Несущий дары тьмы

Когда я открыл глаза, меня вновь встретила темнота ночи. Голова гудела и болела, но с течением времени боль уходила. Я почувствовал, что лежал на спине где-то на свежем воздухе улицы, а когда у меня хватило сил приподняться на локтях и оглядеться вокруг, то я встал в ступор, ведь совершенно не знал, где находился. Хоть и стояли тогда непроглядные сумерки, я всё равно смог разглядеть своё скудное окружение. Это были какие-то заросли, состоящие из высокой травы и бурьяна. Следом за осознанием места до моего слуха стали доноситься различные звуки разной громкости, которые доселе я не слышал настолько чётко. Стрекот сверчков, разнообразные копошения в траве, более приглушённый писк летучих мышей и других ночных зверей откуда- то издали. Всё это с непривычки стало очень сильно мешать мне прийти в себя и избавиться от головной боли окончательно, шорох, хлопот крыльями, уханье, всё это звучало одновременно и вредило моему вниманию. Чтобы отвлечься от нескончаемого шума, я стал ощупывать землю и пытаться подняться на ноги. Встать у меня получилось вполне успешно, но тут же я заметил странную лёгкость в мышцах, это движение вообще не стоило мне ничего, абсолютно никаких сил! Вновь оглядываясь вокруг, я стал идти куда-то, чтобы наконец-то миновать эти кусты, кои мешали общему обзору. Пока я переставлял туда-сюда ноги, то ощутил странное изменение. Мне ужасно хотелось есть или пить (я тогда ещё не разобрался с этим чувством), моя глотка была почти полностью сухая, а живот стягивало в болезненных судорогах. Это было настолько всепоглощающее чувство, что я мигом забыл и про звуки вокруг и про неизвестность того, где я и как вообще попаду домой. Об Имморе, казалось, я и совсем было позабыл, если бы снова он не показался предо мной, но уже в своём обычном поведении, которое он скрывал до этого от меня. Да, этот чудак вновь объявился, но теперь он говорил на чистоту и без какого-либо лукавства в мою сторону. А появился он как раз в тот момент, когда я вышёл из своего «укрытия» и оглядел густой ночной лес. Его до боли знакомый голос раздался где-то сзади, что заставило меня со страхом повернуться к его источнику. На поваленном дереве стоял его тёмный силуэт, который теперь я прекрасно различил как и всё окружающее его. — Ну и долго же тебе потребовалось! Хотя я ни в коем случае не посмею винить тебя в том, ведь у каждого это индивидуально. — Какого чёрта? Куда ты меня притащил и что за дрянь ты подмешал мне, урод? Ты хотел меня убить, не так ли, но Бог видимо вновь оставил меня в живых… — Бог не властен надо мной, поэтому как я захотел, так и убил, али ты ничего нового не подметил в себе? — Где мой дом и где я вообще? — Ну… Достаточно далеко от своего земного пристанища, уж не переживай, об этом я позаботился. Отнёс тебя туда, где уж точно никто искать и не вздумает! — Да провались ты пропадом! Ладно, я сам найду дорогу и без твоей помощи! — Теперь это не твой дом. Это дом покойного Вальтера, что умер три дня назад, а не того, кем ты являешься сейчас. Кстати умер он очень даже эффектно! А для остальных он просто пропавший или всего на всего сбежавший крепостной крестьянин, видишь, какая тонкая грань здесь проходит? — Я уже сыт по горло твоими шарадами! Хватит, прекрати шутить надо мной. Тебе то конечно же кажется это смешным, а я может быть потеряю единственное, что имею, поэтому я не допущу такого исхода и сразу же, прямо сейчас вернусь к себе, а ты, злобный насмехатель, надеюсь, навсегда оставишь меня в покое! — Хорошо, ты волен поступать, как считаешь нужным, но позволь перед тем уделить мне ещё немного своего драгоценного внимания и выслушать моё тебе отцовское наставление. Эта фраза сразу же подкупила меня, хоть ты и не представляешь, как я был зол на этого черта! Я остановился и, нахмурившись, стал молча внимать рассказу Иммора, чтобы послушать что же ещё способен учудить и выдумать этот чудак. — Приглядись ко мне теперь же по внимательнее, дружок, и скажи, что же такого странного ты видишь. — он стоял на том же бревне, расправив руки и улыбнувшись во все зубы, стал внимательнейшим образом изучать мой взгляд и смотреть на выражение моего лица. Предо мной стоял высокий, облачённый в длинные тёмные одеяния бледный мужчина, коим всегда он и был. Такими же светлыми были и его зубы с выпирающими клыками, которые он отныне не скрывал, а открыто демонстрировал, чтобы мне, дураку, донести всю суть ситуации, но в силу своей неосведомлённости, я игнорировал его очевиднейшие знаки. Спустя несколько десятков секунд, пока я во всю смерил его недоверчивым взглядом, он видимо понял, что до меня мало что доходит, поэтому разочарованно задал прямой вопрос: — Ты когда-нибудь слышал легенды и сказания про упырей? Про таких страшных, ночных и неуловимых кровопивцев, что за ночь могут унести несколько десятков людских жизней? — Да, и не раз. В моём родном селе от подобных все дома чесноком увесили и кресты деревянные состругали, но я всегда считал, что это просто невежество. — А что если я тебе скажу, что такое вот по твоим словам «источник невежества» стоит прямо здесь с тобой. Знаешь, несмотря даже на всю странность ситуации, я еле удержал себя, чтобы не рассмеяться ему в лицо, настолько это показалось мне неправдивым обманом. Но что-то одновременно и пугающее промелькнуло в моей душе от того, что Иммор теперь сверлил меня недовольным взглядом. Как ни странно, но тогда я полностью исключал вариант того, что мой друг может говорить правду. Я не верил или не хотел верить в произошедшее со мной, не хотел замечать и думать об изменениях в своём зрении и слухе. Это была просто случайность! Мне просто вновь хотят пустить пыль в глаза вот и всё то, чего добивается этот ужасный господин. — Если ты так хочешь, то я могу проводить тебя к твоему дому, так уж и быть, уступлю тебе, но взамен ты выслушаешь меня на полном серьёзе и вникнешь моим советам и секретным учениям, кои неподвластны обычным смертным! Я не ожидал от моего отравителя такого предложения! Зачем ему помогать мне, если ещё недавно он хотел погубить меня? Но делать снова было нечего, я не знал как добраться до своего жилища, тем более через густой совершенно незнакомый мне лес. А судя по уверенным и наполненным силой движениям, он прекрасно ориентировался в такой комфортной для него среде. Не дожидаясь моего ответа, Иммор с необычайной быстротой подошёл ко мне и произнёс: — Ты сейчас слишком слаб, по этой причине я возьму тебя на руки. Совсем скоро ты окажешься в знакомых местах, только не верти головой из стороны в сторону, а то я ведь и уронить тебя могу. Я опять же из-за смятения не смог вымолвить не слова. Зато мой спутник взял всю инициативу на себя и не стал ждать моих разрешений или же напротив возражений, подхватил меня своими теперь не такими холодными руками под ноги и спину и, сделав резкое движение, пустился он в воздух. И чем больше я глядел на удаляющуюся землю, то больше мне становилось нехорошо. Будто это был просто неудачный сон после жаркого летнего дня и тяжёлого труда на могильной земле. В лицо подул сильный ветер, что был нипочём мне своим холодом, коего я отныне больше не чувствовал. Но страх и изменение всего мира вокруг пробудили во мне самое лютое отчаянье. Неужели это происходило на самом деле? Голод до сих пор бил судорогами по животу, звуки окружающего мира не умолкали, а ощущение беспомощности оковывало стальными цепями. Стараясь скрыться от удушливой волны этих чувств, я закрыл глаза и прижмался к груди своего единственного друга, который был со мной и на которого я всеми силами надеялся. Моя комнатушка стояла опустевшая и заброшенная, хоть и прошло всего три дня, если верить рассказам Иммора. Всё снаружи выглядело таким же как и обычно, никем не тронутым. Кресты и холмики напротив, казалось, теперь не приветствуют меня, словно я стал для них чуждым. Всё вокруг почему-то внушало мне чувство печали, в особенности мои инструменты, что теперь стояли на входе, а некоторые просто небрежно валялись рядом. Я подошёл к ним и поднял с земли всё, что уронили, пока я отсутствовал на своём месте. А потом, остановившись возле двери, дёрнул за ручку и та с жалобным скрипом отворилась. Сквозь тьму я приметил, что все вещи были разбросаны где попало, видимо кто-то искал меня или же просто, пользуясь случаем, пытался найти хоть какие-то ценные вещи, которых никогда у меня не водилось. Я был возмущён таким отношением к моему жилищу и по инерции сделал шаг вперёд, но я не смог пройти и минуть порог моей лачуги. Какова причина спросишь ты? Я тоже того не знал, но мой спутник поспешил всё разъяснить. — Упыри не могут войти в какой-либо дом без разрешения или приглашения хозяина того дома. — Но ведь я и есть его хозяин. — Нет, Вальтер был хозяином. Сейчас ты другое существо, пока без имени и жилища, но это можно поправить. — Я не упырь, и у меня есть имя и дом! Хватит потешаться надо мной! Ты можешь им быть, спорить, пожалуй, не буду, но я ведь не могу им быть, я рождён человеком с крестом на шее. — Не было у тебя креста на шее. Если бы он был, тогда б я не смог подойти и что-либо сотворить с тобой, а тем более обратить. А я ведь и позабыл, что и вправду креста на мне давно не было. Мой деревянный крестик наверняка потерялся, пока я перебирался с одного села на другое или же я сам его куда-то посеял, а куда уж не вспомню. Так и получилось, что потерянным он оказался по моей вине и забывчивости. Теперь вот сиди, отдувайся за грех! В сотый раз теперь я проклял себя за то, что вообще повёлся с этим господином тогда. Кто меня за язык вообще тянул разговаривать с ним и помогать тем более? Почему я не отказал ему в визите ко мне, ведь если бы я отказался, то всей этой неразберихи не было! Если бы, если бы… Да многое бы было по другому! Как я ни винил себя и этого чудака, но рано или поздно я должен был смириться и с этим жизненным условием. Каждый раз, когда я вспоминаю об этой истории своей, то повторяю про себя, что оно и к лучшему, ведь что даётся тебе в жизни Богом (а может быть и кем-то ещё), то всегда к лучшему! Поэтому не буду особо растягивать этот момент и в общих чертах расскажу тебе, как я примерялся с новыми правилами жизни, а это, сказать по правде, выходило у меня трудно, и очень нескоро я смирился и стал жить дальше. Но обо всём по порядку. Мы продолжили говорить с Иммором, который увлёкшись рассказом стал повествовать обо всех тонкостях и мелочах. Первым делом он рассказал мне о том, как он провернул моё превращение в упыря. Оказывается этот чёрт подлил мне своей уродской крови в чашку с чаем, который я как раз и глотнул перед смертью. Упыри так и множатся, что достойных такого существования смертных поят своей кровью, что на вкус, признаться так себе. Пить по собственному желанию я бы никогда эту дрянь не стал, но что сделано, то сделано. Не мне было решать и рассуждать о таком. Но его дальнейшие слова и россказни повергли меня тогда в большой шок, ведь оказывается, Иммор не хотел меня обращать, он сделал это по просьбе божества, которому мы, дети ночи, все поклоняемся и уважаем. Могучая матерь Ночь является для нас прародительницей, именно Она покровительствует и правит всеми своими творениями в тёмное время суток. Она сильна и вездесуща. Она даёт нам силы и указывает высшим творениям своим, коими являются упыри, на достойных несчастных, которые тоже вскоре должны пополнить ряды Её детей. Матушка Ночь преподносит свои священные дары, а мой долг их использовать и служить во благо Её. И каждый определённый промежуток времени наша священная родительница требует к себе символического подношения в виде человеческой или же своей крови. Таков закон Матушки и никто не в силах препятствовать Ей. Если ты будешь послушен и вежлив ко всем её дарам и просьбам, то Она отблагодарит тебя лаской, добрадушностию своей и предоставит полную свободу. Вот такая странная и ужасная религия у нас на первый взгляд. Да, я знаю, что в твоих глазах это выглядит как секта, но в наших кругах есть итак немногие правила, которые мы должны соблюдать, да и Матушке противиться как грех, пойми. Сейчас я отношусь к этому со всей ответственностью и уважением, но тогда мой разум и сердце начали питать в себе невообразимую ненависть ко всему этому мраку и черноте! Я возненавидел всех этих уродцев, что безжалостно могут расправиться с беззащитным человеком, так ещё и с рук им всё сойдёт, ведь их родительница также потакает их грехам и неутолимому голоду. Это было для меня отвратительнейшим рассказом и правдой, ненависть к себе подобным так и лилась через край из-за их ужаснейшего образа жизни, омерзительно-чёрной души и гадкой внешности. Видеть и теперь уж и слышать Иммора с его рассказами мне стало невыносимо. Мне хотелось, как в мифах вонзить в его чёрное сердце кол и больше никогда не видеть моего мучителя, что обрёк меня на страдания и вечный голод! Тогда в моей голове вновь сверкнула ясная мысль, от которой меня пробрало от ненависти уже к себе, ведь, Боже, чем я отличаюсь от этого Иммора, да ничем! Я такой же кровопийца, коим останусь навсегда! Теперь я обречён убивать людей, что итак постоянно терпят удары со стороны жизни. О, бедные, бедные существа, ведь они ни в чём неповинны. Они не виноваты и не заслуживают такой ужасной смерти, что я могу им предоставить! От жгучей злобы мой живот скрутило от голода ещё сильнее, ужасно хотелось утолить свою жажду уже известно чем и каким образом. Но я не хотел мириться с этим! Я не такой как они, я никогда не убью человека ради того, чтобы насосаться как мерзкий постельный клоп и опять уползти в своё чёрное и сырое пристанище, пропитанное гнилью. Я не должен того так оставлять, я обязательно сделаю что-нибудь, что вернуло бы меня к размеренной спокойной жизни. Первым в голову взбрело мне, что я должен покаяться в своих грехах у Господня алтаря. Ведь я почему-то стал хвататься за идею, что Бог просто таким образом покарал меня за все мои грехи, и я должен их отмолить, чтобы вновь заслужить жалкому грешнику прощение. Сомнений у меня отныне не оставалось, поэтому я одёрнул Иммора и поспешил избавиться всеми силами от его настырной компании. — Мне теперь всё равно, что ты мне там говоришь. Я прильну к священному лику Бога и вымолю у него прощения! Ведь я не заслуживаю быть таким, я не буду причинять людям зло. — У тебя ничего не выйдет, ибо ты даже подойти к церкви не сумеешь. Это место и угодье другого божества нам не подвластного, поэтому ни одной ногой тебя, инородного, не пропустит. До меня совершенно не долетали слова обратителя, я питал надежду, а это было самым главным. Я держал свой путь в сторону прихода, который был недалеко от погоста, как обычно то и бывает. Добрался я довольно быстро, но это как выяснилось не принесло никаких плодов, ведь как и говорил Иммор, будь он неладен, упыри не могут подходить к церквям слишком близко. Так и получилось. Я встал не в силах сделать и шагу, сразу во мне раздавалась ужаснейшая боль, будто кто-то рвёт тебя изнутри. Тогда я поднял голову к верху, но как только взору моему престали кресты, то произошло неприятнейшее моё знакомство с церковной атрибутикой. Мои глаза отказывались смотреть на кресты в любом виде. Они слезились, вызывая жгучую боль, я тёр их, вытирал выступавшие слёзы и вновь пытался чего-то добиться, но всё было тщетно. Тогда я попытался прочитать вслух по памяти какую-либо молитву, которые я так любил слушать в детстве от своей сестры. Она напевала их своим нежным голосом, да так, что те плотно засели в моей голове, но теперь и молитвы никак не шли. Я знал их, помнил слова, но выдавить их из себя оказалось сущей пыткой. Пока я страдал и в принципе наивно подвергал себя мучениям, Иммор нагнал меня и поодаль стал отговаривать отчаявшегося безумца в моём лице всеми способами от попыток исправить непоправимое. — Прекрати истязать себя! Ах, если бы мать могучая Ночь видела, что ты творишь с её данными тебе дарами… — он подошёл почти впритык ко мне, хоть я и чувствовал, как тяжело ему далось такое действие (многократно тяжелее, чем мне однозначно), и вновь заговорил вполне себе правильные вещи. — Я понимаю, что это тебе в страшную диковинку, но всё не столь ужасно, как ты данное преподносишь. Если дано, то используй и скажи спасибо своему новому батюшке и Матушке. Знаешь, мне теперь, спустя такое количество времени, действительно стыдно вспоминать следующее, ведь такое непокорство ещё нужно постараться сдержать. Если бы я был на месте Иммора, то уже давно просто забросил это гиблое дело. Слишком много мороки с новоиспечёнными, а я не очень люблю всякую ответственность, по этой причине никого никогда и не обращал в упырей, ну и к лучшему всё это честно говоря. Вот и очередное доказательство, что с новобранцами тяжело, я например, вообще отрёкся от Иммора и после той пыточной ночи на церковном приходе, вовсе сбежал, покрыв своего обратителя сотнями проклятий в своей уставшей голове. Да, я вот так просто взял и сбежал! А что мне оставалось делать? Я не видел другого выхода кроме как просто убежать от неисправимых обстоятельств. А куда я убежал? Знаешь, у меня не было особого близкого человека, которому бы можно в полной мере открыться и поведать о своей ужасной доле, но… В голове у меня тут же пронеслось светлое видение моей сестры, что осталась в моём родном поселении. Она любила меня и я, наивный идиот, рассчитывал, что эта чистейшая женщина примет меня любым, ведь она столько слёз пролила из-за этого болезненного подобия человека, поэтому сомнений и не оставалось. Теперь я держал путь к своему новому источнику ложных надежд и, о Боже мой, если бы я знал сколько боли принесёт это Лизе, то я бы никогда не посмел показаться даже в поле её зрения. Перед моим взором пристала моя родина. Хлебные поля, огороды всевозможных размеров уж теперь почти пустые и мой любимым сосняк стояли такой огромной и дружной общиной, в которой, увы, мне не было места. Я был дома, но не в своём, к сожалению. В моей родной хижине теперь жила Лиза со своей семьёй, что за годы у неё образовалась. Она была объята сном под сумраком ночи, когда я стоял уж почти рядом к знакомым стенам. Родные края хоть и ободрили и подарили радостные отголоски детства, но даже это чудное возвращение не помогло избавить от поселившейся в моей душе непроглядной тьмы. Меня били разного рода сомнения, коих до того не наблюдалось, но я не был намерен уходить, не попробовав наверняка. Постучав в деревянные ставни, с каждым разом всё громче, чтоб уж точно привлечь внимание жителей внутри, я стал слушать и собирать в кучу бегающие мысли. Когда до моего уха донеслись аккуратные и неуверенные шорохи и копошения, я через силу, дрожащим голосом принялся звать Лизу, будто бы испуганный ребёнок зовёт мать. — Лиза, милая, здравствуй. Извини за поздний час и прости мне столь дурной тон, но прошу, впусти меня и дай рассказать о том, что за беда приключилась на мой голову. Лиза? Ты слышишь мой зов? Прошу помоги своему горе — брату! Такой же тихий и вновь не растерявший прежней нежности голос заговорил со мной — Ах, Боже помилуй, Вальтер, я узнаю твой голос с ужасом. Как ты оказался здесь, если ты должен быть в другом селе? Ах, неужели ты сбежал или… — Лиза, я всё расскажу тебе, всё как было, честно, только вот открой окошко и позволь мне войти, горемычному. — Мне страшно, ой как страшно даже приоткрыть занавеску и взглянуть на тебя, отчего же мне так страшно? Вальтер, ты ли это? — Прошу, побори свой ненужный страх и позови меня к себе. Я клянусь, что объясню тебе всё, что только пожелаешь, всё, что твоей душеньке угодно будет, только выполни мою просьбу. — Ах, бесы что ль меня попутали? Спаси и сохрани, спаси и сохрани! Ты не можешь быть моим братом, Вальтер сейчас далеко и он никогда бы не сбежал против воли своего господина. Кто бы ты ни был, убирайся! Я никогда не позволю войти тебе в дом светлый и праведных людей. — Прошу, Лиза, не говори таких вещей! Ты не знаешь, что я пережил, и какого мне теперь! Неужели ты не хочешь помочь мне? Неужели ты бросишь меня только по причине своего набожного страха? — Я больше всего хочу помочь своему братцу, но не тебе, нечистый! Поди прочь и оставь мою семью в покое. Господь, за что Ты послал ко мне такого? — тут я услышал тихий плач моей бедной волнуемой Лизоньки. Больнее всего было осознавать, что ей страшно от моего присутствия, как человеку перед зверем, именно поэтому ей и секунды больше не хотелось, чтобы я её мучил. Спустя несколько мгновений, следом я услышал её голос, который уж отражал в себе силу, но плакать она так и не переставала — Господь послал меня к тебе, чтобы проверить мою преданность к Нему, конечно! Он всё видит, и я под Его вечной защитой, ибо непорочна. Ты не совратишь меня, лукавый бес! Убирайся, гадкий, и не тревожь меня отныне! — теперь обливалась слезами не только бедная Элиза, но и маленький ребёнок, что громко пустился в рёв, зовя маму. Слышать такое несчастье, принесённое моей персоной, мне стало уж более невозможно. И я, который тоже… остро пережил такой отворот-поворот от единственной опоры, что по сути таковой не оказалась, стал одержим мыслью поскорее убраться отсюда. Хотя что я, совсем не в своём уме, чтобы обвинять бедных людей, в том, что отныне я гоним? Они, а тем более Лиза, в том неповинны, ведь и их с лёгкостью можно понять. Это я, дурак наивный, сам напоролся на неприятности, вот самому теперь и расхлёбывай, а другие тут ни причём и втягивать их то болото не стоит, ведь не принесёт это занятие плодов никаких, а только расстроит и испугает. Так, похоронив в себе надежду окончательно, я разразился ненавистью вновь ко всему моему поганому существу новому и виду. Но перед тем, как уйти навсегда во тьму своего вечного бытия, мне стоило попрощаться с единственным оставшимся своим родственником. — Прощай, Лиза! Будь счастлива и никогда не вспоминай обо мне и о смерти. А Вальтер, за которого ты роняешь слёзы, давно мёртв, так помолись за него, авось что-нибудь изменится… С таковыми словами я пропал из жизни своей сестры и из жизни привычных мне до того сёл. Отныне моими уделами становились тёмные, сырые ужасные места, где мне было самое место. С этого момента и начались мои скитания. Я был словно неупокоённым призраком, что бродил по ночам в поисках чего-то наилучшего. После неудачного визита к Лизе моя ненависть к себе и ко всем подобным разрослась как сорняк и, казалось, выплёскивалась уж наружу. Я терпеть не мог все свои новые изменения, что по способностям возвышали меня перед людьми. Меня не радовали ночные похождения, бескрайняя свобода в выборе своего пути и направления, моя невосприимчивость к болезням и осеннему холоду. Радость будто бы перестала для меня существовать, надежда умерла с быстротой бабочки, а злоба к мраку только и буйствовала. Спасение теперь было неоткуда ждать, поэтому я продолжал скитаться по лесам и другим храмам живой природы. Если честно, то занятие это малоприятное, ведь у тебя нет даже собственного укромного угла, куда бы можно было спрятать своё тело во время жгучего дня. Ах, да, день… Никогда бы не подумал, что стану бояться солнца или же светлого времени суток. Это было самой отвратительной частию моего тогдашнего существования. Когда я ещё издали завидел тонкую светлую полоску восхода, то сразу же поторапливался найти хоть небольшой лесок, чтобы отсидеться там и спастись от адски горячих лучей. Да, чёрт возьми, они именно адски горячи, да настолько, что кажется это и не солнце вообще, это будто черти жарят тебя в аду за все твои злобные помыслы! А день ещё и длинный, порой бывает, сидишь под деревом весь день как сумасшедший, а глаза так и норовят закрыться, но спать я иногда себе не позволял, ведь это было… опасно. Придут какие-нибудь селяне, обнаружат холодное тело чужака в кустах, и что им в голову взбредёт со мной сделать, тут уж надеяться на авось не приходилось. Поэтому как наступает ночь, ты злой, голодный и неспавший из-за отсутствия какого-либо выбора идёшь дальше. Прошло наверное сроку в три недели или чуть больше, когда мне посчастливилось найти коровник без этого треклятого чеснока на входе. Я и раньше ругал одержимых до разной нечистой силы крестьян, что они так невежественно использовали чеснок, чтобы защититься неизвестно от кого, но ругал то я их как необразованных безумцев, а теперь ругаю как слишком осторожных трусов. Ведь найти какой-нибудь сарай или подвал в то время было вправду сложной задачей из-за набожности людей, но тот крестьянин почему-то оставил своё угодье без оберега и… ничем хорошим для него это не закончилось. Нашёл я его по случайности в спешке на рассвете, но уже тогда заприметил, как близко к моему скромному убежищу находятся дома и остальная деревня, но меня мало это то взволновало, тем более на чёртовом рассвете, с которого мне нужно было убраться ради своей целостности. Но заснуть я всё равно не смог, хоть и были условия для этого. Коровы стояли в своих стойлах, а по другую сторону заготовленный запас сена, в котором мне притаиться и хоть на какой-то момент покинуть этот мрачный мир ничего не стоило, но этот голод… Он теперь разъедал меня изнутри с новой силой. Казалось, меня вывернет всего наизнанку, если я не утолю его кровью. Весь живот болел от болезненных судорог, но теперь добавилась и жидкость, что жгла мне нутро. Мало того, так ещё и по мозгам эта боль отражалась здорово! Я в серьёз боялся больше всего, что просто сойду с ума и наброшусь на первого попавшегося, ничего не подозревавшего человека и изведу его. А если одного мне теперь и не хватит? Что если я поплачусь за своё воздержание ещё более масштабной кровопролитностью? Я старался не думать о подобных ужаснейших исходах и пытался через силу отвлечь себя всем, чем под руку попадалось. Я смотрел на коров, что отревожено мычали и явно старались избегать со мной всякого контакта, смотрел на сушёные растения в сене, а вскоре мой взгляд нарвался и до корыта с водой. И лучше бы я не смотрел туда тогда, ведь это стало очередным камнем преткновения для моей безграничной обиды и злобы. Казалось, на меня смотрела совершенно другая личность, более тёмная, насмешливая и гнусная. В ответ на все мои боли отражение лишь показывало худощавое бледное нечто с огромными кругами тьмы под глазами и бегающими шальными глазами с узкими как у кошек зрачками. Знаешь, а ничего такого в том и нет совершенно. Это в свои молодые и сентиментальные годы я напридумывал себе, что всё это отвратительно и нелепо. На самом деле всё конечно было не так и гладко, но не критично, чтобы желать смерти всем детям ночи. Пока я был в ещё большем душевном упадке, пришёл хозяин коровника, плотный и сильный деревенский мужик, стал выгонять коров, побивая им боки хворостиной. После того сарай остался пустым до самого вечера, и это дало мне времени и достаточно тишины, чтобы наконец-то заснуть. Пробудился я уже ночью, когда коровы уже стояли в стойлах, как и при раннем утре. Я, кажись, упустил момент, когда крестьянин возвратил своих бурёнок домой, а это было довольно опасным действием. Хотя я не спал несколько дней, поэтому и встать рано стало нереалистичным планом, я не виноват в таком. Важнейшим целебным свойством сна является прояснение рассудка и живость сообразительности, вот и теперь я наконец стал придумывать способы насытиться без человеческих жертв. В голову мне резко ударила мысль, что при мне Иммор спокойно мог пить молоко, и оно даже в какой-то степени нравилось ему. Может молоко действительно является отличным аналогом крови? При мыслях о еде и о… крови, боли в животе вновь сковали рассудок, теперь во мне осталась одна мысль, которая звучала как на гипнотическом повторе. Нужно насытиться, нужно сделать хоть что-то, чтобы эта напасть прекратилась! Но что мне стоило позаимствовать немного молока у этих коров, что безвольно стоят в своих загонах? Это всего лишь скот, что нужно использовать по прямому его назначению. Это было для меня плёвым делом, ведь чтобы доить коров много ума не надо. Я забрался к ним в стойло, но Иммор правильно отзывался о животных. Все они чуткие и опасность издалека видят, так и теперь получилось, что коровы воспротивились моему к ним приближению и подняли настоящий гам. Я понял, какой ужасный шум они издают только когда услышал звук быстрого шага в сторону коровника и грубую мужскую ругань. Тут то во мне и произошли те самые чудовищные изменения, коих я так боялся до этого. Мужик вошёл в сарай с объёмными вилами в руках, придерживая толстую дверь на засове. Он держал накрытую стеклянным колпаком свечу и гневно рассматривал всё вокруг. Никого не обнаружив, он подбежал к коровам, что стояли кучкой у противоположной стены, боясь подойти к хозяину. Животные были до ужаса напуганы. Они протяжно мычали и топали копытами о земель, а крестьянин всё никак не мог понять, что за чертовщина тут произошла. Я смотрел на него из своего укрытия, и я даже наверняка не смогу передать тебе все те чувства, что испытала моя личность, когда глядела на человека в приступе голода. Теперь это был не человек или уж личность, нет! То был кусок мяса, что мне предстояло поймать и изуродовать. Я слышал и чувствовал всем своим нутром как испуганно и быстро бежит по его жилкам кровь, как он волнуется и выдыхает клубы горячего воздуха. Мне до боли захотелось опробовать весь жар его тела, тепло его крови на своих устах. Как жаром его живительные соки разольются по моей глотке, дадут долгожданное тепло всему моему телу и душе. Я прильну к его телу и присвою себе всю манящую теплом и жизнию жидкость. Вся она станет моей, вся она уйдёт, чтобы заполнить желудок и лишить меня мучительных болей. Вся его последняя теплота достанется мне и никому иному. А? Что-то я замечтался, но неужели исход тебе не понятен? Что тут уж рассказывать, если всё лежит на поверхности. Умер этот бедолага в страхе и боли от моих рук. Но как умер! Я подкрался к нему сзади, но он успел обратить внимание на мой тёмный силуэт. Мужик успел обернуться ко мне и обратить свой фонарь на моё лицо, чтобы понять, что это конец. Я схватил его за шею с неестественной силой и повалил на землю. С холодом и прочностью железа я держал его в своих смертельных тисках, пока с упоением не впился в его толстую шею, и такое желанное тепло обдало всё моё существо. Как же прекрасно ощущение густоватой жаркой жидкости на губах! Она будто бурный весенний ручеёк неслась по моему рту, а далее в обезвоженное измученное голодом тело. Всё это напоминало рай с вечным источником жизни, что даровал сытость и радости. Упиваясь человеческим страхом, что даже слаще крови, я удерживал его словно паук в своём липком коконе. Крестьянин пытался сопротивляться, но с каждым поднятием и замахом руки выходило всё слабее и слабее, пока он полностью не обмяк на моих руках, издав болезненный стон. Всё закончилось также внезапно, как и началось. В себя я всё-таки пришёл позже, но когда увидел, что способен натворить из-за собственной прихоти, то волна ужаса окатила меня с ног до головы. Передо мной лежал труп с изодранной в лохмотья шеей и искарёжанным от страха и боли лицом. Знаешь, наверное тоже самое чувствует человек убивший другого в состоянии аффекта. Ты не хотел смерти, оно будто бы получилось само, но ни в коем случае не станешь отрицать, что ты лично не приложил рук к его смертельному исходу. Так и у меня получилось. Это сейчас я так спокойно об этом говорю, ведь если рассудить то в моей жизни данное дело житейское, но тогда… Тогда для меня пол мира перевернулось, ненависть перешагнула свои доступные границы и перетекла во что-то ужасающе огромное, с чем нельзя было бороться, ибо она часть тебя. Ты ненавидишь себя и свой гнусный непростительный поступок. А ради чего ты его совершил? Чтобы эгоистично отстоять своё право быть сытым, но имеет ли это побуждение место быть, если оно повлечёт за собой смерть человека? Этот философичный вопрос я задаю тебе, мне будет интересно послушать твою точку зрения. Лично я считаю, что никакая моя потребность недостойна лишённой загубленной жизни, отчего я ещё больше закопал себя в бездонную яму беспросветной злобы. В первую очередь я называл себя ужасным убийцей, что так безжалостно расправился с мужчиной, который нёс в отличие от меня хоть какую-то пользу. Вдруг у него в доме осталась спящая жена с детьми, что по моей вине стали сиротами, и без кормильца скорее всего следующей зимой будут голодать похлеще моего. Потом я назвал себя диким животным, что действует на одном инстинкте убивать и поесть, ведь я ничего не помню из того, что случилось. Думал ли я в момент нападения вообще? Были ли в моей уставшей от всего того кошмара голове хоть какие-то человечные мысли? Или все они как одна исчезли и улетучились, как пыль с дороги разлетается при дуновении сильного ветра. И самое ужасное, что меня могло тронуть, это то, что отныне я лукавый лжец. Я соврал не только Иммору, но и самому себе, когда тщедушно обещал и клялся быть не таким как все эти душегубы! Я обещал себе в первую очередь, что никогда не окунусь в ту пропасть сладкой дорогой услады. Неужели я так быстро умудрился пасть на дно? В какой момент я допустил такому безобразному действию выбраться наружу? Все эти насущные вопросы не давали мне проходу. Глаза и мозг заволокло туманом и как думаешь, что я сделал после осознания деяний и своей настоящей участи? Я снова убежал и скрылся от ответственности, боясь смотреть всем знакомым и семье убитого в глаза. Нужно было остаться и принять то, что меня тут же бы распяли на кресте. Жизнь за жизнь. Почему я продолжал ходить, осознавая, что совершил? Почему я всё ещё жил? Почему именно такие как я удостоены чести жить вечно? Всё остальное время после первого неудачного знакомства с пищей прошло как в безжизненной пустыне, но на этот раз я не скитался так долго. Я нашёл подходящее место для своего времяпрепровождения, а именно заброшенную избу на окраине уж другого села, куда течением меня занесло. Теперь, во благо всего ещё светлого оставшегося во мне, я почти не покидал своего пристанища даже в активное для меня время. На душе стояла меланхолия, а на руках кровь убитого невинного. Хоть я и избавился от болей в теле и в животе, но общее моё состояние было куда хуже, чем когда-либо. Постоянно меня уносил круговорот мыслей, когда я лежал на сырой земле в понравившемся углу, но лишь одна мысль оставалась при мне неизменно. Достоин ли я жить? А нужно ли мне вообще существовать в итак полном скорби мире? Зачем мне влачить такое существование и жаловаться, если я могу оборвать его и наконец погрузиться в забвение, что было уготовано мне ещё задолго. Мысль моего покаяния и спасение тем самым ещё многих людей, я решил, что не так уж и плоха данная мысль. Но с другой стороны, разве завершение собственноручно своей жизни не является наисильнейшим грехом? Может и да, но не в моём случае. С таких пор, в середине осени я без каких-либо препятствий стал продумывать, как можно погубить свою душу. В этом плане существует много нюансов, но о них позже. Сейчас время поведать о моих стыдливых попытках покончить с собой. Знаю, что тема не самая приятная, а где-то даже и крайне актуальная, но меня ли должно такое волновать? Вообще моё отношение к смерти, как к чему-то ужасному давно переменилось, исключением являются насильственные смерти, поэтому меня не трогают всякие истории, в которых люди намеренно приносят вред себе. Поэтому давай не будем заострять своё внимание на таком. Я лишь надеюсь, что у тебя всё хорошо и тебе абсолютно не близко такое понятие. А я продолжу свой умопомрачительный рассказ, который скорее всего похож на рассказ твоего заплесневелого деда, что за семейным столом повествует о всяком, порой даже неприличном. Но я, сказать в своё оправдание, совершенно не похож на такого! Я не так уж и стар, а мой ум работает также остро как и всегда, я могу поддержать даже некоторые современные течения, ведь каждый раз и каждый век я удивляюсь как люди стремительно развиваются в науках. Это ведь действительно огромный труд и ловкость ума! Но ладно, не буду вас перехваливать, вернусь в стыдное прошлое. Первым делом мне пришла мысль, что лучше и эффективнее всего убить упыря, это самосожжение на солнце. Тем более наступает такое время, что его как раз становится всё меньше, поэтому оттягивать мою задумку более нельзя было. Я прекрасно осознавал, что процесс будет мучительно болезненным, но эту боль я почувствую на протяжении минуты может быть, а не вечность, как мне сулила уродская кровь Иммора. Планировать особо мне было нечего, ведь какая разница кто меня ну или оставшуюся кучу праха увидит? По этой причине я ждал просто солнечный день и воображал, что может быть я ещё не всё потерял. Вдруг за такой благородный поступок мне воздастся и небесные властители человеческих жизней простят даже такой тяжкий грех? Но гадать бесполезно, пока не попробуешь самостоятельно. И вот, спустя некоторое время, такой день всё-таки выдался, и я направился к порогу избы, чтобы минув его, встретить свою судьбу лицом к лицу, ну и с матушкой повидаться, как из плюсов. Хотя, наверное, она была бы в диком шоке, когда узнала бы о моей участи, и поступила бы точно также как и Лизонька… вполне справедливо. С волками жить — по волчьи выть. Стоял я, значит, на пороге и всё никак решиться не мог. Вроде бы и жить не хочу, да и людям бед приносить тоже, но что-то мешало мне выйти под роковые лучи. То было осознание безвыходности, мол назад дороги нет, если совершу этот шаг, то тогда всё будет кончено для меня безвозвратно. А какое же спасение можно было придумать? У меня не получилось отмолить прощение, ибо даже лик церкви и всего сопутствующего не переношу, так что мне оставалось подумать? Что нет прощения моему содеянному даже от самых милосердных божеств, вот и предстояла мне значит встреча с последним вариантом… Когда же я набрался силы воли и перерезал окончательно все раздумья, то напрямую устремился под солнце и ощутил самые отвратительные ощущения в своей многообразной жизни. Это было подобно чувству и боли человека, который горит заживо! Очень острые эмоции, конечно, но бесплодные как оказалось. Прогорел я где-то за минуту, что показалось мне целой вечностью при таких то условиях, затем же всё вновь погрузилось для меня во тьму, но не приятную и спокойную, а довольно беглую и странную. Как ты уже понял, самосожжение прошло не по моим задумкам, раз уж я сижу здесь. Я воскрес на следующую ночь, ощутив влагу и тишину осени. Как только я понял, что снова жив и нахожусь в прежнем месте, то как бы иронично это не звучало, но первым делом я почувствовал гнев. Да, чёрт подери, самый настоящий гнев, ведь как так то, а? Почему меня не убило то, что должно было это сделать на все сто процентов?! Видимо, кто-то явно не хотел, чтобы я расстался со своим существованием так скоро. Дальше, кстати, я расскажу почему солнце не уничтожает упырей, а лишь временно обезвреживает, а пока вернёмся к моему возвращению после клинической смерти. Так же вроде бы называется временная смерть у людей, да? Я поднялся с росистой земли раздражённый и подавленный. Что же мне было необходимо делать дальше? Я ведь совершенно не предугадывал вариант того, что по какой-то причине останусь жив. Но разгадка пришла оттуда, откуда не ждёшь её вовсе. До моего слуха донёсся знакомый голос, а чуть позже, когда я обернулся на его источник, увидел говорящего среди ночного леса. — Ты редкостный безумец, раз действительно пожелал смерти своей личности, но я всё-таки хочу склоняться к выводу, что ты умер по неосторожности. Это был Иммор. Он деловито стоял, оперевшись об угол полу заваленной избы, и казалось смотрел куда-то в сторону. Но не это меня поразило. Как он нашёл меня, если я проделал немалый путь с тех пор как мы разминулись? Неужели всё это время этот прохвост был тут как тут? Да уж, если бы я хоть немного тогда послушал Иммора, то не задавал бы таких глупых вопросов… — Какого чёрта ты здесь делаешь? — Я бы задал тебе тот же вопрос, но ты меня опередил. Теперь же позволь я стану задавать тебе вопросы. Ты сделал это по собственной воле? — тут уж в его голосе была слышна неоспоримая серьёзность, но даже несмотря на это, я продолжил ему язвить и отмахиваться от вопроса, ибо даже видеть его не хотел. — Это не твоего ума дело. — О, ты сильно ошибаешься, это так раз моё дело было научить тебя всему и сделать самостоятельным звеном, но тогда я подумал, что разумнее будет оставить твою новую натуру привыкать к новым особенностям, а ты вместо этого вон что учудил. — Иммор стал подходить ближе и ближе ко мне, но я был сильно раздражён его таким наглым появлением и моей очередной неудачей, что повёл себя как бунтующий ребёнок. — Мне ничего от тебя не требуется, но я хочу знать лишь малую деталь. Как можно убить таких как ты? — Почему ты говоришь именно «таких как я», если же сам являешься упырём? Неужели ты ищешь способа убить себя? — почему то Иммор усмехнулся, но такая усмешка показалась мне боле нервной, чем насмехательной. — Я не такой как ты, и у меня есть смелость это признавать и покончить с этим. Именно поэтому я и отличаюсь от вас, мерзких тварей, что творят горе безнаказанно в своё ненужное благо! — Может быть и так, но знаешь, я предлагаю тебе небольшую сделку, я повествую о способах убийства, как ты выразился мерзких тварей, а ты взамен отвечаешь на некоторые мои вопросы. Убить нас можно только человечьим ритуалом. Наверное слыхал про внесение кола в область сердца и отрезания головы? Это единственный способ, и для него понадобятся третьи лица. Тебе хватит этих знаний? На моём лице повисла задумчивость и огорчение. Где же я смогу взять людей, готовых на такое? Куда же мне теперь идти и что делать? Неужели вновь меня ждут безрадостные и бессмысленные скитания? Я всерьёз думал о том, как мне закончить начатое дело, совершенно не рассматривая никакой альтернативы. Но тут меня прервал голос моего мучителя: — Так теперь же пора отвечать мне… Если бы у тебя был выбор, ты остался в своей человечьей жизни? Недолго думая, я ответил: — Именно этого я и желаю, но теперь это невозможно из-за тебя! — А что бы ты продолжил делать в своей жизни, если бы не я? Признаться, я вовсе не ожидал подобного вопроса, ведь не задумывался об этом ранее. Как же так, безумец, что хочет вернуть прежнюю жизнь, был совершенно ею недоволен. Что бы я продолжил делать и на что бы растратил свои максимум тридцать лет, если бы не изменения против моей воли? Продолжил бы покорно работать как проклятый могильный червь на мёртвой земле, пока смерть не забрала мою душу с собой. Ничего бы не изменилось, и я помер бы одиноким бобылём, не достигнув даже простейших своих желаний в виде полноценной еды. Сейчас я полностью понимаю всю важность изменений моего образа жизни, и что это стечение обстоятельств стало моим, так сказать, пропускным билетом в мир разнообразия и возможностей. Но тогда, не слукавлю, я вообще мало что понимал. Всё казалось мне пыткой, проклятием, возмездием за все мои проступки. Иммор правильно поступил, что задал мне этот вопрос. Именно с него и началось переосмысление нового бытия. Но в силу того, что я никаким образом не хотел в свои молодые годы признать и тем более смиряться со всем этим мраком, я молчал и так не дал ответа на его вопрос. Но поняв, что отвечать я и не собираюсь, мой обратитель на прощание сказал лишь: — Ты волен делать что хочешь, в любом деле ты абсолютно свободен, но, пожалуйста, не покидай мысль о том, что я дал тебе. Дары тьмы позволят достичь многого, если использовать их правильно. Но они не терпят неуважения, прими их. Если дано, то значиться всё не просто так. Бери их и стань тем, кем должен был быть с самого начала. В конце концов, каждый из нас прошёл через это и обрёл истинное предназначение, но выбор, конечно же, за тобой. А теперь прощай, мой друг, и запомни, что отныне ты носитель даров тьмы! То была наша последняя встреча с Иммором. Больше я его не видел с тех пор. Не знаю, жив ли он до сих пор, и где находятся его земли, но я бы не хотел вновь встретиться с ним. И это связано далеко не с гнусным обращением, обманом или даже с тем, что при нашей самой первой встрече он хотел убить меня, нет. Я бы не смог смотреть на него без стыда за свои глупые поступки, которые ему тоже удалось увидеть. Но все мы не без греха, как говориться, поэтому я перейду к следующему этапу своей жизни. Он будет менее богат на душевные терзания, но их сменят новые знакомства, которые станут для меня такими же роковыми, как и встреча с Иммором. А вот что это за такие интересные и знакомые встречи ты узнаешь позже, но поверь, чуточку терпения того стоят. После долгого и то, незаконченного, принятия своего нового образа жизни, я сменил некоторые направлении и ценности своего существования. Я многому научился и уже с горем пополам мог пользоваться некоторыми дарами. Всё это приносило мне такие смешанные эмоции, что в конце и не понимаешь, чего было больше, адреналина, страха или же радости после успехов в невиданных человечеству умениях. Определённым домом и укромным углом я всё ещё к тому времени не обзавёлся, но зато знал, куда мне было необходимо держать свой путь. Когда я жил у сапожника для меня стали доступны такие знания, о которых я до нового поселения мог только мечтать. А это была только малая часть всех существующих на тот момент наук. Сколько всего ещё неизведанного и полезного таилось на свете, пока крестьяне из-за своего убогого происхождения горбатились на своей земле. Сейчас, в твоё время, почти каждому дано образование, причём самое разнообразное. Раньше с тем было напряжённо, хоть науки и были, но образование получало самое малое количество людей. Самые богатые и статные жители крупных городов знали азы всех наук и имели время на какое-то расширение своих знаний. Мне тоже хотелось хоть немного прикоснуться к тем людям, что с помощью ума творят научные прорывы и историю, поэтому мне нужно было найти любое учебное пристанище и осесть там на какое-то время. Бухарест был замечательным городом для моих планов, там было много возможностей ровно столько же, сколько и опасностей. Это тебе не мелкое село, где на один крестьянский труп никто и не посмотрит особо. Так, ужаснуться, поговорят, отмолят в приходе, и лишний раз дома обезопасят. Но к тому моменту мне будет уж всё равно, ведь я давно буду в другом месте. Наверное тоже самое и было после того, как по собственной оплошности я забрал жизнь одного деревенского рабочего мужика. Жаль, конечно, что всё так случилось, но я ничего бы не смог поделать, даже если бы и попытался держать себя в узде. Голод для меня самая большая проблема, которой почти нет решения. Дальше кстати из-за него же я обрету достаточно дорогого для себя человека, но об этом тоже позже. Как я уже говорил, свой взгляд я устремил на крупный город с образованием. Мой план состоял в том, чтобы добиться от кого-нибудь приглашения внутрь здания и поселиться там в какой-нибудь подсобке, подвале или же вовсе на чердаке. Мне не требовалось много места с учётом, что я должен оставаться незамеченным. Днём, когда все дворяне и посещают дворец науки, я буду в своём тёмном углу где-нибудь далеко, а ночью, когда никого и так нет, можно читать пособия и изучать хоть всё содержимое. Благо, читать и писать меня научили, поэтому с этим не возникало проблем. Так в принципе и получилось всё по моей задумке, только вот на своей стороне обрёл я верного соратника, который являлся учёным и преподавал многие предметы в месте, которое запомнилось мне как светлица прекрасного. С этим учёным, которого я не побоюсь назвать своим давним-давним другом, я познакомился самым прелестным образом. Он стал первым, кто обратил своё внимание на меня. Но по большей части это произошло из-за того, что в пасмурный холодный мартовский день я чуть ли не с утра тёрся у здания, разглядывая его со всех сторон. До этого я никогда таких больших и красивых сооружений не видывал, поэтому даже малый обход по городу был для меня захватывающим. Стоял я, значит, не зная чего собственно ждать. Совпадения, али удачи какой-то. Вроде бы и самому хотелось провернуть нечто такое, что никто бы ни о чём не догадался, но при этом и не навязываться, а то подумают местные, что я сумасшедший какой-нибудь, тогда точно не видать мне никакого приглашения внутрь. Так ходил я несколько дней, пока учёный сам не нашёл меня в один такой день. Тогда от скуки я кутался и перебирал складки своего плаща, который мне удалось достать в городе. Метод, конечно, я использовал не совсем честный, но маскировка под мёрзнущего человека мне была превыше всего, и кстати именно она и сыграла свою роль. Профессор нашёл меня в таком скучающем виде, который он воспринял за поёживания продрогшего дворянина. Почему дворянина? Потому что я позаботился о том и вырядился как городской житель с достаточным заработком, коему и не стыдно положить свой взор на учения. А обратился этот вежливый и учтивый господин ко мне так: — Чего ж Вы здесь стоите, уважаемый, так долго и совсем один? Извините, что спрашиваю, но я давно заприметил Вас у окон этого места. Вы наверняка крайне замёрзли, пройдёмте что ль ко мне, хотя б в парадную, а там может и разговоримся и дело дальше куда пойдёт. По началу стоял я и вправду как отмороженный, ибо не знал как так по мудреному ему ответить, чтоб он не заподозрил чего, а потом выдал следующее: — А если я так, предположим, без цели стою, то всё равно Вы приглашаете меня внутрь? — Так как же без цели, уважаемый? По Вам видно, что вы затеваете что-то, уж мой внимательный глаз не проведёшь. А коли признаваться не хотите сразу, то всё равно проходите. Мне всяко приятно будет провести разговор с умным человеком. — Раз Вы настаиваете, то и мне будет крайне любопытно провести с Вами некоторое время. Говорил я спокойно и очень почтительно, но в душонке своей я ликовал, что приглашение и наставник сам нашёл меня. Порой правильно приговаривают некоторые люди, мол, твоя судьба тебя и на печке найдёт. Так и оказался я в светлом ухоженном здании с побелёнными стенами и деревянными полами. Оно представляло из себя больше свод коридоров и ответвлённых от того кабинетов, в каждом из которых хранилась тайна за семью печатями, как мне казалось по первости. Проследовал я за ним почти до конца всего коридора, прежде чем профессор открыл скрипучую дверь и впустил меня вперёд себя, приговаривая: — Проходите, не стесняйтесь. Хоть тут и не так чисто как в других кибитках науки, но будьте как дома. Я послушно присел и вновь стал слушать этого мужчину в летах, который по какой-то причине питал острое любопытство к моей персоне. Присев рядом, куда-то за соседний низкий табурет, предварительно смахнув с него все куски бумаги на пол, он снова затянул беседу. Он всё спрашивал и спрашивал меня о разном, а я улыбчиво отвечал на его интересные и своеобразные вопросы. Таким образом, из всего диалога я выяснил, что это место — училище для будущих медиков и пристанище для скурпулёзных учёных, что пытаются копать всё глубже и глубже в познании человека и его тела. Но сделав паузу в обобщении, профессор задал нескромный вопрос: — Как же Вас зовут, уважаемый странник? Что привело Вас именно сюда, в этот город, к этому научному двору, чуть ли не под окна моей лаборатории? — Моё имя — Вальтер. И Вы абсолютно правы, я правда издалека. Но у меня не было конкретных целей, лишь уверенность, что что-то должно непременно такое случиться. — Так вон оно что! Хотите сказать, что Вас привели сами биологические неизведанные пока науке чувства? Это же чудное происшествие и совпадение, ведь я чувствовал тоже самое, вот так номер. — сказал этот человек, которого я навсегда запомнил как Абраама Ионуца. Очень странного, но креативного в своих суждениях и гипотезах учёного, что старался преодолеть некоторые барьеры природы и раскрыть хотя бы одну тайну этого запутанного и многогранного мира. Он был самым настоящим фанатиком своего дела! Вечно что-то искал, записывал, смело предполагал и, конечно же, лелеял идею однажды пожать плоды своих трудов. Основными идеями своими он считал либо избавления человека от какой-нибудь напасти в виде болезни, либо же вовсе открыть в человеке новые функции и неизведанные способности. На разговор человек был большим охотником, вечно мы любили обсуждать те или иные вещи. Но в первую встречу мы задавали более щекотливые вопросы друг другу, например, он спросил о моей странной несвойственной бледноте, а я же поинтересовался, есть ли в этом месте чердак или подвал, да и вообще я в какой-то момент в открытую начал спрашивать у него разрешения прийти сюда ещё, на что он дал положительный ответ. — Приходите хоть в любое время, Вальтер. Только говорите что Вы от меня, тогда и вопросов не будет. Можете даже смело рассчитывать на то, что однажды станете моим ассистентом. А то уж вижу в Вас способность к наукам, поэтому и не отнекивайтесь даже. Я был польщён таким плодотворным днём, разговорчивостью и дружелюбностью моего нового коллеги. Мне, сказать по-честному, не хотелось с ним и расставаться, ибо так давно не говорил с людьми и не имел с ними никакого взаимодействия, что порой и забываю, в чей компании нахожусь и что за ужасную тайну скрываю за пазухой. Но Абраам же не чувствовал никакого смущения предо мной. Помнишь, я говорил, про природный врождённый страх человека перед зверем, которым я по существу и являюсь, такой внутренний трепет чувствуют большинство из вас, но не Абраам. Мы общались на равных, и мне это чертовски нравилось. Далее попрощался я с ним тем, что придумал повод, чтоб покинуть его. Мол, мне пора, а то вечер уж скоро. Учёный одёрнул себя и тоже поспешил проститься. Он хотел было меня проводить, но я отмахнулся, сказав, что запомнил ход и сам доберусь до улицы. Возражать никто не стал, поэтому как только я минул порог кабинета моего нового славного знакомого, пройдя чуть по коридору, я тут же перестроил свой путь и отправился на поиски нового жилья в стенах училища.