Съешь что-нибудь!

      Арсений тянет носочки и сладко зевает, высовывая руки из-под одеяла. В полусонном состоянии пробегает осознание того, почему он никогда не замечал, какая у него мягкая кровать? Будто спишь на сладкой вате или воздушном облаке, которые ласкают твоё тело. Неземная мягкость. Мужчина, чуть поерзав, с трудом открывает глаза и, ещё раз зевнув, спускает ноги на пол, садясь ровно и витая в ранних мыслях, как он обычно любит делать каждое утро. В широкое окно льётся приятный солнечный свет, и тёплый весенний ветерок колышет прозрачные длинные занавески. Странно. Арсений щурится сонно и задумчиво, переводя взгляд чуть ниже окна. Где же его цветы, которые все время привозит ему мама из Омска и которые неизменно стоят на каждом подоконнике? Очень странно. Он щурится недоверчиво и думает о том, чтооо... оооооо... Нет. Нет. Нет-нет-нет-нет-нет-неееееееет!!!       Арсений вскакивает, будто под жопой у него оказывается не кровать неземной мягкости, а раскаленная лава, когда окинув скоростным взглядом всю комнату, не находит `ниии единой знакомой его домашнему утру детали, а когда через мгновение в голову вместе с тем стреляют подробности вчерашнего вечера, так вообще, пластом валится на мягкий серый ковёр и закрывает затылок руками. Нееееееееет, Ээээд, за чтоооооо? — Господи, пожалуйста! Господи, пожалуйста! — бормочет, как не в себе, Арсений, поднявшись с пола и стараясь как можно тише открыть серую деревянную дверь. Он в страхе просовывает голову в появившееся пространство и прислушивается к звукам. В квартире ни единого. В квартире тишина. — Блять, блять, блять! — матерится, выходя из своего убежища и заглядывая в зал, затем на кухню, в туалет и ванную. Никого. Только тогда выдыхает, останавливаясь в коридоре и сжимая волосы на голове. Какой же он баран, идиот, тупица. Блять! Сука, ну какой же позор, какой же стыд. Какой же он придурок. Арсений сползает по стене вниз, прикрывая побледневшее лицо руками. Чувствует себя ужасно, невыносимо, кошмарно, погано, сверхъестественно плохо, чувствует себя готовым прямо сейчас с разбегу сигануть в окно или смыться в унитазе в канализацию. Противно, тошно, мерзко, гадко. Фу, Арсений. Ну и кто из вас двоих теперь ублюдок? Если ты, зная, что Антону завтра рано вставать, припёрся чуть ли не в три часа ночи ради какой-то футболки, и заставил его возиться с тобой, вынудил сидеть как с маленьким ребёнком. Арсений несколько раз прикладывается затылком об стену, прислушиваясь к укору от совести. Ему в своей жизни было так стыдно только один раз, когда он засунул в рот то злосчастное пирожное Шастуна. А, ну и ещё когда в шестом классе упал перед Дедом морозом. Всё. — Эд, я тебя ненавижу! — Попов встаёт и нервно хлопает руками по карманам штанов, ища телефон. Его нигде не оказывается, и тогда он снова возвращается в комнату Антона и хватает устройство с тумбочки около кровати. Дрожащими от похмелья и ужаса руками набирает другу. Гудки, очень долгие гудки. Арсению кажется, будто он сходит с ума, пока они мирно и спокойно несутся по ту сторону трубки. — Почему я тебя не остановил? — обыденно спрашивает Эд вместо приветствия, когда отвечает на звонок. — Почему ты, блять, меня не остановил?!! — со всем отчаянием в голосе и надрывом восклицает Арсений, ложась комочком на кровать и морщась, словно собирается плакать. — А я, блять, пытался! Но тебе ж до пизды и обратно, как нужно было забрать свою футболку.       Брюнет болезненно мычит. — Ты забрал, доволен? — Эд, — жалобно хнычет Арсений, — что мне делать, Эд? — Где Антон? — На работу ушёл.       Друг вздыхает. — Ну че делать? Снимать трусы и бегать, епта, просто иди домой и забудь обо всем, что было. — Ага, я так не могу, — Арсений садится, прижимая кулак ко лбу, — я зайду к нему и извинюсь, когда буду заносить заявление Стасу сегодня. — Удачи, — хихикает товарищ, чем-то шурша на фоне, наверняка, завтраком. — Ненавижу тебя, Эд, — цедит Попов. — И я тебя люблю, расскажешь потом, как прошло. — Эдик отключается, а Арсений снова жалостливо воет и откидывается спиной на кровать, уставляясь в потолок. Он не знает, как будет смотреть в глаза Антону. Он не знает, как найдёт смелости, чтобы вообще подойти к нему и извиниться. Он не знает, как выдержит пытку стыдом и зелёными глазами. Он не знает, не знает, не знает, не знает, не знает!!!       Мужчина плачевно морщится и поднимается с кровати, ещё раз отдавая той должное, насчёт её мягкости. Неземная. Нерешительно и осторожно проходит в ванную комнату, ощущая себя грабителем, пробравшимся в чужую квартиру. Это все неправильно. Его не должно здесь быть. Несётся в мыслях, пока он моет лицо и приводит себя в порядок. После водных процедур идёт на кухню, чисто для того, чтобы попить водички, на еду парня он ни в коем случае не рассчитывает, но замечает небольшую записку и останавливается около стола.       "Если болит голова — таблетки в правом ящике возле плиты, захочешь есть, — еда в холодильнике. Будешь уходить, — просто хлопни дверью. И ручку свою на тумбочке, будь любезен, забрать не забудь, а то, мало ли, тебе снова в голову придёт припереться за ней в два часа ночи". — Козёл, — шепчет Арсений, кладя бумажку обратно на стол.       Заботливый, козёл.       Он несколько минут разглядывает минималистичную серо-белую кухню, а потом, под настойчивое и наглое бурление в животе, заглядывает осторожно в такой же серый холодильник, который оказывается полностью забитым разной едой. Попов не удивляется этому, но только хочет достать что-то перекусить из всего обилия продуктов, как резко закрывает серую дверцу. Нет. Он и так слишком много себе позволил, чего до сих пор не может переварить, а какое-то обычное яблоко из холодильника Шастуна вообще способно прожечь желудок вместе с совестью и стыдом. Так что нет, спасибо, не очень-то и хотелось. Арсений спешно выходит в коридор и напяливает кроссовки, после чего, забрав ручку от двери Эда и пакет с футболкой, как и просил Антон, хлопает дверью, покидая чужую квартиру. Всю дорогу до дома думает о том, каким образом будет смотреть в глаза парня и извиняться, а ещё чувствует, как внутри все органы крутит, но теперь уже больше не от стыда и совести, а от жгучего, горячего, сносящего крышу и отдающего жаром по телу воспоминая их вчерашнего мини разговора, открывающего новые горизонты.       Он особенный! Он для него особенный!       Как с этим признанием теперь жить, реагировать, дышать и существовать, Арсений вот вообще не имеет представления. Стоит ли придавать этим словам значение, надеяться на что-то — не понимает тоже. Изменится ли что-то между ними, нужно ли предпринимать какие-нибудь попытки, чтоб растопить, как оказалось потопляемый, ледник в их отношениях — хуй его знает, опять же. Просто не то чтобы Арсений был скромнягой, боящимся сделать первый шаг, но по отношению к Антону его нога сама пятится боязно назад. Столько лет вражды, недопонимания, ссор и чуть ли не драк, столько нервов и оскорблений. Шастун когда-то был самым последним человеком, с которым бы Арсений подумал, что у них что-то может получиться. А что теперь? Где он, блять, теперь!!?!       Попов не знает, что ему делать, у него болит голова, проседает сердце, мысленный комок давит виски, а распирающие чувства — сосуды; эмоции, как пули, проходят через душу на вылет, заставляя руки подрагивать от перенапряжения. Поэтому, когда он приходит домой, то первым делом принимает прохладный душ, чтоб расслабиться и смыть весь этот сумбур и ураган эмоций. Стоит отдать должное, такого бодрого утра у него ещё не было.       Мужчина переодевается, все ещё чувствуя огромный булыжник стыда на душе, завтракает, прижав кулак ко лбу, пишет заявление об увольнении, устремив задумчивый взгляд в бумагу, и, наконец, подъезжает к ресторану, неспешно паркуясь и застывая в салоне машины. Во-первых, серьёзно? Он все-таки едет увольняться? Неужели, так закончится его история в этом ресторане? А во-вторых, как? Как он будет смотреть в глаза Антону? Может, реально, как сказал Эд, забить хрен и ни за что не извиняться перед ним? Подумаешь, они же, получается, что уже и не увидятся никогда, если Стас его реально уволит. И тогда зачем все эти страдания нужны?       Арсений замечает вышедшего на крыльцо подышать воздухом Матвиенко и подрывается из машины к нему, потому что иначе задохнется от своих же душных мыслей. — Блять, Арс! Ты куда пропал, еб твою мать? — сразу оживает Серёжа, пожимая протянутую ладонь. — Нужно было все переварить, — отвечает Арсений, становясь напротив и закидывая руки в карманы чёрных джинс. — Ты дурак? Я тут с ума сходил, думал, как ты там, а ты даже на звонки не отвечал, друг ещё называется, — дуется Матвиенко возмущённо. — Ну прости, прости, — Арсений приобнимает его за плечи, — обещаю, что больше так не буду. Всё равно уже, во, — показывает лист А4 в файле, вытянутый из-под ветровки. — Ты, блять, адекватный? — ахуевает товарищ, рассматривая заявление. — А что мне ещё делать, Серег? Или ты не понял, что вчера из-за меня важный праздник сорвался, — грустно пожимает плечами Арсений, прислоняясь к стене и устремляя печальный взгляд на многоэтажки. Он будет скучать по этому виду, да и вообще, по всему тут будет скучать, ведь помимо плохого произошло и много всего весёлого, интересного... познавательного. — Да ничего не сорвалось, идиот! — пихает его в спину Серёжа. — В смысле? — не понимает Попов, поворачивая голову к нему, но без особого интереса и веры во что бы то ни было. — Да вот так. Мы вчера с Антоном сделали другой торт, не такой, который они хотели, конечно, но Антон сам подошёл потом к этому Максиму, извинился и предложил взамен устроить кулинарное шоу, что-то там с молекулярной кухней, в итоге все остались довольны. Так что не надо никакого заявления, дурачина! — Матвиенко машет листом в воздухе. Арсений, состроив скептичное и недоверчивое лицо, резко выхватывает то из его рук. — С чего это вдруг? — спрашивает он хмуро, рассматривая заявление, — с чего это вдруг Шастун решил мне помочь? — Снова. Хочется добавить. Арсений уже ничего не понимает, но в голову, тут как тут, лезет добровольный и непринудительный ответ: ты же для него особенный, — и щеки сами собой предательски краснеют. — Хз, вообще, честно, — мотает головой Серёжа, — может, Стас попросил, не знаю, но мне плевать, этот изверг хоть что-то хорошее в своей жизни сделал.       Арсений кидает на него возмущенный взгляд, но потом осекается, стопорясь. Че-то пошло не так. Или точнее как, блять, так вышло, что раньше он бы согласился с ним, а сейчас это его высказывание до глубины души возмущает? Ещё раз. Как, блять, так вышло? Какого хуя, блин, происходит!? — Ладно, Серый, спасибо те за все, — Попов обнимает друга, — но я все равно хочу лично поговорить со Стасом. Я на него в обиде. Тысячу раз предупреждал о своём невезении, а он не верил мне, жучара навозный. — Арс, если ты уйдёшь, то я тоже, — уже с бетонной серьёзностью, смотря верно в глаза, оповещает Матвиенко.       Арсений, в ответ молча и зажато улыбаясь, сжимает его плечо, а затем проходит внутрь заведения. По дороге опасливо осматривается, молясь всем, кому можно, чтоб не нарваться на Шастуна. Он этого не переживёт, он как простой смертный окаменеет, словно взглянув на горгону. Антон его личная горгона. Антон его личный демон искуситель. Антон его выстрел из дробовика. Антон его... — Арс! — в проходе тёмного коридора на втором этаже появляется Оксана. — Ты как, кот? — она подходит и крепко зажимает брюнета в объятиях. — Та нормально, жить буду, — обнимает её в ответ тот. — Слышала, что произошло. Ты ни в коем случае не виноват, понятно! Пусть хоть кто-то скажет, что это ты, и я порву этого человека на части! — строго говорит Суркова, показывая угрожающе пальцем. — Хорошо, — мягко приподнимая уголки губ, реагирует Арсений, — я не сомневаюсь. Кстати, Антон у себя? — Да, в кабинете. Блин, он сегодня такой мрачный, как зашёл к себе с утра, так больше и не появлялся почти, только выходил по делам ненадолго, — делится девушка, поправляя волосы, — и вчера тоже весь почему-то на нервах был, хотя ему-то точно ничего бы не стало из-за того инцидента. Прости, если что-то не так сказала, — стихает, видя как Арсений бледнеет. — Нет-нет, все в порядке, я так... Ладно, мне уже надо идти, увидимся, — мужчина отмирает и снова движется к кабинету Стаса.       Мрачный, значит, да...       Шастун все ещё остаётся целой неизученной вселенной, а Арсений, так, исследователь недоделанный, который не может познать всей её сути и бытия, загадок, тайн и мрака.       Мрачный сегодня, значит.       Попов, стукнув два раза по дереву, приоткрывает двери и просовывает голову. — Можно? — Арсений, проходи, — без удивления приглашает Шеминов, как всегда, копаясь в куче каких-то бумаг.       Брюнет тихо прикрывает за собой двери и, в несколько шагов оказавшись возле стола, кладёт на него свое заявление. — Это ещё что такое? — вот теперь уже удивляется Стас, надевая очки и беря то в руки. — Ты читать разучился? — отвечает Арсений, но потом корит себя в мыслях. Нужно быть хладнокровнее и соблюдать субординацию — он пока что ещё не уволен, а напротив сидит начальник, вот только чувства обиды очень сильно, чтоб держать его при себе.       Стас поднимает недовольный взгляд. — Я не собираюсь тебя увольнять, — выдыхает спокойно и, отодвинув лист, невозмутимо принимается за свои дела снова. — Зато я собираюсь увольняться! Подпиши, пожалуйста, — щурится раздражённо Арсений и снова пододвигает заявление ближе к нему. Что за дела такие? Детский сад, ясельная группа. — Ты меня плохо слышишь? Вчера мы все уладили, нет никаких проблем, — Шеминов поднимает строгий взгляд. — Если я тебя плохо слышу, то ты меня вообще не слышишь, — злится Арсений, — сколько раз я тебе говорил, что мне не везёт на этой должности? А ты что мне отвечал? «Да ладно, забей, просто случайность, с кем не бывает». Да, со всеми, блять, бывает, всех же два раза за неделю бьют по морде и пытаются убить, со всеми же такая херня, ведь так? И я не собираюсь говорить тебе спасибо за помощь, и кланяться в ноги, понятно? — заканчивает он, набирая в лёгкие рывками кислород и чувствуя облегчения от высказанного. — Так и не надо передо мной извиняться, мне все объяснили, ты не виноват... — Ага, спасибо нахуй, да ты что, а кто виноват тогда? — нервно язвит Попов. — Я! Я виноват, доволен? Прости, что не поверил тебе. Все, успокоился? — кричит Стас, поднимаясь с места и ставя ладони на стол. — Нет, не доволен, вот извинишься перед всеми за то, что не верил мне, тогда останусь, — скрестив руки на груди и высокомерно подняв подбородок, высказывает свое условие Арсений. — Ещё чего, — фыркает Шеминов, садясь в кресло и нервно пододвигаясь ближе к столу. — Тебе ручку дать или сам найдёшь? — грубо отвечает Попов, меняя высокомерие на надменность.       Стас поднимает на него рассерженный взгляд "нарываешься", мужчина встречает его убийственным "я свое решение не изменю". Их гляделки длятся ровно минуту, после чего, вновь вставая и поправляя пиджак, Шеминов цедит: — Ладно, но только потому, что я очень дорожу тобой и все такое. Повезло тебе, Попов.       Арсений гордо ухмыляется, поправляя чёлку и выходя вслед за начальством. Важная персона, учитесь, дети. Внутри трепещет ликование и радость от того, что его никто не собирается увольнять, потому что он, честно говоря, не верил, но в то же время и боялся до последнего, что это может произойти. Как бы он себя сейчас высокомерно не вёл, но душа радуется как ребёнок, хлопая в ладоши.       Они со Стасом спускаются вниз, где тот собирает всех ненадолго на кухне и в своей излюбленной манере «это я сделал всем одолжение» и правда извиняется перед Арсением, который довольно кивает на его речь, переглядываясь украдкой с коллегами и улыбаясь им кончиками губ, типа "видали, как могу", а когда директор поворачивается к нему, то принимает важное лицо министра на заседании совета. — Ну что, теперь доволен? — Теперь, да, — отвечает Попов, строя наигранную серьёзность. — Отлично, ты куда сейчас? — тут же забывает о ранее произошедшем Шеминов, становясь деловой и занятой колбасой, как обычно, по привычке долго не зацикливаться на чем-то одном. — Хочу зайти к Антону, — отвечает ему прямо мужчина и сглатывает, встревоженно косясь на дверь в конце кухни, в кабинете за которой сидит сегодня для него самый страшный человек в мире. — Не советую, если не хочешь сходить нахуй, он сегодня без настроения, — покачивает плечами Стас, а Арсений не к месту думает о том, что был бы не против, на самом-то деле. — Короче, раз мы все решили и раз ты передумал увольняться, то я хочу напомнить, что сегодня в шесть ты должен быть по адресу, который я тебе позже скину смской. Без каких либо «но», Арсений! — выставляет палец, когда мужчина открывает рот. — Хорошо, — приподнимает руки Арсений, — я приду. — Какой ты стал покладистый, — тянет довольно и каплю удивлённо Шеминов, после чего, когда звонит его телефон, уходит обратно к себе в кабинет. Арсений принимает поздравления и одобрительные хлопки по спине от коллег и идёт в самый конец кухни, останавливаясь перед деревянной дверью.       Тук-тук-тук-тук.       Сердце выдаёт в груди сногсшибательные ритмы, словно он секунду назад закончил танцевать румбу, а органы сжимаются, как при просмотре ужастика в полнолуние. Хотя все, что будет происходить дальше — хуже самого страшного фильма ужасов и только 18+. Арсений встряхивает руки, делает вдох-выдох и стучит три раза по двери. Ум боится, руки делают, а он застывает, в страхе понимая, что уже не ум, но ноги отказываются двигаться. — Входите, — слышится через секунду за дверью, а Арсений так не вовремя осознает, что не может. Он завис. Он в панике. Он в ахуе. Он передумал. Он разворачивается в противоположную сторону от двери, но останавливает себя и сжимает ладони в кулаки. Какой же дурак! Ругается мысленно и чуть ли не силой впихивает свое тело в кабинет, ступая два шага в небольшое помещение и прикрывая за собой двери, сразу стопорится на месте, глупо смотря на Шастуна. Тот не поднимает голову, что-то выписывает из компьютера сосредоточенно и сведя брови, на столе вокруг него разбросано куча листов, смятых бумажек и ручек, окно напротив открыто настежь, от чего шальной ветер раздувает в разные стороны его кудряшки. — Что надо? — хмуро и грубо спрашивает Антон, все также не отрываясь от дел, видимо, решив, что кто-то из поваров пришёл за помощью или советом.       Арсению плохеет от его настроения ещё сильнее и он снова каменеет на месте, не в силах ни пошевелить конечностью, ни сказать хоть слово, словно земля выделила вдруг чуть больше притяжения к себе. — Я ещё раз спрашиваю, что над... — Антон поднимает рассерженный взгляд и запинается, явно не ожидая увидеть того, кого сейчас видит. — Го... Арсений?       Брюнет невольно приоткрывает рот. Что? ЧТО? Он только что как его назвал? Арсений? АРСЕНИЙ???       Сердце проваливается куда-то в пятки, оставляя после себя зияющее ничего. Никогда. Никогда Арсений не слышал свое имя из уст Антона. Никогда за все время работы в этом ресторане. И если бы не вчерашняя ночь, то он бы сейчас хаотично пытался понять, что произошло и почему тот так его назвал, строил бы великие мировые теории, ходил к гадалке гадать на таро, размышлял бы днями и ночами, пытаясь осознать истинную причину. Но теперь Арсению это не нужно, потому что теперь ему моментально становится понятно, что произошло. Шастун опять сделал шаг назад. Забрал свои слова обратно. Совершил манёвренный откат. Это очевидно и ясно, как белый день или звёздная ночь, как чистый лист бумаги или гладкая поверхность простыни, на которой он вчера спал, как аккуратно заправленная постель, перед которой парень говорил, что «голубоглазкой» называет только его, потому что он особенный. Эта очевидность и ясность так ебашит в голову своей банальностью и прозрачностью, что Арсению хочется взвыть от распирающих эмоций негодования и злости, обиды и непонимания. Что, блять, между ними происходит? Но вместо этого он лишь укрощает свою шокированность и произносит тихо, скромно и стыдливо: — Я хотел извиниться за вчераш... — Это все? — Антон смотрит холодно, его поза закрытая и недружелюбная, а голос грубый и тяжёлый, как бетонная плита, которая с размаху прямо сейчас плюхается на сердце Арсения. — Еще... я... — Если это все, то я тебя услышал и надеюсь, что больше такого, блять, не повторится. Мы с тобой не подружки, к которой ты можешь заявиться в любое время дня и ночи, — отчеканивает недовольно и все так же холодно Шастун, смотря строго, пристально, не моргая.       Арсений осознает, что выглядит слишком жалко и потерянно, стоя перед парнем осиновым колом и без силы что-либо ответить, — прямым текстом показывает, как сильно и на вылет его сейчас задело, как растоптало, как придавило этими словами. Смешно, а он ведь на что-то надеялся. Дурак, какой же дурак. Почувствовал себя особенным, да? Ну что? Каково оно? — Я вас понял, — отвечает он через несколько минут жесточайшей борьбы в себе, разрываясь между скромными желаниями: плюнуть парню в рожу или обрушить на него матерный небоскрёб, но всего лишь резко выбегает из злосчастного кабинета, громко хлопая дверью. Понимает, что он не маленький мальчик, с которым можно поиграть и бросить, зная, что тебе не ответят. Он не тот, над кем можно пошутить, задев чувства и думая, что он все равно не вспомнит. Не тот, кто стерпит и оставит как есть, а тот, кто сначала откусит руку по локоть, а вот только потом уже проглотит.       Когда Арсений направляется домой, то чувствует дежавю, ведь уже второй вечер подряд он едет в разбитых чувствах. Второй вечер подряд чувствует себя херово. Второй вечер подряд чувствует, что не в силах противостоять только одной вещи в своей жизни — судьбе. Вот эта... та ещё, вот она... Блять, Арсений не может обзывать женщин, воспитание, но внутри все взрывается на неё благим матом. И не только на неё. Ещё на этого... Пиздатого, блять.       Мужчина приезжает домой никаким. Ему уже не хочется ни в чем разбираться, копаться, рыться, тем более думать. Достало. И Антон, и его дремучая тайга, что в глазах, что в голове, что на сердце. Слишком сильно зарос, чтобы пробраться и что-то узнать там. Арсению хочется снова завалиться к Эдику, снова выплакаться ему, но он не может. Потому что, блять, он же обещал Стасу приехать на этот ебаный светский вечер по поводу, блять, открытия нового ресторана, в котором, сука, как назло ещё и этот леший недоделанный будет, блять!       Арсений прислоняется лбом к стеклу двери своего шкафа и морщится. Если он думал, что их отношения с парнем и так хуже некуда, то как их назвать сейчас? Но, блять, сука, он же не дурак! Ну не дурак же, не совсем же он чокнулся. Он же все видел, он видел желание в глазах Антона так много раз, когда между ними оставались считанные сантиметры, он видел заботу и молчаливую поддержку, видел! Он все видел! Как так-то, а? Что творится в этой кучерявой башке? Что? Почему тот так стремительно стирает все, что Арсений вычерчивает карандашом. Вот он провел линию, а вот этот, дурак, её стер нахуй, вот он ещё раз провел, а тот снова стёр, он ещё раз, а этот все равно за своё, но Арсений настойчивый, он ещё раз, а тот снова стирает. Бесит. Поэтому Арсений ебашит ручкой, а Антон в ответ выгрызает бумагу, выдирает лист с тетради и сжигает его к чёртовой матери. Ладненько, ничего, Арсению до пизды и две звезды, он подберёт пепел и захуячит углем на асфальте! — Ну посмотрим, Шастун, как ты скоро запоешь, — говорит в пустоту комнаты решительно Попов, доставая из шкафа самый роскошный и дорогой костюм, который только у него есть. Костюмы — это его главный козырь. Он в них — воплощение слова «великолепие». Пиджак, рубашка, брюки не сидят ни на ком так идеально, как на нем. И не то чтобы у Арсения появился конкретный план, но конкретная идея есть точно: он хочет отмстить тем же оружием, каким ранил его Антон — холодным и грубым.       О, даааа. Попов коварно улыбается, смотря на себя готового в зеркало. Будем честны, увидел бы он такого парня где-нибудь в баре — дал бы без единого возражения. И если уж Антон хоть что-то да чувствует к нему — то даст, да нееет — то именно сегодня это выйдет наружу. Именно сегодня, блять, Арсений поймёт, что между ними. Вот так, блять! Да, нахуй! Пора из милого робкого котёнка превратиться в хищного зверя!       Арсений мотивирует и ободряет себя как только может, но дух вот совсем не хочет подниматься, поэтому он просто прыскает вокруг себя обычными духами и выходит из дома. Ровно в 18.10 подъезжает к нужному месту, адрес которого, как и говорил, Шеминов сбросил смской, но к этому времени подъезжает не только он. Мужчине приходится притормозить возле ворот въезда на парковку, когда с другой стороны, одновременно с ним, тоже притормаживает крупная чёрная иномарка. — Сука, — ворчит Попов, нажимая на газ и заезжая первым. — Проехал бы уже, че ж. Снова строишь из себя заботливого? Козёл.       Они вместе паркуются. Арсений ловит себя на некотором волнении и долго поправляет чёлку в небольшом зеркале салона, давая Антону возможность скрыться за дверями ресторана, но тот, выйдя, только становится возле своей тачки и закуривает сигарету, устремляя взгляд в далёкий город. — И вперёд по новой, в диапазоне между отчаяньем и надеждой, — припевает брюнет, отлипнув от зеркала и поправив галстук, и только уже собирается выйти наружу, как замирает, впечатываясь глазами в парня, как какой-нибудь зевака в прозрачное магазинное стекло. Ну это ни в какие ворота! Ну это уже перебор, блять, это уже даже не смешно. Костюмы — самое злейшее зло из всех зол на свете, Арсений со сверхзвуковой скоростью меняет свое мнение насчёт их. Блядская, блядь, хуета. Сглатывает, оттягивая галстук, который только минуту назад затянул. Антон выглядит не просто великолепно, он выглядит так, что мужчина чувствует себя по сравнению с ним уродом. Как? Как можно быть таким... Пиздатым.       Попов кашляет и выходит из машины, но только потому, что ему нужен срочно, в экстренном порядке, свежий воздух. Он задыхается. Он сейчас помрёт, откинется прямо здесь. Чтоб тебя и твой костюм черти покусали, пожевали и выплюнули, Шастун. Это незаконно быть таким красивым. Арсений закрывает дверь и, поправив очки, движется в сторону входа, на секунду, буквально на мгновение кидая взор на Антона — и чуть ли не спотыкается об невидимый бордюр под названием неожиданность, когда обнаруживает его заинтересованный и прожигающий взгляд на себе в ответ. Арсений тяжело сглатывает, но отрывает от того глаза. Да, он тоже не пальцем пиханный, если что. И костюм тоже не на помойке нашёл и готовился долго, прическа там, все дела, и вообще, пошёл ты нахуй, Шастун. — Арсений!       Собственно Арсений останавливается в шаге до спасительной двери, которая должна была скрыть его от пристальных зелёных глаз, когда слышит позади свое имя, и медленно оборачивается. — Бляя, — выдыхает он шёпотом, наблюдая за идущим в его сторону Димой. — Арсений! — тот подходит и раскрывает руки, чтоб обнять, но Попов делает шаг назад и забрасывает конечности в карманы, невербально закрываясь. — Ты чего? — стопорится Дима, опуская руки и кидая мимолетный, не связанный взгляд на все ещё стоящего возле своей машины и заинтересованно наблюдающего за ними Антона. — Чего я? Это серьёзно вопрос или будет продолжение? — язвит спокойно Арсений, — может, такое: ты чего ещё не откинулся? — Арс... — Тоже мне, друг называется, — корит брюнет и заходит внутрь недавно отстроенного ресторана.       Заебал, все настроение сразу испортил! Хотя, какое настроение, его и так не было. Ну, значит, испорченное испортил. Арсений чувствует злость на того, заходит через затемненный фиолетовый холл в главный зал и останавливается, рассматривая роскошь, представшую перед ним. Хрустальные золотые люстры, спадают сверкающими каплями вниз, много зеркал, отражающих блеск глянцевых поверхностей и украшений, различные детали слепят и переливаются в неоновых лампах, чёрные бархатные стулья и начищенные до блеска столы манят присесть, а свисающие орхидеи и рододендроны — восхититься их красотой. Мужчина с интересом вертит головой в разные стороны, рассматривая шикарное и дорогущее заведение. Вот это дизайнеры постарались, так постарались. Их старый ресторан даже близко не стоит рядом с этим последствием золотой лихорадки. — Красиво, да? — Блять! — выругивается Арсений, когда повернув голову, снова натыкается на Позова. — Ну че ты хочешь? — Ну, Арсюх! Ну блин! Ну не злись! Я ж не специально! — эмоционирует друг, разводя руки. — Ты, блять, хоть знаешь, сколько со мной всего произошло за эту неделю? — восклицает Арсений, так уж и быть, решивший пойти на контакт. — Знаю, ну а что я могу поделать с твоим невезением, кто виноват, что ты такой лошок? — сдерживает наглую улыбку Дима. — Да иди ты, — фыркает брюнет и трогается с места в сторону. Вот так и давай людям шанс. — Ну куда ты пошёл? — Позов догоняет его, останавливаясь около стола с горой шампанского, другими напитками, кучей различных бутербродов, сладостей и фруктов. — А, понятно.       Арсений берет себе один из бокалов с игристым и бросает внутрь дольку лайма, краем глаза замечая Антона, зашедшего в зал и уже тут же влившегося в какую-то компашку. У Арсения есть идея. Он будет действовать на опережение, играть на нервах, вызывать эмоции, а какая самая сильная эмоция, наверняка показывающая, что ты человеку не безразличен? Правильно, ревность. Она жгучая, терпкая, прожигающая, липкая, если уж вцепилась в тебя, то стальной хваткой, как паутина, не выберешься, просто сжав зубы. Она-то мужчине и нужна. Она-то все и выведет на чистую воду, сейчас именно она его самая главная подруга и соратница. И вместе они пробьют титановую крепость нерешительности. Есссс. — Мы будем пить? — выводит из ступора Позов, смотря странным взглядом то на Арсения, то на Антона вдали. — Выпьем за хороших друзей, которых у меня, к сожалению, стало на одного меньше, — отвлекается Попов, гаденько улыбаясь и стукая своим бокалом о верх бокала горе товарища, которого он уже давным-давно простил и отпустил, а сейчас все его внимание сконцентрировано только на одном высоком человеке в чёрном ахуенном костюме, белой рубашке и массивной серебряной цепочкой, в некоторых местах поблескивающей бриллиантовыми вставками. — Ну ты заебал! А я вот, между прочим, по тебе скучал, — вздыхает Дима, делая небольшой глоток игривой жидкости. — Ой, не пизди, — щурится Арсений, ставя пустой бокал на стол и кладя в рот маленькую тарталетку с фруктами, — мне Серёжа рассказал, как ты там уже нашёл какую-то Катю.       Дима смущённо улыбается и начинает что-то рассказывать, но Арсений его уже не слушает, опять сосредоточенно наблюдая за передвижениями кучерявой знаменитости в давлениеповышающем и хуйподнимающем костюме. Антон светит улыбкой, здоровается и весело болтает с какими-то незнакомыми людьми, на вид производящими впечатления очень влиятельных особ. Очень странно видеть его таким... Постоянно улыбающимся. Но Арсений бы не сказал, что это искренне, скорее маска вежливости и манер. Он увлекается, не замечая, что берет уже шестую тарталетку с хрустальной тарелки-раковины. — ...вот, короче, она очень милая, мы списались и договорились ещё встретится в ближайшее время. Эй, тарталеточный уничтожитель, ты меня, вообще, слушаешь? — Дима хлопает мужчину по руке, от чего тот пугается и роняет тарталетку на пол. — Блять, — шёпотом выдыхает Арсений, посмотрев сначала с укоризной на друга, а потом по сторонам. Он наклоняется, быстро хватает еду с пола, дует немного и кладет обратно на тарелку с невозмутимым видом, как будто ничего и не было. — Осуждаю, — тянет Позов, наблюдая за этим спектаклем. — Заткнись, — шикает на него Попов, осматриваясь по сторонам и поправляя пиджак. Народу много, но все заняты своим делом: болтают о чем-то, шумят, пьют, знакомятся под приятную и спокойную музыку, льющуюся из колонок, так что никто ничего бы и не заметил. — Дарова, мужики! — К двоице подбегает Матвиенко и обнимает одновременно обоих со спины. — Как вам мой новый пиджак?       Арсений с Димой поворачиваются к нему, вертящемуся вокруг своей оси, и лицезреют обычный среднестатистический мужской чёрный пиджак. — Да вы че, тупицы, — Серёжа, недовольный их реакцией, расстегивается и показывает эмблему на внутренней части ткани, затем золотые запонки и такую же окантовку по всем швам. — Хуя се, — Дима опускает уголки губ, узнавая именитый бренд, — ты что хату вместе со своей тачкой и одной почкой продал?       Матвиенко ничего не отвечает, только загадочно крутится и улыбается. — А ну говори, где взял? — просит Арсений, трогая ткань. — Где взял, где взял. Купил, — гордо отвечает друг. — Да ну нахуй, не заливай мне тут, ты хоть и много зарабатываешь, но не настолько, — опровергает его слова Позов, скрещивая руки. — Ладно-ладно, — сдаётся Серёжа, беря со стола стакан ягодного морса, — разговаривал сейчас со Стахановичем. Ему стало жарко и он хотел его повесить на стул, а я воспользовался моментом и попросил поносить, он согласился. Ну скажите ахуенный. — Ахуенный, ахуенный, — подтверждает Арсений, хватая того за плечи, чтоб перестал крутиться, — но ты бы снял от греха подальше. — Да что будет-то? Кстати, сегодня такой ещё у Шастуна видел, прикиньте, сколько наш шеф зарабатывает? — оповещает Матвиенко, осушив стакан. — Серьезно? — Арсений находит парня и вглядывается в его костюм. Ебать. И правда. Миллионер хренов. Не то чтоб сам Арсений плохо зарабатывал, но на такой костюм ему явно пришлось бы копить месяца четыре. Он немного подвисает на этом факте и не сразу замечает, как Антон ловит его взгляд в капкан своих зелёных глаз, смотря любопытно, с интересом и даже толикой усмешки. Что это, блять, такое нахуй? Арсений отворачивает голову, всматриваясь в стену и чувствуя прилив крови к щекам. Спалился, дурак. Сейчас этот черт будет думать, будто он по нему слюни пускает. Ага, как же, блять. — Так, ребятки, не собираемся кучей, ходим и знакомимся с новыми людьми, давайте, живенько, — Стас подходит откуда-то с боку и останавливается возле стола с едой, высматривая вкусности. — Только не эт...от, — не успевает предупредить Арсений, поздно отлипнув взглядом от стены, когда Шеминов кладёт в рот ту самую повидавшую жизнь тарталетку. — Похшему? — жуя, спрашивает в недоумении директор. — Даааа, неважно уже, — отмахивается Арсений. Ну съел и съел, тоже мне проблема, быстро поднятое не считается упавшим.       Стаса кто-то окликает из толпы и он уходит. — Ладно, пойду я, познакомлюсь с кем-нибудь, — говорит Арсений друзьям, понимая, что нужно уже как-то начать действовать.       Он, осмотревшись по сторонам, уходит к столику, около которого собрались несколько обворожительно красивых дам и начинает свое знакомство с остроумного комплимента, а когда девушки смеются, очень умело вливается в их женскую компашку. В общем-то, проблем с противоположным полом у Арсения никогда не было, так что сейчас он чувствует себя как шпрота в масле, заигрывая и кокетничая с ними. Редко, но метко кидает взгляды на Антона, пытаясь словить его в свою сторону, но не выходит. Тому совсем похер, он болтает с кем-то, улыбается, попивает сок, жуёт печеньку и ни разу не смотрит на их столик, хотя стоит не так далеко и, при желании, мог бы даже услышать о чем они говорят. Арсений напрягается. Неужели, действительно похер? Он прикладывает ещё больше сил, чтоб привлечь внимание: много шутит, вызывая громкий смех, приобнимает одну из девушек за талию, когда та поправляет замок на туфле, сам светит улыбкой, но когда в очередной раз кидает взгляд в сторону Антона, то снова натыкается на полное безразличие. Парень все также стоит, слушает о чем ему говорят люди напротив, только уже задумчиво опустив голову и крутя пустой стакан в руках, больше не улыбается, но Арсений списывает это на сам разговор, возможно, болтают о чем-то серьёзном. Он выдыхает грустно и, попрощавшись с дамами, уходит от их столика к другим девушкам, тоже мило воркуя с ними. Но всё без толку. Хотя бы один раз мог бы и посмотреть уже, разве он так много просит? Всего один взгляд. Пусть даже не испепеляющий ревностью, просто любопытный, просто интерес-то должен же был быть, сука! — Че вы делаете? — тоскливо спрашивает Арсений, в конце концов снова вернувшись к своим коллегам и смотря на то, как Серёжа помогает Илье надеть пиджак. — Даём ему почувствовать себя миллионером, — смеётся Матвиенко. — Аккуратней, — просит Дима, видя как вещь еле налезает на широкие плечи товарища. — Да все нормально, успокойся, — отмахивается Серёжа, застегивая пуговицы на пиджаке. — Ну что, как я вам? — Илья строит важное лицо и поправляет галстук, затем берет телефон и прикладывает его к уху, словно он очень важный бизнесмен. — Нормально, — смеясь, оценивает Попов и вальяжно перекидывает руку через Диму. — Нормально? Он выглядит, как деревенский мужик, который вчера колол дрова, а сегодня его пригласили на свадьбу, ну что это такое? — Позов улыбается и показывает на торчащий воротник. Илья тут же подстраивает свой образ под его слова и зажимает рукой чужую шею, притягивая ближе. — Че ты сказал! — прикалывается он, по-ребячески вороша волосы на голове Димы и сжимая его ещё сильнее, но вдруг резко замирает. — Это что сейчас было? — настороженно спрашивает первым Арсений, через несколько секунд всеобщих переглядок. В ответ молчаливое непонимание, а Илья медленно высвобождает Диму из захвата и поворачивается ко всем спиной. — Бляяяяять, — тянет обречённо Серёжа, прикрывая рот рукой. — Че там? — Позов поворачивает сконфуженного Илью к себе. — Ебан бобан! — Твою... Налево, — Арсений тоже не может сдержаться от комментария.       Матвиенко отмирает и быстро стаскивает с товарища пиджак, тут же принимаясь рассматривать разошедшийся шов на спине в области лопаток, затем белеет и садится на ближайший стул, выдыхая: — Жопа. — Нет, Серёга, тут даже двух твоих почек не хватит, — Дима забирает пиджак у того из рук, поднимая перед собой. — Нет, товарищи, тут, блять, не хватит всех наших внутренностей вместе взятых, — тянет Арсений, поворачивая телефон к мужчинам и показывая цену пиджака на одном из сайтов, когда у него первым делом появляется идея быстро купить новый. — Простите, — шепчет Илья виновато и опускается на стул рядом с Серёжей, который прикрыл голову руками.       Некоторое время между ними царит траурное молчание, вразрез которому из колонок играет весёлая зажигательная песня, а некоторые гости начинают активно ей подтанцовывать. Остальные ведут весёлые беседы и чувствуют себя очень расслабленно, так как атмосфера, хоть и довольно шикарного, но в то же время уютного ресторана, позволяет. — Может, он не заметит? — оживает Дима, пытаясь соединить шов руками и осматриваясь по сторонам, в попытке найти лицо Стахановича, чтобы убедиться, что тот ничего не увидел и не идёт к ним. — Может, его заклеить? — предлагает Илья. — Да, блять, давайте скотчем захуярим, — корит Арсений, начиная нервничать и раздражаться, хоть проблема вовсе не его, что странно, ведь обычно такое происходит именно с ним, но все-таки Серёжа — друг, и если тому придётся заплатить за пиджак, то у кого, интересно, он будет просить деньги? Естественно, у него, Позова и Ильи. — Так, надо успокоиться и подумать, — твёрдо заявляет Дима. — О чем? Все, пизда мне, что тут думать? Пойду и честно признаюсь, — Сергей встаёт и пытается выхватить вещь из рук приятеля, но тот не даёт. — Ага, а потом мы все дружно возьмём по кредиту. Во идея, — бурчит недовольно Дима, показывая большой палец.       Арсений не слушает их перепалку, хмуро смотря в зал сквозь людей и думая о том, как помочь спастись своему корешу, потому что безвыходных ситуаций не бывает, а даже если и бывают, то можно прохуярить стену. Вот он и ищет в каком месте бетон помягче будет. Неосознанно снова останавливает свой задумчивый, далёкий от реальности взгляд на улыбающемся Антоне. Просто, так легче думать, смотря на него. Почему-то. Тот сегодня такой красивый, сексуальный, привлекает взгляд совершенно невольно, как магнит. Ещё костюм этот его сидит так аху... — Ребят... — Попов, не отрывая глаз от парня, рукой тормошит Диму за плечо, — я, кажется, знаю, где нам взять новый пиджак, — недолго, чтоб никто не заметил, показывает пальцем на Антона. — Я лучше возьму кредит, — тут же отворачивается, поджимая губы, Дима. — А я продам почку, — тускло заявляет Матвиенко. — Легче сразу повеситься, — поднимает руки Илья, когда брюнет переводит на него взгляд синих в неоновом свете помещения глаз. — Как быстро все нашли решения, однако, — негодует Арсений, снова поворачивая голову к Шастуну. Ебаный, блять, случай. Стаханович, он же один из основателей сети, редкостная сучка и маразматик, и если они не достанут новый пиджак, то непонятно, что он может учудить, вплоть до того, что откажется делать Серёжу шеф-поваром, ведь аргументом будет «безответственный». Антон, тот ещё демон, но сейчас ангел, которого им подарила вселенная, и пусть он вовсе не самое мягкое место в бетонной стене, другого выхода, блять, у них нет. — Но у нас нет другого выхода, — озвучивает в слух свои доводы. — Хорошо, окей, ладно, — наконец допускает такую возможность Сережа, — но как мы, по твоему, должны это сделать? Привет, Антон, а не отдашь ли ты нам свой пиджак, нам очень, блять, нужно. Так ты это себе представляешь? — Примерно, — заявляет Арсений и выпивает залпом бокал шампанского, взятого на столе. — Возможно, вам он и откажет, но мнеее... — С чего вдруг? Из нас всех вы с ним больше всего грызетесь, как две собаки с разных дворов, — высказывает свое мнение Илья. — Срочно, прячь пиджак, — вдруг шепчет Дима и впихивает вещь Арсению, который с непонятливым лицом, но все же слушается и комкает тот за своей спиной.       К их четвёрке подходит Денис вместе с какой-то дамой и, остановившись, окликает Серёжу, тут же поднявшегося с места. — Где мой пиджак?       Матвиенко изображает немую сцену человека, увидевшего призрака. — Попробуйте найти ещё какие-нибудь варианты, пока я попробую уговорить Антона, — шепчет на ухо Диме Арсений, засовывая в его руки пиджак, а затем, улыбаясь, берет за локоть Стахановича. — Денис Эдуардович, вы меня не познакомите с вашей прекрасной спутницей?       Девушка смущённо улыбается, а настоящий владелец пиджака отвлекается от побелевшего Сергея. — Арсений, рад тебя видеть, как поживаешь?       Попов пожимает протянутую руку. — Да потихоньку, — положив ладонь тому на спину, медленно уводит подальше от своих друзей и мастерски заговаривает зубы, а после так вообще подводит к Стасу, с которым те, слава небесам, оказывается ещё не здоровались сегодня. Мужчины заговариваются, а Арсений под шумок улезает искать Антона. К счастью, находит его быстро, тот очень оживленно разговаривает с Лизой, дочкой одного из спонсоров и просто очень красивой девушкой, стоя около столика в центре зала. Арсений Лизу, после одного мероприятия, очень хорошо знает, они тогда бухие чуть не переспали, а теперь девушка очевидно заигрывает с Шастуном, который почему-то, к удивлению, играет с той в ответ. Арсений даже возмущенный такой наглостью затормаживает в шаге от них. Прочищает горло, поправляя пиджак нервно, и наконец подходит ближе. — Елизавета, — галантно целует кисть девушки, после чего выпрямляется, непревзойдённо улыбаясь, — из-за тебя пришлось сегодня надеть очки, ведь ты просто ослепила меня своей красотой. — Арсений, — тянет смущённо Лиза, смеясь и притягивая того, чтоб обнять, — иди сюда, сколько мы не виделись? — С того злосчастного момента, когда текила трагично забрала тебя у меня? — шутит Попов, коротко приобнимая ту в ответ. — А ты не изменился, — легонько бьёт его по плечу девушка, краснея, но улыбаясь.       Арсений тоже улыбается и переводит взгляд на Антона. Тот смотрит в другую сторону и явно не очень рад его приходу. — Антон, мы с вами сегодня ещё не здоровались, — Попов лыбится с подтекстом и протягивает руку, получая наслаждение от недовольного лица парня. — Мг, — только произносит тот, коротко, но сильно сжимая его ладонь в ответ. — Лиза, тебе не кажется, что здесь стало слишком шумно? Может, поднимемся, поговорим на террасе? — Шастун обращатся к девушке, чуть наклоняясь ближе и смотря своими зелёными изумрудами той прямо в глаза, а на его губах проступает еле заметная улыбка.       Флиртует, козёл, как же прямо флиртует. Арсений наблюдает за ним с поднимающимся к горлу комком жгучих эмоций и обиды. Падла. Это я должен заставить тебя ревновать, а не наоборот! Но все равно завороженно наблюдает за парнем, понимая, что на месте Лизы уже б давно под таким взглядом пошёл бы хоть на Луну, хоть в путешествие по Марсу. — Лиз, если ты сейчас хорошо подумаешь, то, возможно, не упустишь шанс провести хороший вечер, — как бы невзначай оповещает Арсений, опустив непринуждённо взгляд и играя с чьим-то пустым бокалом, оставленным на столе. — Какие заманчивые предложения у вас, даже не знаю, что выбрать, — смеётся девушка, хитро смотря на обоих и делая глоток сока.       Арсений кидает взгляд на Антона, который зло и прожигающе смотрит в ответ. Хочешь пожёстче? Он ехидно приподнимает бровь в немом вопросе, вспоминая слова из песни, и наклоняется к уху девушки, что-то шепча. На тебе спарту.       «Могу ли я пригласить тебя на танец?»       Такое вроде банальное предложение, но если подать его правильно, становится как самая горячая путёвка за границу: отказаться невозможно. Арсений сверкает глазами, когда по помещению начинает литься мелодичная и романтичная музыка. И только Елизавета хочет согласиться, протягивая ладонь, как Антон её останавливает, ложа руку на плечо. — Лиз, а это там не Вадим стоит? — Как только та отворачивается, чтоб проверить, правда ли там стоит их общий знакомый, Антон тут же плескает через стол шампанским из бокала на рубашку Попова. — Ой, прости, какой я растяпа, — говорит он спокойно с самой что ни на есть невинной ноткой в глазах. — Вы су... — Арсений смотрит на всполошенную Лизу, в этот момент повернувшуюся к нему, и злобное «вы, сука, совсем охуели?» превращается в: — ...уууумасшедший что ли? — Арс, надо срочно пойти отмыть, беги в туалет, — девушка наклоняется, встревоженно рассматривая рубашку. — Срочно. Говорят, — поддакивает Шастун с усмешкой, когда брюнет ненадолго и в замешательстве стопорится.       Арсений, кинув на него агрессивный взгляд, разворачивается в сторону туалетов, чувствуя горечь поражения внутри, а плюсом к тому — угрызения совести, что со своей тупой ревностью забыл про проблему Сережи. — Будь оно неладно, — выругивается он на выдохе, стягивая свой пиджак и швыряя его в угол туалета, а затем, поставив руки на мраморный стол, в который встроены белые раковины, и тяжело дыша, уставляется в зеркало впереди. Сука! Какая же ты сука, Шастун. Как же грязно и жестко ты всегда играешь. Без гребаных правил и морали. Че, поедете сейчас с ней трахаться на твоей мягкой кровати? Козёл! Ну и пиздуй! Нахуй ты мне не сдался, придурок конченный. Рывком распускает узел чёрного атласного галстука на шее и расстегивает две первые пуговицы белоснежной рубашки, после чего опускает голову и выдыхает шумно. Не твоего он полёта птица, не твоего, все успокойся, Арсений, смирись уже наконец, блять. Ты для него просто игрушка. Особенная игрушка. Мужчина открывает кран и, чуть набрав воды в ладонь, пытается застирать пятно от шампанского на груди. И Серёже не помог, и себя потопил, идиот.       Щелчок двери заставляет Арсения легко вздрогнуть и повернуть голову на звук, а затем выпрямиться и окинуть злым взглядом вошедшего человека, проигнорировав странную мысль о том, зачем этот человек закрыл за собой двери. — Как твоя рубашка? — вальяжно и с издевкой спрашивает Антон, закинув руки в карманы и делая два медленных шага от двери. Он опускает взгляд отчего-то пустых глаз на чужую грудь, на виднеющиеся сквозь мокрую рубашку соски, и поджимает губы.       Арсений молча, затаив дыхание, прослеживает все его движения под гулкое биение сердца внутри. Приглушенный свет туалета создаёт слишком странную обстановку, выделяя каждое изменение в лице напротив, но его сейчас слишком сильно коротит от негодования, чтоб разбирать те на составы. Главное, что корень и окончание понятны. — Я хочу вам въебать, — цедит он спокойно, не отрывая от парня рассерженных голубых глаз. — И? Что тебе мешает? — спрашивает Антон, облизывая нижнюю губу и подходя ещё на два шага ближе. — Ничего, — рассержено отвечает Арсений, следя внимательно за каждым его движением, как кот за мышью, готовый в любой момент напасть. — Ну так почему все ещё стоишь? — снова задаёт вопрос Антон, но как будто бы без интереса, в пустоту, больше витая в понятных только ему одному мыслях. Он приподнимает уголок губ и опускает на мгновение взгляд чуть ниже шеи мужчины, туда, где расстегнуто несколько первых пуговиц. — Не хочу пачкать руки, — уже не так зло оповещает Арсений, теряясь. Он вот вообще не знает, что с тем происходит, но все также безотрывно и настороженно наблюдает за происходящим.       Ещё два шага вперёд.       Арсений шумно и, теряя всякую выдержку, выдыхает через нос. Эти, не понятно к чему ведущее, томные телодвижения кучерявого его убивают. — Зачем вы облили меня? — Не нужно было переходить границы, — зло отвечает Антон, без остановки ища что-то в голубых глазах. — Ох, простите, я и забыл, что вы у нас мастер по установлению границ, — говорит Попов и сглатывает, когда ещё два шага — и между ними уже не протиснулся бы самый худой человек в мире. Он пятится назад, упираясь пятой точкой в холодный мрамор и выигрывая немного расстояния. — Вы ублюдок, каких ещё свет не видел! Кретин! Конченный придурок! Козёл! Вы ебанутый на всю голову! Гребаный псих с маниакальным расстройством личности! Я вас ненавижу! — выплевывает все зло в лицо, как будто надеясь этими словами создать между ними защитный барьер или хотя бы немного отстранить того от себя, суматошно бегая по болотным глазам перед собой. Засасывает. Его неумолимо тянет на дно, но он будет сопротивляться до последнего, хоть и знает, что так приближает свой конец ещё больше. — Че раньше не говорил? Язык в жопе застрял? — цедит гневно Антон, щурясь. — Да как-то не было подходящего момента, — тоже цедит и язвит одновременно Арсений. — А я забыл, что ты, голубоглазка, затычка в каждой бочке, проблема на голову и, блять, ебаная заноза в заднице, весь вечер только и делаешь, что сводишь меня с ума! Да и не только этот вечер! Ты просто невыносим! Блядский Попов, ты... Ты... Сука! Ты даже не знаешь, как сильно ты мне, блять, все испортил! — отвечает Антон, и в его голосе прослеживаются нотки раздражения и отчаяния. Он неминуемо сокращает последний промежуток между их телами и ставит руки по бокам от туловища брюнета на мраморный стол. — Не слишком ли близко? — гневно спрашивает Арсений с долей насмешки, собирая все оставшиеся силы и устремляя взгляд глаза в глаза. Пожар. Всё горит. У него все сгорает, особенно там, где горячее дыхание Антона касается его кожи. Воздуха нет, есть только знакомый запах духов, который агрессивно вгрызается в клетки и молекулы, заставляя поддаваться напору с каждой секундой все сильнее. — Нормально, — выпускает холодно парень, прожигая в глазах Арсения дыру. Все ещё что-то там ищет. — И с чего это я, интересно, снова заслужил звание «голубоглазки», м? — спрашивает хрипло Попов, сомкнув зубы и чувствуя, как бензин пуленепробиваемости и стойкости кончается, все мигает красным, а его самолёт подбит и летит вниз, застилая небо серым дымом. Так близко. Буквально сантиметров десять и он узнает, каковы на вкус губы напротив. — Мне так захотелось, — Антон снова отвечает холодно, его голос морозом по коже. Глаза смотрят пристально, почти не моргая, будто изучают, исследуют, копают по самое дно. Этот ебучий контраст Арсения убивает, выводит, скручивает, сводит с ума и пытает нервы. Пять минут назад тот издевался, смотрел с насмешкой, а теперь холоден и серьёзен. Что, черт возьми, происходит? Вопрос, на который нет ответа, в который раз за этот день. — Что происходит? — Жалобно. Тьфу, блять. Арсений, ну еб твою мать!       Антон судорожно выдыхает ему в губы, опуская на них же глаза. — Я... пытаюсь... понять, — голос звучит до глубины души растерянно, каким становится и весь его вид, и это снова контрастирует на фоне недавней холодности. — Что?       Парень не отвечает. — Да, что, блять, вы пытаетесь понять?! — закатив глаза и скрипнув зубами, эмоционально не выдерживает Арсений, разрываясь между своими желаниями, одно из которых — с силой оттолкнуть, а другое — резко вжать в себя. Вдруг неожиданно понимает, что, возможно, такое же ощущает и Антон. Давай же, ебашь уже чем-нибудь, эта пытка становится невыносимой. Последний шанс, сука! — Насколько сильно я, блять, влип, — с этими словами горького осознания чего-то в своей голове Антон поддается вперёд и, закрыв глаза, несмело и мягко захватывает чужие губы.       Арсений в ахуе уставляется на него с широко открытыми глазами и не знает, как отреагировать, то есть нет, блять, он знает, конечно, но не может, потому что в ахуе, потому что у него под ногами ебаное ничего, потому что сердце не придаёт признаков жизни, а тело отказывается двигаться, да даже в голове пустая строка летит с бешеной скоростью. — Не строй из себя недотрогу, я знаю, что ты тоже этого хочешь, — шепчет Шастун отчаянно и с долей испуга прямо в губы, когда не получает ответа.       И у Арсения от этого что-то щелкает внутри, как если бы перед ним щёлкнули пальцами или дали звонкую пощёчину. Он резко срывается и превращает несмелые касания Антона в настоящий страстный поцелуй, настойчиво и грубо впечатываясь в его губы и тело, одну руку запускает в волосы на затылке, а другую кладёт на шею, притягивая к себе как можно ближе. Чувствует чужой облегчённый выдох, отдающий разливающейся теплотой от милоты по ребрам, но сам задыхается в ответных прикосновениях, тонет от эмоций и чувств, будто внутри взорвался огромный комок ожидания, который только и делал, что ждал, пока это произойдёт, а теперь сносит все своей хаотичной радостью и восторгом, как прорвавшаяся дамба. Губы Антона на вкус просто прекрасны, от них не хочется отрываться, они такие мягкие и тёплые, что хочется прикасаться к ним бесконечно. А как парень круто целуется, напористо и жарко, нетерпеливо, глубоко, как человек, наконец дорвавшийся до того, о чем так долго мечтал. Арсений в жизни бы не подумал, что будет сходить с ума от поцелуев в своём возрасте, как какой-то подросток. Шастун тем временем усаживает его, взяв под бедра, на мраморную столешницу и ведёт губами вдоль подбородка, покусывая контур, мажет языком и согревает тёплым дыханием кожу, руки опустил на талию, сжимая её пальцами. Арсений запрокидывает голову и шумно выдыхает через рот, подставляя разгоряченным поцелуям шею. Кроет. Не по-детски кроет. Впервые так сильно. Впервые от просто касаний губ по коже. Быть может, потому, что это те самые губы? Сознание где-то далеко, мысли хаотичные и не разберёшь в них чего-то конкретного, но так приятно ему не было ещё никогда в своей жизни. — Вы поняли? — шепчет Арсений в полубреду, смотря затуманенным взглядом и перебирая пряди на затылке парня, который спускается поцелуями к груди, прикусывает влажные от мокрой рубашки ключицы. — Что? — спрашивает вперемешку с возбуждённым и прерывистым дыханием Шастун, поднимаясь к его лицу и проводя носом вдоль щеки, целует линию скулы, мягко прикасается к все ещё багряному пятну от удара, от чего Арсений тает, как снеговик летом, прикрывая глаза. Он не привык к такой ласке и чувствам от парня, а их оказывается так много в нем, что плотская страсть граничит с милым желанием просто обнять, обвив руками и ногами. — Ну, как сильно влипли, — находит силы на усмешку Арсений, опуская свои руки вдоль чужой спины к пояснице.       Антон ловит его коварную улыбку взглядом и поджимает губы. — Сильнее, чем я мог это себе представить, — кладёт свои руки на ягодицы мужчины и вжимает в себя, одновременно вовлекая в чувственный поцелуй.       Попов мычит прямо в губы, когда его вставший член упирается в чужой живот. Да сколько можно уже терпеть-то в конце концов? Он, без доли смущения, тянет руки к ширинке брюк парня и, не робея, расстегивает молнию, просовывает руку за резинку боксеров, касаясь разгоряченного и твёрдого органа пальцами, и от этого касания чувствует такую же жаркую и сносящую волну наслаждения, как и Антон, который прикусывает его губу и томно выдыхает в приоткрытый рот, а затем пускается поцелуями по шее, заставляя Арсения вновь запрокинуть голову и предоставить больше пространства, а руками полностью вытащить член из трусов и провести по всей длине, крепко обхватив пальцами. И как же ему нравится, как Антон на каждом прикосновении мычит в шею, ключицы, как тяжело дышит и кусается, когда он обводит большим пальцем особо чувствительные места. Арсению так нравится, что он и не замечает, как расстёгивают уже его собственную ширинку, сжимая член через ткань боксеров. Шастун выпрямляется специально, чтоб посмотреть на его реакцию и, хитро улыбнувшись, довольный, мягко ловит сорвавшийся первый полустон своими губами с губ напротив. И снова Арсений теряется от такой нежности, не понимая, на что в первую очередь реагировать: на жаркие касания пальцев к члену или на нежные поцелуи подбородка, внимательный взгляд, следящий за каждым изменением в лице, почему в этом человеке так запутано переплетается столько разных вещей, которые так ярко контрастируют между собой, что не понятно, как можно их совмещать с тем состоявшимся образом демона из ада. Что ещё он не знает о шефе? Например, что тот просто невероятно умеет расслабить своими пальцами, Арсений готов поспорить с кем угодно, что так ему ещё не дрочили. Он сладко стонет, выгибаясь, но почти каждый его стон крадут мягкие чужие губы, такие нежные и тягучие. Брюнет не забывает и об отдаче, поэтому ускоряет движения своей руки по члену парня, а второй свободной зарывается в его волосы и уже сам ловит губами последний, самый чувственный стон, когда ощущает теплую сперму на руке, но продолжает медленно и плавно вести вдоль ствола. Антон кусает его ключицу, спускается и посасывает мокрый сосок, одной рукой сжимает оголенную ягодицу, проходясь длинными пальцами по ложбинке, другой обвивает член сильнее, делая движение резче и ритмичнее, так что Арсений сдавлено мычит, откидывая голову назад и подставляясь пальцам, блуждающим по телу. — Ты на вкус как шампанское, — говорит Шастун, проводя языком где-то в области грудной клетки. — Интересно, почему? — выдыхает шумно Арсений, приподнимая голову и встречаясь с хитрым взглядом Антона, поднявшего лицо.       Они оба смущённо улыбаются и возвращаются к своим делам. Арсений опять откидывает голову назад и прикрывает глаза, а Антон делает пару сильных движений руки по члену и добивает, неожиданно проводя языком по всей длине ствола, захватывая головку. Арсений кончает даже не от самого влажного языка, хотя это пиздец, конечно, конкретный, а в ту секунду, когда, удивлённо открыв глаза и отлипнув головой от стекла позади, навсегда запечатлеет в памяти момент губ Антона на своём члене. Вот это накрывает и прошибает окончательно. А Шастун легко и непринуждённо целует его и поправляет пальцами растрепанную чёлку, пока мужчина тяжело дышит и не отрывает от него шокированных таким поступком глаз. Это... Это как? Это как ему, блять, теперь жить с этим? Как жить с такой фотокарточкой в голове? Это же окончательный и бесповоротный пиздец.       Где-то звонит телефон. Арсений моргает и переводит взгляд на стол около зеркала, где лежит айфон. Антон отстраняется неловко и отвечает на звонок, параллельно начиная застегиваться и приводить себя в порядок. Арсений же пару секунд бездумно и отрешенно пялит в дверь кабинки туалета впереди, а потом, встрепенувшись, сползает с мраморного подоконника, вытирается салфетками и одевается. В голове все ещё вертится кружок загрузки, а в глазах немного много все плывёт и растекается. Он задумчиво подбирает свой пиджак с пола и смотрит на себя в зеркало. Блять. Антон оставил засос около ключицы. Мужчина застегивает пуговицы на рубашке до конца, чтоб перекрыть метку страсти, и затягивает галстук, радуясь, что пятно на рубашке уже почти не видно. Сейчас пиджак наденет и вообще норм будет. Пиджак, блять! Точно, ебаный, ебучий, сука, пиджак! Там же Серёга ждёт, черт, какой ты хороший друг, Арсений. — Блять, — шёпотом выругивается Попов, торопливо натягивая на себя последнюю черную вещь. Он переводит взгляд на парня, который, все ещё разговаривая по телефону, вопросительно и настороженно уставился на него в ответ, произнося губами немое: "Что?"       Арсений стопорится и немного тушуется сразу. Они с ним трахались! Блять! Они, вот с ним вот, сейчас трахались. Буквально пару минут назад! Пиздец. Берет себя в руки и сглатывает. — Можно, — прокашливается, когда голос хрипит, потому что Антон слишком красивый со своей этой кучерявой чёлкой и помятостью, — я возьму вас... Ваш пиджак? — снова кашляет, но уже от неловкости и смотрит с жалостливым и отчаяным «пожалуйста» в глазах.       Шастун пару секунд молчит, хмурясь непонимающе, а потом его, видимо, отвлекает собеседник из трубки и он, вернувшись к разговору, стягивает с себя пиджак, протягивая его Арсению. — Спасибо, Антон! — брюнет выдыхает легко и даже в порыве чувств коротко приобнимает того за талию, после пулей вылетая из уборной. Всё потом. Потом он подумает о том, что произошло в туалете, о том, что будет дальше и как с этим жить. Всё потом, сейчас главное успеть передать пиджак Серёже. Арсений всполошенно и нервно ищет того глазами и, найдя, подбегает очень вовремя. Прямо в тот момент, когда друг, отчаявшись, уже собирается говорить стоящему напротив Стахановичу правду матушку. — ...короче, так получилось, что ваш пиджак... — У меня! — подлетает к ним Арсений и протягивает вещь, сгибаясь пополам и пытаясь продышаться, а потом объясниться: — Серёжа просто отдал его мне, чтоб я вас нашёл и передал, а вы нашли его быстрее, чем я вас. — Спасибо, Арсений. — Денис забирает свой пиджак и надевает под взволнованные и затаившие дыхания лица напротив. Попов облегчённо выдыхает, прикрывая глаза. Как хорошо, что Антон всегда носит вещи на размер больше. — Спасибо, Сергей, что присмотрели.       Матвиенко находит в себе силы, только чтоб кивнуть, а когда Стаханович уходит, бросается с объятиями на друга. — Я должен тебе две почки. Как у тебя это вышло, ты что, связал его и украл пиджак?       Арсений морщится плачевно и прикрывает глаза. Если бы... Он отстраняет от себя Сережу и, хлопнув его по плечу, под настороженный взгляд уходит к столику с алкоголем. Только волшебная жидкость способна сейчас ему помочь все переварить.       Жаркий не совсем секс, но на холодной мраморной плите туалета.       Бокал залпом.       Обжигающе страстные поцелуи.       Залп.       Чужой горячий язык по телу.       Ещё бокал.       Тёплые руки.       Снова игристая жидкость во рту.       Твёрдый член и мягкие губы на нем.       Два бокала залпом...       Вечер только приобрёл свою полную силу и теперь в самом разгаре. Гостей становится все больше, торжественные речи не смолкают с разных сторон куда ни глянь. Дамы в шикарных платьях, мужчины в дорогих костюмах — здесь все, кто хоть как-то связан с новым открывающимся в скором времени рестораном. Музыка льётся не умолкая, как и шампанское по хрустальным стенкам бокалов. Люди знакомятся, пьют и расслабляются, обсуждают роскошь помещения и планы на будущее.       Арсений же безэмоционально следит за ними своим пьяным взглядом, стоя в углу около длинного стола с едой, идущего вдоль стены, и запихивает в рот очередную виноградину. С момента того самого момента, когда он дрочил Шастуну в туалете, прошел час. Мужчина за это время так преисполнился в своём сознании, что сейчас чувствует опустошенность и черную дыру в груди, отдав все эмоции на размышления и принятие данной ситуации. Антона он больше не видел, хотя точно знает, что тот где-то поблизости. Как акула. Рассекает. Вздохнув и съев очередную виноградину, Арсений думает о том, что ему пора бы уже домой и, важно кивнув этой умной мысли, отлипает от стены. — Арсений, там... — Дима подходит сбоку быстрее и, повернув его к себе, запинается, — еб твою мать! Еблан, ты когда успел так нажраться? Еб твою мать!       Друг резко ставит Арсения ровно и, когда только тот хочет открыть рот, быстро запихивает ему туда взятую со стола тарталетку. — Ну что тут, Дима, ты сказал? — Из далека подходит Стас и внимательно осматривает двух друзей. — Да-да, все нормально, сейчас подойдём, — мямлит стушёванно Позов, пытаясь не выдать состояние не стояния Арсения под боком, который сосредоточенно и безэмоционально пережёвывает тарталетку.       Стас пару минут внимательно разглядывает его лицо, а затем хмурится, ставя руки по бокам. Дима прикрывает глаза и вздыхает. — Ты, блять, издеваешься, Попов? — рычит директор.       Арсений пожимает плечами равнодушно. — Там с тобой важные люди познакомиться хотят, а ты, блять, пьянь обдолбанная, нахуя так нажрался? — негодует Шеминов, проводя рукой по лицу. — А вот ты когда-нибудь занимался в туалете... — в рот неожиданно снова впихивают, правда, теперь уже две тарталетки, и когда Попов поворачивает голову, возмущенный такой наглостью, на человека, посмевшего прервать его речь, то чуть ли не давится ими, отворачиваясь и открывая шире глаза. — Ээээ, Стас, там тебя для общего фото просят подойти, — говорит Антон, выжимая улыбку. — Блять, как мне подойти, если здесь вот, — Шеминов показывает пальцем на брюнета, смотрящего нечитаемым, но полным чистого ахуя от жизни взглядом куда-то в даль и медленно, со смирением пережёвывающего тарталетки. Кажется, ещё одна и того стошнит. — Я могу отвезти его домой, — спокойно предлагает Антон.       Арсений на мгновение перестаёт жевать, а следом моргать и дышать, все также смотря впереди себя. — Ты? — Стас и все вместе с ним переводят скептичные взгляды на парня. — Прости, конечно, но Арсений мне ещё нужен живым.       Дима наблюдает, приподняв брови от шока, а как-то оказавшийся рядом Серёжа подозрительно щурит глаза. — Я уже все равно со всеми перездоровался и единственный из вас всех, кто не пил, — закатив глаза, аргументирует Антон. — Я тоже не пил. Давайте, лучше я его отвезу, — от греха подальше предлагает Матвиенко, беря пьяного друга за локоть и как бы взглядом предупреждая Антона, что он своего товарища в обиду не даст. — Нет, Сергей, ты же будущий шеф этого ресторана, поэтому нужен здесь, — отрезает, поджав задумчиво губы, Стас, — ты, Антон, конечно, тоже... Блять, ладно. Все, вези это безобразие домой. Тебе его адрес сейчас смской скину.       Шастун сдержанно кивает. А Арсений рядом усмехается тихо. Тут адрес уже и без смски знают. — Пошли, — Антон берет его под руку и ведёт в сторону выхода. — Я сам могу идти, — обиженно бухтит мужчина, вырывая руку и тут же заваливаясь в сторону.       Антон, с силой человека выдержки, улыбается увидевшим это зрелище гостям и снова подхватывает брюнета за локоть, сильно сжимая пальцы. — Я, блять, заметил, — говорит он, волоча того в сторону выхода. — Сходи нахуй, — пьяно ворчит в ответ Арсений. — Обязательно. — Придурок. — От придурка слышу. — Потому что только таких вы и слушаете.       Шастун прикрывает глаза и тяжело пропускает воздух через нос, свободной рукой открывая двери на улицу. В голову сразу бьёт свежий ночной воздух и Арсений делает глубокий вдох полной грудью. Ему это нужно было. А то он начинает становиться какой-то гадиной, а по сути просто расстроен, что всё решили без его участия, хотя он не беспомощный, вообще-то. — Блять, а мой пиджак? Где он? — уже когда они подходят к машине, вспоминает Антон, стоя в одной белой рубашке. — Вам и так неплохо, — ехидно отвечает Арсений, а парень кидает на него раздраженный и испепеляющий взгляд. — Ну, идите поищите в зале, он где-то на стуле остался висеть, — поднимает руки вверх брюнет, вспоминая об порванном настоящем пиджаке Стахановича, висящем на стуле возле бара. Соврет, что случайно вышло.       Антон задумчиво несколько секунд смотрит на вход в ресторан, а потом закатывает глаза, говоря сам себе: — Ладно, похуй. — Открывает двери в салон. — Садись. — Но там же пол вашего состояния! — шокировано поднимает брови Попов. — Садись, говорю, это у тебя сейчас пол состояния, — мягко, но прикрикивает парень.       Арсений отправляет поцелуй своей чёрной малышке, мирно стоящей чуть поодаль на парковке, и садится на переднее. Шастун делает раздраженный звук «фух», набрав в лёгкие воздуха и протяжно его выпустив, а затем, закрыв за мужчиной двери и обойдя с другой стороны свою машину, тоже плюхается на сидение, заводя мотор. Телефон пиликает бесполезным смс с нужным адресом, а они трогаются с места. — А я бы хотел оказаться сейчас на «неземной», — оповещает пьяно и грустно Арсений через десять минут дороги. Ему просто надоедает молчание и сосредоточенно-серьёзный взгляд Шастуна на трассу.       Тот морщится непонимающе. — Расшифруй, пожалуйста. — Я про кровать, — вздыхает Арсений, поворачивая голову к окну и ерзая на сидении в попытке устроиться поудобнее. — Ну потерпи чуть-чуть, кто виноват, что ты так далеко живёшь. — А я и не про свою кровать, — спокойно констатирует Попов, ловя взгляд чужих глаз. — Ммм, тогда повезло кому-то с кроватью, — странно комментирует Антон, снова уставляясь на дорогу и поправляя рукой чёлку. — Вам. Повезло. — Ты мою кровать называешь «неземная», что ли? — поворачивает удивлённое лицо парень. — Да, потому что так и есть, — отвечает Арсений, подставив руку под голову. — Я рад, что тебе она понравилась, — произносит спокойно Шастун, останавливаясь на светофоре.       Черт кудрявый. — Знаете, вот если бы вы отвезли меня сейчас к себе, а с утра бы приготовили завтрак, это ответило бы на половину моих вопросов, — зевая и прикрыв глаза, пьяно высказывает свои мысли Арсений. И нет, он ни на что не намекает, совершенно. Пфф.       Антон ничего не отвечает ему в ответ, но у мужчины больше нет сил, чтоб что-то ещё говорить, он слишком сильно эмоционально потрепался за сегодняшний долгий день, и только лёгкое прикосновение пальцев, снимающих с него очки, разливается топленым молочком где-то в сонном сознании уже со всех сторон обвиваемым Морфеем.