Съешь что-нибудь!

Среда следующей недели. 07:00.

      Арсений никогда не думал, что в их громадном ресторане может быть так тихо, от чего собственное дыхание кажется непривычно шумным, да и вообще, все движения слишком громкими. А ещё он никогда не думал о том, что будет самым первым приходить на работу, чтоб доделать вчерашние дела, дописать разные бумаги и сдать отчёты. Но! Справедливости ради, ему бы не приходилось появляться каждое утро в ресторане раньше, чем просыпаются петухи в деревнях, если бы Антон каждый вечер не гнал его с работы домой, тем самым не давая ни единого шанса доделать оставшиеся дела. Шастун всегда бдительно следил за тем, чтобы он уходил домой вовремя и ни на секунду не задерживался, даже несмотря на умоляющее: «ещё чуть-чуть», «мне совсем немного осталось», «дайте минут десять», «вы идите, я скоро догоню», «я хочу ещё поработать, ну, пожалуйста». Ничего не работало, и Арсений, под строжайшим взглядом человека не терпящего возражения, покорно вставал со своего рабочего кресла и медленно, чуть обидчиво конечно, но топал домой.       Мужчина зевает и трёт глаза руками устало, пытаясь сосредоточиться на цифрах впереди, а затем вообще ставит локти на стол и кладёт лицо в ладони, тяжко вздыхая. В жопу цифры! Неделя была слишком сложной и сильно вымотала его. Хотя нет, она была не просто «слишком сложной», а дикострашнопиздецкиоченьневозможнокхуямэтовсепошло сложной. И даже не в плане свалившейся работы, которой всегда становилось много под конец месяца, а скорее из-за постоянных нелепых ситуаций, в которые Арсений вляпывался, совершенно того не желая. Зато эти ситуации явно желали его. Помутнения рассудка, видимо. Потому что он уже сбился со счету, сколько раз за неделю его настигал какой-то непонятный трешняк. Слава небесам, завтра уже должен прийти Позов и перенять на себя весь груз ответственности за этого громадного монстра и его обитателей. Хоть мужчина и гордится своей проделанной работой и тем, что Дима не придёт на развалы, а вполне себе окажется без дел, так как он почти их все за него переделал, но даже так не горит желанием продлевать такое замечательное развлечение. Как говорил классик: "Это был увлекательный аттракцион". Но на второй круг Арсений брать билет не будет, спасибо, покатались и хватит.       Попов откидывается на спинку стула и прикрывает глаза, вспоминая некоторые события минувших дней. За прошедшую неделю произошло много как пиздеца, так и забавных моментов. Но пиздеца все же больше. Намного. Больше. Раз в сто. Может, даже чуть больше. Арсений много раз выл от бессилия, сталкиваясь со свежей проблемой, иногда рвал и метал, когда что-то шло не по плану, несколько раз был на грани истерики, в желании просто выйти из ресторана и поехать домой, один раз заперся в кабинете Димы и часа два оттуда не выходил, слушая музыку в наушниках, но никогда — сдавался. Повыв от бессилия, Арсений шёл решать разногласия между официантами и гостями в зал; порвав и пометав, он строил новый план; поистерив, снова рассказывал все тем же стажёрам, что правильно, а что нет; а после двух часов прослушивания музыки делил себя на части, дабы исправить несколько ошибок в документациях и отчётах, обзвонить недовольных клиентов, которым доставщик привёз не то, что надо, попутав адреса, и параллельно обслужить столы за официанта, которому стало плохо после того, как тот съел шаурму из лавки через дорогу. И это только малая часть всего, что случилось за неделю, и, честно, Арсений бы никогда в жизни не справился, если бы не Антон. Да-да. Вы не очитались. Если бы не Антон Шастун с его появившейся откуда-то неожиданно скрытой заботой, постоянной негласной помощью в каждом жесте и непонятно с какой луны свалившейся участливостью, Арсений бы точно уже поехал вместе со своей крышей куда-нибудь на Багамские острова. Шастун делал все, что делать не должен был вот от слова совсем. И, впрочем, он никогда этого и не делал, потому что в обязанности не входило, до сегодняшнего дня. Арсений даже близко не знает и не понимает, с какого перепугу тот решил разнообразить свои рабочие будни, может быть, Стас попросил или Дима, но факт остаётся фактом — парень выручал очень сильно. Он заполнял бумаги, связанные с кухней и поварами, отчёты по товарам, решал вопросы с поставками, составлял рабочие графики, печатал планы, а когда Арсений сидел в кабинете, то разруливал мелкие вопросы в зале, полностью контролировал стажеров и делал ещё кучу всего лишнего, чего думал, что Попов не замечает. Но нихуя! До Арсения доходило всё. Ведь когда он, хоть и запоздало, но подрывался решать свои дела, оказывалось, что за него их уже решили. Каким образом Антон все успевал, мужчине остаётся лишь догадываться, как и о том, почему тот вообще, блять, все это делает. Делает для него. Спросить Арсений так и не осмелился, да и доказательств особо не было, никак не мог взять парня с поличным, на месте преступления так сказать. Но то, что все делал именно Шастун, он не сомневается. Слишком очевидно, да и некому больше. Серёга, если чем-то хотел помочь, то обо всем докладывал и спрашивал, можно ли, чтоб не накосячить ненароком, как и Оксана, поэтому оставался только Антон. Хоть они с ним почти не пересекались за неделю, мало говорили, но его забота окутывала таким тёплым чувством все внутри, как мягкий шарф в холодную погоду, что дни становились легче и плечи не так сдавливало ответственностью. Но что особенно выбивало из колеи и заставляло сердце сжиматься в 100 за 1с, так это тот самый момент, когда парень каждый вечер заходил проверить, чтобы Арсений точно ушёл домой. Он просовывался в двери, говорил единственное: "Голубоглазка, топай домой" и смотрел. Так странно всегда смотрел... Будто... Ну вот как люди, когда смотрят на бездомного котёнка и думают о том, как хочется его забрать к себе, накормить и согреть. Вот что-то типа того было и во взгляде Антона. А когда Арсений упирался, ссылаясь на большое количество работы, то парень ничего не говорил больше, за него говорили его строгие зелёные глаза. А так как Попов перед ними слаб — это было вечное и неизменно верное туше.       Арсений улыбается кротко, — единственное по чему он будет скучать. Вообще, за прошедшую неделю он влюбился в Антона ещё больше. Влюбился в то, как парень легко усмехается краешком губ, когда он, Арсений, теряется, находя очередную проблему на свою голову. В его нахмуренные брови, когда задерживается и не хочет уходить, в его удивлённый взгляд, когда мечет молнии и строит матерные небоскрёбы, в его тёплую улыбку, когда радуется очередной решенной задаче. Хоть это все Попов замечает издалека, лишь краем глаза, на сердце все равно льётся водопадом раскаленная лава, от которой плавится все внутри, а глаза застилает белый пар тающего сердца. И Арсений снова и снова, раз за разом смотрит лишь в сторону Антона, чтоб заметить, словить каждую его реакцию.       Он безнадёжен? Нет, он безнадёжно влюблен.       Сумев отвлечься от мыслей и доделав все вчерашние дела, Арсений спускается на первый этаж, останавливаясь около большого зеркала в пол и разглядывая себя. Пытается вспомнить, когда в последний раз нормально высыпался, потому что весь его вид сейчас так и кричит: "Чувак, тебе надо отдохнуть, срочно!" Только вот когда Арсению отдыхать, если он даже на выходных работал. — Доброе утро!       Арсений не оборачивается, потому что и через зеркало видит зашедшего минутой ранее человека. Продолжает также стоять и пусто смотреть на свое отражение по ту сторону стекла. — Опять пришёл ни свет ни заря, да? — Стас подходит сам, становясь рядом и также уставляясь в зеркало. Арсений молчит. — Ну я же говорил уже, что тебе необязательно браться за все сразу, Позов бы пришёл и сам со всем разобрался. Нет, всегда как в жопу ужаленный припрется раньше всех.       Попов тупо сверлит дыру в собственном отражении. Ответить ему нечего. Да и настроение хреновое: вчера, в добавок ко всему происходящему, он узнал, что закрывают его любимую передачу. А он, между прочим, по большей части благодаря ей столького добился, ведь мотивировал чужой успех. Грустно с ней прощаться. Хотя, расставаться с чем-то привычным всегда грустно. — Ну ты чего, Арс, — Шеминов перекидывает руку через плечо мужчины, вынуждая покинуть обитель мыслей, — обиделся что ли?       Тот поворачивает к нему голову. — Нет, почему вдруг? — опускает губы и отстраняется, — сегодня я последний день в роли зама и, если на ресторан все-таки упадёт метеорит, не говорите, что я не предупреждал. — Ой, да ладно тебе, просто выдалась сумасшедшая неделя, с кем не бывает, — фыркает директор, поправляя причёску с помощью зеркала. — Всё ещё говоришь так, — хмурится Арсений, складывая руки обидчиво. Почему ему никто не верит? Очевидно же: с ним постоянно происходит хуй знает что. Он на минуту задумывается о том, что в людском понимании «хуй» почему-то всегда что-то знает. — Кстати, — Стас отрывается от стекла, — завтра будет банкет по поводу открытия нового ресторана, все должны быть. — А я не «все», я вот возьму и не пойду! — вредничает Попов. — Не знаю, что ты там собираешься «взять», но прийти ты должен точно, — уже строго смотрит директор, — там будут все наши учредители, поэтому это очень важное мероприятие. — А мне плевать, не пойду и все, — уже менее уверенно, но все равно дуется мужчина.       Стас отрывается от зеркала, ставит руки по бокам, смотря осуждающе и хмуро. — Арсений. — Я знаю, как меня зовут. — Попов! — Свою фамилию тоже ещё не забыл. — Через секунду Арсений уже спешно огибает стоящий рядом стол, потому что Стас берет в руки швабру, так вовремя оставленную уборщицей, и движется на него. — Ты пойдёшь туда и точка! — А если без точки? — Арсееений!!! — вопит Шеминов и несётся со шваброй на него. — Ладно-ладно, — тараторит брюнет, бегая вокруг столов, — я пойду, уговорил!       Стас замирает по другую сторону стола и гневно пыхтит. — Всё, я пойду, всё, — успокаивает его Арсений, сдерживая смех.       Шеминов предупреждающе показывает на него пальцем, несколько секунд смотря угрожающе, а затем уходит в сторону лестницы. — Если выживу сегодня, конечно, — добавляет Попов задумчиво. — В любом случае, ты будешь там, — кричит откуда-то сверху Стас.       Арсений поджимает губы недовольно и вздыхает, смиряясь со своей участью. Даже завтра, изверги, не дадут ему отдохнуть.       Через минут двадцать в ресторан начинают подтягиваться первые работники, а Попов уже вовсю помогает накрывать столы и отвечает на важные звонки.       У них огромный ресторан, пожалуй, самый огромный из всей сети в России. Они занимаются доставкой еды, выездными фуршетами, тортами на заказ, бронируют помещения под корпоративы, праздники и тому подобное, в общем, делают все, что только можно, дабы угодить своим клиентам с большими деньгами. Вот и сегодня, у маленькой дочери одного очень влиятельного бизнесмена день рождения, соберется вся элита общества со своими семьями, и честь приготовить праздничный торт, да и само место под праздник, выпала именно их ресторану. Арсений сам лично вёл переговоры и обсуждал детали сегодняшнего вечера, и поэтому, если что-то пойдёт не по плану, — голова с плеч упадёт именно его. Даже Стас предупредил, что, в случае провала, ему не видать должности администратора в новом ресторане, ведь устроить праздник в их заведении тому бизнесмену посоветовал его друг Страчевский, и он по любому узнает, если мероприятие сорвётся. Поэтому с самого утра Попов на нервах. И, осознавая, как судьба любит строить козни в его сторону, внутри томится странное чувство тревоги, заставляющей органы сжиматься, словно под огромным прессом. — Добрый, — Арсений заходит на кухню и немного угрюмо здоровается со всеми присутствующими, в том числе и с Сергеем, который сосредоточенно завязывает фартук сзади себя. — Ты или день? — на секунду подняв голову, спрашивает Матвиенко. — Скорее день, — отвечает Арсений, рассматривая что-то в кастрюле рядом. — Антон ещё не пришёл? — У себя в кабинете, — друг кивает в сторону двери в конце кухни, сам выглядит невыспавшимся и усталым, и Арсений знает почему: они вчера с Шастуном делали торт до поздней ночи. — Понятно, — выдыхает брюнет, а затем задумчиво перебирает зелень на столе несколько долгих секунд, — эээ, так что там с тортом? — резко просыпается. — Почти готов. Основу сделали, осталось только украсить. — Отлично, хорошей работы всем тогда, — Арсений кидает короткий взгляд на кабинет Шастуна и выходит.       Ему хотелось его увидеть.       Ему хотелось его увидеть, потому что Арсений приготовил для него небольшой подарок. Должен же он, в конце-то концов, отблагодарить парня за помощь. Вот, придумал. Только момент не знает какой подобрать, чтобы вручить. Они с Антоном не друзья, чтоб он мог просто подойти и отдать свой презент. Может, оставить в кабинете с запиской? Нет. Бред.       Мужчина, снова вернувшись в кабинет Позова, откидывается на спинку кресла и напряжённо думает. Подарок нужно подарить сегодня. Хотя, допустим, ну подарит он его и что дальше? Как будто Антону тот так нужен, выбросит или скажет что-нибудь в своём стиле, как обычно. Арсений от своих мыслей мрачнеет. Действительно, с чего он вообще взял, что между ними что-то поменялось? Антон как недолюбливал его, так и недолюбливает, а помогает просто потому что... Ну просто потому... Потому... Потому что... Потому что что, блять? Почему? Ну вот почему тот помогает? У Арсения уже голова кипит 24/7 разгадывать эту шараду. Загадка века, блять. Чтоб его черти покусали. Хотя, в таком случае, Попов будет им очень сильно завидовать. Сука, хуй знает, что делать. Вот опять. Опять хуй знает, а он нет. Арсений вздыхает и решает, что зря он затеял идею с подарком. Они никто друг другу, даже коллеги из них так себе, так что да, зря он это.       Через минут десять, Арсений, вернувшись к бумагам, вздрагивает, когда дверь открывается и в комнату заходит не кто иной, как Антон. Попов поджимает губы, мысленно выдыхая матом от испуга. Еб твою налево, этот придурок единственный, кто никогда не спрашивает разрешения войти, а просто заходит, как к себе домой. — Забыл вчера занести, — без всяких приветствий говорит Антон и, подойдя к столу, кладёт на него полностью заполненные отчёты по инвентаризации товаров. Но отстраниться не успевает, так как Арсений хватает его за запястье. — Антон... — Попов тяжело сглатывает, когда встречается с вопросительным взглядом, но ещё больше в голову ебашит, как вылетающая пробка из-под шампанского в лоб, тот факт, что парень не убирает руку и покорно ждёт, замерев. — Я хотел поблагодарить, — хрипит. Голос отчего-то позорно хрипит. Блять.       Шастун, все ещё в недоумении, кивает, но, в повисшем молчании, руку убирать вовсе не спешит, а Арсений не спешит его отпускать. Да, он две минуты назад закрыл тему с подарком, но когда Антон положил эти чёртовы заполненные листы на стол, снесло тормоза, потому что тот в который раз делает то, чего делать не должен был. И вот он, кстати, пойман с поличным. Попов свободной рукой открывает нижний ящик стола и, вытащив оттуда свой подарок, в несколько движений надевает его на тонкое запястье. — Это было необязательно, — тихо говорит Антон, через долгую минуту разглядывания массивного серебрянного браслета с чёрным креплением. — Вот это было необязательно, — Арсений трясёт недавно принесенными бумагами в воздухе. — Спасибо? — все ещё тихо и отстранённо отвечает Антон, после чего, смотря на подарок и явно пребывая в каком-то трансе, не спеша уходит.       Арсений выдавливает удивлённый смешок, когда парень, выйдя, забывает даже закрыть за собой двери. Нет, он ожидал какой угодно реакции, но точно не такой. Появляется ощущение, будто он подарил тому не браслет, а книгу головоломок, потому что как иначе объяснить его такое сложное лицо. Мужчина снова выпускает смешок. Чудеса балансировки. В их отношениях.       Через два часа после открытия, обсудив со Стасом вечернее мероприятие и доделав несколько оставшихся дел, Арсений спускается вниз, проверить, все ли в порядке у его коллег. Он становится на свое излюбленное место около барной стойки и наблюдает, как за людьми в зале, так и за мерно расхаживающими туда-сюда работниками. Народу немного. Точнее, его почти нет. Половина столов свободная, но так всегда по утрам, ведь самая движуха начинается ближе к вечеру. Попов невольно цепляется взглядом за сидящую возле окна молодую пару, но его внимание привлекают не сами гости, сколько белый шпиц, мирно сидящий на коленях высокого, одетого в ярко-жёлтый свитер парня. У них в заведении, вообще, с животными нельзя, и Арсений не понимает, почему их хостес Алиса пропустила того. Хотя, когда поворачивает голову в ту сторону, где должна стоять Алиса, для него все сразу становится очевидно, потому что девушки на рабочем месте нет. Вот тебе и привет, Алиса. Мужчина хмурится, осматриваясь по сторонам. Выгонять пару он уже, конечно, не будет, но коллегу после знатно отчитает за отсутствие на рабочем месте. Ведь даже если та отлучилась в туалет, она обязана была попросить постоять за неё любого свободного официанта, чтобы не происходило вот таких вот инцидентов. Арсений грозно и задумчиво складывает руки, неосознанно снова устремляя взгляд на парочку. Дама с выразительными карими глазами, чёрными бровями и такими же чёрными, как сажа, длинными волосами, очень активно жестикулирует, эмоционально объясняя что-то своему спутнику. Тот, видимо, с её мнением не согласен, потому что мотает головой и не хочет слушать, перебивая.       Арсений увлекается их драмой, не замечая, как к нему подходит один из официантов и становится рядом, повторяя его позу и положение рук. — Уже час так спорят. Из их криков понял только, что батя этой девушки ненавидит батю этого пацана, поэтому запрещает им встречаться, прикинь. Я думал, такое только в кино.       Попов поворачивает голову. — Олег, как твоё самочувствие? — интересуется он иронично. — Может, сегодня на обед по шаурме? — Очень смешно, Арс, — качает головой тот, смотря с осуждением. — Ты вот даже не представляешь, что я пережил. — Тебя никто не заставлял её жрать, — комментирует Арсений, — чем тебе наша кухня не угодила? — Не знаю, просто у нас все пиздец запудренное какое-то, изысканное, можно так сказать. Да, вкусное, конечно, я молчу, но мне захотелось простого что ли, человеческого... — Поноса? — вставляет скептично Попов. — Блять, ну ты заебал, откуда ж я знал, что такое будет? — возмущается друг, вскидывая руки. — Действительно, — язвит Арсений. — О чем болтаете, мальчики, поработать не хотим? — К ребятам подходит Оксана, ставит поднос на барную стойку и улыбается хитро. — У меня все столы свободные, так что... — улыбается ей ехидно в ответ Олег, поднимая руки. — А я... — А ты заслужил, ничего не имею против, — опережает Арсения Суркова, мотая головой. — Ладно, бездельники, пойду я от вас. — Она забирает поднос и уходит в противоположную сторону. — Пожалуй и я, пойду, поработаю, — поджимает губы Олег, когда встречается с выжидающим взглядом голубых глаз.       Арсений вздыхает, поворачивается к барной стойке и несколько минут отрешенно разглядывает разноцветные бутылки, думая о том, что из-за работы давно не пил. Это, естественно, не катастрофично плохо, но все же ему хотелось бы расслабиться в крепкой компании двадцатилетних. Коньяков, естественно. Он уже было хочет пойти к себе в кабинет, когда его чуть ли не сносит с ног тот самый парень с собакой в руках, который пулей влетает на кухню и дверь за ним закрывается. — Не понял, — шепчет, глупо смотря, Арсений и, нахмурившись, идёт в след за охреневшим гостем. Когда открывает двери, то чуть не сносит ей паренька, нервно и всполошенно следящего за кем-то через стеклянное отверстие. — Молодой человек, вам нельзя зд... — Арсений не договаривает, когда в руки неожиданно резко впихивают белого шпица, а его хозяин скрывается за дверью, ведущей к служебному выходу из ресторана. Брюнет растерянно смотрит на собаку, смотрящую на него в ответ, но ничего не успевает толком сообразить, — дверь через секунду распахивается вновь и в помещение заходят три амбала, одетых во все чёрное. Один из них, самый высокий, большой и накаченный быстро скользит взглядом по кухне и, заметив Арсения, останавливает взор на собаке в руках, его лицо тут же принимает разгневанный вид, а уже через секунду он проезжается кулаком по лицу мужчины. И делает это так сильно, что Попова не просто ведёт в сторону, — он падает на пол, цепляясь за столы руками и отпуская собаку. — Какого хера... — тут же шепчет пораженно Арсений, не отойдя от шока и притрагиваясь к своей щеке. Кажется, попал в ту же самую, что и так недавно страдала. — Ути, моя лапа, иди сюда, моя ты девочка, — огромный накаченный мужик подбирает с пола испуганную собаку, сюсюкаясь с ней, а затем отдаёт её своему дружку и, наклонившись, хватает Арсения за пиджак, вынуждая встать. — Руки при себе держи, — в ту же секунду слышится грубый голос Антона, только что вышедшего из кабинета. Он хочет подойти ближе, но ему преграждает дорогу один из типов в чёрном. В ответ Шастун смиряет его таким предупреждающим и гневным взглядом, что Арсению становится страшно за свое ментальное здоровье. — Вы совсем охуели? — Уже со стороны чёрного входа к ним подходит Серёжа, до этого вышедший покурить, а теперь не понимающий, что вообще происходит. Но и ему не дают продвинуться ближе. — Ребят, а вам не кажется, что вы что-то попутали? — говорит серьёзно Арсений, крепко сжимая свои руки на руках держащих его за пиджак. — Нет, это ты, видимо, что-то попутал, — отвечает язвенно тот самый накаченный мужик, сильнее стискивая одежду, — в прошлый раз тебя предупреждали, что будет, если ты ещё раз подойдёшь к дочке нашего босса, так вот, пришло время объяснить по-другому. — Пробивает кулаком прямо в живот.       Как только Арсений падает на колени, скручиваясь пополам и кашляя от ощущения, будто он сейчас выплюнет свой желудок, Антон кидает на него встревоженный взгляд, но лишь на секунду, потому что уже через эту секунду он заряжает вставшему перед ним мужику прямо в обнаглевшую рожу. А после делает то же самое и Серёжа. И им, конечно же, отвечают. На помощь спешат другие повара. Начинается потасовка. Оказывается, за дверью кухни стояло ещё двое мужчин, которые, услышав звуки борьбы, тоже вмешались. Воцарился полнейший беспредел. Повсюду начала греметь и биться посуда, летать еда и слышаться благой мат. Арсению долго поваляться не дали, и когда он встал, чтобы помочь Антону, отшатнувшемуся к столу от удара первого мужика в кепке, то этот самый мужик в кепке лёг вместо него, потому что нечего обижать Шастуна! — Пошли, блять, нахуй отсюда! — кричит Арсений, пихая ногой ещё одного бандюгу в двери, от чего тот вываливается в зал. Только он порывается помочь Серёже, как останавливается, задерживая дыхание и свое сердце вместе с ним. Светловолосый мужик с татухой на лице, взяв Матвиенко за белый фартук, в одно мгновение вытирает его телом стол, сметая оттуда все, что там находилось. Но, а самое главное — огромный, сказочно красивый, дорогущий, праздничный торт, который, как в замедленной съёмке, прямо перед глазами плюхается на пол, разлетаясь в разные стороны.       Арсений больше не шевелится. Его сердце, кажется, тоже. — Да кто вы такие, еб твою мать!? — истерично орёт Серёжа, смотря разъяренно и до глубины души отчаянно на торт. Все на кухне замирают, только через несколько секунд устремляя взгляды на застывшего и побледневшего до цвета снега на северном полюсе Арсения, который злостно и разгневанно цедит: — Иди сюда, сука, — и, схватив со стола огромный нож, движется в сторону самого первого зашедшего на кухню амбала. Тот моментально поднимается с пола и оббегает стол, крепко держа в руках собаку. — Иди сюда, я тебе сказал! — во всю глотку орет Арсений, двигаясь за ним следом. — Эй-эй, мужик, успокойся, — отвечает тот, бегая вокруг стола. — Арс, тише, — Серёжа хватает товарища за руку, пытаясь остановить. — Я его убью! Иди сюда, мразь, — признается Арсений, смотря на свою жертву диким, сумасшедшим взглядом и вырываясь. — Эй, голубоглазка, притормози. Спокойно, ты чего это удумал, — к Матвиенко присоединяется Антон, который хватает брюнета за вторую руку и пытается отобрать нож, но даже так им с трудом удаётся того сдержать, а когда все лишние покидают спешно кухню, поняв, что скорее всего реально что-то перепутали, Арсений так вообще вырывается и кидает холодное оружие в, слава небесам, успевшие закрыться двери, прям в середину, от чего тот остаётся болтаться, застряв в дереве. — Что... — Появившийся тут же через секунду Стас с несколькими взволнованными официантами и охраной замирает ошеломленный в дверях, смотря сначала на нож, торчавший в дверях, а потом рассматривая разбитую и валяющуюся на полу посуду, разбросанную еду, помятых сотрудников, и, наконец, поднимая взгляд на "никакого" Арсения, находящегося посередине всего этого кошмара. — Что, блять, черт возьми, здесь произошло?       В ответ сквозное молчание. Даже Антон опускает голову, не зная, что ответить, ведь ни он, да и никто из присутствующих, до сих пор не понимает, что произошло десять минут назад. — Арсений? — Шеминов, смерив всех выжидающим взором, строго уставляется на брюнета.       Попов, стоя с приложенной к щеке рукой, отмирает и, на миг подняв пустой взгляд, молча стягивает с себя фирменный пиджак, за ним галстук и бейджик. — С меня хватит, — тихо говорит он и, бросив все на ближайший стол, выходит с кухни под молчаливые и грустные взгляды коллег.       Арсений даже не переодевается, пытаясь сдержать так нагло наворачивающиеся на глаза слезы обиды. Он быстрым шагом подходит к своей машине и уже через минуту выезжает со двора, громко свистя мотором и шинами, специально, чтоб все присутствующие в гребаном ресторане поняли: С НЕГО, БЛЯТЬ, ХВАТИТ! Хоть Арсений и осознает, что никто из оставшихся на кухне людей совершенно не виноват в случившемся, потому что все случившееся — его поганое везение и счастливый случай, но ему все равно дико обидно и хочется ругаться благим матом одновременно со слезами отчаяния. Последний день. Ему оставался всего какой-то ебучий один день. Всего один. А теперь у него не останется ничего, потому что Серёжа с Антоном в жизни не смогут испечь торт за пять часов. Праздник дочери того бизнесмена-хуесмена будет испорчен, потому что девочка так ждала свой огромный торт с Киси Миси, а её озлобленный отец сделает все, чтобы виновника больше никогда не было в ресторане. — Ну и похуй! — выплевывает безразлично в слух Арсений, сворачивая к ближайшему магазину. Что есть, то есть. Как случилось, так случилось. Чем смог, тем помог, а чем не помог, тем не смог. Не судьба, получается, вот и все. Его телефон разрывается потоком звонков от коллег и Стаса, но мужчина никого не хочет сейчас слышать. Он ставит на беззвучный, закупается бухлом и едет к своему другу Эдику, точно зная, что тот его поддержит, утешит и пошлёт всех остальных к хуям собачьим, даже если они этого не заслужили. И нет, Арсений не будет сильно расстраиваться, пфффф, ещё чего, пусть это будет самой большой бедой в его жизни. Он уже давно смирился, что судьба у него такая, приколистка. Вот что с ней поделать? Ничего, конечно. Даже если юмор её вовсе не смешной, жить как-то надо все равно с её этими приколдэсами.       Но в итоге Арсений лежит и смотрит в потолок на пятнистом черно-белом диване друга с мокрыми от обиды глазами и бутылкой хенеси в руках. Он не заслужил этого всего! Сука! Как же обидно. — И че, прям сразу в морду тебе захуярил? — спрашивает Эд, лёжа рядом и тоже смотря в потолок. — Угу, — Арсений отпивает янтарной жижи, — как только тот всунул мне собаку, сука, сразу же, по ебальнику, а потом, епта, за пиджак схватил, сказал, чтоб я больше к дочке его босса не ногой. А я стою и вообще не вдупляю: какая, нахуй, блять, дочка, чувак, у меня сотрясение мозга. А он мне кулаком в живот как пропишет. Ээээдик, мне все сразу понятно стало.       Друг не сдерживается и прыскает. — Получается, собака подставная. — Получается, что так, блять, и это ж надо было именно мне её всунуть, как свинью подложил, сволочь, — тоже на секунду отсвечивает возмущенной улыбкой Попов, а затем мрачнеет, вздыхая. — Арсюх, да пошли они хуем по полю! Забей, ещё вернуться попросят, когда поймут, какое золото просрали, — разглагольствует философски Эдик, замечая резкую перемену настроения приятеля. — Я все, блять, делал правильно, старался, всегда, блять, — слезливым голосом и шмыгая носом, бормочет пьяно Арсений, — а все равно по пизде все шло... Блять, почему я? Что со мной не так... — делает глоток обжигающей жидкости, чуть приподнявшись, — я все всегда делал правильно, Эд, понимаешь? Как надо, по совести, шёл к чему-то упорно годами и когда, сука, появилась возможность, маленькая такая дверца приоткрылась, чтоб чего-то добиться, блять, самому, понимаешь, самому, своими силами, она, сука, захлопывается прямо перед носом и ещё пальцы прищемляет, — мужчина от чего-то дотрагивается рукой до щеки, болезненно жмурясь, — да пошло все к черту! — отпивает несколько глотков хенеси залпом. — Совсем ты раскис, бро, — констатирует Эд, с трудом забирая бутылку из лап брюнета и смотря с жалостью на то, как тот переворачивается на живот и, всхлипнув, утыкается лицом в разноцветную небольшую подушку. — Блять, да, Арсюх, ну ты че? У тебя же ещё есть свой бренд одежды, он популярен, вон, у тебя 70 тыщ подписчиков в инсте и майки твои как горячие пирожки в столовке расходятся, нахуй этот ресторан с этим Шастуном ещё твоим. — Не моим! — приглушенно всхлипывает Арсений в диван, впадая в отчаяние ещё больше и осознавая, что теперь у них с Антоном точно не будет хэппи энда. Парень забудет о нем сразу же, наверное, и найдёт себе нового кого-то, кого будет называть «голубоглазка» или «зеленоглазка» или «кареглазка». А Арсения никогда больше не вспомнит, не заступится, не будет гнать с работы и смотреть в глаза так тепло. И вообще, в жизни Арсения того больше не будет. От этих мыслей он как девчонка долго воет в подушку, но уже буквально через секунду резко прекращает скулить, вскакивает, садясь на диване ровно и уставляясь в чёрный экран телевизора. Ему сейчас в голову стрельнула такая ебанутая, но одновременно реальная осознанность, что он шокировано округляет глаза от своих мысленных выводов. — Шо с тобой? — спрашивает настороженно и щурясь Эд, пугаясь такой перемены эмоций. — Это все из-за футболки, — все также смотря впереди себя, отвечает Арсений так, словно открыл доселе невиданное наукой явление. — Че? Какой футболки? — хмурится Эд, все ещё ничего не понимая, но тоже садясь рядом.       Арсений будто его не слышит, он подскакивает с места и, немного шатаясь, как египетский маятник, решительно движется к коридору, но, смешно не вписавшись в проем, цепляется за него руками, чуть не падая. — Куда ты, блять, собрался? Какой дед пердун тебя за жопу укусил? — негодует Эдик, поднимая руки, — блять, придурок ты ошалевший, ты же мне сейчас нахуй все двери снесешь, — он подрывается с дивана, когда Арсений, как коала, повисает на его дверях, всеми силами стараясь не упасть, но все-таки плюхается на жопу вместе с не выдержавшей напряжения ручкой. — Вот ты пидорас, конечно, — поджимает негодующе губы друг, пьяно и возмущённо смотря на это чудо, — спасибо нахуй, можешь себе оставить, — говорит, когда Арсений протягивает ему ручку двери.       Попов непринуждённо пожимает плечами и кладёт ту себе в карман брюк, на что Эд закатывает глаза. — Куда тебя понесло средь чёрной ночи, ты мне расскажи? — Моя футболка, мне надо её забрать! — возмущённо и со вздохом, а-ля «как же я заебался тебе повторять», отвечает Попов, одновременно поднимаясь с помощью ног приятеля. — Да какая, нахрен, футболка, ты мне, блять, объяснишь или я сам должен допереть, еб твою за яйца? — мотает головой Эд, заглядывая тому в глаза и пытаясь разглядеть там хотя бы крупицы трезвости и здравоумия. — Ну та, блять, первая футболка моя, ну блять та, которая счастливая, помнишь? Самая первая, мы ещё ж тогда вместе над машинкой этой ебучей стояли и ждали, когда принт выведется, радовались, бухать пошли, я всегда носил, когда нужно было, чтоб все гладко прошло, она как талисман, понимаешь? — тараторит Арсений, жестикулируя пальцами перед лицом друга. Корит себя за то, что только сейчас про неё вспомнил. И ведь если так подумать, то в его жизни все реально стало как по жопе, только после того, как он лишился своей футболки. Поэтому теперь он решительно и железобетонно собирается вернуть её себе. Иначе, он боится представить, что его ждёт дальше. — Ну, помню, да, было дело, так, а что с ней? Куда ты собрался? — все ещё не понимает Эд, держа мужчину за плечи, чтоб он не свалился. — К черту, — выдыхает Арсений, вырвавшись и снова развернувшись к коридору. — Сука, блять, ты мне пока не объяснишь, куда собрался, хуй куда с места сдвинешься, окосевший ты баран! — притягивает брюнета обратно за плечи Эдик, раздражаясь. — Сука, блять, — выдыхает заебисто Арсений, а затем пытается как можно спокойнее объяснить: — к черту я этому поеду, он мне должен был футболку мою постирать и отдать, а он — хуй, — выставляет средний палец, — показал мне такой огроооомный. — Бляяять, — воет друг, тряся головой, — помогите мне кто-нибудь, я нихрена не понял. Кто такой черт?       Попов хитро смеётся, отклоняя голову. — Антошка, Антошка, ты пидорас немножко, — поёт он, закрывая глаза. — Нет! — тут же реагирует громко и бесповоротно Эд, мотая головой и волоча того обратно на диван, когда до него доходит озарение, прозрение и охреневение, — ты к нему не поедешь! И я даже не хочу знать, с какого такого хуя он заделался в стиралки твоих вещей. — Отстань, — отпихивает товарища Арсений, переставая улыбаться и явно настроенный серьёзно в своих намерениях, — из-за него у меня, блять, жизнь сейчас рушится, как ты не понимаешь? — снова идёт в сторону коридора. — Да идиот ты припизженный, я тебе наоборот помогаю, ты ж наутро от стыда помрешь, балбес! — Эд порывается за ним, не даёт напялить ботинки, вырывая их из рук.       Арсений сдаётся, тяжело и отчаянно выдыхает, смотря заебистым и полным грусти-печали взглядом. — Вот они мне тогда тоже не поверили, что со мной всегда хуета какая-то происходит, и где я сейчас? Ты такой же, да? Ты тоже мне не веришь? Не понимаешь, что мне нужна моя футболочка счастливая, может, только так у меня все наладится. Она ж когда со мной была, такой хуеты не было, а ты вот... — Ой, все, ладно-ладно, не реви только, — раздражённо махает рукой Эдик, сжалившись и видя, как у того глаза снова на мокром месте. — И не говори потом, что я тебя не отговаривал. — Он помогает брюнету обуть кроссовки и спуститься с лестницы. ... — Ты, блять, точно уверен, что хочешь это сделать? — спрашивает тихо Эд, опасливо смотря на белую дверь впереди. — Нет, — также тихо и смотря на белую дверь, отвечает Попов. — Тогда пошли нахуй отсюда, — говорит друг, беря того за локоть. — Наоборот, если мы хотим сходить нахуй, то нам сюда, — шепчет Арсений, показывая пальцем на дверь. Арсению не страшно, ему вообще похуй, единственное, о чем он думает сейчас своей пьяной башкой, так это о футболке — и скоро дверь, стоящая впереди, не будет к ней преградой. — Мы опиздюлимся, братан, ты же это понимаешь? — Эдик подходит ближе, говоря в лоб и хватая голову товарища руками. — Да, но другого выхода нет, мне нужна моя футболочка, — не отступает брюнет, смотря настойчиво и упрямо в глаза и тоже обхватывая голову того руками. — Любой ценой? — скептично вопрошает Эд. — Любой ценой, — подтверждает Арсений и, не сводя зрительного контакта, ставит палец на звонок. — Да отпусти ты, блять, совсем крышей поехал, может, человек спит уже, — хочет убрать его руку Эд, когда мужчина слишком долго держит палец на кнопке. — Похуй, проснётся, — отвечает уперто Арсений, отпихивая руку того от своей. — Прекрати ж ты, сучара, — не отступает Эд, снова пытаясь оттащить охеревшего друга от звонка, но когда двери резко распахиваются, оба опускают руки по швам и успокаиваются, как школьники, при вошедшей в класс учительнице. С порога на них смотрит сонный, ничего не понимающий Антон, стоя в растянутой чёрной пижаме и торчащими в разные стороны кудряшками. Он несколько секунд не отводит прищуренных от резкого пробуждения глаз, а затем и вовсе трёт их рукой, как будто не веря, что все происходит наяву. — Добрый де... ночь, Антон, — здоровается пьяно Арсений и протягивает руку, когда друг пихает его в бок. — Скорее полночь, — громко и недовольно отвечает Антон, бросая короткий, подозрительный взгляд на неловко и тупо улыбающегося Эда. — Голубоглазка, а ты районом проживания, случайно, не ошибся? А может, ты... Нет. Блять, не хватало, чтоб ты мне ещё и снился, — говорит он следом, как будто сам себе, и снова трёт глаза руками. — Нет, — отвечает на что-то Арсений и, убрав свою проигнорированную руку, прёт вперёд, как танк, в наглую отпихивая застопорившегося Шастуна от прохода. Эд, все также тупо и виновато улыбаясь, робко проходит следом. — Что, блять, происходит? — задаёт сам себе вопрос Антон, закрывая двери, а затем поворачивается и задаёт точно такой же вопрос двум полуночным гостям. — Где моя футболка? — хмуро вопрошает Арсений, двигаясь в сторону комнаты парня, но, снова не вписавшись в дверной проем, ненадолго останавливается, понимая, что его нехило так развезло от тёплого комнатного воздуха. — Ебать, голубоглазка, ты где так нажрался? — тянет Антон снисходительно, а затем подходит ближе и, обхватив его за плечи, помогает пройти в свою комнату, — ну, и чего тебе здесь надо?       Арсений выпутывается из его хватки, кидая пьяный и недовольный взгляд. Тьфу ты, посмотрите на него, какие мы... милые с ночи пораньше. Иди, ищи себе лучше новых «голубоглазок», леший кучерявый, ишь, чего удумал, лапает он меня. — Моя футболка, где она? — спрашивает все также недовольно.       До Шастуна доходит, о чем идёт речь, и он скептично поджимает губы, смотря с вопросом: "Серьёзно?" в глазах. — У меня нет слов, блять, — поднимает руки вверх, глядя прожигающе на мужчину впереди. Тот смотрит в ответ непринуждённо уперто, словно в этом нет ничего такого. Антон махает в его сторону рукой и поворачивается к застывшему позади Эду, понимая, что от первого вряд ли добьётся чего-то толкового сейчас. — То есть вы, сука, серьёзно, разбудили меня в два часа ночи, чтоб забрать какую-то гребаную футболку?       Эд тушуется, но не успевает ничего ответить, потому что его перебивает оскорбленным голосом Попов: — Сами вы «гребаные»!       Друг тут же делает возмущенное лицо, показывая на себя пальцем в молчаливом: "Я?" — Да не ты, — Арсений отмахивается от него раздраженно и показывает на Антона, — он. — Аааа, вы на вы, — удивляется Эд.       Брюнет снова отмахивается от того рукой, открывая шкаф. Но тут же хочет закрыть его обратно, потому что на него бросается и сшибает с ног запах Антона, словно он открыл портал в царство его духов. От них сносит крышу сильнее алкоголя и мужчина на пару секунд прикрывает глаза, пытаясь взять свои эмоции под контроль. Ну невозможный. — Короче, — Эдик привлекает внимание Шастуна, щелкая пальцами, — я поеду, ладно? Ты ж не против, если он у тебя перекочует? Потому что если мы снова поедем с ним на такси, я, блять, не переживу такого позора ещё раз.       Антон открывает рот, чтоб возмутиться, но его перебивают, хлопая по плечу: — Ну вот и отлично! Хороший ты пацан, Тоха! И че Арсюха говорил, что ты пидорас тот ещё, не понимаю. Все, давайте, хорошего веч...то есть ночи! — радостно восклицает Эд, складывая руки в замке и поднимая их в верх, после чего скрывается в коридоре. — Класссс! — всплескивает руками Антон, со вздохом смотря на копошащегося, как крот, в его вещах мужчину. — Да нет её там, — оттаскивает того от своего шкафа. — А где она? Как вы все, блять, не понимаете, что она нужна мне?! — зло негодует Арсений, смотря неотрывно своими пьяными глазами в глаза Антона. И даже в таком состоянии его будто электрическим током ебашит от их гляделок вечных. Потому что парень всегда смотрит вот так вот... ну вот так он смотрит и понимайте, как хотите, у Арсения не формируются сейчас мысли от слова совсем, он просто бессильно созерцает зелёные луга, поля, леса, тропики, что там ещё есть, прямо у себя напротив носа. — Стой тут, — выдыхает Шастун, что-то обдумав, и плетется в сторону зала, через некоторое время возвращаясь со сложенной аккуратно в пакетик чёрной вещью. — Моя футболочка, — расплывается в довольной и пьяной улыбке Арсений, забирая себе пакет и прижимая к груди.       Антон прячет расползающиеся уголки губ за напускной серьёзностью, закатывая глаза. — Спасибо, Антон, — так же улыбаясь, говорит Арсений и, умиротворенный до глубины души, топает в сторону коридора. — Ну и куда ты собрался? — безэмоционально и устало спрашивает Шастун, выходя за ним следом и опираясь о стену. — Домой. — Ты уверен, что доедешь до него? — парень скептично складывает руки, смотря на то, как Арсения ведёт в ту же стену, к которой он прислонился секунду назад плечом.       Брюнет останавливается и его лицо изображает трудный мыслительный процесс. — Нет, — соглашается он, впервые трезво оценив ситуацию, поворачивается к Антону и смотрит потерянно, — я... я тогда на лавочке тут у вас переночую, около подъезда, на улице сейчас тепло, ничего страшного... — На какой, блять, «лавочке»? У какого «подъезда»? Голубоглазка, что ты, нахуй, несёшь, ебаный, блять, случай, за что ты такой свалился на мою голову?! — отчаянно морщась восклицает Шастун, усаживая того на коридорную тумбу и садясь напротив, чтоб снять с него кроссовки. — Да, бляяя, вы не переживайте за меня, все нормально будет, — мямлит Попов, откидываясь на стену позади, а затем озаряется: — точно, так я же могу к Михе пойти! Антон, — хватает парня за плечо, — он тут живёт, я могу к нему, у меня есть его номер, я мо... — Заткнись ты уже наконец! Никакого, блять, «Михи»! — останавливает поток мыслей того Шастун, беря под руки и помогая подняться. Он отводит мужчину в свою комнату и укладывает на кровать. — Да вы чего, Антон, я могу и на диване, не надо, — пытается стушёванно подняться Арсений, только сейчас здраво оценивая всю ужасность ситуации и чувствуя прилив стыда. Кажется, где-то он все-таки объебался. Шастун пихает его обратно на кровать. — Ещё одно слово — и будешь спать на полу!       Арсений открывает рот, чтобы что-то возразить, но в итоге передумывает, посчитав такую перспективу не очень хорошей. Но и перспектива спать в кровати... ебан бобан! Он будет спать в кровати Антона? Ебан бобан, блять! Арсений уставляется в стену с округлившимися глазами. — Вот и умница, — хвалит его смирение, но это скорее ступор, Антон, помогая вытащить одеяло.       Мужчина поворачивается на бок все ещё в шокированном состоянии от своего недавнего осознания, но тут же морщится, когда что-то больно впивается в тазовую косточку. — Что такое? — замечает его выражение лица Антон, хмурясь и садясь перед кроватью на корточки.       Попов непринуждённо вытаскивает из кармана железную ручку от двери Эда и с невозмутимым видом, как будто это что-то обыденное, кладёт её на прикроватную тумбу. Шастун косится на неё несколько долгих секунд, пока в его голове крутятся шестеренки, но в итоге решает, от греха подальше, не спрашивать, откуда та у мужчины. А Арсений, в свою очередь, немного повертевшись, снова пытается лечь на бок и снова морщится. — Да что ещё? — спрашивает парень, надеясь, что тот сейчас не достанет из своего кармана еще какую-нибудь часть двери.       Арсений ничего не отвечает, только чуть приподнимается на локте и, витая в своих мыслях, задумчиво дотрагивается рукой до щеки, мельком понимая, что в этот раз ему прилетело не по-детски и, скорее всего, придётся идти к врачу, потому что боль слишком резкая и сильная, не такая, как когда его ударил один из поставщиков. — Дай посмотрю, — раздражённо выдыхает Антон и, как в прошлый раз, убрав руку мужчины от лица, кладёт на его подбородок свою, чуть повернув голову того в сторону. Ничего не говорит, когда отпускает, но по нахмуренному и тревожному выражению лица все и так становится понятно. — Плохо дело, да? — пьяно констатирует за него Арсений. — Возможно, трещина, — предполагает хмуро Шастун, поднимаясь и уходя куда-то. Через минуту возвращается с мазью в руках. — Это поможет немного снять боль, — садится на корточки и выдавливает средство на два пальца, после чего свободной рукой снова обхватывает подбородок мужчины. — Жаль, — тихо говорит Арсений, тут же зачарованно и неотрывно утопая в зелёных глазах, появившихся так близко перед ним. — Чего тебе жаль, голубоглазка? — не поднимает глаз Антон, сосредоточенно и аккуратно размазывая белую консистенцию по чужой щеке. — Что когда я уйду, вы будете так называть кого-то другого. — Во-первых, никуда ты не уйдёшь. Во-вторых, как я буду кого-то называть? — Шастун останавливается и обращает свой серьёзный взгляд в его глаза. — Ну, «голубоглазка» или «кареглазка» там, не знаю, — поясняет немного обидчиво Арсений, все также неотрывно смотря на зелёные радужки.       Антон шумно вздыхает и снова принимается за размазывание мази. — Не буду, — только через минуты две отвечает он, и в его голосе сочится отчаянная безысходность. — Почему? — тут же спрашивает Арсений, ощущая, что от этого «не буду» у него бы уже подкосились ноги, если бы он сейчас стоял, потому что оно такое искреннее и личное, будто бы за этими двумя словами скрывается нечто большее, нежели просто ответ, словно что-то кричащее о миллионах скрытых чувств внутри. А быть может, это просто его пьяный мозг хочет, чтобы так казалось. — Потому что! — выпаливает раздражённо Шастун, на миг поднимая глаза и встречаясь с вопросительными знаками напротив. Он стопорится, сглатывает и опять опускает взгляд на пораненную щеку, добавляя: — потому что так я называю только тебя. — Почему? — Арсений задерживает дыхание, чувствуя, как сердце, сделав бешеный кульбит по горячему колесу, останавливается в ожидании.       Антон кидает на него рассерженный и предупреждающий взгляд, но Арсений не тушуется, он только сейчас понимает, что другого шанса узнать, что между ними происходит, может больше и не представиться. — Я особенный?       Парень задумчиво и отрешенно делает последние круговые движение пальцами по щеке и отпускает его подбородок, чуть отстраняясь смущённо, потому что под таким прожигающим взглядом очень трудно себя контролировать и не поддаться желанию сократить ничтожно короткие сантиметры между их губами. — Да, голубоглазка, — наконец твёрдо отвечает он, поднимаясь с пола на ноги, — ты особенный. — Прикольно, — просто хмыкает Арсений, укладываясь на спину и прикрывая глаза. Так легче, легче не выдать все то, что прямо в этот момент разрывает грудную клетку, так легче не выдать бьющиеся внутри салютом эмоции и сжигающие пожаром чувства. Так просто легче, потому что он понимает, что дальше, после их разговора, так легко ему уже не будет. — Ага, очень, — отвечает со вздохом Антон, накрывая того одеялом. Он стоит ещё минуты три около кровати, словно желая убедиться, что мужчина точно угомонился, после чего, выключив свет, тихо уходит в другую комнату.