Под протекцией огня

Иван проснулся от звонка, когда только начинало светать. Он уже собирался было включить режим полёта, чтобы не вздумали снова беспокоить в такую рань, но номер на дисплее заставил взять трубку. Из динамика послышался тревожный голос Людвига: — Он просто в бешенстве и я не представляю, что делать! Иван сонно проморгался, потёр лицо свободной ладонью. Это наконец-то случилось. Тревожное ожидание, которое стало его верным спутником за последний месяц, наконец пришло к логическому завершению. Впрочем, на смену ему пришла другая проблема, и на этот раз она касалась не одного Ивана. Конечно, Гилберт был в бешенстве. Последние его воспоминания — проигрыш в затянувшейся на годы войне и официальная ликвидация Пруссии, как государства, которая и стала ему смертным приговором. Пока они собирали себя по частям, чтобы продолжить жить, а после — жили, он — лежал в могиле, и для него ничего не изменилось с сорок седьмого. — Попроси Лизавету помочь с этим, — сказал Иван, голос его был глухим спросонья. — Они неплохо ладили, насколько я знаю. — Этого будет недостаточно. Нужен план! Губы Ивана тронула улыбка. Людвиг был в своём репертуре. Впрочем, то, что он не придумал никакого плана, имея в запасе целый месяц, несколько удручало. Иван наивно полагал, что уж Германия точно должен был знать, какой ключ подобрать к тому, кто мог бы зваться его отцом. — Чего ты от меня хочешь, Людвиг? — устало спросил Иван. — Я не знаю. Я вообще ничего не знаю, — зашептал Людвиг потерянно. — Не знаю, что сказать ему. Не знаю, как посмотреть в глаза. И я не знаю, что дальше делать, чёрт возьми. Иван! Ты не можешь позвонить мне в полвторого ночи, чтобы сказать «выкопай его из могилы», а потом устраниться! Сердце сжалось от совершенно неуместной жалости. Германия, хоть и производил впечатление всегда собранного и способного решить любую проблему человека, был очень молод. Он не знал многих нюансов, когда дело касалось их сути, а в личностном плане дела обстояли и того хуже. Было совершенно наивно ожидать эмоциональной зрелости и хоть какой-то психической стабильности от того, кого вырастил Гилберт. Особенно, когда дело касалось того самого Гилберта. — Я сделал достаточно: поставил тебя в известность, — произнёс Иван. — Да, знаю. Даже не представляю, чем бы могло всё закончиться, если бы… Да, дела Людвига были бы совсем плохи, если бы Гилберту пришлось выбираться из могилы самостоятельно. Подохнув пару раз от удушья, он был бы ещё в большем бешенстве. — Попроси Лизавету о помощи, — повторил Иван. — Расскажи о ситуации Родериху, он наверняка сможет что-то тебе посоветовать. Я ничем не могу помочь тебе, Людвиг. Наша последняя с ним встреча не располагала к задушевным беседам, да и он меня всегда на дух не переносил. Людвиг по ту сторону зашёлся совершенно истеричным хохотом. — Ты совершенно ни черта о нём не знаешь, да? Идиотский вопрос, не отвечай. Я что-нибудь придумаю. В трубке послышались гудки. Иван рухнул головой обратно на подушку. Спать больше не хотелось. Людвиг наверняка рассказал о происходящем фрау Меркель, и теперь в бундестаге все стояли на ушах, хоть и не осознавали до конца причин. Иван помрачнел. В Москве сейчас стояли на ушах точно также. Впрочем, вряд ли его исчезновение хоть кого-то действительно удивило. Иван довольно часто имел привычку сбегать из столицы, утопив телефон в первом попавшемся общественном туалете, и президенту об этом было хорошо известно. Некоторым его руководителям до самого окончания правления так и не становилось известно о его существовании. Иногда Иван не приходил представляться, как того требовал устав, и оставался для них всего лишь байкой, что ходила по Кремлю, обрастая довольно занимательными подробностями. Будучи империей, Иван не мог и помыслить о подобной вольности, ведь о его существовании монаршие особы знали чуть ли не с пелёнок. Конечно, бывали случаи, когда его отсылали от двора, не желая видеть, и это становилось страшным ударом для него. Но с тех пор многое изменилось. Как изменился и он сам. На телефон пришло сообщение и Иван с тяжёлым вздохом разблокировал экран. Это был Людвиг. Эржбет отказалась приходить. Иван задумчиво потёр подбородок. Такого поворта событий он даже не рассматривал. Лизавета неплохо ладила с Гилбертом, несмотря на то, что они часто конфликтовали. Конечно, она жутко сверепела, когда Гилберт говорил или делал какую-то мерзость, но они всё равно поддерживали связь, даже когда того не требовали дипломатические отношения. Гилберт в своё время был вхож в дом четы Эдельштайн именно потому, что был близок с Лизаветой. И она была единственной, от кого он мог снести оскорбление и даже тумак, не затаив при этом жгучую обиду. Однажды Иван присутствовал при совершенно безумном инциденте. Был бал в честь образования Австро-Венгрии, и они втроём ютились на кухне, не желая лишний раз показываться на глаза своим монархам. Всё было довольно чинно, пока Гилберт едко не высказался насчёт того, что Венгрия наконец засела на кухне, среди кастрюль и сковородок, как и полагается нормальной бабе. Жутко расвирепев, та плеснула ему в лицо кипящим маслом. И Гилберт оставил это без ответа. Это совершенно не укладывалось в голове. В своё время Гилберт чуть было не сжил Феликса со света за то, что тот в бытность Речью Посполитой влепил ему прилюдно пощёчину. Но тогда Гилберт просто ушёл. Он не показывал носу из выделенных ему покоев, пока лицо полностью не восстановилось, а после снова появился в её компании, словно ничего и не было. Гилберт явно был привязан к Лизавете сильнее, чем готов был показать. Она была первой из им подобных, кого он встретил, когда только явился в Европу. И она могла бы сейчас довольно плодотворно на него повлиять. Но не сочла нужным его навестить. А ведь все надежды были именно на неё. *** Для того, чтобы прибыть из Лондона в Будапешт Ивану потребовалось двадцать минут, и отделался он всего лишь головокружением и лёгкой тошнотой. Дамблдор любезно предоставил порт-ключ до Бухареста, а там Ивана напоили чаем, и вручили ещё один — до Будапешта, потрепав на прощание за щеку, как малолетнего ребёнка. Иван отнёсся к этому, как относятся к стихийным бедствиям — со смирением, ведь внешне он действительно годился старой волшебнице в правнуки. А ещё Иван узнал довольно занимательную вещь. Оказалось, порт-ключи не были расчитаны на действительно большие расстояния, но если города были побратимами, то это в корне меняло дело. А ведь Иван чуть было не подумал, что директор предложил выстроить путь через Берлин с недобрым умыслом. Лизавета была дома. Она распахнула перед Иваном двери даже раньше, чем он успел занести руку для стука. — Ненавижу незваных гостей. — А вот Людвиг — любит, и будет счастлив, если ты у него погостишь, — с улыбкой сказал Иван, за что тут же был награждён тяжёлым взглядом. — Я ведь сказала — нет. И с каких пор ты на посылках у Людвига? — С тех самых, как у нас появилась одна общая проблема. И тебя она тоже касается. Лизавета фыркнула. — Меня — не касается. Хочешь совет? Верните его обратно, откуда достали, и залейте бетоном. Она попыталась захлопнуть дверь, но Иван успел пихнуть в проём ботинок. — Как ты можешь… — он тяжело вздохнул. — Ты ведь знала его другим. Когда он только явился в Европу. Взгляд Лизаветы стал полон презрения, она зашипела точно змея: — Того мальчишки больше нет. Может, никогда и не было. — Он ведь был до всего этого полевым госпиталем, ты сама говорила. — И всё же это не помешало ему стать чудовищем, — холодно бросила Лизавета. — Но ведь… — Хватит! — Она рассерженно оборвала Ивана на полуслове. — Ему никогда не стать домашним очагом, его невозможно приручить. Это бесполезное и неблагодарное занятие. Ты прекрасно знаешь, что приходилось делать его правителям, чтобы хоть как-то его контролировать. — Так может, в этом и была проблема? И мы тоже несём за это ответственность. Иван думал об этом не единожды, а последний месяц — каждый чёртов день. Никто из них действительно даже не попытался вмешаться. А Феликс, что пригласил Гилберта в Европу, просто умыл руки: ему не было дела до того каким способом тот избавляется от язычников, он довольствовался просто фактом их исчезновения. — Мы оставили его одного, когда он получил дар, который не знал как контролировать, — продолжил свою мысль Иван. — Ему пришлось учиться самому, придя в мир крещёным. — Он не получил дар, — зашипела Лизавета в ответ, — а отнял у неё силой. А после отнял и имя, как отнял до этого земли и жизнь. Я до сих пор не могу поверить, что он позволил Людвигу случиться, зная, что в конечном итоге подохнет из-за этого. — Может, подохнуть это не такая большая плата за то, чтобы иметь рядом кого-то, кто будет любить тебя просто за то, что ты есть, — прошелестел Иван. — Что, если всё можно исправить? Или хотя бы минимизировать вред. В ответ Ивана наградили невесёлым хохотом. — И что ты предлагаешь? Будем насильно засыпать ему в глотку анксиолитики, как кормят гусей на убой? Отправим в цепях на психотерапию? Восхитительная идея. У меня как раз есть контакты отличного психоаналитика. Иван с трудом заставил себя улыбнуться. — Мне кажется, ни один из них не будет в восторге от этой идеи. Лизавета распахнула наконец перед ним дверь и пошла в глубь дома, дав знак следовать за ней. — Тебе не кажется. Они вцепятся друг другу в глотки, как только окажутся в одном помещении. Вернулась она с початой бутылкой палинки и двумя стаканами. Иван неловко улыбнулся. — Лизавета, это очень плохая идея. — Меня зовут Эржбет. Вбей себе наконец это в голову, — холодно бросила Венгрия, но всё же протянула ему стакан. А могла бы в морду плеснуть. — Извини, — виновато сказал Иван. — Я по привычке. — У тебя отвратительные привычки, Янош. Иван опрокинул в себя стакан, чтобы не продолжать это разговор, и горло тут же обожгло огнём. Нужно было остановиться. Ещё несколько реплик в том же духе, и Лиз… Эржбет просто из принципа не станет помогать. — Так ты придёшь? — спросил Иван глухо. — Ты нужна ему сейчас. Венгрия метнула в его сторону острый взгляд. Словно кинжал, что она носила под юбками, когда другого одеяния женщинам носить было не дозволено. — А ты? Тебе рядом с ним самое место. Иван покачал головой. Это была совершенно безумная идея. Им с Гилбертом не следовало встречаться. Уж точно — не сейчас, когда тот был в бешенстве и, наверняка, с трудом себя контролировал. — Он хотел тебя себе большую часть своей сознательной жизни, даже не понимая в чём причина. Бредил тобой. Так дай ему то, чего он хочет. После такого с ним точно станет легче вести дела. Иван задумался. — Я мог бы. Но… Есть шанс, что он убьёт меня в процессе. — Не навсегда, — ответила Венгрия совершенно беспечным тоном. — Он хотел тебя под собой, а не твоей смерти. Вряд ли что-то изменилось за день. Иван невесело засмеялся. Она даже не пыталась убедить его, что он останется жив, если окажется рядом с Гилбертом. Но… это действительно было бы не навсегда. Не как с другими.