Мятные леденцы

      — Взволнованы перед свиданием? — интересуется водитель Убер — молодая кудрявая брюнетка. Слишком молодая, на взгляд Микки, для такой неожиданной должности. И слишком, блять, беспардонная.       Микки несколько секунд глупо хлопает ресницами, не зная, что должен ответить и должен ли вообще. В свои девятнадцать он бы не раздумывая предложил нахальной дамочке «завалить ебало и сходить нахуй», и ехал себе преспокойно дальше. Но Микки уже давно не девятнадцать. Он много работал над собой. Слишком много, но это то, что необходимо каждому, кто хочет быть достойным примером для своего ребёнка. У Микки было прошлое, его никуда не денешь, но теперь он совсем другой человек. По крайней мере, ему очень хочется так думать.       — Что вы сказали?       Нельзя было бы придумать ничего глупее, чем притвориться тугим на ухо.       — Выглядите так, будто собираетесь увидеться с любовью всей своей жизни, — с отвратительно милой улыбкой заявляет дамочка.       Микки встречается взглядом с её глазами в отражении зеркала заднего вида и тут же отворачивается к окну. Некоторым людям ни черта не известно, что значит элементарное чувство такта.       — Может, это просто мой будущий работодатель? — ворчливо предлагает Микки, продолжая пялиться в окно. Какого хера, спрашивается, он вообще ей отвечает?       Он не может заставить себя и дальше сидеть и, как маленький нашкодивший школьник, продолжать таращиться на пейзаж, когда слышит с водительского сиденья, как наглая барышня весело хихикает.       — Видимо, ваш будущий работодатель — очень горячая цыпочка.       — Почему, блять, вы так думаете?       Микки понимает, что начинает звучать грубо, но в противном случае эта курица от него никогда не отстанет. Собственно, она и так и не отстанет, потому что он только что сам задал ей вопрос. Твою мать.       Машина сворачивает за угол и останавливается по месту назначения. Микки до последнего старается не пялиться в окно и не выглядывать, ждёт ли его чёртов рыжий у дверей паба или он уже зашёл внутрь, или, блять, возможно, Галлагер просто передумал и решил, что Микки не стоит того, чтобы тратить на него время. За весь остаток дня они больше ни разу так и не созвонились, хотя Микки на кой-то хрен сохранил номер ублюдка в своём мобильнике. Должно быть, это случилось чисто на автомате.       — Вы весь будто светитесь изнутри, — ласковым тоном заявляет дамочка, оборачиваясь к Микки и вырывая его из потока сумбурных мыслей. — У вас искусаны губы, на щеках румянец. И, кажется, вы слегка переборщили с парфюмом.       Девушка смешно морщит нос, но улыбка продолжает играть на её симпатичном, почти юном личике. Микки несколько секунд смотрит на неё, как полный идиот, даже забыв, что должен заплатить.       — Правда? — он оттягивает ворот своей рубашки, расстегнув две верхние пуговицы, и придирчиво принюхивается, опустив голову. — Чёрт, — коротко ругается Микки, сообразив, что от него действительно несёт, как от парфюмерной лавки после погрома.       Бля, ещё бы. Он собирался на встречу с Галлагером минимум часа два, что несвойственно ему априори. Забил на работу и вместо этого час отмокал в душе, спасибо горячему водоснабжению многоквартирных домов Вест-тауна. После чего вылил на себя едва ли не половину бутылки сраного «Олд Спайс Рок». И да, блять, Микки дрочил целых два раза, чтобы не опозориться перед рыжим, словив в первую же минуту их встречи эрекцию.       — Ничего критичного, можете так не волноваться, — успокаивает девушка, очевидно, заметив, как Микки снова жуёт нижнюю губу. — Уверена, ваша дама простит вам эту мелочь.       — Я надеюсь, блять, — ворчит Микки и вытягивает из бумажника несколько купюр. Собирается отдать их девушке, но почему-то решает сперва высказаться. — Вам следовало бы работать в полиции. Вы больше подходите на роль детектива, чем на водителя сраного такси.       — Спасибо, — смеётся девушка. — И вы недалеки от истины. Я учусь на юридическом. Замечать детали — стало чем-то вроде профессионального хобби. Удачного вам свидания…       — Микки.       — Микки, приятно. Моё имя Полина.       Микки кивает и коротко улыбается девушке с русским именем — Полине. И, блять, понимает, что не может заставить себя покинуть безопасный салон грёбаного такси. Его вдруг одолевает такой дикий мандраж, что наверняка их тачка вся вибрирует и трясётся вместе с ним.       — Если ваша девушка не оценит, то она либо слепая, либо дура, уж простите, — решительно заявляет Полина.       Микки фыркает в ответ и криво ухмыляется, неожиданно осмелев.       — Спасибо. Только это, блять, не девушка.       Полина вдруг сдувается в один миг. Аккуратные брови сходятся домиком над узкой переносицей.       — Значит, всё-таки я была не права? Это на самом деле по работе?       — Вы были правы, — успокаивает Микки расстроенную девушку. — Почти. Это не девушка, потому что я гей.       Один бог знает, сколько времени прошло с тех пор, когда Микки наконец стало так легко произносить эти слова вслух. Жаль, что этого, блять, не случилось лет десять назад.       — Так это парень, — смеётся Полина. Её щёки вспыхивают багровым румянцем. — Боже, я должна была догадаться.       — Серьёзно, — ухмыляется Микки. — Почему бы это?       Его взгляд сам собой косится в сторону окна, за которым он может видеть часть тротуара и вход в паб, где они с Йеном должны встретиться. Рыжий спешит ко входу в бар с обратной стороны дороги, где, очевидно, остановилось его такси. На нём совершенно идиотская цветастая рубашка и отросшие оранжевые космы нелепо торчат в разные стороны. И он такой красивый, что Микки не может сделать нормальный вздох.       — Это он, — смело заключает Полина.       — М? С чего вы так решили?       Очаровательно, мать его. Теперь Микки так смущён, что чувствует кожей, как жар разливается по его щекам, сползает на шею и дальше вниз. Микки неловко ёрзает на сиденье и трёт ладонью грудь поверх рубашки. Ему хочется немедленно выскочить из машины и помчаться навстречу Галлагеру очертя голову. Ему хочется сползти ниже по сиденью и потребовать у Полины развернуть машину и увезти его отсюда как можно скорее и как можно дальше.       — Бооже, — тянет Полина, уставившись в окно на рыжего, который мнётся с ноги на ногу у дверей паба и нервозно поглядывает на наручные часы. Похоже, он нервничает не меньше, чем сам Микки. Милковича этот факт немного успокаивает. — Да он и вправду горяч! — заявляет Полина, продолжая разглядывать Йена. — Вам следует поскорее выйти отсюда и хватать вашего парня в охапку, пока на него не позарился кто-нибудь другой. Поверьте моему слову, такие, как этот молодой человек, не задерживаются надолго в одиночестве.       Пиздец! А ведь об это он даже не подумал. С того момента, как Галлагер сказал Микки, что он не замужем, Микки так и не удосужился выяснить у рыжего — есть ли у него парень.       — Его зовут Йен, — зачем-то сообщает он Полине, протягивая наконец оплату за проезд. Старается при этом развернуть ладонь так, чтобы скрыть наличие старых, выцветших татуировок «FUCK U-UP» на фалангах своих пальцев. — И он, блять, не мой грёбаный парень, — добавляет он, не в силах скрыть разочарования. — Уже нет.       — О, чёрт, — сокрушается Полина, глядя на Микки с сожалением. — Мне действительно жаль. Вы могли бы быть прекрасной парой.       — Могли бы, — Микки кивает и горько ухмыляется. — Очень давно. Кажется, блять, в прошлой жизни.       Полина разворачивается к Микки всем корпусом, когда тот наконец-то отваживается открыть дверь.       — Знаешь, Микки, прошлое, может, и невозможно вернуть, но кто сказал, что вместо этого ты не должен думать о будущем? Просто обещай, что ты подумаешь об этом и не станешь сразу отметать такой вариант.       Эта девчонка невыносима. Она нравится Микки всё больше. Он улыбается Полине, ненавидя себя за глупую, возможно, беспочвенную надежду, которую девушке удалось поселить в его измотанной, наполовину пустой душе.       Львиную долю места в сердце Микки теперь занимает его сын. Именно Ев — тот, за кого Микки без лишних раздумий сложит свою голову, пройдёт и огонь, и воду, если однажды это потребуется. Ев — его гордость и надежда, и Микки смеет думать, что в будущем мальчик станет ему ещё и крепкой опорой. Но вторая часть его собственного сердца по-прежнему принадлежит тому, кто прямо сейчас всё ещё стоит у двери в это блядское заведение, курит уже вторую сигарету сразу за первой и не решается войти внутрь.       Микки понятия не имеет, чего ожидает от их встречи с Йеном. Единственное, в чём он сейчас уверен на все сто — пора мчаться туда, пока рыжий, который, кажется, перепуган не меньше самого Микки, не успел передумать и просто сбежать, так и не войдя в этот дерьмовый паб.       Он снова достаёт бумажник и суетливо роется в нём, пока не находит старую, давно неактуальную визитку какой-то клининговой компании. Микки так ни разу ей и не воспользовался и просто таскал с собой, забывая выбросить.       — Есть ручка? — спрашивает он Полину. Та тянется к бардачку, не пытаясь выяснить, для чего Микки понадобилась ручка. Просто находит её и протягивает без лишних вопросов. Микки берёт ручку и самонадеянно пишет на затёртом временем картоне номер своего мобильного. Возвращает Полине ручку вместе с исписанной визиткой. — Это мой номер. Если ты не против, позвони на него, чтобы я мог сохранить твой.       Несколько секунд не происходит ровным счётом ничего. Полина не смотрит на Микки, только задумчиво теребит между пальцев потрёпанный клочок картона. Блять. Микки уже почти чувствует себя последним кретином, но девушка наконец поднимает взгляд. Ему только теперь удаётся заметить, что у неё небесно-голубые глаза, как у самого Микки. Полина чем-то почти неуловимо напоминает ему Мэнди, за исключением того, что у его сестры прямые волосы, а у Полины волнистые, как у французской пуделихи. Она определённо нравится Микки.       — Я напишу тебе смс, — обещает Полина с яркой, добродушной улыбкой.       Микки отвечает на улыбку девушки коротким кивком. Он всё ещё немного смущён, но в основном в порядке.       Как только он выбирается из машины на тротуар, Йен сразу замечает его. Микки застывает на месте. Их взгляды встречаются, и рыжий улыбается такой лучистой и искренней улыбкой, что у Микки от неё сдавливает грудь, и будто стая взбесившихся бабочек щекочет рёбра изнутри. Чёртов Галлагер сияет, как грёбаный Александрийский маяк.       Боже. Микки снова ощущает эту дурацкую слабость в коленях. Его кости словно сделаны из мягкого пластилина, который кто-то тщательно разогрел в тёплых ладонях.       Он делает первый решительный шаг вперёд, и Йен шагает ему навстречу. Они встречаются на полпути, сталкиваясь крепкими телами. Рыжий обнимает Микки, не раздумывая, и Микки отвечает на его объятия. За спиной он слышит, как шуршат по прогретому весенним солнцем асфальту колёса отъезжающего такси. Чувствует, как тело Йена вибрирует и дрожит в его объятиях. Уютное тепло проникает Микки под кожу, как это было каждый раз… кажется, целый миллион лет тому назад.       Йен пахнет точно так же, как Микки помнит: бергамот и сандал, сигаретный дым и мятные леденцы вперемешку со сладковатым запахом травки. Он всё ещё пахнет Саут-сайдом и глупыми надеждами Микки Милковича. Йен пахнет его юностью, и Микки с наслаждением вдыхает этот родной запах, пока получает такую возможность. Хотя это и чертовски больно.       Он понимает, что даже спустя бесконечно долгие годы та взрывная, искрящаяся химия, которая всегда присутствовала между ним и Йеном, так никуда и не исчезла. Она всё ещё есть, и Микки вдруг становится так страшно от осознания этого, что когда рыжий тихо шепчет ему в макушку: «Я скучал по тебе», — Микки почти готов вывернуться из тёплых и таких уютных объятий и сбежать, сверкая подошвами.       Подальше от Йена, подальше от того потрясающего, крышесносного безумия, которое наверняка снова накроет их обоих, стоит только им немного позволить себе дать слабину и поддаться. И Микки, блять, так отчаянно жаждет всего этого, того, что когда-то было между ним и Йеном, что понимает, как дико он облажался. Какого, блять, сраного дьявола он вообще притащился на эту встречу? Микки — безвольный слабак, всё ещё влюблённый по уши в своего бывшего. Чёрт. Он — одно сплошное, невероятно банальное клише.       В кармане джинсов Микки чирикает мобильник, оповещая о новом текстовом сообщении. Это даёт ему повод выбраться наконец из хватки рыжего. Да, он, блять, непременно должен взглянуть, кто ему пишет. Может, это что-то срочное, на самом деле.       — Хочешь конфету? — с улыбкой предлагает Йен. Снова эти пресловутые мятные леденцы.       Микки отмахивается от него, нервно мотая головой.       — Пойдём уже внутрь, чувак, — бубнит он, уставившись на экран мобильного и не решаясь поднять на Йена взгляд.       У Микки сразу два сообщения в мессенджере. Одно от Ева, второе с незнакомого номера. Он открывает второе.       «Этот парень точно всё ещё влюблён в тебя, можешь мне поверить. Если ты упустишь его, то будешь последним глупцом, Микки. Напиши позже, как прошло свидание. Я жажду подробностей».       Микки широко улыбается сообщению от Полины и обещает себе позже сохранить её номер в контактах. Чёрт возьми, у него никогда не получалось так легко заводить друзей, но в этой девчонке определённо что-то есть. Что-то, чего Микки не может объяснить самому себе, да и не хочет пытаться это сделать.       Они с Йеном проходят в помещение и сразу отправляются в свободную кабинку в дальнем углу паба.       Йен по-прежнему не произносит ни слова, пока Микки втискивается напротив него за маленький — слишком маленький! — столик. Их колени под тёмной деревянной крышкой нечаянно соприкасаются, потому что, блять, у Галлагера всегда были до смешного длинные ноги. Микки смущённо двигается назад по узкому диванчику, и рыжий делает то же самое. Теперь они оба выглядят как два глупых краснеющих подростка. Видимо, Йену эта ситуация кажется забавной, потому что он опускает взгляд на крышку стола и тихонько посмеивается.       — Чё ты ржёшь, блять? — беззлобно огрызается всё ещё краснеющий Микки.       — Мы с тобой, типа, только что обнимались. А теперь шарахаемся от простого прикосновения.       Микки несколько секунд смотрит на Йена, пока тот наконец не поднимает взгляд. Иисусе. Он уже почти забыл, какие у его рыжего нелепо огромные и адски зелёные глаза. Микки хочется потянуться через стол и проследить языком россыпь веснушек на этих щеках, соединяя их между собой в замысловатую фигуру. Вместо этого он криво ухмыляется и позволяет себе немного расслабиться, сползая по сиденью и нарочито широко и нахально расставляя колени в стороны. Йен медлит всего мгновение, прежде чем закатить глаза и сделать то же самое. Теперь их колени снова прижимаются друг к другу. Это тесно и почти интимно. Это прекрасно и да, блять, Микки в порядке со всем этим дерьмом. В конечном итоге, бывали времена, когда они вытворяли и не такие выверты. Ему вдруг начинает казаться, что всё это было совсем недавно.       — Так значит, ты воспитываешь сына один, — подытоживает Йен, махнув худенькой официантке, которая, очевидно, не слишком спешит, чтобы обслужить их.       — Да, — соглашается Микки. — С тех пор, как ему исполнилось два года и его тупая мамаша съебалась, чтобы трахать какую-то престарелую и богатенькую лесби.       — Наверное, тебе пришлось туго. Не могу даже представить себе, что бы делал, если б мне пришлось остаться одному с маленьким спиногрызом на руках.       Слово «спиногрыз» в устах рыжего звучит так ласково и по-доброму, что Микки даже не приходит в голову обидеться.       — Мне показалось, что вы с Фредом неплохо ладите, — говорит Микки.       К их столику наконец соизволяет подгрести официантка, и теперь у Микки есть недолгая возможность спрятаться за меню, чтобы немного перевести дух. Чёрт возьми, он всё ещё не в состоянии нормально дышать. Колени рыжего рядом с его коленями такие горячие, что Микки кажется — после этого даже не совсем непосредственного контакта у него на коже останутся ожоги.       — Фред ведь не мой сын, — улыбается Йен. — У него есть его глупый папашка. Лип и Тэми разошлись несколько месяцев назад. Решили сделать паузу и разделили опеку.       Микки только теперь понимает, что совсем забыл про сообщение, которое пришло от Ева. Он так и не открыл его. Грёбаный Галлагер только несколько минут, как снова появился в жизни Микки, и уже умудрился каким-то ебанутым образом перетянуть всё его внимание на себя. Сучонок всегда так делал, хотя, скорее всего, даже понятия не имел об этом.       Микки возвращает меню официантке, которая нетерпеливо мнётся с ноги на ногу и выглядит так, словно Йен и Микки припёрлись без приглашения к ней домой и какого-то сраного хрена хотят от неё.       Йен тоже откладывает меню в сторону и заказывает две бутылки пива. Микки подаёт знак, чтобы ему принесли то же самое. Только бы эта уебанская курица поскорее уже отвалила и оставила их в покое. Он даже не уверен, что вообще хочет выпить. Всё, чего он больше всего желает в данный момент — это опустить руку под крышку стола и погладить колено рыжего, сжать его так сильно, чтобы остались синяки, провести ладонью вверх и…       Блядское дерьмо!       Микки хватает со стола мобильник и наконец открывает сообщение, присланное Евом. Это фотография. Ев и Фред стоят в обнимку, закинув руки друг другу за плечи. У Фреда на скулах под глазами намазаны по две чёрно-зелёных полосы, тёмно-русые волосы мальчика спрятаны под банданой камуфляжной расцветки. Фред косит взгляд на Ева, в то время, как тот показывает язык в камеру. У Евгения в волосах виднеются брызги краски разных цветов, а на щеке есть небольшая царапина, но лицо его светится от счастья. У Микки от этого уютно теплеет в груди, уголки рта сами собой расползаются в стороны.       — Кажется, блять, чуваки неплохо проводят время, — улыбается он, развернув телефон экраном к Йену.       Рыжий тянется через стол, чтобы взять мобильник из рук Микки. Их пальцы соприкасаются и… Вместо того, чтобы просто взять телефон, чёртов Галлагер накрывает своей рукой пальцы Микки.       У Йена, в отличие от Микки, большие ладони. Ощущение сухой и тёплой кожи на пальцах так приятно, что Микки просто не находит в себе силы сопротивляться этому. Он так сильно истосковался по ласке, которую когда-то давно дарили ему эти сильные и нежные руки, что готов скулить от восторга, как маленький глупый пёсик.       — Лип знает толк в детских развлечениях, — смеётся Йен, всё ещё не отпуская руку Микки и разглядывая фото. — Даже не представляю, откуда в нём это, но он с самых первых дней был отличным отцом для Фреда.       — Определенно не от вашего папаши, — фыркает Микки. — Кем работает твой брат? — интересуется он просто для того, чтобы сказать ещё хоть что-то и не позволить себе застонать от удовольствия, когда удивительно мягкие пальцы рыжего начинают осторожно поглаживать внешнюю сторону его ладони.       — Лип — финансовый менеджер в крупной фирме.       — Да? Я всегда считал, что если он выберется из ебаного Саут-сайда, то станет адвокатом или кем-то вроде того. Блять, какого черта ты делаешь, Галлагер?       Микки не понимает, на кого он вдруг разозлился. Скорее всего, на самого себя. Резко выдернув руку из мягкой хватки чужих пальцев, он почти швыряет проклятый мобильник на стол перед собой. Слава богу, именно в этот момент их официантка наконец приносит поднос с четырьмя бутылками светлого пива. Микки тут же хватает одну из них, откупоривает крышку и выпивает залпом сразу половину.       Йен меняется в лице и некоторое время растерянно моргает, прежде чем крепко сжать челюсти и сделать то же самое. Он ничего не говорит Микки, но его ноздри раздуваются, как у огненного дракона, а на скулах играют желваки. Упрямый подбородок задран кверху, когда рыжий отворачивает голову в сторону, больше не встречаясь взглядом с Микки.       Сука, ну что за черт! Теперь Микки чувствует себя виноватым. И, блять, он понимает, что не может оставить всё как есть. Хотя уверен наверняка, что так было бы лучше. По крайней мере для него.       Набрав в лёгкие побольше воздуха, Микки на мгновение задерживает дыхание, прежде чем тяжело и шумно выдохнуть.       — Йен.       Рыжий никак не реагирует на то, что его окликнули. Продолжает вертеть бутылку в руках, уставившись взглядом в стену, которая, очевидно, выглядит просто пиздец как привлекательно, в отличие от Микки. Милкович понимает, что снова начинает злиться.       — Слышь, харэ из себя обиженку строить, — нервничает Микки. — Ты чё, блять, думал, что припиздишь как снег на голову спустя ебучие десять лет, и я сразу должен буду ёбнуться перед тобой на колени и засосать по самые яйца? Так, что ли?       — Было бы неплохо, — цедит Йен сквозь зубы, всё ещё изучая взглядом стену.       Твою мать, охуенно. Вот, блять, и поговорили. Если хорошо подумать, то даже странно, что он ожидал чего-то другого.       Микки хватает свою бутылку и осушает её в три больших глотка. Откидывается на неудобную низкую спинку сиденья и не сдерживает громкую отрыжку. Нахуй все ёбаные приличия, он, блять, не в пятизвездочном ресторане.       — Было бы охуенно тебе соизволить объявиться немного раньше, чем… — Микки снова шумно выдыхает. Чёрт, он звучит, как старая, заезженная пластинка.       По крайне мере, это наконец привлекает внимание блядского рыжего. Йен поворачивает голову и смотрит на Микки так, будто у того вдруг отросла вторая голова или, блять, яйца вылезли из подбородка как у грёбаного Хью Джекмана из «Муви 43».       — Вот, значит, как. То есть, ты считаешь себя несчастной жертвой во всём этом? А я, блять, по-твоему, просто гондон, который притворился воздушным шариком и бросил тебя только для того, чтобы съебаться налаживать собственную жизнь?       — Что-то, блять, в этом роде, — врёт Микки.       Разумеется, он так не считает, но рыжему ублюдку не обязательно знать об этом прямо сейчас. Микки всё ещё жутко зол на него и на себя, и на сраного Терри, и на эту чёртову пизду — Светлану, которую не учили, что иногда неплохо бы принимать контрацептивы.       Микки злится на весь ублюдочный мир и понятия не имеет, как с этим справиться сейчас, когда его рыжий, как ёбаный призрак Рождества, сидит прямо напротив него спустя всё это время, которое Микки провёл как в сраном аду. Даже его сын, несмотря на то, как сильно Микки его любит, не смог заполнить проклятую сосущую пустоту, которую оставил после себя Йен Галлагер, после того, как бросил Микки. Вышвырнул его из своей жизни, как, мать его, использованный презерватив.       Йен напротив Микки продолжает сидеть и сверлить взглядом дыру в его разболевшейся черепушке. Потом достаёт бумажник из заднего кармана джинсов. Его колени больше не касаются коленей Микки, и тот чувствует неприятный холод от потери хотя бы такого минимального контакта.       — Зря я позвонил, — бормочет Галлагер себе под нос, вытаскивая из бумажника несколько купюр. — Глупо было надеяться, что воспитание сына помогло тебе хотя бы немного повзрослеть. Ты всё тот же эгоистичный и трусливый придурок, каким был в то время. Очевидно, не все люди способны измениться.       — Ты, блять, когда-то любил этого придурка, — выдавливает Микки охрипшим голосом, прежде чем успевает захлопнуть рот.       Они с Йеном никогда не говорили об этом раньше. Ни один из них ни разу не произносил эти слова вслух, но тогда Микки один чёрт был уверен, что да, Йен на самом деле любил его. Невзирая на то, каким Микки был упёртым и фееричным трусом. Несмотря на то, что он каждый чёртов раз старался напомнить Йену, что они не ёбаная парочка. Микки почти всегда вёл себя с рыжим, как последний мудак, и даже теперь не изменилось ровным счётом ничего. Он вдруг начинает осознавать, что Йен прав: он действительно так и не смог окончательно повзрослеть. Микки Милкович — большой и глупый ребёнок, который каким-то образом умудряется воспитывать собственного ребёнка. Ёбаный, блять, замкнутый круг.       И Йен не отвечает на слова Микки, которые тот от отчаянья так неосторожно выронил. Не пытается их опровергнуть, но и не подтверждает, и боль в груди Микки начинает расти, расползаться как раковая опухоль. Йен, мать его, Галлагер — это чёртова неизлечимая болезнь. Теперь Микки может убедиться в этом ещё раз. Не то чтобы он понятия не имел об этом раньше.       Опережая рыжего, Микки выхватывает бумажник из кармана и швыряет на стол пятидесятидолларовую купюру. Этого хватит, чтобы оплатить их пиво и оставить чаевые, хотя неприветливая курица ни хрена их, блять, не заслужила. Он вылетает из паба до того, как Йен успевает как-либо отреагировать. Просто на этот раз Микки не хочет оставаться тем, кого бросили, выкинули на помойку, как ненужную, сломанную вещь. Он не может съебаться от Йена в армию, но Микки может уйти из этого раздражающего места, где ему вдруг становится совершенно нечем дышать.       Он понимает, что бежит, только когда пробегает несколько кварталов и начинает чувствовать боль в левом подреберье. Скорее всего, от быстрого бега у него просто свело судорогой мышцу, но Микки из каких-то мазохистских соображений хочется думать, будто его глупый мотор наконец устал и износился настолько, что просто взорвался и теперь заливает кровью все его внутренности.       Микки наклоняется над землёй после того, как заходит за угол в первую попавшуюся глухую подворотню. Его неприятно и болезненно выворачивает наизнанку, пока желудок не пустеет настолько, что в нём не остаётся ни черта, кроме горькой желчи. Микки вытирает рот рукавом своей рубашки и брезгливо сплёвывает на землю густую, вязкую слюну, всё ещё жалея, что вместе с рвотными массами не выплюнул на сухой, покрытый слоем пыли тротуар своё больное, разбитое сердце.