~И всё-таки я люблю~

      Надя ощущала себя побитой собакой, не иначе. Дрожали губы от наступающих слёз и горьковатого привкуса на них чужих губ. Она сама себя ненавидела за то, что её первый, самый желанный поцелуй случился вот так. По глупости, малодушию, украдкой. Не то, чтобы Элиотт так плохо целовался, просто этого не должно было быть. Во первых, это не красиво и не этично, а во вторых… Во вторых. Она осмелилась поднять затравленный взгляд, но не осмелилась пройти вперёд, так и застыв на пороге, переминаясь с ноги на ногу. Боже, пальцы ног просто одеревенели, вспотели ладони, шея противно взмокла, всю колотило изнутри. Слишком хорошо девочка понимала свою вину, но вот говорить об этом сейчас у неё в ряд ли хватит сил. Лямка рюкзака настырно сползает с плеча вниз, будто решив досадить бедняжке даже здесь. Наде едва удаётся унять в себе позорный всхлип, упорно натягивая лямку обратно. Она сдерживается так сильно, что покалывает в груди, так, что уже невозможно сделать вдох. Потому что, знает, что в этот раз никто её утешать не станет. Мистер Барнс не станет. Она подорвала, надковырнула росточек их хрупкой связи своим поступком. Тут уж не до узнавания того, что же он к ней чувствует. Всё гораздо хуже. Девочка даже пошевелиться боится, как мышка притаилась, вся сжалась, словно листок на ветру. Чёлка съехала на лицо и из-под неё она наблюдала за классным руководителем. Он едва мог успокоиться, пытаясь унять дрожь в руках, без толку перекладывая какие то папки. Маетно и муторно в груди, мысли путались, а ещё вернулась головная боль, так тщательно вылеченная после вчерашнего излияния. Господи, да что же это? Удар, от которого он оправится ещё не скоро, а быть может шанс, который он так горячо вымаливал? По идее должно отрезать, отпустить, попустить. Облегчить его истомившуюся душу. Возможно. Осталось сделать лишь один, решающий шаг. — Проходи, Надя. Садись. — собственный голос резанул слух. Механический, твёрдый, суровый. Он сам себя не узнавал, даже не помышляя что способен говорить так. С ней. Но тем не менее, мило улыбаться, делать вид, что ничерта он не видел возле того подоконника, не получалось, не было ни сил, ни желания. Ему даже усилие над собой сделать трудно, что бы быть менее суровым. Ему больно смотреть на неё, дрожащую и потерянную. На то, как она словно в кандалы закованная тихонько прошагала между рядами, садясь за первую парту напротив его стола. Нестерпимо захотелось протянуть руку и отвести в сторону её чёлку, провести по круглой, алеющей щеке, стереть одинокую дорожку от слёз. Джеймс зажмурился, прижав к вискам пальцы. Затем не желая показывать своего состояния, кратко сморгнул, обращая внимание на себя: — Жаль. Очень жаль, Наденька, что ты теперь вот такая. — он сложил руки на столе в замок, крепко их сжав, пытаясь сконцентрироваться лишь на этом малоприятном для него разговоре. — К-какая такая, мистер Барнс? — тихо, задушенно прошептала в ответ девочка, прижимая к груди рюкзак. Джеймс тяжело вздохнул. У него и в мыслях не было обидеть её, нужно было лишь донести до неё всю неправильность её проступка. — Ты же такая хорошая, ответственная, дисциплинированная девочка. На золотую медаль идёшь и вдруг такое. — он болезненно заломил брови, приглаживая волосы. — А что такого? Все мои ровесницы уже поцеловались в первый раз, держались за руки с парнями, — она даже не стеснялась таких откровений, потому что привыкла, что они могли разговаривать на абсолютно любые темы и он понимал её даже лучше, чем родная мать, с которой таких откровенных разговоров у неё было куда меньше. — И как оно? — сам от себя не ожидая выдал Джеймс, поддавшись немного вперёд. Лишь надеялся, что это не прозвучало как то не так, провокационно и ревностно. — Что? — не поняла Надя, неловко шмыгнув носом. — Ощущать чужие губы в впопыхах, воровато и без чувств. Губы парня, который выйдя лишь из коридора уже забыл твоё имя. Приятно было чувствовать его грубую, напористую хватку… — мужчина одёрнул себя, чувствуя что уже перебор. Прикусил нижнюю губу, выдыхая через нос. Нет, невыносимо. Никак ему не сделать этот ужасный выбор. Сердце противится, он знает, что отдалив её, без неё не сможет. Тогда уже сложно будет объяснить девочке причину, по которой он скорее всего через время вновь будет в ней нуждаться. А он будет. Кого он пытается обмануть? Попрекает её в неправильности, а сам изнемогает от таких же, непотребных чувств. — Если честно, то нет. — слышит он внезапно её голосок, с явными нотками смущения и неловкости. Сердце будто разжали сдавливающие тиски, а головная боль лишь тихонько отдавалась в затылке, перебиваемая видимо сильным притоком эндорфина, неимоверным облегчением. Хрупка, скоротечна, ядовита шевелящаяся в груди надежда. — Элиотт целуется хорошо, если вам это интересно. Но я не ощутила никаких чувств. Это ведь не так должно происходить, верно? — взглянула на него из-под чёлки. Сердце Джеймса в галоп пустилось, закружилась сладко так бедовая голова. Боже, почему нельзя найти менее болезненный выход из всего этого? Нельзя искушаться. — Это от того, что твоё время ещё не пришло, — вновь эта холодная отстранённость, вперемешку с уже чётко расставленными границами в общении, которых так боялась Надя. Нет, только не это. Вновь задрожали губы, а слёзы застилали взор. Она мысленно молила его не отрекаться от их нежной дружбы, не бросать без своего доброго слова и поддержки. Хотела что то ответить, но он сделал это за неё. — Это такой миг Надя, который специально не подстроишь. Он возникает сам по себе, когда душа готова открыться, выбрала верного человека и между двумя людьми возникает взаимная связь, привязка. — как ни старался бы он вести себя отстранённо, но его всё же выдавали боль и отчаяние во взгляде. Он сидел упёршись локтями о стол, а руки сложил вместе, касаясь губами тыльной стороны, всё так же заломив брови. — Сплетение двух родных душ. А ты, просто напросто отдалила от себя этот миг, отдав невинную сладость своих губ поспешно. — покачал головой он, заправляя прядки за уши. Затем потёр переносицу, глубоко вздыхая. Вот он, момент, в который нельзя уж оттянуть. Это он ясно почувствовал. — Я никому не расскажу о том, чему стал свидетелем. До директора это не дойдёт. Элиотта пропесочит как следует миссис Земо, ну а я, — он нарочно прятал глаза в тех клятых бумажках, хотя голова не соображала от слова совсем. Вновь взглянул на тихо плачущую Надю и добавил: — более тебя не держу, можешь идти. — Девочка утёрла рукавом лицо. Она была раздавлена и шокирована, но ещё надеялась хоть что то, хоть крохотные крупицы их хороших отношений спасти. — Хорошо, мистер Барнс, — она неловко встала из-за парты и это движение оказалось гораздо более шумным, чем когда она садилась. Всё из-за нервов. — а я принесла книгу для нашего вечера чтений — неловко прошептала она, всё ещё стоя возле парты. Это была их традиция — каждый вечер пятницы, они закупались в столовой плюшками, мистер Барнс у них в кабинете ставил чайник и они просто часами не могли оторваться по очереди читая друг другу книгу, принесённую кем то из них. Девочка очень надеялась, что наедине, в тихой, спокойной привычной им обоим обстановке, она попытается объясниться, раскрыть ему причину совершённого поступка, от которого на душе было скверно. Но похоже и этому сбыться было не суждено. — Нет. Сегодня я занят, у меня планы на вечер, — сухо бросил Джеймс, что то увлечённо записывая или подписывая, не разобрать. Надя только и смогла, что тяжело сглотнуть. — и вообще, нам нужно это прекратить. — через силу произнёс мужчина, едва не разломив ручку в руке. — Такое поведение не подобает ни тебе, ни мне тем более. — Ищи себе друзей среди твоих ровесников. — отчеканил он, ощутив странно долгожданное, злое облегчение, ядовитое, опьяняющее избавление. Не важно, что будет с его душой, но главное, что у него получилось. — Мистер Барнс… — ахнула Надя, не веря в услышанное. Рука ослабела и она выронила рюкзак на пол, заставляя этим мужчину недовольно поднять на неё глаза. — Не устраивай цирк! Свои охи, вздохи показывать в другом месте будешь. — да, вроде и слова его, и голос, и интонация, но Джеймс ясно чувствует, что не вынесет этого убитого, слезливого взгляда. Уходи, умоляю. Горлинка, прошу уходи, не дай мне повода передумать — мысленно взывает он, а сам едва может усидеть на месте. Надя вздрогнула, словно от пощёчины мигом поднимая с пола рюкзак. — Простите меня, простите. Я…я сейчас уйду. — тихонько лепетала она, едва не задев поясницей край задней парты, выпрямляясь. Только за ней закрылась дверь, Баки следом выскочил из кабинета, подхватив с вешалки своё пальто. К чёрту! Не за чем ждать до вечера. *** Надя никому не сказала, что идёт на вечеринку к Карли. А зачем? Мама как всегда в рефлексии и в обнимку с бокалом, отец где то пропадает, всего скорее домой вообще не явится. А больше то говорить было некому. Она была опустошена, подавлена, сама себе омерзительна. Вместо вечера пятницы, ночь выпивки, травки и компании вообще не знакомых ей парней. Класс! Она выпивала одну бутылку, за другой постепенно отключаясь от реальности. То, что было в данный момент необходимо. Музыка била по ушам, а крепкий алкоголь, ложащийся на полупустой желудок, в котором были разве что пицца и чипсы обжигал всё внутри. — Представляешь, я оказывается ущербной стала, поцеловавшись с парнем. — ядовито ухмыльнулась она, присасываясь к горлышку бутылки. — Чего? Да сам он блин, ущербный! Он вообще то в курсе, что не педагогично так обижать ребёнка? — пьяная Моргентау сползла с кушетки, в поисках очередной бутылки с виски. — Да нет, сестрёнка. Не обидел. — вымученно вздохнула Надя, чувствуя, что явно перебрала с выпитым. Тошнило, начала болеть голова, а полная дезориентация в пространстве лишала чувства защищённости. Перед глазами плясали ядовитые, токсично алые всполохи. Девочка сжала пальцами виски, зажмурилась. — Он… всё верно…сказал… Речь становилась бессвязной и это заставило Карли перепугаться. — Надь? Тебе плохо? Ты какая то бледная. — Романова попыталась подняться, но ноги не слушались. — Карли мне не хорошо… проводи меня домой… — Стой, я сейчас тёть Наташе позвоню или дяде Броку. — хмель испарился, как и не было его. Карли быстренько подошла к ней, взяв под локоть. — Н-нет…не надо…не звони… — Позвони… Джеймсу… — единственное, что смогла произнести Надя, теряя сознание на руках у подруги. ***