???, ??:?? ???
Когда Феникс приходит в себя, то прежде всего слышит отраженный эхом шум стоячей воды. В воздухе витает запах хлорки, от которого неприятно свербит в носу. Пошевелить рукой, чтобы почесать нос, конечно же не выходит — кто-то хлопотливо связал Фениксу запястья. Ноет и слегка нарывает небольшая царапина на левом предплечье, явно никем не обработанная. Побаливает правая скула. Но вообще-то Феникс должен быть благодарен за то, что просто жив, поэтому какие-то мелочи не привлекают внимания. В конце концов Феникс наконец осторожно открывает глаза. На них, к счастью, нет повязки, а свет в небольшом помещении заботливо приглушен. Мир все равно немного расплывается. Голова слегка кружится, неясно отчего. Здесь никого. Феникс в полном одиночестве в абсолютно незнакомом месте. Все стены обложены мелкой черной плиткой. Точечные светильники чертят рассеянные линии вниз, по периметру небольшого бассейна на возвышении. От металлической лестницы и водной глади по стенам скачут блики. Здесь нет больше ничего — только стены, только Феникс и только глубокий, темный и полный бассейн совсем рядом, по левую руку. Феникс с трудом шевелит затекшей шеей и заглядывает назад через плечо: там, как он и думал, к спинке стула плотной джутовой веревкой привязаны его руки, а щиколотки — к ножкам. И узлы явно крепкие. Не то чтобы Феникс разбирался, но выглядят мудрено. Тем хуже, черт возьми, для него. В помещении нет окон. Дверь, кажется, одна — и прямо напротив, монотонная, без стекла. К ней ведет небольшая лестница, как тропинка. Если бежать, то только туда. Значит, даже если удастся развязать веревку, дверь придется выламывать. Вот только при себе у Феникса нет ни ножа, конечно же, ни даже фирменного синего пиджака. Карманы брюк, чувствует он, абсолютно пусты. Телефон, должно быть, остался либо в офисе, либо уже в руках похитителя. В любом случае, не похоже, что сейчас Феникс смог бы кому-нибудь дозвониться. Он честно пытается не паниковать. Пытается, по известным рекомендациям, сконцентрироваться на дыхании: вдох и выдох… вдох, затем выдох… Повезло, что во рту нет кляпа. Пальцы холодные то ли от страха, то ли от перекрытого веревками кровотока. Сейчас нельзя выходить из себя, нельзя терять рассудок. Феникс один. Он не пойми где. И помочь себе может только он сам, поэтому нужно держаться. Вдох и выдох. Феникс шевелит руками, игнорируя боль от трения и нарывы в области раны. Веревка не ослабляется, кажется, ни на миллиметр. Феникс зажмуривается и, хмуря брови, продолжает. Вдох и выдох, вдох… Он не знает ни сколько здесь просидел, ни сколько просидит еще. Он не может даже предположить, день или ночь на улице — абсолютно изолированный от внешнего мира, Феникс может только гадать. Память услужливо подкидывает ему минувшие события: труп в офисе, торчащая из его живота рукоять ножа, силуэт в дверном проеме кабинета, протянутые — будто когтистые — руки в перчатках… Феникса передергивает. То, что случилось дальше, разум услужливо прячет в закрома. Феникс может вспомнить лишь обрывки: он уворачивается от удара, бьется спиной о стену… Он снова делает вдох и медленный выдох. Нет. Нельзя паниковать. Он будет бояться позже, у себя дома или давая показания следователю — но точно не здесь. «Меня обязательно найдут», — убеждает сам себя Феникс, мрачно буравя взглядом голую черную стену напротив. И снова, утихомирив напряженные нервы, принимается растягивать веревки. …Но сохранять спокойствие оказывается намного сложнее, когда в тишине раздаются чьи-то неторопливые шаги. Феникс замирает. Сглатывает. Прислушивается, как испуганный зверь. Кто-то шуршит ногами прямо за дверью. Точно напротив. Едва различимый шорох. Звяк. Копошение в замочной скважине, скрежет от поворота ключа… Феникс будто в замедленной съемке следит за тем, как коротко дергается ручка. Медленно опускается. Щелкает затвор — и отпертая дверь, приоткрываясь, пропускает вперед острую линию дневного света. Феникс закрывает глаза и беспомощно притворяется спящим. У него колотится в безумии сердце. Человек не спеша приближается — шаги становятся громче. Феникс заставляет себя дышать размеренно, но все равно чувствует, как грудь нервно и сбито вздымается с каждым новым шагом. Вдруг человек останавливается. Феникс чувствует падающую на собственное лицо тень; ощущает на себе пристальный взгляд. Табун мурашек пробегает по напряженным плечам. Человек громко и выразительно насмешливо хмыкает — и ровно в эту секунду Феникс забывает, что ему вообще-то нужно дышать. Кислород кажется отравляющим. — Из тебя не вышло бы хорошего актера, Феникс, — говорит человек знакомым пронизывающим баритоном — и коротко смеется. От этого звука новый табун мурашек, крупнее прошлого, охватывает все тело. — Неужели в самом деле задумал притвориться спящим? Весьма наивно. Я бы даже сказал глупо. Феникс упрямо продолжает держать веки опущенными. — Ты действительно считаешь, что я бы оставил тебя без присмотра камер? Феникс, как же так… — человек тянет имя нараспев, издеваясь и наслаждаясь одновременно. У Феникса нет времени раздумывать, блеф это или истина. Голос звучит жестче: — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю. Испытывать судьбу нет никакого желания. Феникс сглатывает и, смиряясь, открывает глаза… чтобы тут же наткнуться на испепеляющие безумным блеском голубые глаза, которым не мешают наводить ужас даже стекла очков. Как и всегда идеальный, собранный, без единой складочки на пиджаке, с отглаженным белым воротником рубашки — и ледяным, бездушным выражением лица. Над Фениксом возвышается Кристоф Гэвин. Хищный оскал кривит его идеальные черты. Феникс до крови прикусывает щеку. Голова кружится сильнее. Воспоминания нахлынывают единым оползнем. Полоснувший по предплечью нож, ручка в собственной дрожащей хватке, пистолет у виска, брошенный значок… Когда все это случилось, Феникс думал, что уже не жилец. — Почему ты не убил меня? — спрашивает он не своим, слишком охрипшим и уставшим голосом. — Ты вывез меня не куда-то в лес, а к себе домой? Вообще что ли страх потерял? Кристоф Гэвин, проклятый ублюдок, зловеще хохочет, даже не заметивший отчаянной шпильки в свой адрес. — О, на этот счет можешь даже не волноваться, все еще успеется, — он садится на край бассейна и скалится. Феникс чувствует яд в каждом слове. — Это только потому что нам есть, о чем друг с другом побеседовать. Я получу от тебя ответ на свой вопрос — и мы тотчас разойдемся, Феникс, как в море корабли. Наше знакомство и так излишне затянулось, ты так не думаешь? «Еще как, больной ублюдок», — думает Феникс. «Век бы тебя не видеть». — Ответ на вопрос… — повторяет он, прочистив горло. Очень хочется пить, но Феникс уверен, что если попросит стакан воды, то Кристоф скорее просто окунет его головой в этот проклятый бассейн. — …И что ты сделаешь со мной, когда его получишь? Ровно мгновение Кристоф неподвижен. Затем выпрямляется — идеально, с ровной спиной, отчего кажется еще выше, и подается вперед. Лицо Феникса обдает слабым колебанием воздуха, наполненным тошнотворно неуместно свежим запахом одеколона. Кристоф улыбается с прежней прохладой, наигранно вежливо и так абсолютно фальшиво, что сводит скулы. От дрогнувших в смешке губ в груди пробуждается настоящий ужас и подгоняет кровь — сейчас это единственное, что держит Феникса в здравом уме. — Не беспокойся, — извращенно мягко произносит Кристоф. — Возвращаться тебе не придется. Я привык беспокоиться о свидетелях с самого начала. Он замолкает, отвлеченный идеей привести в порядок немного съехавшую девственно белую перчатку. В каждом движении читается, насколько Кристоф наслаждается моментом. Он медлителен, словно смакует секунды испуга Феникса, как самое главное блюдо. — …Хотя, бесспорно, твое вмешательство внесло некоторые утруждающие коррективы, — Кристоф бросает на Феникса пустой взгляд. Тот неслышно сглатывает. Прекрасно. Просто, черт возьми, замечательно — он в заложниках у психопата, который собирается в конце концов убить его. Феникс явно не так собирался провести этот день. Он зажмуривается, отлично зная, что молиться уже поздно — да и бестолку. Все, что осталось в груди — слабая надежда, баранье упрямство и бешеный страх перед человеком напротив. Человек складывает руки в замок, выдержанный и идеальный в каждом своем движении, отчего только более пугающий. Страх силен, и бодрит адреналин. Лучшая защита — это нападение. — …Как и вмешательство Зака, да? — сипит Феникс. Он ходит по тонкому льду и практически чувствует, как любым словом угрожает его проломить. Уничтожить этот наигранный образ непогрешимого джентльмена, чтобы тот, подобно разбитому зеркалу, явил наконец истинную личину. Кристоф убийца. Самый расчетливый из всех, кого Феникс встречал, — но, даже так, все еще всего лишь ублюдок, преступивший мораль. Кристоф заинтригованно вскидывает левую бровь, позволяя продолжить. — Ты не знал, что он будет в моем офисе. Зак не был твоей изначальной целью, тебе нужно было что-то в моем кабинете — поэтому ты там рылся, поэтому там был такой бардак, — судорожно соображает Феникс. — Но потом зачем-то пришел Зак, и поэтому тебе пришлось убить его, иначе он стал бы нежеланным свидетелем. Феникс готов к ярости, протестам, насмешке, удару, пренебрежительному взмаху рукой… Кристоф улыбается. Слишком по-доброму, как будто разговаривает с глупым ребенком. — Это появление мистера Зака Грамарье действительно не пришлось мне на руку, — медленно, он принимается расставлять все по полочкам, словно гордится идеальной схемой настолько, что просто не в силах и дальше молчать. — Но, признаюсь честно, не конкретно этот случай стал причиной моих действий. Зак Грамарье мешал мне одним своим существованием еще задолго до нашей с ним встречи в офисе. Она лишь стала удачным стечением обстоятельств. То, как он смакует каждое слово, по-настоящему душит Феникса. Он облизывает пересохшие губы и насилу заставляет себя вслушиваться. Если ему удастся выжить, говорливость Кристофа обернется ему могилой. Если… — На самом деле, Феникс, знаешь, во всем этом ведь виноват только Зак Грамарье, — вдруг огорошивает Кристоф с самым искренним видом. Феникс не в силах скрыть шока на своем лице. — Не стоит так на меня смотреть, просто вдумайся наконец и посуди сам, если слухи о тебе правдивы. Ты ведь уже знаешь, кто был первым адвокатом Зака Грамарье. Феникс хмурится. Кристоф продолжает наклоняться вперед, и в какой-то момент его лицо опасно напротив. Ухмылка хищно сверкает. Воздух густеет. А голос становится животным шипением: — Кто должен был оправдать его в суде?.. Кто должен был сразиться с тем мелким, зазнавшимся выскочкой-прокурором, способным только на никчемные гитарные соло? Кто должен был получить все почести и стать самым известным адвокатом Америки, оправдавшим популярного фокусника?.. — Кристоф усмехается так желчно, что желудок сворачивается в болезненной панической судороге. — Это было мое место. Феникс боится вздохнуть, и легкие жжет. Кристоф скалит зубы: — Но, с легкой руки Зака Грамарье, его занял ты. Смехотворная бездарность. Ничего из себя не представляющий, вечно блефующий, но поразительно везучий неуч, — он дергает пальцами в перчатках. Видно, как ярость пробирает его насквозь, но Кристоф не позволяет ей вырваться. — Зато теперь, когда никто не способен мне помешать, я возвращу все на круги своя, и закон восторжествует. Венец признания наконец станет моим — таким, каким является по праву. Тишина звенит. Сложно поверить в то, что все это началось из-за зависти и жажды славы. Ради этой эгоистичной цели Кристоф убил Зака, лишил Трюси семьи, наверняка собирался убить и Веру, а в заключение — сначала попробовал подставить, а теперь и вовсе похитил Феникса. Бездушно и жестоко. Зачем?.. Похоже, чтобы теперь самому вызваться адвокатом Зака Грамарье, провести посмертный суд и стать самым известным юристом Америки. Феникс смотрит на Кристофа Гэвина, а видит копию Манфреда фон Кармы. Нет… ему никогда не понять таких людей. — Я все еще адвокат в этом деле, — цедит он, глядя в глаза Кристофу. Остатки страха мешаются с усиливающимся отвращением в бешеный коктейль. — Или неужели ты думаешь, что моя «предсмертная» записка вот так сразу заставит всех поверить в то, что я мертв? Кристоф долго смотрит на него нечитаемым взглядом. Затем усмехается, полный высокомерия: — У нее и не было такой цели, Феникс. Не заставляй меня думать, что ты на самом деле полный идиот, — громкий наигранный вздох отражается эхом от стен подземного бассейна. — Записка, как ты ее называешь, заставит всех поверить, что жизнь Зака Грамарье отобрана именно твоими руками — ведь ты был в том офисе сразу после его смерти. Тебя объявят в розыск, я стану адвокатом убитого… А вот твою смерть совсем скоро подтвердит найденный в реке труп. Феникс бледнеет. — Ох, к слову… — Кристофа это явно веселит. — Разве тебе это совсем ничего не напоминает, Феникс? У Феникса болит лоб от того, как сильно он хмурит брови. Он судорожно роется в памяти. На протяжении этих нескольких секунд Кристоф не сводит с него пожирающего и насмешливого взгляда, из-за которого думать, если честно, ничуть не легче. Ощущения совсем как тогда, в ресторане — пробирающие до костей табуны мурашек и холод в груди… В ресторане Кристоф рассказывал о своем недавнем суде. Смерть набирающей популярность актрисы миссис Бриджит Друа, в деле о которой количество белых пятен явно превышает имеющиеся факты. Феникс медленно втягивает тяжелый воздух сквозь сжатые зубы и вскидывает голову. — О, кажется, ты понял, — улыбается Кристоф, потирая руки. — Ну и что же, какие мысли? Сколько бы Феникс ни задумывался об этом, все равно никак не мог понять: разве показаний мисс Фишер — подозреваемой! — могло быть достаточно, чтобы так уверенно заключить, что смерть миссис Друа — самоубийство?.. И это притом, что директора театра, мистера Арчибальда, так и не допросили. Следствие так и не узнало, о чем он говорил с миссис Друа за закрытыми дверьми — и могло ли это действительно расстроить ее настолько, что она решилась бы на столь отчаянный шаг… — Нашумевшая звезда своего дела — настолько, что по новостям показывали далеко не один или два раза, — загадочно и негромко описывает Кристоф, рассматривая водную гладь бассейна. Феникс нахмуривается и вслушивается в слова сквозь клекот задавленного страха. — Набирающий популярность новичок. Несколько известных на всю Америку работ… и вдруг — самоубийство. И ведь ничто не предвещало, не было никаких предпосылок! Несчастье нагрянуло нежданно и негаданно, огромным горем на плечи близких… Но возможно ли что-то противопоставить этому несомненно волнующему заключению, когда все улики против него — исчезли?.. Ведь они — все в нашем деле. Разве могут все эти несчастные близкие сделать что-то без доказательств… Кристоф вскидывает голову, сверкает очками и смотрит четко на Феникса. — …и говорю ли я сейчас лишь о миссис Друа, многоуважаемый мистер Райт? Феникс чувствует, как понимание ситуации медленно подкрадывается к горлу плотным комом тошноты, и резко дергает головой в попытке отодвинуться подальше. Шестеренки в мозгу крутятся как никогда. — Ты знаешь, о чем говорили миссис Друа и директор Арчибальд… — бормочет Феникс. Молчание Кристофа позволяет продолжать, но не то чтобы Феникс, подхваченный молнией осознания, теперь обращает на это внимание. — Ты сказал «исчезли», а не «никогда не существовали»… а еще, тогда в ресторане, ты говорил о том, что был в кабинете директора Арчибальда. Ты нашел там доказательства, — сипит он. Он уже даже не откашливается; голос, севший от страха, похож на шипение загнанного в угол, но упрямого животного. Кристоф, забавляясь, поднимает брови. — Но они «исчезли» — наверное, так же, как и следы нашей с тобой драки в офисе, да?.. Кристоф не перебивает. Феникса трясет от ужаса и ярости. Кожа запястий больно трется о веревку, а в груди нарывает от учащенного сердцебиения. Но Феникс продолжает. — Ты что, правда думаешь, что мог избавиться от всего? Сделать так же, как и в деле миссис Друа… Снова оправдать виновного, скрыв улики, — он нервно дергает уголком губ в жалком подобии усмешки. — Но ты человек, Кристоф. Люди не могут быть идеальны, никогда и ни в чем. Даже если у тебя получилось не попасться в первый раз, то не факт, что получится во второй. Глаза Кристофа — айсберги. И различима только верхушка, полная высокомерия и пренебрежения. Но вот что таится на глубине… Феникс опять сглатывает. — Ха… — Кристоф вздыхает так, словно только что разочаровался во всем мире, и высокопарно качает головой. Его челка, всегда идеально уложенная, криво сползает на бок. — Даже сейчас ты способен только блефовать… Зак Грамарье был идиотом, раз решил, что ты способен меня превзойти. Кристоф поднимается одним рывком, и его высокий силуэт загораживает все немногочисленные источники света в тусклом помещении. Феникс не видит ничего, кроме лихорадочного блеска в глазах Кристофа. — Но это невозможно. Тем более для тебя, — четко подытоживает он. Очки отражают блеск воды. — В зале суда я — царь. Я — бог, а закон — мой инструмент. Он будет подчиняться мне. И все сложится так, как я того захочу. Он вскидывает руку — и Феникс снова там, в офисе, один в темноте, а рядом труп, и никто не услышит криков «На помощь!»… А напротив — убийца. И его несуществующие когти врезаются в кожу головы, когда пальцы стискивают волосы и безжалостно, со всей силы дергают за них вперед. Феникс с болезненным вскриком распахивает глаза. Он видит собственное, искаженное испугом лицо в отражении в бассейне. Носа касается леденящий холод воды. Мышцы деревенеют от ужаса, осознания и веревок, которые кажутся еще крепче, чем до этого. Кристоф нависает рядом со зверской ухмылкой на губах: — А сейчас я хочу, чтобы ты сказал мне код от сейфа в своем офисе. Не зря ведь Зак Грамарье пожертвовал жизнью, чтобы что-то тебе передать? Рука бесстрастно давит на затылок — и все погружается в лютующий холод.24 апреля, 17:04 Здание прокуратуры округа Лос-Анджелес
Дороги удачно пусты, ехать недалеко. Майлз уделяет все это короткое время изучению папки дела PT-7. На одной из последних страниц почерк Райта становится взволнованнее, чем обычно, и чернила смазаны сильнее. Слева в отдельном файле приложен ярко-розовый конверт с черным наброском мужчины в профиль и вырванная из какого-то блокнота записка. Конверт, — замечает Майлз, приглядевшись, — кто-то вскрывал после запечатывания. Возможно, это сделал Райт, чтобы проверить содержимое… «Настоящим я передаю все права на секрет, организацию и исполнение моего волшебства преемнику, указанному ниже. Преемник: Зак Грамарье -Магнифи Грамарье» И записи справа поясняют, словно сам Райт прямо сейчас, наяву видит удивление Майлза: «Зак проник в мой офис и передал мне эту записку и конверт, а потом исчез. В конверте завещание о передаче прав на труппу от Зака к Трюси. А ниже — настоящая страница из дневника Магнифи. Итак… у Зака не было мотива для убийства Магнифи. И хотя Зак криво-косо объяснил, почему не передал ее суду… нет, я все равно не могу его понять. Жаль, что я не узнал о ней раньше» Майлз, не дочитав до конца, цокает языком в недоумении. Действия мистера Зака Грамарье кажутся ему абсолютно лишенными любой логики. Он не может даже представить причину такого решения. Решив подумать над этим позже, Майлз снова возвращается к записям Райта… «Но это не помешает мне подать повторный запрос в суд. Я не успокоюсь, пока не восстановлю справедливость и не узнаю, кто же виновен в смерти Магнифи. Зак — и тем более Трюси! — не должны страдать из-за чужого преступления. Я соберу еще немного улик и обязательно пойду в суд. Нельзя это так просто оставлять» …и затаивает дыхание. «Райт писал ту записку не по своей воле… — Майлз опускает взгляд на папку и сжимает ее крепче, — и у меня наконец есть доказательство этого». С этой мыслью, мягко настигающей теплом на сердце, Майлз наконец шумно выдыхает и сбрасывает часть гнетущего напряжения прочь. Майлз всегда был уверен в Райте: этот человек просто не умеет сдаваться. Не умел ни в начальной школе, ни после становления адвокатом, ни тем более сейчас — казалось, чем старше становится Райт, тем сильнее крепчает его баранье упрямство и непоколебимая вера в свое дело. «Непомерный альтруизм», как бы Майлз его ни ругал, делает Райта самим собой. И потому восхищает. Себе в убыток, не требуя ничего взамен, отважно и отчаянно, бросаясь в самое пекло — Райт спасает души. В конце концов, Райт спас и Майлза. И поэтому Майлз так отчетливо помнит горящую смелость в разноцветных глазах Райта. С того момента он видел ее столько раз, что уже никогда не забудет. Она выжжена в сердце и на подкорке сознания четким путеводным светом. Стоять против Райта в суде — это все равно что смотреть на бушующее пламя, которое своими языками не обжигает, а лишь подпаливает — и только ложь, оставляя от нее ошметки жалкого пепла. Все это время в Германии, в кругу опытных прокуроров и следователей, бок о бок с дорогой сестрой, набираясь новых знаний и навыков… Майлз скучал только по этому огню напротив. По теплу знакомого плеча рядом. — Приехали наконец, — нетерпеливо выдыхает детектив Гамшу, заворачивая. Машина останавливается напротив здания прокуратуры. Оно, полное самых разных воспоминаний, все равно отзывается в сердце легким взволнованным покалыванием. Майлз гадает, следил ли кто-нибудь за его кабинетом — или, может, его отдали кому-то другому?.. Насколько изменились привычные монотонные коридоры, залитые светом ламп, и сколько появилось новых лиц? Улучшились ли хоть немного местные суды, или Райт все это время снова в одиночку противостоял несправедливости?.. Майлз с легким нетерпением выходит на улицу вместе с детективом и тут же натыкается взглядом на знакомый невысокий силуэт на крыльце прокуратуры. Непривычные для Лос-Анджелеса одежды подтверждают мелькнувшую догадку: это без сомнений Майя Фей. Майлз делает несколько широких шагов, почти перелетая через невысокие ступени лестницы крыльца, и негромко окликает: — Мисс Фей. Та, вздрогнув, тут же оборачивается. В тот миг она смотрит на Майлза и детектива Гамшу, как будто не помнит их лиц. Но не проходит и секунды, прежде чем ее уставшие глаза загораются узнаванием, и мисс Фей радостно подскакивает навстречу. Прежняя энергия плещется в каждом движении, почти не задушенная прошедшей — наверняка беспокойной — ночью. — Эджворт! Гамшу! Она порывисто хватает Майлза за руки и трясет, пожимая, чтобы уже в следующее мгновение наброситься на детектива с объятиями. Тот хохочет и кружит ее в медвежьей хватке. Майлз мягко вздыхает, качает головой и поправляет смятые рукава пиджака, но не возмущается. — Я так рада, что вы двое здесь!!! — громко восклицает мисс Фей. Ее состояние не идет ни в какое сравнение с тем, что Майлз помнит из начала недавнего созвона — ни усталости в голосе, ни заторможенности в словах. Узнаваемая Майя Фей вернулась и готова заряжать энергией окружающих. Разве что кожа у нее все еще слегка бледная, а глаза красные. Майлз уверен, что и сам выглядит так же. Сейчас это лучшее, на что они все способны. — Вы все-таки нашли что-то в сейфе? — спрашивает мисс Фей, пока они заходят в прокуратуру. Майлз молча кивает на папку дела PT-7, крепко сжимая ее в руках. Мисс Фей коротко присвистывает. — Ого, это что, все Ника? Впервые вижу такую толстенную! Ну он и трудяга. Майлз почему-то даже не удивлен, что у Райта в других делах улик было намного меньше. Во-первых, дней на расследование штатных дел выделяется вдвое меньше, чем оказалось выделено на дело Грамарье. А во-вторых… Это Райт и следующий за ним хаос. Майлзу даже пояснения не требуются. — Ты здесь, чтобы поговорить с прокурором Гэвином? Я успел вскользь ознакомиться с твоими сообщениями. — Ага! — бойко отзывается мисс Фей и вытаскивает из кармана золотой магический камень знакомой формы. Майлз припоминает, что до этого она носила его на груди. — Я даже магатаму специально зарядила, только посмотрите как светится! Готова устроить Гэвину настоящий допрос с пристрастием! Не то чтобы Майлза полностью устраивает эта идея, но он смиряется. Выпрямляет спину и, оглядев полупустой вестибюль, обращается к Гамшу с серьезным видом. — Детектив, я был бы очень признателен, если бы вы отнесли эту папку хранилище вещественных доказательств, — Майлз передает в протянутые руки Гамшу папку, как самое ценное, что только может существовать в мире. — И, пожалуйста, убедитесь, чтобы она была там в полной безопасности. В случае ее пропажи… Детектив мрачнеет, ответственно кивает и прижимает папку к груди. — Вас понял, сэр! Наберите меня, если понадоблюсь! — и уносится прочь по коридору. Майлз провожает его взглядом. Каким бы растяпой детектив ни был, из всех офицеров доверять можно только ему. Безоговорочная преданность — вот его сильная сторона. Когда Майлз разворачивается к стойке администратора, мисс Фей уже пытается выяснить номер кабинета прокурора Гэвина. — Мистер Гэвин просил сегодня его не беспокоить вопросами извне, — категорично цокает языком администратор, даже не поднимая глаз от бумаг, и отворачивается от мисс Фей, как будто отмахивается от навязчивой мошки. — Я могу спросить его о назначении встречи на следующий удобный для него день, но это будет точно не сегодня… Мисс Фей возмущенно пыхтит и утыкается руками в бока: — Нам срочно нужно поговорить с ним о деле! Это не «вопрос извне»! — Кому «вам», мисс? Администратор вскидывает брови и наконец поднимает голову. Как раз в этот момент Майлз, сложив руки на груди, подходит к стойке и замирает молчаливым и строгим силуэтом прямо позади мисс Фей. Узнавание распахивает администратору глаза, он испуганно подскакивает с кресла и зачем-то коротко кланяется. — М-мистер Эджворт! — пищит он. — Р-разве вы не… Вы же были в Европе?! — Как вы в силах заметить, на данный момент я стою прямо перед вами, и мы находимся в Соединенных Штатах Америки, — с пренебрежением отзывается Майлз, свысока глядя на грязный стол администратора. Тот, сиюсекундно тушуясь, тут же принимается судорожно распихивать бумаги по углам. — В каком кабинете я могу найти прокурора Клавьера Гэвина? Администратор проглатывает все возражения и указывает на восточную лестницу: — В 1249-м… — Премного благодарен, — Майлз кивает чересчур довольной мисс Фей и направляется к лестнице, делая вид, что не заметил, как у него за спиной одна неугомонная девушка на прощание показала администратору язык. Кабинет Клавьера Гэвина находится на том же этаже, что и кабинет Майлза. Он невольно вспоминает, как приходил сюда каждое утро раньше всех, а уходил одним из последних. Сейчас же разгар рабочего дня, а в коридорах — никого. Еще год назад, помнится Майлзу, в такой час прокуратура шелестела бумагами и разговорами; работники ходили взад-вперед по кабинетам друг друга, уточняя и советуясь, а сейчас для атмосферы безлюдной пустыни не хватало только перекати-поля. За тот год, который Майлз провел, изучая международное право, прокуратура Лос-Анджелеса абсолютно обнищала. Возможно, когда все это закончится, Майлзу следует остановиться в Америке немного дольше, чем он планировал изначально. Мисс Фей стучится в кабинет прокурора Гэвина. — Войдите… — раздается усталый и неохотный ответ. Майлз не терзает себя сомнениями. Он сразу открывает дверь и галантно пропускает вперед практически влетающую мисс Фей — та тоже не намерена задерживаться даже на минуту. Они встают в центре кабинета, встречаясь с распахнутыми глазами напротив. — Вау… что, — ошалело вздыхает прокурор Гэвин, смуглый щеголеватый блондин, при виде них. — Прокурор Эджворт!.. Он вскакивает из-за стола, чтобы поздороваться, и Майлз буквально чувствует на себе пристальный, растерянный и практически восторженный взгляд. Прокурор Гэвин до анекдотичного похож на мужчину с портрета, и, если бы не юношеская мягкость черт, Майлз уже спутал бы этих двух людей. — Чем я обязан такому… такому визиту? Мисс Фей нарочито громко фыркает и недовольно складывает руки на груди. Прокурор Гэвин, похоже, в самом деле лишь только что ее заметивший, тут же извиняюще улыбается: — И вам, очаровательная Frau, — к сожалению, не знаю вашего имени… — Майя Фей, — подсказывает она и окидывает прокурора Гэвина таким пристальным, прожигающим взглядом, что даже у Майлза на мгновение закрадывается легкая нервозность. Прокурора Гэвина этим, очевидно, не взять: — Безмерно рад знакомству, Frau Фей, меня зовут Клавьер Гэвин. Хотя вы, наверное, знакомы со мной, раз решили заглянуть, — он переводит взгляд на Майлза и сияюще улыбается. Потом вдруг, будто от удара молнии, лицо прокурора Гэвина тут же меняется и абсолютно мрачнеет. — Ох… и, кажется, я понял, почему… Он молча кивает в сторону, указывая на несколько мягких стульев. И, лишь когда все усаживаются, наконец тихо произносит: — Я слышал о том, что произошло с мистером Райтом, и мне очень жаль. Пускай мы и не так много пересекались с ним, но я не испытываю к нему никакой неприязни, и мне… Ну, мне кажется, он хороший человек и точно не заслуживает всего этого… — он смотрит на свои руки, пальцы которых теребят друг друга в беспокойстве. Затем он со вздохом поднимает голову, чтобы посмотреть на хмурых Майлза и мисс Фей честными голубыми глазами. — Я буду только рад, если смогу чем-то вам помочь. — Уверена, что сможете, — кивает мисс Фей, почти перебивая. Майлз бросает на нее взгляд и видит лицо, полное решительности, а не печали. — Если будете честно отвечать на наши вопросы. Клавьер Гэвин неловко смеется. — Вот уж не думал, становясь прокурором, самому оказаться на допросе… — но с готовностью выпрямляется. — В любом случае, у вас есть мое слово. Я расскажу, что знаю. Теперь, когда прокурор Гэвин готов идти на контакт, Майлз нахмуривается и воссоздает в голове все телефонные разговоры с Райтом. Они обсуждали самые разные детали, начиная фальшивой страницей и заканчивая переживаниями юной мисс Трюси Грамарье. Не раз беседа затрагивала и прокурора Гэвина: Майлз помнит, что, вопреки всем обстоятельствам, и сам посчитал его многообещающим новичком. По крайней мере, он не запугивает свидетелей и, судя по всему, выступает в первую очередь на стороне справедливости, а уже потом — обвинения. Вопросы к нему, тем не менее, все еще остаются — и, надо признать, довольно серьезные. Майлз поправляет очки. — От кого вы получили информацию о фальшивости страницы дневника Магнифи Грамарье? — говорит он таким ровным тоном, лишенным злости или приветливости, каким обычно допрашивает подозреваемых. Клавьер Гэвин явно этого не ожидает, потому высоко вскидывает тонкие брови. — Откуда вы вообще… — и запинается на полуслове, оглядывая Майлза с ног до головы. Еще секунду его глаза в задумчивой растерянности бродят по мисс Фей, которая делает то же самое в ответ, и Клавьер Гэвин коротко и беззлобно усмехается. — Хотя понятно. Ну, я не против, на самом деле… Я почему-то на мгновение совсем забыл, что вы близкие друзья мистера Райта… конечно же он посвятил вас в детали. Майлз суживает глаза — и он абсолютно уверен, что мисс Фей повторяет этот жест с еще большей экспрессией, потому что Клавьер Гэвин тут же реагирует: — Извините. Я отвлекся? — он широко, но заметно нервно улыбается. — В любом случае, у меня есть проверенный информатор. Я ему полностью доверяю, и, как видите, не зря — страница ведь оказалась фальшивой, разве не так? — Из-за чего мог пострадать невиновный человек, — тут же накидывается мисс Фей. Майлз не чувствует себя настолько благородным, чтобы ее сдерживать — и он, признаться, сейчас занят немного другой мыслью. Клавьер Гэвин пожимает плечами все с той же, но уже слегка потухшей ухмылкой, и спины не выпрямляет, отчего выглядит еще более унылым. — И что, — спрашивает Майлз ровным голосом, — у вас ни разу не возникало вопроса, откуда этот информатор обо всем узнал? Гэвин моргает. Смотрит с ноткой недоверия и — что самое главное — слабого, но все же сомнения. — …Нет. Воздух, кажется, замирает, и время замораживается. В ушах звенят знакомые, но почти позабытые железные цепи. Они громадами замирают в воздухе, опоясывая сутулую фигуру Клавьера Гэвина, и цепляют прямо напротив его груди тяжелый, мрачный угольно-черный замок — намного крупнее, чем те, что Майлз видел во время дела в храме Хадзакура. В груди расползается мерзкое ощущение злого предчувствия, с которым ничего нельзя поделать. Майлз секунду даже не может понять, в чем дело — магатама все еще лежит в кармане мисс Фей, а замок почему-то видит и он. А потом он (с изрядной долей скептицизма) все-таки вспоминает, что мисс Фей вроде как зарядила мистический артефакт какой-то… магией. Ее задорное подмигивание на вопрошающий взгляд Майлза тоже вполне объяснимо. Он неслышно вздыхает и качает головой. Значит, предполагает Майлз без четкого представления о значении черного цвета замка, Клавьер Гэвин все же сомневается в информаторе. Остается лишь на это надавить: — И как часто вы пользуетесь в суде информацией из недостоверных источников? — Это достоверный источник! — резко выпрямившись, тут же возражает Клавьер Гэвин слишком экспрессивно, отчего его громкий голос звоном отражается от витрин с гитарами. Затем осекается; откашливается и снова горбит спину, точно виня себя за неожиданную реакцию. — Это точно достоверный источник, я уверен… И это было мое первое самостоятельное заседание. Так что нет, мистер Эджворт, не часто. Он складывает руки на груди и давит из себя улыбку, которая, судя по всему, должна отвлечь от неприятной темы: — Вы разве не хотели расспросить меня об исчезновении мистера Райта? Сомневаюсь, что это все настолько важно прямо сейчас… — Вы сами сказали, что ответите на все наши вопросы! — отмахивается мисс Фей, упираясь крепко сжатыми руками в бока. — А теперь увиливаете — разве так сдерживают обещания, мистер Гэвин?! Говорите, кто рассказал вам о фальшивой улике! Ей явно не хватает сдержанности. Эта резкость вынуждает Клавьера Гэвина незамедлительно реагировать: он удивленно распахивает глаза, в них читается настоящий испуг. Но проходит всего короткое мгновение, практически неуловимое — и его выражение лица, как по щелчку пальцев, снова меняется на оборонительное. А голубая радужка блестит почти знакомо, чересчур похоже на одного адвоката, которому всегда есть что — и кого — защищать. — Информатор доверился мне так же, как я ему, — с тяжелым самообладанием отвечает Клавьер Гэвин. Он вжимается в кресло спиной и качает головой. — Я пообещал сохранить ему анонимность и, при всем моем уважении к вам двоим, у меня есть свои принципы. В этом случае они не в вашу пользу. Здесь явно кроется что-то намного более личное, чем казалось изначально; что-то, что не пошатнуть никакими словами. Только наглядными доказательствами. Майлз долго смотрит на Клавьера Гэвина, — его сомкнутые губы, заострившуюся линию подбородка и похолодевшие от ледяного блеска глаза, — и сомнений, которых и раньше практически не было, не остается вовсе. Он достает из внутреннего кармана аккуратно сложенное письмо Дрю Мишама с портретом на обороте. — Прочитайте это, — Майлз протягивает бумагу прямо в руки Клавьеру Гэвину, — а потом хорошо подумайте и снова ответьте на вопрос мисс Фей. Уверен, у вас получится сделать выводы. Клавьер Гэвин с опаской принимает протянутое и нерешительно опускает взгляд на рукописные буквы — он еще не знает, что на обороте скрывается портрет. Майлз украдкой смотрит на мисс Фей: она буравит взглядом письмо, содержание которого пускай и не видела, но уже четко знает. Клавьер Гэвин медленно вчитывается в буквы. В кабинете на время повисает молчание, и Майлз отдает новичку должное: он действительно старается погрузиться в дело. В нем еще виден тот огонек, который сподвигает искренних людей выбирать прокуратуру. — …Выходит, — сипло говорит Клавьер Гэвин и тут же прочищает горло, — мистер Райт все-таки навестил того фальсификатора… он смог добиться большего, нежели я. Мне так и не вышло толком пообщаться с мистером Мишамом. Кажется, мистер Райт отлично умеет находить общий язык с людьми! Он пытается отвлечь всех разговорами, но от Майлза не скрывается то, как пальцы Клавьера Гэвина сжимают файл, в который убрано письмо. Они стискивают его настолько сильно, что пластик мнется, образуя складки. — Портрет заказчика на обратной стороне, — говорит мисс Фей почти приказывая. Лицо Клавьера Гэвина абсолютно непроницаемо. Он натягивает улыбку и жмурится. Сомнения Клавьера Гэвина настолько сильны, что черный замок заметно и ощутимо вздрагивает. Цепи бренчат. Руки медленно переворачивают письмо. Лист бумаги замирает торцом на секунду дольше, чем должен. Портрет заказчика расплывается цветными пятнами в отражении в окне, отчего кажется фантомом. Пугающим невидимкой. На заключительном движении черный замок дрожит так же сильно, как руки Клавьера Гэвина. Едва его глаза встречаются со взглядом изображенного человека, замок разлетается в разные стороны. Глухое: — Крис… И фигура Клавьера ломается пополам, словно бумажная кукла, прямо вслед за замком. Он смотрит на портрет в своих руках почти вплотную. Его плечи напряжены так, как будто держат на себе тяжесть целого мира. Майлз не может видеть глаз Клавьера, но и без них понимает все его эмоции. Падение авторитета, разочарование в целом мире и во всем, в чем еще мгновение назад был несокрушимо уверен — и все это разом, как карточный домик, построенный на льду, падает, стоит тому растаять; как утекающий сквозь пальцы песок, который невозможно поймать на лету. Майлз пережил это на собственной шкуре. — Вы знаете его, — говорит он, возможно, слишком строго. Мисс Фей бросает на него короткий взгляд, как будто хочет попросить быть мягче, но передумывает. Клавьер молчит. Он молчит ровно минуту, практически уткнувшись носом в портрет, и не издает ни звука. Даже не шевелится и, кажется, не дышит. Замирает каменной статуей, пустым бездушным изваянием. Его глаза все еще прячутся за челкой, а губы бледны и плотно сжаты. В кабинете звенящая тишина. Майлз смотрит на лист бумаги в тесной, беспощадно крепкой хватке Клавьера, и на образующиеся на нем грубые складки. Клавьер молчит… И через минуту издает лишь слабый, сдавленный гортанный звук. Не то стон, не то задушенный вопль раненого зверя. Болезненный и отчаянный. Как неумелый, слабый вой маленького волчонка над трупом матери-волчицы. У Майлза холодеет сердце. Клавьер сгибается сильнее, почти лицом в колени, и мисс Фей почти подрывается с места: — Эй, все в порядк- Но она даже не успевает подскочить, не успевает даже спросить. Клавьер тут же резко вскидывает голову и улыбается. Улыбка кривая и надтреснутая. — Все нормально, — говорит Клавьер добродушно и спокойно. Его голос не дрожит. Его руки не трясутся. Его светлые глаза почти не красные от непролитых слез, а нижняя губа почти не кровоточит от того, как сильно он ее прикусил. — Я его знаю. — М-может, вам все-таки принести воды? Мне кажется- Клавьер перебивает мисс Фей все с той же улыбкой, замершей на лице, как прибитая гвоздями маска: — Все хорошо, Frau Фей. Не нужно воды. Не будем отвлекаться от главного, верно? Майлз хмурится за очками, наблюдая, как Клавьер оглядывается по сторонам и хватает с рабочего стола солнцезащитные очки, чтобы тут же спрятаться за ними. Мисс Фей открывает рот, одновременно бросает беглый взгляд на качнувшего головой Майлза и — с явной неохотой — все-таки ничего не произносит. Вся воинствующая ярость из нее просто испарилась перед лицом искреннего, глубокого разочарования Клавьера. Майлз не комментирует состояние Клавьера даже мысленно — из уважения. Из солидарности. — Расскажите нам все, что знаете, — говорит он вместо сочувствующих слов, позволяя вот так просто сменить тему. Клавьер снова кривит благодарную улыбку и кивает. — Это мой старший брат. Кристоф Гэвин, — его голос не дрожит, а сам Клавьер не заикается и больше не сомневается. Он сжимает в руках портрет. Майлз не удивлен этому имени: после слов детектива Гамшу он, если честно, ожидал именно его. — Выходит, это он заказал фальшивую страницу? — произносит мисс Фей осторожно. Клавьер кивает, глядя неясно куда. — И… значит… Стойте, но как? Он не смог бы узнать такие подробности дела просто с улицы! Теперь, с этим портретом и с откровением Клавьера, Майлзу все ясно донельзя прозрачно. Он складывает руки на груди и отводит взгляд к окну, рассматривая далекие строения и одну знакомую крышу бизнес-центра с офисом Райта. Крыша едва-едва виднеется отсюда, почти затерянная в пятнах других зданий, но если знать, куда смотреть, все намного проще. Когда на руках есть все кусочки пазла, все, что нужно — лишь толика логики и внимательности. «Осведомленность Кристофа» — отсюда мысленная алая стрелка скользит к «Дело Грамарье, переданное Райту слишком поздно». — Абсолютно верно, мисс Фей. Кристоф Гэвин мог узнать о вырванной из дневника странице только если был непосредственным участником расследования, — говорит Майлз размеренным, равнодушным голосом. — Я также знаю, что Райт получил дело несоизмеримо поздно, отчего практически не успел подготовиться к слушанию, потому что покойный Зак Грамарье слишком поздно изъявил желание сменить представителя в суде. Профессия Кристофа Гэвина, очевидно, адвокат защиты… Из этих трех фактов следует, что первый адвокат Зака Грамарье — никто иной, как ваш брат, прокурор Гэвин. Клавьер ошеломленно молчит, приоткрыв рот. — Я не… я не знал, что он… — он сглатывает и отворачивается, пытаясь взять себя под контроль. — Я не знал, что он был первым адвокатом по этому делу. Он мне ничего не говорил… Майлз переглядывается с мисс Фей — та тут же коротко качает головой. Замков не видит никто из них. Мысли снова возвращаются к воображаемой ментальной карте. Новая стрелка нитью протягивается между «Информатор Клавьера» и «Реакция Клавьера на вопрос об информаторе», задевая «Реакция Клавьера на портрет». Майлз задерживает взгляд на Клавьере… «Но сочувствием делу не помочь», — хладнокровно думает он. — Зато вы прекрасно знали личность своего информатора, прокурор Гэвин, — говорит Майлз, не меняя закрытой, слегка отстраненной позы. От него все равно не укрывается то, как Клавьер коротко вздрагивает. — И именно поэтому так бросились защищать его перед нами, не так ли? Все потому что он важный, близкий для вас человек. И, опять же, его имя — Кристоф Гэвин. Клавьер глухо усмехается, качает головой на выдохе… …но потом все равно кивает. — Я правда думал, что он… — Клавьер поправляет очки и тускло смеется. — Что он хотел мне помочь, понимаете? Обличить обманщика, заставить его предстать перед законом… но что я вижу сейчас?.. Что мой брат… мой брат — и есть тот самый обманщик?.. И как я мог не понять этого раньше, хотя столько сомневался… И ведь все было прямо перед моим носом… все это… И как бы он ни пытался заставить голос звучать ровно, он все равно уродливо срывается на самом последнем слове. Звучит как расстроенная струна, случайно задетая неаккуратным движением. Мисс Фей подается вперед: — Вы не виноваты, прокурор Гэвин… — говорит она, слабо улыбаясь, таким мягким голосом, каким — Майлз слышал — разговаривает только с юной Перл Фей. — Нам… Мы, люди, привыкли слепо верить родным. Это, наверное, заложено в нашей основе… что-то, чему мы не можем противостоять. Клавьер смотрит на нее сквозь очки. — …просто, к сожалению, не все родные заслуживают этого доверия. Это осознание приходит лишь со временем. В случившемся точно нет вашей вины, — мисс Фей улыбается с бесконечным пониманием, сердобольность которого невозможно измерить. Майлз вспоминает дело в храме Хадзакура и отводит взгляд. Клавьер тихо вздыхает. Край его губ изгибается в подобии ответной улыбки. Неясно, помогли ли слова мисс Фей хоть как-то облегчить неподъемную тяжесть на его молодых плечах, потому что Клавьер все так же неподвижен — у него не горят глаза, не жестикулируют руки, но он находит в себе силы продолжать разговор и оставаться здесь и физически, и мыслями. Майлз может представить, с каким трудом это ему удается, но Клавьер явно не из тех, кто ставит личные переживания выше дела. — Единственное, чего я не могу понять, прокурор Эджворт, — говорит Клавьер, поднимая на Майлза голову, — так это мотив. У любого преступника он есть, верно? Но зачем Кристофу все это? В голове Майлза ответ на этот вопрос настолько очевиден, что он не сразу понимает, что Клавьер в самом деле ждет от него пояснения. Даже мисс Фей, судя по ее сочувствующему взгляду, уже тоже все поняла. Они оба, понимает Майлз, уже сталкивались и с завистью, и с предательством — Клавьеру пережить это предстоит только сейчас. — Подумайте, прокурор Гэвин, — говорит Майлз слегка отстраненно, позволяя тому самостоятельно расставить все по местам, — вашему брату предстояло защищать в суде, вполне вероятно, одного из самых известных фокусников современности. А потом этот шанс у него отобрали и передали в руки другому адвокату. Клавьер замирает, оторвав голову от замка рук, и его губы слабо приоткрыты. Тихий выдох: — Вы хотите сказать… из-за такой мелочи? Крис же один из самых востребованных адвокатов округа; у него есть все — и знания, и навыки, и опыт… Да и слава с деньгами есть тоже, — шепчет он скорее сам себе и тут же трясет головой, кажется, пытаясь примириться или наоборот побороться с возникшим осознанием. — Разве это дело… было таким важным?.. Клавьер опускает голову, и Майлз слышит слабое: «Что же ты наделал, Крис…» Мисс Фей поднимает на Майлза голову — у нее печальное, но все еще решительное выражение лица. Майлз отвечает ей тем же: как бы то ни было, сейчас их первостепенная задача — поиск Райта. Теперь, когда известно, что он не собирался сбегать сам и был решительно настроен довести дело до конца, нельзя спускать все на тормоза. Именно в этот момент телефон Майлза начинает вибрировать в его кармане. Он, бросив короткое извинение, достает его и смотрит на номер звонящего. Эма Скай. Он без промедления отвечает и ставит на громкую: — Майлз Эджворт слушает. — Мистер Эджворт!!! — почти вопит мисс Скай в трубку, чуть ли не оглушая всех присутствующих. Она звучит так, словно только что пробежала целый марафон. Мисс Фей тут же выпрямляется, и даже Клавьер находит в себе силы поднять голову и посмотреть в сторону телефона. — Фух… тут пока ищется совпадение по отпечаткам пальцев со значка… но вообще я звоню по поводу лака для ногтей! Ну, того, который мистер Райт отправил в лабораторию, помните? — Разумеется. Что с ним? — Да, что там с ним??? — тут же перебивает Майлза мисс Фей. — А вот что! Читаю: «…в составе обнаружен смертельный яд синтетического происхождения — атрохинин…» — мисс Скай взволнованно вздыхает. — Это один из самых опасных синтетических ядов! При попадании на слизистую он приводит к массивному параличу нервной системы. Действует минут через пятнадцать — и это максимум! Иными словами, смерть от него практически неизбежна. — И этот лак был талисманом маленькой девочки?.. — слабо бормочет мисс Фей, прикрывая рот рукой. Майлз серьезно хмурится; у него начинают болеть виски. Он мысленно листает записи Райта. «Я вспомнил, что Вера грызет ногти». — Кристоф Гэвин планировал убить Веру Мишам, — заключает Майлз мрачно. Клавьер судорожно вздыхает и забывает выдохнуть. — Как мы уже поняли, она была единственным свидетелем, способным опознать заказчика улики, — Майлз кивает на портрет, который все еще стиснут в руках Клавьера, и тот сжимает его еще крепче — хотя, казалось бы, куда сильнее. — Если бы Райт не прислушался к своей интуиции, девочка, вполне возможно, была бы к этому времени уже мертва. Мисс Фей опускает голову, не отнимая руки от лица, и зажмуривается. Глаза Клавьера все еще скрыты темными линзами очков — Майлз, на самом деле, рад этому. Возможность не видеть очевидного разочарования облегчает способность трезво, не отвлекаясь, мыслить. — Крис, похоже, очень постарался замести все следы… — тихо говорит Клавьер. «С этим сложно не согласиться», — думает Майлз. Особенно после того, как он лично побывал на месте преступления — в офисе Райта — и собственными глазами увидел, что любые улики чрезвычайно удачно указывали только в одном направлении. Кроме, пожалуй, одной. — Мисс Скай, вы упомянули значок. Как дела обстоят с отпечатками пальцев на нем? Вам ведь удалось их изучить? Мисс Скай смеется так, словно ожидала только этого вопроса: — Ха-ха, а как же! У Майлза ухает сердце. — Пришлось, конечно, сильно напрячься и попросить местных экспертов немного помочь, чтобы как следует изучить отпечатки из-за текстуры значка… Но не это важно, черт возьми! — мисс Скай звучит воодушевленной, и это пробуждает надежду и в Майлзе. Что-то щелкает на заднем фоне, похожее на звук компьютерной мышки, и мисс Скай снова визжит прямо в микрофон: — О-о-о-о!!! Эти отпечатки есть в базе данных! Майлз и мисс Фей затаивают дыхание и переглядываются. Мысленная алая стрелка материализуется возле «Третий человек в офисе Райта в момент убийства», сверкая и нетерпеливо переминаясь на месте. — Не томите же, мисс Скай, — сдавленно торопит Майлз. — Да-да, секунду… Что-то шуршит возле микрофона по ту сторону трубки, мисс Скай шустро листает какие-то страницы. — Вот оно. Так… Читаю, — она откашливается. — Заключение эксперта… Бла-бла-бла… Вот! На основании результатов проведенного исследования обнаружено полное соответствие изучаемого образца биометрических данных… обнаруженные на месте преступления отпечатки пальцев принадлежат Кристофу Гэвину! Словно молния бьет Майлза прямо в макушку — он вздрагивает и встает с дивана. Одновременно с ним вскакивает и мисс Фей, и даже Клавьер. Стрелка незамедлительно достигает проклятого имени — «Кристоф Гэвин». Мысленная карта дела, испещренная алыми нитями-стрелками, наконец складывается в целую картину. Сердце колотится от ощущения ужаса, крадущегося по позвоночнику вверх. Третьим человеком в офисе Райта в момент убийства был тот же, кто собирался защищать ныне убитого Зака Грамарье. Тот же, кто заказал фальшивую страницу из дневника у дочери Дрю Мишама — и передал ей смертельно отравленный лак для ногтей. Тот же, кто пытался подставить ныне пропавшего Феникса Райта. Кристоф Гэвин, за которым кровавым следом тянутся несчастья. И теперь это точно не совпадение. — Спасибо, мисс Скай. Подготовьте все отчеты в надлежащем виде и передайте их в хранилище вещдоков, — распоряжается Майлз. Дождавшись короткого «Так точно, мистер Эджворт!», он сбрасывает трубку и уже готовится набирать детектива Гамшу, который только и ждет звонка. Но перед этим: — Где может быть ваш брат? — цедит Майлз, поворачиваясь к Клавьеру. Тот секунду мешкается, абсолютно бледный. Затем выпрямляется, резким жестом стаскивает очки с переносицы и смотрит покрасневшими, но серьезными, готовыми к активным действиям честными глазами. — Я знаю адрес, — без колебаний кивает Клавьер. — Я поеду с вами и покажу дорогу. Майлз кивает. Он быстро смотрит на мисс Фей, — но здесь, очевидно, не может быть и речи о том, что она останется в стороне. Палец касается кнопки «Позвонить». Телефон издает гудки. Они тут же обрываются знакомым голосом: — На связи! — Детектив. Подготовьте все для задержания.