Just touches, nothing more

      Пятница. Джисон в ту ночь очень плохо спал, постоянно ворочался и представлял возможную реакцию графа. По его мнению, Сынмин должен был спокойно согласиться исполнить просьбу, так как в большинстве случаев он оставался собранным. Он также мог бы подтвердить, что сам думал над тем, чтобы прекратить их глупую договорённость. Одно лишь представление любого из этих исходов причиняло Джисону почти физическую боль, и он надеялся не выплеснуть её во время разговора.       За завтраком Хан постоянно ловил на себе обеспокоенные взгляды Кима. Видимо, ему плохо удавалось держать нейтральное лицо. Его правая нога часто нервно подрагивала под столом, а голос с трудом удавалось сохранить не дрожащим при разговоре. Но он уже всё решил. Отступать было нельзя. Давать слабину — тоже.       — Вам нехорошо? Что-то случилось, маркиз?       Вопрос в почтительной форме будто ударил Джисона. Да, рядом были слуги, поэтому тот не мог поступить иначе, ведь это Хан попросил скрывать их связь ото всех.       — Нет, я в порядке. Спасибо за ваше беспокойство, — ответил он, избегая взгляда старшего, а затем громко спросил. — Савьер, тетя уже передала мне письмо? — и вскочил со стула по направлению в коридор, где сейчас и стоял пожилой дворецкий.       — Да, господин. Я оставил его на столе вашего кабинета, — как всегда спокойно ответил тот. Брови его на секунду вопросительно изогнулись, но ему запрещено было вмешиваться в дела господина, поэтому он промолчал.       — Отлично!       Джисон с громким топотом быстро поднялся по ступенькам. Осталось продержаться до вечера. Он сможет.       Бумага приятно шуршала в его руках. Он погрузился в день первой встречи с графом. Тогда он тоже открывал письмо, но оно было от родителей, которые забыли вовремя поздравить его с днём рождения.       Хван Хëнджин. Как же его сейчас не хватало Джисону. Он его единственный друг, единственный человек, которому он мог бы выговориться. Но говорить в письме о связи с другим мужчиной было крайне рискованно. Ему оставалось только ждать, когда Хван вернётся в город. Хан точно расплачется, когда увидит друга. Слишком многое произошло за время их разлуки. Джисон за последние недели испытал столько разных эмоций, которые не испытывал годами.       Позже, когда Сынмин зажал маркиза на диване в гостиной, потому что решил поговорить, Джисон с ещё скрытым прощанием начал приближаться к мужчине, чтобы отвлечь другого от беседы и в последний раз насладиться вкусом его сладких губ. Сегодня он обязательно завершит игру, которую они начали. Он обязан выйти из неё победителем.       Движения их обоих становились всё более требовательными и хаотичными. Сынмин начал покрывать поцелуями сначала шею, а потом и руки Джисона. Его зелёные глаза неестественно расширились, очки давным давно валялись на журнальном столике, а отросшие волосы, которые тот стал собирать в хвостик, полностью растрепались. Ленточка на них держалась из последних сил.       Джисон похотливо улыбнулся, обнажая белые зубы, и этими же зубами сорвал слабый бантик за затылке графа. Сынмин положил свою "нормальную" руку на губы Хана, сунул свой большой палец ему в рот и затем им же вынул гладкую ткань. Их лёгкие горели, сердца бились в унисон, а глаза впивались в кожу друг друга, приятно обжигая.       Часы пробили семь вечера. Их звон заставил вздрогнуть обоих так, будто бы их поймали на месте преступления. Первым очнулся Сынмин — он потянулся к круглым очкам.       — Мне пора собираться, — после пары глубоких вздохов сообщил Джисон.       Когда он уходил, единственная пара глаз в комнате впивалась в его спину и затылок до самой двери.       Слуги повторяли привычную процедуру. Новый костюм выглядел солидно и плавно повторял привлекательные линии тела мужчины. Волосы опять уложили назад, открывая узкий лоб. Синяки под глазами, как следствие плохого сна, благополучно замазали.       Настал тот самый момент, которого Джисон со вчерашнего дня так ждал и одновременно страшился.       Савьер сказал ему, что граф сейчас находился в своей комнате и в ближайшее время никуда не собирается уходить. Идеальнее и быть не могло. Никто не сможет им помешать.       Когда дворецкий попытался ещё что-то сказать или передать, Джисон не обратил на это должного внимания и ответил ему просто оставить это «что-то» на столе его кабинета.       Пару раз он костяшкями постучал по деревянной двери, и та почти сразу же открылась. Сынмин возник перед ним уже не в том растрёпанным виде, в котором был около часа назад. Ленточка опять была аккуратно завязана, и первое, о чём подумал маркиз, было опять стянуть её зубами, чтобы карие волосы красиво распустились на твёрдых плечах, чтобы в глазах старшего опять заискрил тот манящий огонёк.       Нет. Это конец. Никаких больше касаний между ними, никаких отношений.       — Нам нужно поговорить, — спокойнее, чем сам того ожидал, сказал Джисон.       — О чём? — спросил тот и пропустил пришедшего в свою комнату. Его глаза бегали по лицу маркиза с непонимаем и беспокойством.       — Мы оба уже взрослые мужчины. У нас есть своя жизнь, — начал спустя, казалось бы, минуту молчания он, и вместе с этим отошёл вглубь комнаты, ближе к противоположной стене от двери. — В последнее время я стал задумываться над тем, чего именно я хочу от будущего, и… Я знаю, что через несколько дней у тебя появится собственный дом и работа, твоя жизнь без меня… Нам следует заранее прекратить эти неоднозначные отношения, а не продолжать тянуть кота за хвост до самого конца, потому что их нет в моих планах на будущее. Никогда не было. Это был импульсивный поступок, которого мне не следовало делать, — проговорил он, кусая губы и стараясь сдержать эмоции.       Сынмин смотрел на него, и с каждым словом лицо его всë сильнее темнело. Брови впервые за долгое время нахмурились, а челюсть тот заметно стиснул.       — Что значит «никогда не было»? Моя жизнь без тебя? Почему ты говоришь об этом так внезапно? — хриплым голосом проговорил Сынмин, сжимая сухие руки.       Джисон чувствовал, как тот пытался заглянуть в его глаза, но сам специально уворачивался и отступал назад. Он видел, как Сынмин не рискнул даже руки протянуть его в сторону. Граф определённо пытался сохранять хладнокровие.       — Это не внезапное решение. Я с самого начала не рассчитывал, что это… я даже не знаю как назвать нас с тобой! В конце концов ты — аристократ, ты не сможешь быть… — его слова начали путаться, а пульс подскакивать из-за волнения. Он будто забыл все аргументы, которые так долго и тщательно подбирал.       — Ты тоже аристократ. Я ничего не понимаю…Скажи честно, тебя отталкивает моя рука? — вспылил Ким.       Все остальные слова для Сынмина стали звучать, как одна большая отговорка. До того дня, когда он рассказал о своём детстве всё было нормально. Только он совершенно забыл, что их недопонимания начались гораздо раньше…Когда человек злится, он не думает о подобных мелочах.       — Сразу бы сказал, что дело в ней, а не придумывал непонятно что!        — Но это совершенно не так! Почему ты меня не слышишь, у нас нет будущего, Сынмин, — Джисон тыкнул ему прямо в грудь. — И ты сам это прекрасно знаешь. Это ты тогда сказал, чтобы я не думал о нашей договорённости, как о настоящих отношениях! В конце концов мы ничего не чувствуем друг к другу! — на последних словах его голос дрогнул, а сердце предательски сжалось от боли.       Лицо Сынмина опять исказилось, и Хан не понимал, почему тот так остро реагировал. Нет, ну правда, почему старший выставлял его в подобном свете, будто бы он здесь злодей, будто бы Ким не видится с неизвестно какими людьми в городе, пока Джисон не может найти себе места из-за влюблённости в него.       — В любом случае, я всё сказал. Теперь мы никто друг другу. Впредь давайте вернёмся к формальному общению. Мне пора выходить…       Хан силой проглотил все возмущения, что возникали в его голове. На них не было ни времени и ни малейшего желания говорить в пустоту, потому что Сынмин явно всё для себя решил и не хотел заканчивать всё так просто. Джисона злило, что тот отреагировал не так, как он ожидал, потому что это давало надежду, что мужчина тоже к нему что-то чувствует…       «Что ты несёшь, Хан?! Какая надежда, когда уже в этом году ты собираешься навсегда уехать в другую страну, а его место здесь. Он столько работал, чтобы начать новую жизнь в этом городе, и ты собираешься всё это разрушить? Не будь эгоистом!» — сразу же осадил он сам себя.        — Ты с самого начала собирался просто поставить меня перед фактом перед тем, как уйти, при этом не давая мне возможности хоть что-то сказать? Никогда бы не подумал, чтобы ты способен быть настолько жестоким… — обида так и сочилась из его слов. — Просто замечательно! Так и поступают настоящие аристократы — красиво уходят! — с истерической улыбкой крикнул Ким, а после того, как дверь захлопнулась, и в комнате остался только он, мужчина облокотился о кровать и плавно рухнул на пол.       Ему хотелось побежать за Джисоном, но он не мог. Он бы всё испортил. Там была его тётя, слуги. После подобной выходки Хан точно не захочет продолжить этот разговор. Сынмин потеряет его уже навсегда. 

***

      Хан спускался по лестнице, но лишь отдалённо осознавал, где находится. Тело будто онемело. Оно выполняло все действия, но он почти не чувствовал их. Лишь стук его собственных ботинок о деревянный пол возвращал в реальность. На несколько секунд он закрыл глаза, чтобы сморгнуть надвигающиеся слезы.       На улицу Джисон вышел уже более собранный, да и свежий воздух помогал прийти в себя.       Тётя приветствовала его как всегда с нежной любящей улыбкой, и, видимо, не догадывалась о подавленном состоянии племянника. Тот часто выглядел отстранëнным рядом с ней, поэтому она не находила его поведение более странным, чем обычно.       Большую часть дороги говорила именно она, а Хан лишь продолжал смотреть куда-то в пол и прокручивать в голове последний разговор с Сынмином, из-за чего уходил в себя и не слышал ничего вокруг.       Большая, даже огромная, светлая комната с гигантской позолоченной люстрой приветствовала всех приглашённых. Слуга объявил выход маркизы и её племянника, и они с гордо поднятой головой прошли в зал.       Количество людей действовало на нервы больше обычного. Их взгляды душили, потому спустя полчаса Джисон не выдержал и, схватив бокал вина с подноса проходящего мимо официанта, удалился на балкон. Уж лучше он постоит на холоде без пальто, чем проведёт ещё хоть одну минуту среди всей этой шумной толпы. Из-за времени года он теперь даже не мог спокойно отсидеться в саду до окончания мероприятия.        Не успел он отпить и капли вина, как услышал, что ещё один человек открыл дверцу ведущую на этот же балкон. Его тётя в пышном фиалковом платье с открытыми плечами сразу поëжилась из-за холодного дуновения ветра.       — Что вы здесь делаете? — спросил Джисон, сразу же снимая с себя пиджак. Ткань накрыла мягкую кожу женщины и она благодарно улыбнулась.       — Спасибо, Джисон, мне очень приятна твоя забота, — с нежностью в голосе сказала она. — Я хотела поговорить об этом по возвращении домой, но, видит Бог, я не смогу дотерпеть. Я знаю, что ты не любишь говорить о своей матери, но… — Джисон сжал зубы и отвернулся. — Вчера мне пришло письмо от неё, где она уверила меня в том, что они выбрали тебе невесту и ты одобрил её кандидатуру. Они также просили объявить о вашей помолвке на следующем балу. Зная характер моей сестры, я хочу лично узнать твоё мнение, — закончила она, уже с жалостью смотря на парня, который далеко не от холода сжался у мраморных перил.        Его переполняла злость.       — Она солгала мне, да? — грустно подытожила его тётя. Её ухоженные руки ухватились за пиджак молодого мужчины в попытке защитить себя. — Ты же знаешь, что я никогда не сделаю сделаю подобного объявления без твоего согласия?       — Да, я знаю. Спасибо, тётя…       — Они, скорее всего, и тебе о брачном предложении написали… Может письмо задержали или ты забыл прочитать?       Хан сразу вспомнил, как дворецкий говорил о каком-то другом письме и ему захотелось ударить себя по лицу за невнимательность. Затем он опустил свободную руку на плечо тёти и лëгонько сжал его в дружеском жесте. Другой рукой он передал ей стеклянный предмет, что всё это время держал.       — Мне что-то не хорошо, можно я уйду первым? — спросил Хан.       Подобный предлог часто использовали знатные люди, чтобы уйти, поэтому тётя сразу поняла, что он именно в виду. Джисон смотрел ей прямо в глаза, и она была не в силах отказать, поэтому просто кивнула в знак одобрения его решения.

***

      В глазах Джисона разгорался праведный гнев. От злости и обиды закипала кровь. Как они посмели так с ним поступить?! Нашли ещё один способ контролировать его жизнь? Он не позволит, не в этот раз. Эта низкая уловка с браком стала последней каплей в огромном море, которое ему уже пришлось вынести.       Быстрым движением он выскочил из кареты и, не сбавляя скорости, залетел в помещение. Дверь с грохотом ударилась о стену, эхом разносясь по дому из-за гробовой тишины. На ходу он также скинул с себя верхнюю одежду куда-то на пол, оставаясь в корсете и рубашке, верхние пуговицы, которой он сразу расстегнул. Одна из них из-за резких действий отлетела в сторону и со звоном покатилась по полу.        В другой раз Хана насторожило бы отсутствие какого-либо шума, но всё, чего он хотел в данный момент — это добраться до кабинета и прочитать это чертово письмо.       Сынмин, до этого находившийся в гостиной, сейчас со сложным лицом, ярко выражающим его грусть и недовольство, стоял внизу у лестницы. Руки его были сложены перед собой и с силой сжимали кулаки.       Граф был последним человеком, которого в этот момент хотел видеть Хан. Ему достаточно было разговора перед балом. Он наконец-то поставил все точки над ë и не желал слушать какое-либо несогласие с его решением со стороны Кима. Не сейчас.       Тот перегородил ему путь и раскинул в сторону длинные руки. Джисону пришлось остановиться. Он чуть споткнулся — ещё немного и врезался бы в Кима. Пока он стоял, нога его нервными и быстрыми движениями стучала об пол.       — Прочь с дороги, — прорычал Хан на удивление низким голосом, нисколько не свойственным ему.       — Сначала мы поговорим, — не уступал Сынмин.       — Мы уже поговорили, и я не собираюсь менять своё решение касательно наших «отношений» — он сильнее нахмурил брови на последнем слове. — У меня полно дел, уходите.       Сынмин одновременно с тем, как Джисон попытался проскочить мимо, сделал выпад в ту же сторону, хватая того за запястье левой рукой. Той самой рукой.       — Забавно, что у тебя, Джисон, — Хан поморщился, когда его имя слетело с языка старшего. — вдруг появились дела, хотя всё то время, пока я здесь жил, ты сидел дома, за исключением пятницы, — съязвил он.       Джисон промолчал на колкое замечание, затем дëрнул рукой в попытке освободиться, но ничего не вышло. Делать более резкие движения он не хотел, потому что ему было страшно повредить в процессе либо самого Кима, либо его протез.       — Ты всегда такой, как только я затрагиваю важную для нас тему, — с болью заметил Сынмин. Вторая рука его тоже обхватила свободное запястье Хана. — Никогда не говоришь о себе больше необходимого, никогда не отвечаешь на мои вопросы. У тебя вечно такое отсутствующее выражение, будто ты хочешь куда-то сбежать.       — Отпусти, мне больно.       — Прости, я не хочу вредить тебе, но и не собираюсь отпускать тебя без объяснений. Позволь мне высказаться, и, если даже после моих слов ты не поменяешь решения касательно «нас», я больше никогда тебя не побеспокою.       Сынмин выглядел таким искренним и эмоционально убитым, что Хан не выдержал напора и выдал побеждённое «хорошо». Они в тишине поднимались по лестнице, когда Джисон спросил:       — Почему в доме так тихо?       — Я отпустил всех домой, — сразу ответил старший.       Если бы не внутренняя злость, Джисон бы очень удивился этому факту. Ведь даже охранники, которые всегда были очень упёртыми, когда дело касалось обязанностей, сейчас отсутствовали.       Сынмин не стал закрывать дверь, ведущую в кабинет маркиза, так как дом и так находился в их полном распоряжении, и никто не то, чтобы не смог — не посмел бы помешать личным делам маркиза.        Многие вещи в комнате лежали на своих привычных местах, лишь небольшой беспорядок на рабочем столе говорил о том, что помещение часто использовали. Хан с трудом подавил в себе желание здесь и сейчас открыть письмо. Окна были зашторены, так как на улице уже давно стемнело. Пара зажëнных свеч на столе не могли обеспечить достаточно яркое освещение, поэтому Джисон сразу же поднёс одну из них к подсвечнику, зажигая новые восковые цилиндры.       Сынмин переместил кожаное кресло на другую сторону стола, чтобы оно находилось напротив стула, и они могли поговорить с глазу на глаз.       — Я честно понимаю, что ты имел ввиду, когда говорил о моей новой жизни без тебя, — начал Ким, и сердце Хана сжалось. — Но если бы ты знал, сколько времени я уже оттягиваю переезд из твоего дома, сколько времени провожу наедине с собой с мыслями о тебе. Тебе едва исполнилось девятнадцать, и иногда я чувствую себя преступником, который позарился на ребёнка...Но я ни в коем случае не считаю тебя таковым! — он попытался исправить оговорку.       Джисон сидел сгорбившись, обнимая себя руками. Он до конца не верил в то, что хотел сказать ему старший.       — …И ты не единственный, кто пытался что-то узнать обо мне… — сказал он, отводя взгляд. — Поверь, я знаю о твоей жизни гораздо больше, чем ты думаешь; чем ты позволил мне. Да, это я сказал тебе не чувствовать каких-либо обязательств, но и я первый нарушил своё, собственно, обещание. Возможно, я с самого начала испытывал к тебе что-то, но не понимал этого, а после осознания скрывал, потому что ты явно не хотел серьёзных отношений. Я правда не знал, как мне поступить, как удержать тебя! — грустная улыбка отразилась на его лице.       Сынмин явно нервничал, из-за чего постоянно трогал пальцы на своих руках, сжимал их в кулаки. Для него настолько откровенный разговор не был обыденностью. Чёрные перчатки слегка блестели от свечей, и Джисон заворожëнно уставился на них. Его сердце с сладким ожиданием ударялось о грудную клетку. Одной частью себя он понимал, что именно пытался сказать ему граф, но другая требовала подтверждения.       —…Я влюблен в тебя.       После признания Сынмин громко выдохнул и заметно расслабился. Самое трудное было позади.       Хан слышал своё сердцебиение, которое, как ему казалось, было слишком громким. Рот его непроизвольно раскрылся. Он был в шаге от того, чтобы счастливо заулыбаться.       Мужчина сел на колени перед старшим, что сидел на стуле, и дрожащими руками взял его холодные ладошки, скрытые тканью, которую он медленно стал стягивать. Сынмин хрипло ахнул. После этого Джисон поцеловал сначала его здоровую руку, а затем и протез.       — Ты правда влюблен в меня..?       — Да, — без раздумий ответил Ким, в ответ сжимая конечности маркиза.             — Сынмин-а, ты знаешь, что я собираюсь сбежать за границу? Ты сможешь поехать со мной? Ты не будешь жалеть о своём решении?       — Да, я знаю, и нет, я ни за что на свете не пожалею об этом решении, — всё с такой же уверенностью продолжил тот.       — Я так сильно в тебя влюблен, — прошептал Джисон. — Мы знакомы всего месяц, а у меня такое чувство, будто без тебя я не смогу нормально жить…       — Поверь, я чувствую то же самое, — с тихим счастьем и волнением прошептал вслед за Ханом Сынмин.       Мужчина притянул младшего к себе на колени. Перчатки от этого упали на пол, но они оба давным давно забыли об их существовании точно так же, как Джисон забыл о письме родителей после признания Сынмина. Это чертово письмо для него больше ничего не значило.        Их губы соединились в нежном поцелуе, который почти сразу же перешёл в более страстный. Из-за нетерпения они случайно столкнулись зубами и оба застонали от боли, смешивающейся с удовольствием. Сынмин продолжал проникать в рот Хана, переплетая их языки, пока младший буквально таял в его руках.        Когда воздух закончился, Джисон потянулся своей рукой под рубашку старшего и стал выводить узоры вдоль его твëрдых мышц, тогда как другой пытался как можно быстрее расшнуровать корсет на его спине. Кожаный предмет теперь тоже валялся где-то в ногах.        — Когда именно ты хочешь уехать? — спросил Сынмин, страстно целуя молодого мужчину в плечи и ключицы, которые теперь были обнажены. Нижние пуговицы рубашки — единственное, что сдерживало её от падения.        — В-в двадцать лет. Может, на третий д-день после дня рождения.        Джисону пришлось на несколько секунд разъединить их тела, чтобы сменить свое положение, и теперь он сидел на графе с раздвинутыми ногами. Их лица были всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Освещение не позволяло в мелких деталях рассмотреть любимого, что не только раздражало, но и заводило.        — Почему ты всё ещё в очках? — спросил Хан, нежно проводя по его щекам. Он никак не мог поверить, что когда-то ему был неприятен этот мужчина. Мужчина, который сейчас сквозь радужку зелёных глаз смотрел на него со всей любовью. Джисон взял его подбородок и приподнял голову. Круглые линзы сверкнули зеленым. Сынмин сжал тонкую талию младшего и, легонько кусая мочку его уха, прошептал:       — Сними их.        Джисону больше ничего не нужно было говорить. Когда хрупкий предмет очутился на столе, они почти в одно время стянули друг с друга рубашки. Их поцелуи стали хаотичны. Они лизали, посасывали кожу, пытались оказаться как можно ближе и тихо постанывали. Внутри становилось невыносимо тепло, и что-то твëрдое стало упираться в зад Хана.       — Ты же помнишь, что мы оба девственники? — спросил Сынмин, и нащупал на штанах Джисона твёрдый бугорок.        Хан, будто не услышав его слов, застонал и пару раз пошевелил тазом по такому же возбуждённому члену старшего. На этот раз зашипел граф.       Ким стянул с него верхнюю одежду, и Джисон, не желая больше ждать, потянулся к застёжке на его штанах. Он так долго желал подобной близости. Его совершенно не волновала неопытность их обоих, да и создавалось впечатление, что Сынмин контролировал происходящее. Это лёгкое чувство подчинения возбуждало и успокаивало.       Они почти одновременно стали поглаживать набухшие плоти друг друга. Джисон глухо выдохнул, когда холодная рука дотронулась до его головки. Начала выделяться белая субстанция, из-за чего руки их теперь легче скользили вверх и вниз.        Сынмин подавил стон. Он чувствовал, как податливо извивается на нём маркиз, и с довольной улыбкой притянул того за затылок, чтобы соединиться в ещё одном страстном поцелуе. Влажные звуки эхом разносились по комнате.        Был слышен каждый вздох, каждый стон. Они всё яростнее работали руками, и почти одновременно кончили. Сладкая нега растеклась по их телам, и мужчины, чувствуя приятную слабость, ухватились друг за друга. Кожа их горела, из-за чего прохладный воздух в комнате больше не покрывал их мурашками.        Джисон почти заплакал от того, настолько ему было хорошо, а когда всё-таки открыл чуть влажные глаза, встретился взглядом с Сынмином. Тот словно светился от счастья. Капелька пота соблазнительно скатилась по его лбу, упала на обнажённое тело, и Хан притянул мужчину на себя, впиваясь губами в его твёрдые плечи.        — Я так счастлив... — прошептал он ему в кожу, покрывая поцелуями шею, особенно долго задерживаясь на кадыке.        — Я люблю тебя, — ответил Сынмин.        Он заключил младшего в крепкие объятья. Его протез придерживал затылок Хана, когда тот, больше не имея возможности для поцелуев, ласково положил голову на его плечо.        — И я тебя люблю.