Идеальный пазл

— Эй, Деку. — Кацуки пытался звучать непринужденно, но именно сегодня его голос решил перестать ему подчиняться. Изуку сидел у себя в комнате и задротствовал, что ж, он заслужил это своим потом, кровью и ментальным здоровьем. — Что такое, Каччан? — Вот у него получалось звучать буднично почти в любой ситуации. — Только попробуй как-нибудь прокомментировать то, что я сейчас скажу или подумать, что это не разовая реакция — подорву. — Изуку оторвался от экрана компьютера и пристально уставился на него. Неловко. — Простичтовелсебякакмудакэтонеповторитсяпотомучтоясогласилсянатерапию. Все из-за долбанного Шото. — Прости, что? Каччан, я понял только то, что во всем виноват долбанный Шото. Вы переспали? — Кацуки злобно зарычал. — Деку. Не беси. При чем сейчас вообще Шото, я к тебе с извинениями пришел, а ты тему переводишь. — А, так вот это: «псшмдб» — извинения? В любом случае, я не обижаюсь, Каччан, но рад, что ты согласился пройти лечение, Шото мне тебя похвалил. — Так этот мелкий засранец уже все узнал от высокого засранца? Пиздец у них ментальная связь, конечно, Кацуки даже стало как-то обидно. — Так что насчет секса? Вот про него Шото ничего вообще не сказал, но, судя по его стонам, ему очень зашло. — Изуку рассмеялся. — У тебя есть мысли, что кому-то может не зайти секс со мной? Да ты действительно мелкий кусок дерьма. Ты, кстати, сам не хочешь попробовать подоминировать? — Мне хватает этого в жизни вне секса, а ебать или быть выебанным — все равно. Но если ты настаиваешь. — Он призывно раскрыл руки, Кацуки цыкнул. — Ой, иди на хуй, Деку. Кацуки думал, что отдать свое тело в распоряжение Изуку — не такая уж плохая идея. Тот был чутким и настойчивым, всегда видел грань, но тело требовало Шото. Сабмиссивная сторона чувствовала себя гораздо лучше после секса с ним, но не Кацуки. Он долго думал о том, чтобы подчиниться и попробовать принять свою сущность, хотя это казалось бредом, поэтому он поспешил к Шото прежде, чем «бред» перерастет в «я не могу». Кацуки Бакуго мог все, даже восстановить себя посредством разрушения. — Кацуки? — Шото сидел и жрал собу. — Что-то случилось? — Мне нужна сессия, где ты будешь доминировать, Двумордый. — Кацуки смущенно теребил низ футболки, когда неловкость сменилась на смех, — Шото подавился. — Ой-ой-ой, ты тут не сдохни до начала. — Кацуки, ты уверен? Тебя это не травмирует, не сделает хуже? — Чужая обеспокоенность отдавалась приятным покалыванием под кожей, но от этого не была менее раздражающий. — Да не знаю я, но плевать, хуже не будет. — Кацуки знал, что могло быть, но сейчас его задачей было уломать Шото на секс. А с последствиями он как-нибудь разберется позже. — Ладно. Выгони Изуку из комнаты и жди там, я приду через пару минут. — Какого хера мы будем делать это в комнате мелкого задрота? — Шото попытался погладить его по руке, чтобы немного расслабить, но Кацуки дернулся. — Эй, не наглей, игра еще не началась. — Потому что там есть все необходимое, да и твоя комната не сильно бодрит тебя. Так ты согласен? — Он очаровательно склонил голову вбок. — Хуй с тобой. Кацуки сделал все, как сказал Шото, стоически выдерживая глупые вопросы Изуку и выигрывая борьбу со своими сомнениями, мыслями. Он сел на кровать и нервно сглотнул, если до этого уверенности хватало, чтобы произнести просьбу вслух, то сейчас ее было недостаточно даже, чтобы не попытаться позорно сбежать. Кацуки сжал кулаки и закрыл глаза. Он не слабак, это всего лишь секс, от него он не станет хуже. Только признает, что действительно является всего лишь мерзкой подстилкой для дом-ов. Он встряхнул головой, чтобы отогнать отвратительные мысли, пожирающие не только сущность Кацуки, но и тело. — Я здесь. — Голос Шото разрезал мучительную тишину. Кацуки вздрогнул и поднял на него зашуганный взгляд. — Ты точно уверен? — Шото прикатил к кровати самый маленький журнальный столик в жизни Кацуки, положил туда небольшую тарелку, накрытую другой, и сел на пол, у ног Кацуки. — Конечно, Двумордый, ты еще сомневаешься в моих решениях? — Чужие прохладные пальцы нежно, почти невесомо, прошлись по лодыжке и погладили колено. — Так вот не смей. И перестань сидеть в этой блядской позе. — Шото кивнул и опустился на кровать. — И так, ты знаешь, что нам надо обсудить, так что давай сразу перейдем к делу. Твое стоп-слово? — Обойдемся цветами, все, как с тобой. — Кацуки нервно закусил щеку изнутри. — Есть какие-то предпочтения, табу? — Кацуки мотнул головой. — Хорошо. Тогда сними, пожалуйста, свою одежду. Кацуки разочарованно вздохнул — это был не приказ, а простая просьба, но даже она заставляла ощущать себя неловко и глупо. Стоять абсолютно нагим перед Шото, открыть ему всего себя, Кацуки казалось, что это больное воображение решило так над ним поиздеваться. Когда последний элемент одежды, боксеры, упал на пол, Шото слабо улыбнулся. — Хороший мальчик, можем начинать. — Он погладил Кацуки по голове и приказал: — На колени. Тело словно прошибло разрядом электричества, оно тут же повиновалось указанию дома и рухнуло на мягкий коврик. Наслаждение разлилось горячей карамелью, сметая на своем пути все преграды и сомнения. Кацуки глухо застонал. — Черт, — прохрипел он, неловко опустив взгляд. Весь живот был забрызган спермой, Шото мягко провел по белесым пятнам и облизнул пальцы. — Все хорошо, ты все еще прекрасен, Кацуки, и всегда будешь. — Щеки заполыхали, чужая похвала резала и без того кровоточащее сердце Кацуки на части. — А теперь я тебя покормлю. И прежде, чем ты начнешь возмущаться скажу: это распространенная практика среди дом-ов и сабов. — Кацуки кивнул, он сам несколько раз кормил Изуку. Но у Шото наверняка были цели не поиграть, а действительно запихнуть в него еду. — А ты так долго не ел, что я начал беспокоиться за тебя. Ты же проглотишь все до последней крошки, да? — Несмотря на вопросительный тон, это был приказ, от которого по телу прошлась очередная волна удовольствия. Шото открыл тарелку, там лежали куски мяса и овощи. Обычно, сабов подкармливали фруктами, но было понятно, что в случае Кацуки они могли вызвать ненужные проблемы. — Красный, — на выдохе выдавил из себя Кацуки, он не собирался настолько унижаться. — Хорошо. — Шото откуда-то достал яркую пачку. — А острые мексиканские вкусняшки? — Соблазняешь меня, падла? Ладно, давай свои вкусняшки. — Молодец. — Шото погладил его щеку, чуть надавил большим пальцем. — Открой свой прелестный ротик. — Он положил на язык острую мармеладку. — Какой ты послушный сладкий мальчик. — Он скормил Кацуки всю пачку, доводя того до состояния иступленного желе. — Вот так. — Его язык облизал собственные пальцы, а потом и чужие губы. — Ты такой вкусный. — За этими словами последовал тягучий медленный поцелуй, размазывающий остатки Кацуки Бакуго по полу. — Самый лучший для меня и только для меня. Смотри мне в глаза. — Приказ, и Кацуки понадобилась помощь крепких рук, чтобы устоять на ногах. Блядство. Хотелось выть от собственной беспомощности, ничтожности, но больной мозг преобразовал это в самое сильное возбуждение за всю жизнь. — Какой же ты красивый, невероятный, сильный. — Мокрый поцелуй в шею, поглаживания по ребрам. — Мой самый лучший мальчик, так отчаянно пытающийся доказать всем свою значимость. — Теплый язык на ключице и холодная хватка на заднице. Кацуки тихо простонал. — Ты так сильно боролся с самим собой, никто так не старался, как ты, не было никого сильнее Кацуки. Ты мой хороший, я так хочу твое прекрасное тело и израненную душу. — Кацуки зажал рот рукой и сгорбился под настойчивым ласками: слабыми, дразнящими поглаживаниями по члену, мокрыми поцелуями, засосам, — он чувствовал, что разрушается, это было невозможно: чертовски больно и адски приятно одновременно. — Я не могу понять, как такой прекрасным мальчик может себя настолько ненавидеть. Тебе вбивали в голову чушь о сабах, издевались? Ты пережил похищение и много другого дерьма, но они все равно смотрят на тебя, как на вещь, подстилку. Эти мерзкие твари не заслуживают и волоска, упавшего с головы такого милого бойкого котенка. — Анализ Шото начинал выбивать из колеи, на глаза невольно наворачивались слезы. Тот мягко прикусил один сосок и покружил мокрым пальцем вокруг другого. — Ты готов на все ради чужого одобрения, любви, но думаешь, что никогда их не получишь, даже после всех стараний есть люди, которых почитают больше, которых считают лучше тебя, сильнее. А ты залезаешь на надгробие своей же могилы, чтобы убедить себя, что ты не дерьмо, что ты достоин того же, что и они, даже если ты саб, даже если тебе самому от себя противно. Но Кацуки, ты заслуживаешь всего мира. Разве кто-то настолько жалкий, как они, может говорить что-то о настоящем шедевре, о тебе? — Кацуки никогда бы не подумал, что его первая сессия закончится таким оглушительным провалом. — Кацуки, я сделаю для тебя все, что угодно, я позабочусь о тебе, потому что такой грустный и восхитительный котенок заслужил всю ласку этого мира. — На пол покатились слезы. Кацуки даже не заметил, как кончил, как перестал существовать. — Хватит! Стой, прекрати! — Громко выкрикнул он, глотая злые и горькие слезы. Шото обнял его и провел холодными пальцами по искусанной, зацелованной шее. — Мне так чертовски больно, что я не могу дышать, это никогда не закончится, а ты только вырываешь мое ебучее сердце. — Твой цвет? — Кацуки гневно ударил его по спине кулаками. А ведь Шото прошелся только по верхушке айсберга, какой же ураган будет, когда ему залезут глубоко в душу? — Ты же знаешь, что я никогда не останавливаюсь, и ты продолжишь мучить меня, если я скажу «зеленый»? — Шото сладко прикусил розовое ушко. — Унизишь меня еще сильнее, гребанный ублюдок? — Я оближу все твое тело, оно слишком красиво, чтобы им пренебрегать. Твой цвет? — Зеленый. — Умница. — Шото сцеловал его слезы. — А теперь встань и перейди на кровать. — Кацуки простонал и повиновался. — Да, вот так. Какой же ты сегодня послушный и горячий. — Шото облизал пальцы на его ногах, поцеловал под коленкой и сжал мокрый, подрагивающий член. — И сейчас я там, где должен находиться слуга каждого божества, у его ног. — Его язык поднялся выше и обвел очаровательную розовую дырочку, а потом толкнулся в нее вместе с длинным теплым пальцем, холодная рука сжимала ягодицу. — Такой мокрый и открытый — идеальный. Дай мне услышать твой сексуальный, хриплый от стонов, голос. — Кацуки, как по команде, закричал. Это было слишком, его еще не выебали, а он уже чувствовал себя так, будто трахнули его душу. Его крылышки-лопатки трогательно выступили и снова скрылись в жемчужной коже. Первый толчок Шото, сопровождаемый поцелуем в шею и умелыми пальцами, потирающими головку, заставил Кацуки закатить глаза от удовольствия. Он уже не ощущал, где начиналось тело Тодороки, а где заканчивалось его. Все было похоже на безбожно похабный танец, соединяющий души вместе, Кацуки не понимал кончал ли это он или Шото. Он знал только одно — наслаждение скоро смоет его с лица земли. Кацуки очнулся от легких поглаживаний и вскочил, отбивая чужую руку от своего тела. — Отъебись и не подходи ко мне. — Я принес тебе чай и карри. — Подавись своим карри. Что, решил, если я позволю унизить себя один раз, то дальше можно мной помыкать? Отсоси и свали из комнаты. — Кацуки завернулся в одеяло по подбородок, он недоверчиво смотрел на Шото, готовый в любой момент защищаться. — Кацуки, прости. Я не был уверен в том, что делал, но это действительно задело тебя, я просто пытался помочь. — Кацуки невесело усмехнулся. — Да, ты мне пиздец, как помог. Знаешь, что ты заставил меня вспомнить? Как моя собственная мать говорила мне, что это странно, что такую слабую подстилку, как я, никто не трахнул из злодеев, что такую бесполезную тварь вообще решили спасти. В первый же день после обозначения моего пола, она избила меня, окунула головой в обоссанный унитаз, я ничего не мог сделать, потому что не мог тогда сопротивляться ее приказам. А потом тысячи людей, считающих меня монстром, злодеем, недостойным, мои одноклассники с таким же мнением. Учителя, гражданские, все видели во мне жалкого нарцисса, ублюдка с комплексом неполноценности, саба. Эй, а отсоси мне, ты же саб. Мои друзья так говорили, мать их так. Отец просто смотрел с сочувствием, будто его не существовало. Я устал от жалости, презрения, от того, что моих усилий всегда недостаточно. А тут еще ты со своей гребанной «помощью», — последнее слово он выплюнул. — Я видеть тебя не хочу. — Но я обязан сейчас позаботиться о тебе, потому что у нас только что был секс и ты мне не безразличен. К тому же, у меня сюрприз. — Шото многозначительно посмотрел на дверь, которую чуть не сшиб Изуку — Кацуки Бакуго, если ты не съешь это несчастное карри, то я лично засуну его тебе в жопу. — Кацуки вздрогнул и прыснул со смеху. Грозность шла Изуку в бою, но совершенно не подходила ему в реальной жизни. — Мне не зашло, Деку, пихать себе что-то в жопу, так что лучше через рот. — А, то есть в рот тебе зашло? — Двумордый, еще одно слово, и это карри и правда окажется в твоей развратной заднице. — Шото усмехнулся, а Кацуки вылез из кровати, от побега его останавливал только Изуку, застрявший в проходе. К нему присоединился Шото, обнимая Кацуки со спины и утыкаясь ему в загривок. Высокий, огромный гад с бешеными генами Старателя. — Кацуки, всем нужна забота после сеанса. — Ты мне противен, Двумордый. — Чуточку меньше, чем до первого раза, но все еще ощутимо. — Я? А может тебе противно от того, что ты живой человек? Ты и так идеален, Кацуки. Я знаю, что тебе нужна длительная терапия, но позволь позаботиться о тебе хотя бы раз. — Изуку согласно кивнул и прижал его к себе с другой стороны. Его пальцы сплелись с пальцами Шото, и впервые Кацуки не было от этого противно. Но ему было противно от себя, от того, что он пошел на поводу у своей природы. — Красный, блять. — Шото, как по команде, отшатнулся, а Изуку и не подумал шевельнуться. — Кацуки, ты же понимаешь, что и сегодня доминировал ты, потому что я делал все, чтобы тебе было хорошо? — Кацуки удивленно замер, больше не вырываясь из чужих объятий. — Ты имеешь полное право чувствовать себя плохо или хорошо, ты можешь отталкивать, а можешь притягивать, только, прошу, не закрывайся от нас сейчас. — Один сериал, — строго ответил он и вернулся в кровать. Одна маленькая поблажка за то, что Шото вылизал его зад. Изуку с разбегу запрыгнул к нему под бок, укладывая голову Кацуки себе на плечо, а Шото сжал их руки. За ноутбуком никто не собирался идти.