23 апреля, 6:51 Берлин, Германия Отель «The Ritz-Carlton»
Когда будильник выдергивает Майлза из впервые долгого и крепкого сна, вместо ожидаемой бодрой легкости в голове звенит неприятная боль. После изматывающего финального дня расследования Майлз заснул, даже не глядя на часы. Длительный сон впервые с начала рабочих будней не приносит никакого обещанного облегчения. Проклиная весь мир и самого себя, Майлз поднимается с кровати, надевает очки и по привычке сразу берет в руки смартфон, чтобы проверить новости. И первым, что встречает его спокойным воскресным утром, оказывается не сообщение о росте курса евро, не известие о новом сиквеле «Стального самурая» и не ароматный завтрак в номер, а тревожное уведомление. Феникс SOS! Прикрепленная геолокация указывает на адрес офиса «Райт и партнеры». Майлза встряхивает, как от потока холодного ветра. Он ловит себя на том, что пытается пролистать диалог вниз, но не находит ничего кроме короткой мольбы о помощи. И пришла она ровно тогда, когда Майлз уже заснул. — Черт… — Майлз делает глубокий вздох, хороня волнение. Что могло случиться с Райтом? Ничего настолько экстренного, верно? С его удачей, Райт, скорее всего, отправил этот сигнал случайно. Он наверняка просто спит себе спокойно, не зная даже, какой переполох поднял в Майлзе одним сообщением. Пока мысли где-то далеко, руки уже заняты делом. Майлз набирает номер Райта. Гудки. Слишком долгие гудки неоправданно растягивают драгоценные секунды. Когда узнаваемый звонкий голос наконец прорывается сквозь тишину, Майлз не осознает, что подскакивает с кровати: — …Вы позвонили Фениксу Райту! — но это лишь автоответчик. Теплый, искренний и такой щемяще знакомый Райт, которого нет по ту сторону линии. Только несчастный, записанный отрывок. — К сожалению, сейчас я занят и не могу подойти к телефону. Просто оставьте сообщение, ладно? Я обязательно перезвоню, как только освобожусь! Майлз стискивает зубы и сбрасывает, чтобы набрать номер снова. Гудки не собираются прерываться и на этот раз: «Вы позвонили Фениксу Райту! К сожалению, сейчас я занят…» Майлз опять сбрасывает, лихорадочно проезжаясь пальцем по сенсору. И, словно упрямо пытается прорубить дыру в кирпичной стене, Майлз уже в третий раз жмет на кнопку вызова. «Вы позвонили Фениксу Райту!..» — Черт, — повторяет Майлз едва слышно. Он снова оседает на кровать, сжимая в руках телефон, и может только представлять, что на самом деле случилось. Райта арестовали? Пытались убить? Угрожали расправой? Привлекли за фальшивую улику, которая даже не его рук дело? Райт потерялся во время расследования и не смог открыть навигатор? Он связался с опасными людьми? Он хотел срочно дозвониться до Майлза, чтобы рассказать что-то о деле и попросить помощи, как тогда, во время суда? Но тогда бы были пропущенные. А в строке уведомлений нет ничего, кроме сводки новостей и этого проклятого сообщения — «SOS!» Почему Райт вообще назначил именно Майлза экстренным контактом? Они на разных концах планеты. Как Майлз должен распоряжаться этой информацией? Расстояние обессиливает его. Но, несмотря на это, Майлз продолжает пытаться дозвониться до Райта. Как будто случится чудо, и по ту сторону линии вместо автоответчика возникнет настоящий Райт и объяснит, что вообще творится, а не продолжит испытывать нервы Майлза. Он подносит руку со стиснутым смартфоном ко лбу, пытаясь унять пульсирующую боль в голове, параллельно с зарождающейся где-то в диафрагме бурлящей паникой. Зажмуривается, отгоняя тревожные фантомы. Он только закрыл дело о пропаже человека, который на самом деле был уже неделю мертв. Ему совсем не хочется, чтобы следующим оказался Райт. Что, черт возьми, Майлзу делать?.. Звонить детективу Гамшу? Мисс Фей? Или, не дай бог, Ларри Батцу?.. Всем и сразу. Трубить во все инстанции, чтобы узнать, что вообще происходит. И чтобы Райту потом, если ничего срочного не случилось, стало стыдно. И поделом. Пусть краснеет за весь тот ужас, который заставил Майлза испытать. Но, возрождая последнюю надежду, Майлз снова звонит Райту. Молится, чтобы на этот раз — пожалуйста, господи! — попытка увенчалась успехом. Гудки. Гудки… И вдруг — сигнал. Не автоответчик. Майлз вскакивает с кровати, судорожно шаря взглядом по номеру. Чей-то тяжелый вздох свистит в динамик. Майлз набирает воздуха в легкие, готовый к самой долгой нравоучительной лекции, но не успевает выдавить ни слова. Его перебивают: — Алло, Эджи?.. Не Райт. Это не Райт. Это Ларри Батц — тот, кого Майлз меньше всего ожидал услышать. И все же, это хоть кто-то. — Батц, что у вас там, ради всего святого, вообще происходит? — голос Майлза звучит удивительно ровно; вытренированный, выдрессированный. Пальцы, перебирая подобранную ручку, дрожат. — Почему я получаю какой-то сигнал о помощи от Райта, затем никак не могу до него дозвониться, а теперь слышу тебя с его телефона? Где сам Райт? Вы решили устроить какой-то бездарный розыгрыш? Батц не визжит, не пускается в глупые оправдания, не кричит. Он гулко сглатывает. Это совсем на него не похоже. Пальцы дрожат сильнее. — Я-я не знаю… — голос Батца непривычно тихий; он будто теряется в звуках, не соображая, какое слово за каким должно следовать. Майлз проклинает себя за то, что не заметил этого сразу. — Мы пришли к Нику в офис. Мы думали, он заснул здесь, и хотели разбудить… Но… тут труп, Эджи. Кто-то ударом наковальни резко выбивает почву из-под ног. Майлз хватается за стену, чтобы не рухнуть. У него темнеет в глазах. Сердце, кажется, перестает биться — или делает это с еще большей силой. Майлз не помнит, как делать вдох. Он собирает все редеющие силы, чтобы сдавленно спросить то, о чем боится узнать: — Чей?.. Ларри шумно мычит и, судя по шороху в трубке, энергично трясет головой. — Не знаю, Эджи. Это не Ник, это кто-то другой. Ника здесь вообще нет. В ту же секунду Майлз рвано выдыхает. Он оседает обратно на кровать, чтобы просто не упасть от коктейлем бушующих чувств — облегчение и неугасающее, дырой в груди зияющее предчувствие, что это еще не конец. Майлз смотрит в окно, на прекрасный, умиротворенный вид еще спящего Берлина; на охваченное утренними сумерками небо, и хочет рвать на себе волосы. Потому что он — здесь, пока в Америке — с Райтом — что-то случилось. И от обилия возможных сценариев разум охватывает хаос. Майлз пытается собрать мысли в кучу. — Но он был там, — он проводит рукой по лицу, сдвигая очки. Мысль, что о трупе нужно сообщить детективу Гамшу, теряется где-то на подкорке сознания, оттолкнутая более тревожными вещами. — Райт присылал мне геолокацию с адресом своего офиса. И его телефон ты тоже нашел там, верно?.. Батц, кажется, собирается ответить, как вдруг в трубке раздается другой голос. Тихий, отдаленный, будто в метре от динамика, но все равно разборчивый. Только очень слабый. Майлз едва узнает в нем юную мисс Фей, прежде всегда энергичную и громкую: — Ларри, посмотри сюда… Недолгая заминка становится очередным громоподобным молчанием. В нем мысли параноидально разъедают хладнокровие. Страх змеей проникает под кожу — туда, где его уже не отогнать. Майлз, сжимая кулаки, не выдерживает и торопит: — Не оставляй нигде отпечатков. Что там? Какой-то неразборчивый звук вместо ответа, похожий не то на задушенный писк, не то на дверной скрип. Поначалу даже непонятно, кто его издает. — Э-эджи, тут… — Батц опять сглатывает; где-то на отдаленном фоне слышится заглушенный всхлип. — Тут записка… почерком Ника… Здесь написано «А-адвокат Феникс Райт… выбирает смерть». И его значок… Майлз роняет ручку. Она падает на пол и катится прочь. Тихий шорох пластика — единственное, что заполняет помещение. Майлз один в огромном светлом номере пятизвездочного отеля в центре Берлина. На какую-то жестокую секунду Майлз один во всем мире; наедине с короткой жестокой фразой. Все вокруг — черная, кромешная ночь. На ковре замирают рассветные лучи, пляшут солнечные зайчики. Майлз смотрит на них и не видит ничего, кроме белых пятен. Мутный туман, плод его воображения, обволакивает плотным облаком. Внутри облака только Майлз и записка Райта. Он видит ее почти наяву, лежащую на кофейном столике. До самой крохотной детали представляет неаккуратный размашистый почерк. Огромные заглавные буквы и неразборчивые строчные. Жирную точку. И значок адвоката. Это слишком злая издевка. «…значок все еще при мне. Я точно не расстанусь с ним так просто!» — будто насмехаясь, звучит недавняя фраза Райта, точно высечена ожогами на коже. Его голос — тогда немного уставший, слегка виноватый, подхриповатый — как всегда свеж в памяти. Майлза колотит от ужаса при мысли больше никогда не услышать его. Он насилу заставляет себя сделать вдох, все еще не чувствуя насыщающего кислорода. Четыре счета на вдох, четыре — на задержку дыхания, четыре — на выдох. Только советы психотерапевта помогают выбраться из разъедающей сознание паники. Мир не перестает расплываться, но Майлз буквально рывком вынуждает себя включиться в дело. Если Райт выбрал его экстренным контактом, если прислал ему тот сигнал SOS — значит он доверяет Майлзу. Значит Майлз должен сделать все, на что способен. Он встает с кровати, чтобы достать из шкафа чемодан. — Ничего не трогайте, звоните сразу в полицию. И сообщите на стойку администрации бизнес-центра, — параллельно распоряжается Майлз, лишь чудом сохраняя твердый голос. Вещи из шкафа, едва сложенные, летят прямо в чемодан. — Я также отправлю номер детектива Гамшу. Позвоните ему прямо сейчас и как можно подробнее обрисуйте ситуацию. Он с большей долей вероятности подъедет раньше полиции, поэтому следуйте всем его указанием. До тех пор оставайтесь за пределами офиса, но неподалеку. Все ясно? Батц, еще никогда прежде не бывший настолько сосредоточенным, мгновенно отвечает: — Я все понял, — он, кажется, делает несколько шагов куда-то. Потом вдруг бормочет: — А ты?.. Ты сам-то сейчас где, Эджи? Эджворт смотрит на чемодан, на окно с видом на Берлин, на свое бледное отражение в нем. Сжимает телефон в руке так, что тот скрипит. — На пути в аэропорт.23 апреля, 10:01 Аэропорт Berlin Brandenburg
— Мы будем готовы ко взлету через пятнадцать минут, мистер Эджворт, — улыбается дружелюбная стюардесса, как будто видит неугасающее напряжение в голосе, движениях и взглядах Майлза. Тот выдавливает из себя благодарный кивок, но одеревеневшее тело едва повинуется. Он сидит в отдельной зоне, абсолютно лишенной людей, и тишина давит на макушку. — Полет в Лос-Анджелес займет не больше тринадцати часов. Наши авиалинии славятся безопасностью и скоростью, так что домчим вас с комфортным ветерком. Майлз слишком занят тревогой, чтобы быть в полной мере благодарным за этот жест поддержки. Он только снова глухо кивает и отворачивается, чтобы достать телефон. Короткий вздох уходящей стюардессы растворяется в воздухе, не услышанный.Майлз Эджворт Я в аэропорту. Вылет через 15 минут.
Франциска фон Карма Ясно. Короткая секунда, и Франциска снова «печатает»: Франциска фон Карма Младший брат. Раз я согласилась уладить все проблемы, связанные с твоим глупым торопливым отъездом, то, будь добр, постарайся, чтобы мое драгоценное время не оказалось потрачено напрасно. Майлз коротко, но все-таки улыбается. Этим утром единственное, что может привести его в себя, — это стабильное ворчание Франциски вперемешку с хорошо завуалированным волнением. Будь ей все равно, она не встала бы в семь утра, чтобы выслушать скомканные объяснения Майлза. «В офисе Райта труп, а сам Райт…» Майлз так и не сумел произнести то, что ему сказал Батц. Франциска, к счастью, поняла и без этого.Майлз Эджворт Я напишу тебе, когда прилечу в Лос-Анджелес.
Франциска фон Карма Будь так любезен. Майлз убирает телефон, и тревога ударяет с новой силой. Похожая на мгновенный прилив, она сносит волной все остальные мысли, которые едва сцепляются между собой. Единственный четкий образ, будто выжженный на внутренней стороне века или на подкорке сознания, не оставляет ни на мгновение. Вместе с размазанным жутким ужасом в груди, похожим на обледенелую лаву, стекающую по сердцу, он морозит кожу. Майлз хочет зажмуриться, чтобы подавить неуместное показывание испуганных слез в глазах, но боится снова представить эту картину. «Адвокат Феникс Райт выбирает смерть»… Райт, всегда неунывающий и полный упрямого энтузиазма, непомерного альтруизма и неисчерпаемой жажды справедливости. Разве мог этот Райт — Феникс, которого Майлз знает с самого детства; который, глубоко в душе, совсем не изменился с начальной школы — бросить все вот так? Сдаться посреди сложного дела, оставив его нерешенным, а правду — не найденной? Да, дело Грамарье — запутанное и тяжелое. Ничуть не легче всех тех, с которыми Райту доводилось встретиться. Но он же никогда не опускал руки. Даже абсолютно уставший, даже в безвыходных ситуациях, даже в лихорадке или под угрозой шантажа… Райт никогда не сдается. Это то, что Майлз помнит в Фениксе лучше всего. То, что восхищает в нем больше всего. То, что уважает. То, что, говоря честно, вдохновляет и… Майлз снимает очки и прячет лицо в руках. С силой протирает зажмуренные глаза — до белых пятен среди темноты. Что угодно, чтобы отогнать назойливый — и отчаянно хочется верить, что надуманный — образ записки на кофейном столике. В огромном пустом зале аэропорта Майлз — снова маленький. Он сгорбленный силуэт, который никогда не смог бы расправить плечи, если бы не протянутая несколько лет назад рука помощи. Неужели Майлз не доглядел? Так и не доказал, что ему можно доверять? Неужели сделал недостаточно, чтобы Феникс, хватая осколки рассыпающегося себя, позвал на помощь?.. Насколько плохо ему было, что он решил сбежать?.. …и только ли сбежать? Майлз с трудом сглатывает позорный ком в горле, чувствуя, как все нутро охватывает мрачным ледяным ураганом. Замерзший в теплом помещении, Майлз обхватывает голову руками и зажимает уши. Шум взлетающих самолетов превращается в искаженный гул. В тусклом мире без Феникса Райта, наверное, нет ничего кроме этого обезличенного звука, наполняющего собой весь разум. Майлз делает глубокий вдох. Заставляет себя опустить руки и выпрямить спину. Подняться на ноги навстречу силуэту стюардессы в дверях. И — долго и дрожаще — выдыхая, сделать шаг. Что бы ни случилось, Майлз не может позволить себе расклеиться. Тот сигнал SOS, труп в офисе «Райт и партнёры», даже леденящая кровь записка и золотой значок рядом с ней — все это не просто так. И, какой бы ни была правда, Майлз должен ее выяснить. В конце концов, именно этому его научил Феникс. Искать правду.23 апреля, 01:06 Лос-Анджелес, США Адвокатская контора «Райт и партнёры»
Майя не помнит, как вместе с Ларри звонила детективу Гамшу. Не помнит, о чем твердил его грубый перепуганный голос в трубке. Не помнит, как скоро он приехал и насколько тесно сжимала плечо его огромная рука. Не помнит огромных от страха глаз Перли и Трюси. Не помнит, что сказала им, криво улыбаясь, в утешение. Не помнит вошедших офицеров. Не помнит их вопросов. Помнит только записку, почерк Ника и блеск значка адвоката. Помнит ужас. Поволоку. Что случилось?.. Что происходит вокруг?.. — …эй, Майя? — сквозь туман прорывается знакомый, но непривычно тихий и уставший голос. Майя моргает, сбрасывая оцепенение, и тут же видит перед собой пластиковый стаканчик. Внутри что-то темное и горячее, настолько, что пар задевает теплом лицо. — Возьми. А то ты совсем бледная, как поганка. Майя действует на автопилоте, когда дергает руками, чтобы потянуться к стаканчику, но что-то останавливает ее. Она заторможено опускает взгляд. В руках крепко стиснуты озябшие ладони двух маленьких девочек. Майя снова моргает. Окружение медленно, будто кляксами, тут же наполняется темными красками. Она сидит на улице, на скамейке возле бизнес-центра. Ночь теплая и беззвездная, единственными источниками света служат огромная полная луна, фонари и фары полицейских машин. На плечах Майя чувствует тягуче-приятную тяжесть, будто возвращающую в реальный мир — Перли и Трюси, облокотившись о бок Майи, наконец дремлют. Ларри стоит прямо напротив. Его лицо — смесь волнения, напряжения, упрямства и заботы. Он подносит протянутый пластмассовый стаканчик ближе, прямо Майе под нос. — Бери давай, это кофе. И согреешься, и давление поднимешь. А то, говорю ж, лицо как полотно, — повторяет Ларри. Майя нехотя выпускает ладони девочек и перехватывает стаканчик. Он греет руки. Глоток делать Майя не торопится. Она поднимает голову и смотрит на Ларри. Хочет заговорить, но ловит себя на том, что не может произнести и звука. С усилием прочищает горло. — Как там дела? — расплывчато спрашивает Майя наконец, едва шевеля губами. Ларри садится на самый краешек скамейки, только чтобы случайно не побеспокоить тревожно сопящую Трюси. Он не уточняет, о чем вопрос. — А хрен его знает… — отвечает он, глядя вдаль. У него синяки под покрасневшими глазами и растрепанный, обнищавший вид. — Я дал показания. Их записали. Потом тот верзила-детектив сказал только, что нужно ждать утра, пока судмедэксперты что-то выяснят. Ну а там и Эджи, наверное, уже подтянется. Мы, вроде как, свободны — детектив сказал, что позвонит нам, если мы понадобимся. Майя медленно кивает. Она смотрит вдаль, на знакомые улицы ночного Лос-Анджелеса. Что-то при виде них, непривычно одиноких, не позволяет как раньше собраться с мыслями и улыбнуться — широко-широко, чтобы осчастливить всех лучом надежды. В молчании темноты улыбаться как будто незачем, и губы не шевелятся. — Как думаешь… что на самом деле случилось?.. — спрашивает Майя в пустоту. Она не ждет ответа от Ларри, но на самом деле — втайне, очень глубоко внутри — жаждет ясности, как ничего другого. Узнать, куда делся Ник и что случилось с тем бедным мужчиной. И — с этим знанием — вернуть все на круги своя. Обнять Ника; влепить ему подзатыльник за то, как заставил всех переживать. Накричать; расплакаться у него на плече; разъяренно стучать кулаками по его груди; рассмеяться над его глупым — как всегда! — лицом и весь вечер провести, шурша упаковками чипсов, перед экраном телевизора. Ларри долго молчит. — Не знаю… — выдает он слабо и бестолково. — Но зато я знаю, что Ник бы никогда не бросил нас всех вот так. Что-то, наверное… его заставило. У Майи болит сердце от всей вереницы ужасающих предположений, которые рождаются друг за другом и тянутся плотной шеренгой. Майя качает головой и подносит стакан к губам, чтобы заглушить мороз в груди. Кофе горчит и жжется на языке.