй Усянь. Он помнил, что свита Храма Водных Каштанов составляла всего два человека и вторым был старший ученик. Массив жетона был сложен, но тот юноша выглядел достаточно сильным для того, чтобы сломать его.       — Нет, я сделал все сам, — чуть обиженно отозвался Лянь-Лянь. — Мои духовные силы совсем слабые, поэтому в храме я много времени уделял чтению книг о массивах, формациях и талисманах, которые не требуют много ци. В жетонах используется измененный массив «Тысячи осеней» и при должной сноровке его можно легко сломать. Но восстановился он довольно быстро, — Лянь-Лянь виновато улыбнулся. но тут же предложил: — Я могу показать вам позже, что сделал.       — Конечно, я с удовольствием посмотрю, — кивнул Вэй Усянь. Глядя на упорно чертящего иероглифы Ло Бинхэ, он лукаво протянул: — Кто знает, может если ты пойдешь мне на встречу и я смогу сократить наказание…       Ло Бинхэ сосредоточился на символах, делая вид, что не понял намека. Он готов был отбывать еще несколько таких же сроков наказания, если это было бы нужно.       На время, требующееся для сгорания палочки благовоний, библиотека погрузилась в тишину. Где-то слышались сдержанные голоса адептов Гусу и веселые крики приглашенных юношей, Вэй Усянь иногда шумно перелистывал страницы и весело посмеивался чему-то в книге. Юноши выводили иероглифы. Мирное спокойствие комнаты разрушилось только когда у входа раздались четкие шаги и шуршание одежд: через мгновение в библиотеку вошел Хангуан-цзюнь. Он задержал взгляд на молодых адептах, которые, не имея возможности правильно поприветствовать старшего, просто застыли, затем посмотрел на радостно поднявшегося Вэй Усяня. Лань Чжань на мгновение замер, почувствовав клубящуюся в комнате энергию: юноши пока не могли в полной мере сдерживать ци и во время трудной задачи неосознанно отпускали свою ауру. В руках Лань Чжань держал несколько книг, подшитых грубой бечевкой, и их он положил на стол перед Старейшиной Илин.       — Руководство по планам занятий за прошлые года, — коротко сказал он, бросив едва заметный взгляд на аккуратно выписывающего последнюю страницу Лянь-Ляня.       — Зачем, я же и так все знаю, — ответил Вэй Усянь, но потянулся к книгам. — А что, Старейшина Лань не придет на мои занятия? Неужели он так легко меня отпустит?       — Я посещу несколько, — уклончиво ответил Лань Чжань.       — Вот как, — игриво протянул Вэй Усянь, старательно строя обиженное выражение. — Мне так хотелось показать Старейшине мое преподавание.       Лань Чжань посмотрел на Вэй Усяня, но ничего не ответил. В этот момент Лянь-Лянь наконец закончил писать и, оттолкнувшись от пола, перевернулся и встал на ноги. Движение вышло идеальным, но встав, юноша все же чуть покачнулся от долгого стояния вниз головой. Придя в себя он улыбнулся и подошел к Вэй Усяню, протягивая ему листы:       — Учитель Вэй, я закончил!       Вэй Усянь взял переписанные правила и бегло просмотрел их: каллиграфия юноши была действительно хороша. Он не подражал стилю составителя сборника, но писал четко и аккуратно, словно руку ему ставили известные мастера. Вэй Усянь довольно кивнул и указал на стол рядом с собой:       — Еще пятнадцать страниц и Хуа гунцзы может быть свободен.       Лянь-Лянь улыбнулся и хотел пройти мимо, но неожиданно его легким движением остановил Хангуан-цзюнь. Юноша поднял на него удивленный взгляд, но Лань Чжань только ровно сказал:       — После отбывания наказания Хуа гунцзы должен будет зайти ко мне.       Дождавшись нерешительного кивка и перекинувшись с Вэй Усянем многозначительными взглядами, Лань Чжань покинул библиотеку.