spying & terror

Уолтер крепко зажмурился, чувствуя, как по его напряжённому горлу проскальзывает крупными горошинами судорожный кашель. Тонкая кожа и лицевые мышцы обтягивали черепную коробку так плотно, что в его стремительно мутнеющем сознании снова и снова вспыхивали тревожные сигналы: ещёнемногоилопнет. Его линия рта страшно искривлялась, обнажая болезненно трущиеся друг о друга зубы, а пульсирующие от жара виски полосовали тонкие невысыхающие дорожки слёз. Широкий каблук упирался в его щеку, и Уолтер слишком живо чувствовал, как деформируется его череп. Он быстро, влажно и прерывисто дышал ртом, понимая, что уже никогда не отмоется от запаха обувного лака, затапливающего его носоглотку и мозги. Отсюда не сбежать, он не выберется, он деградировал и мыслил только рваными примитивными понятиями: вдавливает, подминает, плющит, размазывает. — Картина маслом, — донёсся глухой голос, в котором безразличие пугающим образом переплеталось с презрением. Надсадно простонав, Уолтер приоткрыл один глаз и не увидел ничего, кроме тёмного устрашающего мужского силуэта. Вдруг широкий каблук сместился под его подбородок и надавил сильнее, так, что он подавился хрипом и весь затрясся от страшной мысли: мнесейчасраздавяттрахею. Он точно знал, что багровый свет, вспыхнувший концентрированным всполохом на месте левого глаза у нависшего над ним человека, ему не померещился, не привиделся, чёрт возьми, это взаправду происходит, опять, снова, почему… — Кто тебе зенки пялить разрешил? — точные и острые, как битое стекло, интонации выбили из объятых огнём лёгких ломаные жалобные ноты. Ступня на его горле едва заметно приподнялась и тут же с размахом опустилась рядом с кадыком. Уолтер широко разинул рот, и с его ушибленных губ сорвалось нечто среднее между кашляющим стоном и воплем. Он вцепился непослушными пальцами в крепкую голень, обтянутую брючиной — всё равно что пытаться сдвинуть гору. — Я взболтаю твою ублюдскую морду в кашу, маленький педиковатый кусок дерьма, — совсем рядом раздались механические — вращающиеся, щёлкающие, лязгающие, крошащие — звуки. Уолтер широко раскрыл безумные глаза, надрывно взвыл на высокой ноте и забился всем телом, как припадочный. Нога на его шее оставалась неподвижна, жёсткие мышцы вообще не сминались под его судорожно скребущимися пальцами, а стремительно вращающиеся клешни подбирались к его лицу всё ближе. Слишком знакомое чувство беспомощности расползалось по телу ядовитыми змеями, выжигало внутренние органы и выворачивало сердце наизнанку. Он уже не чувствовал привкуса соли от градом льющихся слёз, не чувствовал сухого жжения в немигающих глазах, он просто метался по полу и… — Птенчик, — вдруг донёсся до него совершенно изумлённый, мягкий и абсолютно неуместный оклик. Этот словесный вброс, это лирическое отступление от происходящего кошмара настолько выбило Уолтера из колеи, что он не испытал ни грамма облегчения, когда вонзающиеся в мозг звуки механизмов начали стихать. Клешни протеза над его лицом остановились, замирая в стандартном положении, и отстранились; тяжело давящая ступня легко выскользнула из его пальцев и поднялась — и он, бездумно прикрыв глаза, уронил голову на пол. Освежающие потоки кислорода свободно опустились к лёгким, мир снова обрёл порядок и вменяемость, а невыносимое напряжение покинуло клетки его тела, кроме… Уолтер поднял веки и почему-то почувствовал себя скорее глупо, чем пристыженно. — Быстро ты увлёкся, — глухо хмыкнул Киллиан, опустившись на корточки и перехватив его взгляд. У Уолтера перед глазами плыли назойливые мушки, и всё же он отчётливо увидел во взгляде напротив — левый глаз лучился неестественно синим, спокойным светом — светлые, любящие огоньки. — Или это я был так убедителен? — Нет, что ты… — начал было Уолтер, но вдруг горло будто сдавили тисками, и его тихий осипший голос сорвался на сухой тяжёлый кашель. Он машинально закрыл глаза и накрыл пальцами горло, чувствуя, как его ноющие виски снова рассекают крупные слезинки. Через мгновение под его затылок протиснулась слабо подрагивающая ладонь и приподняла голову. Киллиан помог ему принять сидячее положение, после чего опустил живую руку на его взмокшую спину и аккуратно притянул к себе. Плечо с протезом рефлекторно завелось назад, подальше от Уолтера. — Чудик, — на вздохе пробормотал Киллиан, уткнувшись подбородком в его спутавшиеся вихры волос. Они состояли в отношениях достаточно долго, чтобы Уолтер смог различить в его ровных неодобрительных интонациях сожаление и исступлённое самобичевание. — Позвонить врачу? — Нет, не нужно, — тут же шепнул Уолтер, не отрывая лба от его напряжённого плеча. Он слишком хорошо представлял, что будет, если с их адреса поступит звонок в больницу с жалобой. Как и сам Киллиан. — Я ничего не скажу, — вкрадчиво произнёс Киллиан, согнувшись вокруг него всем телом. Уолтер заторможенно понял, что потряхивает не только его одного. — Произошёл рецидив… — Остынь, — громче, со слишком явной бравадой буркнул Уолтер. Его прояснившееся мыслительное поле покрывала изморозью холодная неприятная мысль. — Трис, ты… Я в порядке, честно. Всё хорошо. Ты… — Я понял, — Киллиан поднял голову, обвёл его изучающим взглядом и приподнял бровь. — Пусть и не в полной мере. Уолтер несколько раз прогнал его слова через мозг, после чего скорчил смущённую недовольную гримасу. — Я не виноват в этом. Я даже не знал… — Я не стыжу тебя, Уолтер, — перебил Киллиан, слабо улыбнувшись. — Я просто хочу сказать, чтобы ты больше не просил меня об этом. Я не садист. — Не очень заметно, — приглушённо проворчал Уолтер, уткнувшись носом в его — наконец-то — расслабившееся плечо. Разворачивающееся в его душе стыдливое волнение становилось всё более неуправляемым и порывалось вырваться если не оргазмом, то хотя бы раздражением. Ещё и всплывающие одна за другой мысли, словно издеваясь, заставляли его чувствовать себя бессердечным эгоистом. В нём уже давно жило подозрение, что с его сексуальной сферой жизни не всё так просто. Уолтер считал себя вполне обычным человеком с обычными запросами и никогда не грезил о насилии над собой во время секса, но в тот момент, когда их отношения с Киллианом дошли до открытого интереса к гениталиям друг друга, в его мозгу будто что-то переключилось. В памяти снова и снова всплывал день их первого личного знакомства, а подтертые временем ощущения возрождались, накладывались на новые и начинали восприниматься кардинально иначе. Очень скоро ему надоело чувствовать себя наглухо отбитым извращенцем, и он зашёл к личному терапевту Киллиана, который как-то незаметно стал ещё и их около семейным психологом. Его профессионализм не вызывал сомнений — Уолтер имел честь из первых рядов наблюдать за тем, как под его руководством преобразился опасный террорист, — и всё же наставление обсудить этот вопрос непосредственно с объектом своих желаний показалось ему максимально дурацким. Но иного варианта, как решить эту проблему, он просто не нашёл. Так они и оказались в подобной ситуации. Однако Уолтер не для того потратил несколько недель на уговоры Киллиана, чтобы получить такой однозначный результат. Это просто в голове не укладывалось. — Вот и по тебе незаметно, что ты любишь грубость и боль, — со сдержанной насмешкой хмыкнул Киллиан, запустив пальцы в его волосы и помассировав затылок. Он каждый раз будто чувствовал, когда его голову сдавливала обручем мигрень. — Эмпирическим методом мы выяснили, что я всё-таки конченный извращенец, — без особого энтузиазма ответил Уолтер, глядя куда-то сквозь него. Теперь он — официально признанный мазохист. Как жить с этим? Что делать? Не будет же он принуждать Киллиана… Как все эти недели. Сознание снова начало покрываться неприятной изморозью. — Уолтер, посмотри на меня. Уолтер вздохнул и сфокусировал взгляд на Киллиане. Выражение его скуластого лица отражало непривычную смесь строгости, лёгкой тревоги и активной мыслительной работы. — Ты нормальный. Просто вбей это себе в черепушку и живи с этим до конца дней, — он несколько раз ткнул пальцем в его висок, заставив поморщится. — Сексуальные предпочтения никак не меняют того, кто ты есть. Но я не смогу помочь тебе удовлетворить их. Только не так. Киллиан осёкся, зацепив взглядом рельефный след от каблука на щеке Уолтера. Он осторожно провёл костяшками пальцев по образовывающемуся синяку и на долю мгновения принял такой несчастный вид, что Уолтер в полной мере ощутил себя куском дерьма. — Извини, — поник он. Его пугала даже мысль о том, что почувствовал Киллиан, когда он попросил его проехаться каблуком по его лицу и пригрозить жестокой расправой; когда он в ответ на жестокость не взмолился о пощаде, а возбудился. Он не мог даже представить себя на его месте; мысль, что ему нужно заставить своего возлюбленного рыдать и страдать, чтобы он возбудился, просто не умещалась в голове. У Киллиана и без него проблем выше крыши; высококвалифицированный психотерапевт уже больше года занимается с ним и не торопится признавать абсолютно здоровым. — Извини, Трис. Я только о себе и своих хотелках думал. Зря я… — Цыц, — вдруг перебил Киллиан с непроницаемым, холодным выражением лица. Уолтер закрыл рот, и на пару секунд перед его мысленным взором снова появились залитые утренним светом каналы Венеции — в тот день выражение лица Киллиана было именно таким. Только его глаза не лучились чистым голубым светом, а уголки напряжённых губ не подрагивали в сдержанной улыбке. — Хороший мальчик. Несмотря на небольшую неловкую паузу между словами и отчётливое напряжение в его взгляде, Уолтер на миг перестал дышать — настолько его очаровал контраст накладывающихся друг на друга чувств. Киллиан, ободрённый положительно взволнованным выражением его лица, переместил ладонь под его челюсть, очертил большим пальцем линию от уха до уголка губ и улыбнулся: тягуче, немного насмешливо и даже хищно. — Мне неприятно, когда ты смотришь на меня с ужасом, — медленно, словно боясь ляпнуть что-то нелепое, промолвил он. Уолтер прикладывал все силы, чтобы мельком не поддеть языком неосторожно подставленную фалангу его пальца — он прекрасно видел, что происходящее волновало Киллиана даже больше, чем его самого, и не хотел перебивать. — Мне неприятно делать тебе больно. Киллиан едва уловимо поддался вперёд и обдал надсадным дыханием его губы. Уолтер почувствовал, как его неловко петляющие мысли тонут, вязнут в жарком мороке чувств из прошлого и чувств настоящих. Это явная провокация, чёрт возьми, и этому умнику ещё хватает наглости заявлять, что он не садист? — Мне неприятно тебе угрожать. Но за то, что ты принудил меня это сделать… — Киллиан тяжело сглотнул, и выражение его глаз стало таким тяжёлым, давящим и интимным, что Уолтер ощутил волнительное движение в животе, — и за то, что ты шпионил за мной… — У тебя ничего не выйдет, — всё-таки вырвалось с придыханием с губ Уолтера. Он уже понял, к чему клонил Киллиан, и чувствовал себя совершенно невменяемым. — Я отправлю тебя за решётку. — Брехня, — во взгляде Киллиана загорелись ослепительные искры, а искусственную радужку затопил неестественно голубой, раскалённый добела свет. — Ты ведь понимаешь, что никто из агентов не в курсе, где ты? Уолтер дёрнул уголком рта, зацепив клыком его палец, и чувственно провёл ладонями по его неровно вздымающейся груди. Он чувствовал, как тяжелеет его дыхание, как в клетках его тела поселяется острое напряжение. У него самого подрагивали колени, а едва-едва ослабевшее возбуждение снова скручивало узлы в паху. — Я сам с тобой управлюсь, — не своим голосом выдохнул он. Уолтер приподнялся и пылко прижался к неосторожно подставленным губам. У него всё внутри переворачивалось от того, как эти твёрдые, сухие и неподвижные губы под его напором сминались, пухли, пламенели, как они обхватывали, обсасывали, втягивали, давали и брали; он без единой мысли, следуя одной интуиции, прижался теснее, обхватил ногами напряжённое бедро, потёрся об него — и жалобно ойкнул, когда его потянули за загривок назад. — А-а-а, — путаясь в дыхании, скороговоркой проговорил Киллиан. Исступлённое выражение его лица не поддавалось уразумению, вызывало одни ошибки и баги в ничего не соображающем сознании. — Я не целуюсь с агентами, даже с такими сладкими, как ты, птенчик. Твоё помойное племя я только трахаю пальцами в маленький грязный ротик. Уолтер бессвязно промычал и крепче сжал пальцами его судорожно вздымающуюся грудь через футболку; на лице Киллиана отразилась такая сладостная дрожь, что Уолтера будто кипятком ошпарило с головы до ног. Он со счастливым упоением перехватил его невменяемый взгляд и ещё раз потёрся об его бедро, испытывая безумное желание разорвать к чертям тесные домашние штаны. Киллиан разомкнул веки, улыбнулся совсем уж зловеще — и вдруг из его взгляда полностью ушло томительное волнение. — Эмпирическим методом мы выяснили, что ты всё-таки не мазохист, — изо всех сил удерживая в голосе ровные интонации, произнёс он. Единственное, что помогло подвисшему Уолтеру убедиться, что он не спятил — это лихорадочный блеск в его глазах, покрасневшие от поцелуя губы и придыхание. Киллиан мгновение удерживал с ним зрительный контакт, после чего смешливо фыркнул, а потом и вовсе весь затрясся от глухого смеха. — Трис… — наглухо охрипшим голосом начал Уолтер, чувствуя, как возбуждение в его теле искажается во что-то тёмное, неуправляемое. — Извини, — кое-как отозвался Киллиан, не в силах даже взглянуть ему в лицо спокойно. — Трис!.. — свёл брови к переносице Уолтер. — Но теперь… — Киллиан всё-таки поднял на него глаза и честно держался пару секунд, но сдавленный смешок всё-таки выскочил через его плотно сжатые губы. — Милый, если бы ты был мазохистом, у тебя бы не встал. — Да мне плевать уже! — сорвался на крик Уолтер, всплеснув руками. — Ты достал меня! Два раза подряд!.. Если ты!.. Его разъярённые хриплые интонации как по волшебству подскочили на несколько тонов, а метающий молнии взгляд преобразился, когда Киллиан наконец опустил живую ладонь именно туда, куда он хотел, и ощутимо сжал пальцы. Уолтер выдохнул и прикрыл веки, глядя на него таким похабным взглядом, что у Киллиана мгновенно потемнело в глазу; искусственный, напротив, фиксировал каждую деталь этой картины. — Я понял, — изменившимся голосом проговорил он, лукаво ухмыльнувшись.