Съешь что-нибудь!

            Утро, солнце, птицы, день чудесный, жаль вот только, ЧТО РАБОЧИЙ, СУКА! — Твою мать!!! — громко восклицает Арсений, отключая телефон и буквально сваливаясь с кровати на пол. Он тут же на всех парах летит к шкафу с одеждой, одновременно пытаясь разбудить не соображающий мозг и тем не менее все-таки сообразить, что делать. — Антон! Антон! — кричит, напяливая первую попавшуюся под руку рубашку, — Шаст, СУКА! — пытается сделать шаг к кровати, но путается в брюках и падает на пол, матерясь ещё громче.       Парень от шумной возни наконец просыпается, открывает глаза и всполошенно осматривается, приподнимаясь на локтях и всеми силами пытаясь сложить картинку воюющего со штанами на полу Арсения с чем-то объяснимым. — Время, блять! — помогает замкнуть логическую цепочку в чужой голове Попов, показывая на невидимые часы на руке и, наконец натянув штаны, вылетает из комнаты в ванную. — Черт! — шепчет Антон, когда включает экран телефона и лицезреет четыре прекрасные цифры: 1, 0, 1, 3 и несколько пропущенных от Стаса и Димы. — Чтоб тебя! — быстро поднимается с кровати, трёт лицо руками и идёт одеваться. — Какого хера у тебя будильник не прозвенел, блять? — возмущается Арсений, на минутку выходя из ванны с зубной щёткой и пастой во рту. Пытается выглядеть как можно серьёзнее, но получается только смешно, потому что он лохматый, красный от быстрых движений, собравшийся на скорую руку и совершенно рассеянный из-за недавнего резкого пробуждения. — А у тебя? — хмурясь, отвечает вопросом на вопрос Антон, проходя из спальни на кухню. — У тебя постоянно звенит, я поэтому и не поставил, — тушуется Арсений, елозя щёткой во рту. — Ммм, — тянет Антон, кинув на него секундный взгляд с выжатой полуулыбкой, — такая же херня, — наливает в кружку воду из графина.       Арсений издаёт невнятный раздраженный звук падающей в обрыв чайки и снова скрывается за дверями своей ванной, боясь, что паста, которая белой пеной уже переваливается через рот, капнет на пол. Он пытается делать все как можно быстрее, но от этого все только больше вываливается из рук и тем самым злит ещё сильнее, так что к концу водных процедур брюнет пыхтит как настоящий паровоз, пытаясь поставить обратно случайно задетые рукой тюбики.       Стас его сожрёт вместе с потрохами, сожрёт и даже духа не оставит, ладно, если бы он опоздал на минут десять, двадцать, тридцать, но не на два часа, мать его за хвост! Он ещё никогда настолько не опаздывал!       Арсений вздыхает и заканчивает с чисткой зубов, ополаскивает лицо холодной водой, поправляет наскоро волосы и, собираясь выходить, вдруг застывает у зеркала, замечая свеженанесенный засос чуть выше ключицы. Наклоняется ближе к стеклу, проводя по тому пальцами. Ни может не улыбнуться коротко, на мгновение забывая о спешке. Вчера они с Антоном так волшебно провели время, что вполне себе объяснимо, почему ни у кого из них двоих не прозвенел будильник. Особенно, если ещё и учесть тот факт, что уснуть удалось только под утро. Потому что только под утро притяжение между ними кое-как ослабило свои обороты и позволило отлипнуть друг от друга, чтобы наконец отдаться сну, а до этого они занимались горячим сексом, и Арсений не помнит, чтобы когда-либо он так громко стонал или вообще срывался на жалостливый скулеж, что даже в какой-то момент пришлось закрыть рот подушкой, дабы не потревожить сладкий сон прилежно спящих соседей. Антон, после того, как они сбежали из ресторана в квартиру Арсения, так как она была ближе всего, а терпеть долго казалось просто невыносимым для обоих, покрывал его тело поцелуями так нежно и ласково, оглаживал руками талию, бедра, ягодицы, так трепетно и чувственно, но после втрахивал в кровать с такой грубой амплитудой и страстью в помутневших зрачках, что Арсению в один момент показалось, будто душа покинет тело вместе со спермой из собственного члена, а нахлынувший оргазм станет последним, что он почувствует в своей жизни. Потом ещё где-нибудь в никому не нужных новостях напишут об этом, под огромным постыдным заголовком: «Обкончался и скончался». Но ничего такого, естественно, не произошло, единственное, что они все же, наверняка, разбудили соседей в своей обоюдной предпоследней минуте блаженной эйфории, после которой ещё долго не могли прийти в себя, лёжа на кровати и пытаясь обуять сбитое дыхание. И все это, конечно же, того стоило: и будущая пламенная речь Стаса, и спешка, и сегодняшние не заведенные будильники тоже, ведь вместо того, чтобы заводить их, намного приятнее заводить друг друга. А Арсений так вообще от Антона заводится моментально, почти ни с чего, тому просто стоит пройти рядом, как он уже весь потёк от сносящего голову запаха.       Если говорить честно, весь их секс с Антоном в последние дни — это метания от одного бортика к другому. То он нежный и размеренный, такой необходимый, когда оба просыпаются с утра в объятиях друг друга со стояками, то он скорый и страстный, очень осторожный, когда Антон вызывает его к себе в кабинет, а потом вжимает в рабочий стол, крепко обхватывая бедра и нетерпеливо проникая языком в рот, объясняя все тем, что Арсений до невозможности сексуальный в своей рабочей форме, по вечерам обычно — ласковый, тягучий, ленивый, иногда прямо в душе под тёплыми струями воды, где Антон спускается на колени, заставляя Арсения, во-первых, дрожать всем телом от переизбытка чувств, а во-вторых, подставлять голову под воду и ловить ртом в тихом стоне тяжёлые капли. Бывает и такое, что за весь рабочий день они обмениваются только полными тоски взглядами, а бывает, что совсем и не видятся из-за навалившихся дел, вот тогда, сразу после того, как мужчины переступают порог квартиры, они целуются до онемевших и красных губ, страстно и сильно вжимаются в тела друг друга, не жалеют касаний и полных желания взглядов, а потом переносят все свои чувства на постель: обжигающие до спертого дыхания, томные, горючие, нетерпеливые, страстные до подгибающихся ног и остервенелые от долгой разлуки — не могут оторваться ни на секунду один от другого, особенно Антон, который с жадностью выцеловывает каждый изгиб, касается своими мокрыми губами везде, сжимает руками ягодицы, талию, бедра до сладкой боли и, вот так вот как вчера, вбивает в диван, кровать, стол, любую другую поверхность или натягивает на себя сильно, грубо, до истомы на лбу горячо, заставляя Арсения дрожать всем телом, закатывать от эйфории глаза, изгибаться до хруста костей, ловить отчаянно и торопливо ртом воздух, а потом выпускать его следом с громким развязным стоном удовольствия от каждого толчка, слыша следом такие же стоны со стороны парня. Арсению нравится с Антоном по-разному: грубо, нежно, долго, спешно, в офисе, в машине, дома, на кровати, на столе, в ванне, потому что Арсению просто… Просто нравится с Антоном. А остальное уже совершенно не важно.       Мужчина опускает глаза и обводит задумчиво пальцем керамический ободок раковины, смущённо улыбаясь. Вчера, как бы это не было странно, у них было первое свидание. Свидание. Настоящее. Первое. Было. Вчера. У них. Арсений до сих пор чувствует слабость в ногах и трепет волнения в груди, вспоминая вчерашний до одури романтичный ужин в ресторане на крыше при свечах и огнях ночного города. Кто бы мог подумать, что на его шуточное заявление Антону о том, что у них даже конфетно-букетного периода не было, как у нормальных людей, не говоря уже о каком-то свидании, парень просто возьмёт и тем же днем пригласит его в ресторан, где он, как потом выяснилось, за огромные деньги снял целую крышу на один вечер. Кто бы мог подумать, что Шастун будет нежен и галантен, будет отодвигать стул, дарить букет белых пионов, смотреть со всей теплотой и касаться, касаться, касаться, постоянно. Арсений вот не мог бы подумать. Он тогда вообще, кажется, не мог ни о чем думать, кроме того, как поскорее избавиться от гребаного сводящего с ума черного костюма на чужом теле, белой хлопковой рубашки и приталенных чёрных умопомрачительных брюк. Антон был точно такого же мнения, так что в ресторане они долго не просидели, а продолжение уже известно: Арсений только что в зеркале рассматривал его последствия. Но, несомненно, вчерашний вечер был прекрасен. Арсений не помнит, чтоб хоть когда-нибудь чувствовал себя так… Так… Окрыленно. Влюблённо. Невесомо. Свободно. Правильно. Впервые, человек рядом с ним не висит, как огромный валун на шее, таща за собой и своими убеждениями на дно, а даёт крылья, помогая почувствовать себя легче. Свободнее. Но всегда напоминает своими касаниями, что он тут, рядом и никогда в жизни не даст упасть.       Антон, кстати, оказался невероятно тактильным человеком. Он постоянно обнимает, то притягивая за талию и укладывая голову на плечо, то подходя сзади и обвивая руками грудь, он мимолетом и будто бы невзначай часто дотрагивается до пальцев, запястья, спины, если смеётся, то тянется ближе, утыкается в живот, по утрам трётся носом о шею, целует щеки, губы, переплетает ладони ни с того ни с сего, и во всех его касаниях, какими бы они не были, всегда чувствуется одно — нежный трепет и забота.       Арсений глубоко и надрывно вздыхает, опуская голову. Как же сильно и бесповоротно он встрял в этого человека… Как он так не смог удержаться, взять себя в руки, притормозить… И ему, если честно, даже немного страшно. Страшно, потому что это, кажется, именно та любовь, которой он так боялся. Потому что именно такая любовь, наверное, и ломает людей до неузнаваемости, когда что-то идёт не так. Когда не получается. Когда… Не взаимно… Арсений так много раз за эту неделю в порывах чувств пытался признаться Антону в любви, что сосчитать эти порывы не хватит пальцев обеих рук. Но сказать в итоге так и не смог, и не потому, что сам трусил, а потому, что каждый раз, когда он намеревался это сделать, лицо Антона тут же менялось с расслабленного на напряженное, стоило тому только уловить нужные нотки. Парень моментально закрывался, переводил резко тему, улыбался, но уже мрачно и грустно, замолкал, после долго пропадая на балконе и выкуривая одну сигарету за другой. И Арсений абсолютно не знает с чем это связано, в чем причина такой непонятной реакции, но в ближайшее время пообещал себе, что обязательно спросит, выяснит, разузнает, ведь он просто не может больше скрывать свои чувства, а если они окажутся ненужными, то пусть лучше он узнает об этом сразу, пока не стало совсем поздно и как бы от этой правды не было больно. Ему, в конце концов, уже тоже надоело ходить с грустным душераздирающим осадком на душе, ведь только этот странный и непонятный момент портил всю такую прекрасную неделю.       Арсений встряхивается, потирая лицо руками устало. Лирическая минутка самокопания. Вот только совершенно не сейчас об этом думать надо. Не вовремя. Он силой отгоняет грустные мысли, меняя их на рабочие и хлопает себя по бёдрам, выходя из ванной. Хоть он и пробыл там минут десять от силы, что для него достаточно быстро и не свойственно, но торопливости и нервов от этого меньше не становится: он начинает быстро мельтешить туда-сюда по квартире, пытаясь уже до конца собраться на работу и все успеть. Забегает мельком на кухню, чтобы наскоро выпить кофе и параллельно с этим пишет в чат Позову, что опоздает. Хотя это, наверняка, блять, и так очевидно, для всех. — Блядская хуета, блять! — проливает молоко в спешке, пытаясь справиться с новой кофемашиной, купленной им совсем недавно. И уже явно жалеет о своём приобретении, потому что это не человеческая машина для кофе, а ебаный китайский демон, призванный не варить прекрасный утренний напиток, а уничтожать нервы со своим множеством непонятных функций и символов. За новую кофеварку, кстати, он обязан Эду, ведь именно из-за его: «Арсений, ты шо дед, брать кофемашину с двумя кнопками?» — Арсений положил на место нормальную советскую технику и теперь мучается с этим гребаным китайским гондоном, который выплевывает ему вставленный стакан обратно. — Да чтоб тебя… собака!       Антон, пару минут назад вернувшийся из ванной, сначала только молча наблюдает за развернувшимся противостоянием, а затем, спокойно и размеренно допив сок из кружки, вздыхает, откладывает телефон на стол и подходит к мужчине, легко забирая у него чашку для кофе и тем самым перехватывая его застопорившийся взгляд. Далее он также спокойно и размеренно проделывает все нужные махинации с машинкой, пока Арсений глупо смотрит на него в упор, почти не моргая, но отчаянно пытаясь преодолеть, как серфер, нахлынувшие волны харизмы и обаяния, а ещё хладнокровного спокойствия и безмятежности своего парня. — Держи, — уже через некоторое время Шастун ставит на стол готовый напиток и полностью поворачивается к мужчине, усмехаясь тому, как просто смог заставить его, бешено летающего по квартире, стоять на месте будто вкопанного. — Не делай так больше, — серьёзно и пораженно просит Арсений, только сейчас выдыхая. Он берет кружку, отворачиваясь от смешливого взгляда, и делает глоток кофе с круглыми глазами. Совсем ахуел! Его в данную минуту буквально снесло и накрыло, перекрыло и утопило сильной мужской энергетической волной от Антона.       Арсений, пока в ахуе пьёт кофеё и пытается восстановить уже свою энергетическую волну, слышит, как Антон позади тихо смеётся, а после так вообще поворачивает его к себе лицом и целует, придерживая пальцами за подбородок. Долго, и все ещё улыбаясь, наслаждается мягкими губами и оставшимся вкусом кофе на них. Попов сначала уперто мычит, потому что времени нет совсем, но потом, не разрывая поцелуй, ставит кружку на стол, боясь пролить её содержимое на их одежду, и накрывает руками талию парня, притягивая к себе ближе и обвивая ладонями сильнее. — Так-то лучше, — усмехается Шастун, оставляя лёгкий поцелуй в уголке губ и пальцами одной руки зарываясь в мягкие пряди на чужом затылке. — Ага, вот только тебе, конечно же, ничего не будет, а мне Стас все мозги вые…ст, — отвечает чуть с упреком Арсений, пытаясь собрать всех вылетевших бабочек обратно в кучу. И пусть это уже их десятитысячный поцелуй, крыть от него ни на грамм меньше не перестаёт. Крыть от Антона меньше не перестаёт. Как бы мужчина этого не хотел, но он уже давно смирился с тем фактом, что факт наличия Шастуна рядом обыденностью, скорее всего, но все-таки есть вера в чудо, а ещё надежда, которая умирает последней, надежда не умирай, никогда не станет.       Арсений нехотя отстраняется, в несколько больших глотков допивает свой кофе и направляется в коридор, чтобы взять ключи и сумку, надеть кроссовки. — Блять, слишком палевно, что мы вместе опоздали, да? — интересуется он, садясь на коридорный пуфик, чтоб завязать шнурки. — И так все догадываются, — фыркает безразлично Антон, тоже выходя в коридор. — Да ну? — тут же уставляется на него встревоженно Попов, с осуждением смотря на то, как парень медленно и нерасторопно одевается, — думаешь?       Шастун легко посмеивается, становясь возле зеркала и натягивая черную кожанку, так как погода на улице не радует тёплым весенним солнышком, она противно, именно противно, не мечтательно и уютно, а моросячно противно дождливая, да к тому же ещё и туманная, из-за чего выходить из тёплого жилища оказывается сродни пытки. Арсений бы с удовольствием сейчас вместо этого валялся бы в постели с Антоном, растягивая ленивые поцелуи и прижимая того ближе к себе в попытке полностью напитаться жаром чужого тела. И не нужно ему то людское солнце, когда у него есть свое, любимое, прям под боком. Поэтому, пока Антон пытается расформировать свои непослушные кучеряшки, он останавливается на нем далёким от мира взглядом, в точности как человек, смотрящий на мечту через прозрачное витринное стекло. — Не знаю, но мне так кажется, — не отрываясь от зеркала, тем временем отвечает на вопрос Антон, — к тебе, правда, нет вопросов, ты хороший актёр, чего не могу сказать про себя.       Арсений молчит пару секунд, потому что очень сильно залип, но до того момента, пока парень не поворачивает к нему голову, смотря вопросительно. — А? — Попов сразу сглатывает, с трудом отводя взгляд. Антон и кожанки — это как два выстрела в ноги и один в грудь на вылет. Теперь снаружи станет на ещё одну лужу больше и совсем не из-за дождя. — Ну да, возможно, если бы кое-кто перестал на меня ТАК смотреть, может, и не догадались бы, — предполагает чуть с укором. — Как «так»? — Шастун отрывается от зеркала, глядя с мелкой ухмылкой. — Ну… «так»! — не находит ничего более объяснимого Арсений и уводит взгляд на кроссовки, усердно делая вид, что отряхивается от пылинок. Что-что, а любовь Антона постоянно смущать — всегда была, есть и продолжит существовать, нанося вред отточенному сердечному ритму. А когда от парня уже долго не следует реакции, Арсений осторожно поднимает глаза, тут же пропуская этот один, чтоб его, сердечный удар.       Под дых. — Ну как «так»? — довольно улыбается Шастун, не отрывая взгляда, как его называет у себя в голове брюнет, свежеиспеченной булочки. Потому что такой же мягкий и тёплый. — Ну вот так, блять, — шепчет отчаянно Арсений, не в силах сдержать розовую зарю на щеках и снова уводит взгляд вниз.       Антон смеётся. — Ну, ты сам, получается, виноват, — легко хмыкает он, хватая с полки свои ключи от машины. — Готов? — подходит и непринуждённо поправляет мужчине ворот рубашки, заставляя поднять на себя глаза, а затем выдыхает томно: — прости, но я ничего не могу поделать с тем, какой ты у меня красивый.        У тебя?       Набатом проносится в голове только эта фраза, заставляя задержать дыхание. Арсению сильно нравится. Пусть он будет его. Даже свободолюбивая натура растаяла и уже не сопротивляется такому присвоению. — Да иди ты! — вопреки чувствам воет жалобно Арсений, выворачиваясь из рук этого невозможного человека и выходя, буквально выносясь из квартиры.       Казалось бы, с последних выходных, когда они ездили на день рождения к Лике, прошла целая неделя, мужчина должен был бы уже и привыкнуть к постоянным комплиментам, взглядам, касаниям, но вот вообще нет. Никак и никаким образом. Никогда и никаким образом. Только бабочки, как кружащие листья по осени, улягутся в животе, как один комплимент, — и они снова порхают внутри ебучим листопадом.       Чтоб его черти покусали за такое поведение. Очень плохо, очень, крайне невозможно терпеть все это.       Попов залазит на переднее сидение своей машины, некоторое мгновение (весны) залипая на Антоне, только выходящем из подъезда. Он, кажется, никогда не перестанет им восхищаться, хотя нерасторопная походка в данный момент времени при том факте, что они пиздец как опаздывают, невероятно возмущает. А, ну правильно, куда тому спешить, пиздюлей ведь раздавать будут только Арсению. Конечно, блять.       Когда Попов за своими размышлениями о насущном понимает, что пойман на наглом залипании с поличным, то быстро уводит взгляд, расползаясь в ехидной улыбке. Не поймаешь, не возьмёшь, лишь ресницами взмахнешь. Он нажимает на газ, первым выезжая со двора на оживленную трассу. Несмотря на уличную морось, настроение хорошее, особенно, когда из окна обогретого мерса смотришь на людишек кутающихся в капюшоны и пытающихся спрятаться от нещадно бьющего в лицо ветра. Мужчина уже на автомате включает музыку, в голове рассчитывая время прибытия и последствия от своего опоздания. Опять же, становится обидно, что Антону ничего не будет, Стас тому даже слова не скажет, а вот с него все шкуры спустит. И не то, чтобы он прям хотел, чтобы Антону что-то было, нет, конечно же нет, пфффф, просто несправедливо это немного, разве что самую малость.       Арсений, как самый бывалый шумахер, давит газ в пол и с рычащим звуком проезжает в самые последние секунды горящего зелёным светофора и чуть на красный, кидает взгляд в зеркало заднего вида и победно ухмыляется, завидев позади остановившегося на переходе Антона. — Лох, — выпускает Арсений легко, отдаляясь и теряя черную иномарку из виду под резвую музыку с битами из колонки. Это его самое любимое по дороге на работу: игра, кто доберётся быстрее. Они ни о чем таком не договаривались, конечно же, он, вообще, сам себе её придумал, но каждый раз получает удовольствие, в наглую обгоняя Шастуна на трассе. И сейчас даже примерно может представить себе его лицо, как всегда, наверное, закатил глаза и выпустил смешок, провожая своим фирменным взглядом.       Уже через час Попов паркуется на стоянке возле ресторана. Пробок сегодня на удивление почти не было, поэтому и добраться получилось быстрее обычного. Он, вздохнув тяжело, торопливо вылазит из прогретого салона на сырую улицу, широкими и быстрыми шагами доходя до чёрного входа, дабы не промокнуть под, с какого-то хуя именно сейчас, разразившимся дождём. А Арсений ведь говорил, что лучше б Антон не надевал ту свою черную брутальную кожанку, вон, небо тоже потекло.       Мужчина проскальзывает почти незамеченным по затемненным коридорам в раздевалку, на пути поздоровавшись только с уборщицей, быстро переодевается в свою рабочую форму и поднимается на второй этаж, чтоб зайти к Стасу. Мог бы, конечно, этого не делать, но участь их предстоящей встречи и грядущих пиздюлей от неё — всё равно неминуемая, поэтому и брать отсрочку бесполезно. Ну что тот ему может сделать? Ну, скажет задержаться настолько же, насколько опоздал, ну даст разбирать кучу документации, отчётов и прочего, ну пригрозит пальцем, как насравшему мимо лотка коту, ну и хуй бы с ним, главное, это послушно кивать головой и со всем соглашаться.       Но дойти до кабинета Шеминова Арсений так и не успевает, потому что в коридоре, неожиданно, появляется Женя — новый будущий администратор их ресторана сразу после перехода Арсения в новый, а пока просто обычный стажёр. Высокий, темноволосый парень с короткой стрижкой и приятной улыбкой с долгоиграющими ямочками на скуластых щеках, разводит руки и останавливается на полпути, завидев его. — А я то думал, вы не опаздываете, Арсений Сергеич, — подкалывает он, приближаясь и складывая руки обратно в привычное состояние вдоль бёдер. — А я то думал, ты говоришь только по делу, — буркает в ответ Попов, кидая на того мимолетный взгляд и двигаясь дальше. У них хорошие отношения, но конкретно сейчас настроение подначивает уебать любому за шутку или замечание в свой адрес насчёт опоздания. — Да ладно вам, Арсений, я же шучу, че вы сразу, — по доброму смеётся Женя, поворачиваясь и смотря на отдаляющуюся спину.       «Развелось, блять, шутников», — думает Арсений, зачем-то ускоряя шаг, будто коллега может сказать что-то еще, но внезапно останавливается, когда дверь чуть дальше по коридору щелкает и из своего кабинета выходит Стас, зевая и лениво подтягиваясь с несколькими зажатыми бумагами в руках. — О! Какие люди! — коварно весело тянет тот, остановившись в пяти шагах и словив взглядом взгляд застывшего мужчины. — О, как вы все, однако, вовремя! — переводит взгляд куда-то за спину Попова, хлопая в ладоши, а потом застывает с непонятливым выражением лица, выставляя вперёд палец, — аааа, если не секрет, расскажете, как так получилось, что вы опоздали вместе, м?       Вместе…       Арсений на секунду замирает, чувствуя прилив сконфуженности и замешательства, а ещё быстрый хаотичный поток информации в голове, из которого хотя бы одна мысль должна помочь опровергнуть и перекрыть шесть коварных букв. Он рефлекторно оборачивается, может, слабо надеясь, что ему помогут, и натыкается на Шастуна, идущего к ним с конца коридора. Отворачивается обратно. — В смысле «вместе»? — возмущённо и сполошенно начинает тараторить, бегая глазами по Стасу и все ещё выискивая оправдания в хаотичных мыслях, — не вместе, нет, с чего вдруг? Не-а… случайно так вышло, я сам по себе, проспал просто и, вообще, на что ты намекаешь? — Арсений, — обрывает его, смеясь, Стас, — я, вообще-то, шучу просто, — пребывает явно в каком-то уж слишком приподнятом настроении.       Арсений закатывает глаза недовольно, укладывая руки на груди. Ещё один, блять, шутник. Развелось же ж. Может, давайте тогда, стендап какой запустим, раз уж такое дело. — Он не понимает шуток, — насмешливо вставляет Женя, с какого-то хрена вернувшийся, и тоже складывает руки на груди.       Стас кивает головой, обводит Арсения долгим нечитаемым взглядом, вздыхая укоризненно и будто пытаясь разгадать в его суетливом лице что-то ещё, а потом вытягивает руку, подзывая к себе Антона, замершего позади. — Пойдём, кое-что обсудить нужно, — говорит он уже сосредоточенным на работе тоном и разворачиваясь к своему кабинету.       Шастун кивает, наконец двигаясь с настоянного места, а когда проходит близ Арсения, проводит рукой по его спине и, чуть наклонившись, шепчет на ухо: — Вот совсем не палишься, совсем, — как ни в чем не бывало следует за Стасом, даже не словив при этом проклинающий взгляд своего мужчины, который через секунду только вспоминает, зачем все же шёл к директору. — И что, мне ничего не будет что ли? За опоздание?       Шеминов через пару шагов разворачивается, задумчиво глядя секунды три, а потом, хмурясь, цокает, смотря уже так, словно вот вообще его совсем не интересует данная ситуация. — Женя, просветите человечка о его участи, пожалуйста, — кладёт руку на спину Антона, который тоже обернулся и с непроизвольной мечтательной улыбкой загляделся на Арсения, и двигает его к кабинету.       Попов вздыхает, строя губы в одну линию и провожая тех взглядом до самых дверей, а потом поворачивается к Евгению, смотря выжидающе и чуть безразлично. Ему вот почему-то так похуй. Какое там наказание… У него есть только одно наказание — Антон, у которого хрен пойми, что на душе. Бесячий и красивый до невозможности. Сегодня особенно. Бесит. Бесит. Бесит. Бесит. Арсения все бесит. Пока он не поймёт, что не так и почему Антон избегает признания — не успокоится. И не думать об этом не получается, и думать — невыносимо.       Женя тем временем кивает головой в сторону лестницы, приглашая галантно Арсения жестом вытянутой руки пройти вперёд. Они вместе не очень расторопно, словно нет никаких дел, спускаются на первый этаж, где встречают Диму, идущего из своего кабинета. Тот на мгновение стопорится, сталкиваясь взглядом с Арсением, а затем, чуть нахмурясь, идёт дальше, твёрдо перебивая уже открывшего рот друга: — Даже не хочу, блять, знать, почему вы вместе с Антоном опоздали, Арс, вот совершенно не хочу, — ворчит, выставляя вперёд руки в защитном жесте.       Опять вместе…       Арсений закрывает рот обратно, так и недоговорив, но следом, кивнув сам себе, снова открывает: — Я, вообще-то, хотел просто поздороваться.       Дима, проходя мимо, отрывает от телефона на него взгляд полный немого укора и, обойдя, уходит по своим делам. Арсений раздосадованно поджимает губы, пока Женя неловко оглядывается по сторонам, а затем идёт по коридору дальше в зал. Может, когда-нибудь Димка и перестанет считать его первым предателем на деревне, хотя скорее на ресторане, но точно не сегодня. А все из-за того, что Позов узнал об их отношениях с Антоном, и поэтому уже целых два дня не разговаривает с Арсением ни о чем, кроме работы, всячески показывая свое к нему презрение и мощное «фи» в каждом сказанном слове. А ещё тот никак не хочет верить, что встречаться они начали совсем недавно. Узнал Дима, кстати, обо всем очень и очень легко, просто в один прекрасный вечер не выдержал и спросил у Арсения на прямую, без обходных путей, прямо в лоб, потому что заебался наблюдать за их вечными переглядками и короткими, незаметными, видимо, казалось так только им обоим, улыбками. А Арсений то что? Он, конечно, опешил сначала, ещё как, знатно так испугался, хотел было уже даже в агрессию податься, мол, че ты несёшь, дурак, но в итоге только помолчал с секунд десять и ответил такое же простое, на удивление самому себе, без страха вырвавшееся «да», потому что надоело все скрывать, а особенно от друзей. Дима тогда от такого признания знатно так ахуел, наверное, все-таки до последнего надеялся, что ему показалось, а потом разразился гневной тирадой про предательство и вранье, хлопнул дверью и ушёл, оставив Арсения в полном одиночестве сверлить глазами дырку в бежевом паркете.       Серёже, в плане узнавания правды, повезло меньше, если Димка спросил о ней на прямую в лоб, то Матвиенко она в лоб буквально прилетела, впечаталась в лицо и отразилась обратно немым шоком, когда тот без стука зашёл в кабинет Шастуна и увидел там своего товарища. И вот Сережа, честно, видел того разным, в любом состоянии, но сидящем на столе и обвивающим ногами Антона, в этот момент улыбающегося и целующего его в нос — никогда. Не придумали ещё названия той скорости, с которой Сергей, сразу после секундного ступора, закрыл дверь и вылетел на улицу, после прикрывая рот чуть ли не дрожащей рукой и смотря неотрывно в одну точку. И стоял так аж до того момента, пока к нему со спины не подошёл Арсений, заглядывая виновато и испуганно в ахуевшее лицо, хотя оно у того было не просто ахуевшее, а такое, словно он увидел не своего лучшего друга и грозного начальника вместе, а как кого-то безжалостно расчленяли. Попов до сих пор вспоминает это и смеётся, пересказывая Антону. Он в тот день, конечно же, попытался все товарищу объяснить, оправдывался много, тараторил растерянно, сбивался, но Серёжа через некоторое время лишь выставил руку вперёд, прося помолчать, и, находясь в шоковом состоянии, медленно вернулся обратно на кухню. Только под вечер они все-таки смогли с ним нормально поговорить, и, к счастью, Сергей воспринял все намного легче и спокойнее, чем Дима. Друг не стал сильно упрекать, хоть и поругался немного поначалу, но все же больше обрадовался такой новости и наконец понял причину того, почему Шастун в последнее время стал более покладистый и уравновешенный. А ещё Матвиенко по-дружески посоветовал закрывать двери, особенно, когда они собираются миловаться, дабы не травмировать хрупкие нервы остальных коллег. Арсений тогда в ответ выдохнул с вселенским размахом, радуясь, что хотя бы Серёжа на него не обижается.       Больше, кроме Сергея и Димы, об их отношениях с Антоном никто не знал, но постепенно догадываться начали многие, потому что не заметить настолько растрескавшееся, как песок Сахары в жару, лицо Шастуна, при каждом взгляде на Арсения, нужно было ещё постараться, как и ответную смущенную улыбку самого Арсения, да и собачиться те стали гораздо меньше, а если и ругались, то хотелось больше блевать мягким розовым зефиром, чем в страхе прятать ножи, настолько приторно и откровенно нежно горели их глаза и звучали оскорбления. Так что, да, пожалуй, ресторан догадывался о многом.       Арсений, с каждым шагом сбавляя скорость, а в конце, так вообще, подзависнув задумчиво, вдруг резко подрывается за отдаляющимся другом в противоположную сторону от намеченного курса, несмотря на растерянные оклики Евгения. Он догоняет Диму около туалетов и чуть касается его руки, привлекая внимание. — Ты долго ещё, блин, дуться на меня будешь, м? — Во-первых, я — не блин, а во-вторых, дуются шарики на день рождения, — бормочет Позов, не поднимая взгляд и занятый какими-то бумагами в руках, идёт дальше. — Ага, а ещё они лопаются, если долго дуются, — не унимается Арсений, становясь перед ним преградой. Ему обидно, что друг не принимает его любовь. Не хочет понимать, а ведь он считает его одним из своих лучших друзей, чьё слово и мнение близко к сердцу. Так неужели, злость на выходки Антона перечеркнет всю их многолетнюю дружбу и слаженную работу бок о бок столько лет? Арсений никаким образом не хочет с этим мириться, но если понадобится, то он заставит это сделать Антона и Диму.       Позов поднимает на него невеселый тучный взгляд, полный осуждения. — Я злюсь, потому что ты мог бы и сам сказать мне, а не скрывать все месяцами! Если бы я к тебе тогда не подошёл и не спросил, ты бы и дальше, ещё хрен пойми сколько, продолжил строить из меня идиота. — Да какими…!!! — взвывает отчаянно Арсений, но товарищ шикает на него, чтоб был тише, ведь они как-никак в коридоре, где туда-сюда ходят сотрудники. — Какими, блять, месяцами, ты в своём уме? Мы только чуть больше недели назад поцеловались в первый раз! — Ой, да, конечно, блять! — резко реагирует Дима, махая рукой, — больше заливай мне тут! С самого начала было видно, что вы та ещё долбанная пара, — идёт дальше по коридору.       Да что ж такое-то!       Арсений всплескивает руками и снова нагоняет того, останавливая и становясь впереди. — Да я тебе, блять, клянусь, что не было между нами ничего! Он мне просто нравился, да, это не отрицаю, это факт, прости, что скрыл, но как я мог вам с Серёжей сказать, если вы его буквально ненавидели?! И я тогда тоже думал, что ненавижу, а потом… ну… — Хуём по лбу? Сильно дало? — напирает Позов, скрещивая руки, — я его не ненавижу, дело, вообще, не в нем! Мне просто обидно, что ты ничего не сказал! Даже если вы и начали мутить недавно, ты должен был мне сказать сразу! Я, блять, твой друг! И я выглядел как долбоеб, когда обсирал его при тебе, а ты, тем временем, как долбоеб, молчал на это! — Прости, ну, прости, прости меня, грешного! — кряхтит Арсений, накидываясь на Диму с объятиями, — да, я должен был сразу сказать, прости.       Позов отлепляет его от себя, фырча показушно недовольно, ведь тот прижался как репейник, и разглаживает смявшийся пиджак. — Ну ладно, блин, так уж и быть, на первый раз прощаю, но если ты снова от меня что-то важное утаишь… — выставляет палец, а Арсений быстро и убедительно мотает головой из стороны в сторону. — Ладно, хуй с тобой, — подытоживает друг, а потом злорадно смеётся, — тебе и так сегодня не сладко придётся. — А как, солёно? — Скорее горько.       Арсений шумно вздыхает. Ну и пусть. Он уже, в принципе, привык, что отдыхать на работе не приходится. Да и обнимашки с Шастуном все равно того стоили, так что любое наказание становится неважным перед ними. Поэтому он только хмыкает многозначительно, обхватывает Диму руками за плечи и ведёт в зал, и только когда они оказываются там, все-таки решает поинтересоваться: — И что же такого меня ждёт? — жестом руки просит бармена Васю налить себе воды. — Нуууу, допустим, к нам сегодня Вилишевский заглядывает…       Арсений давится минералкой, тут же начиная кашлять. — …Ну, вот так вот, да, — нерасторопно оповещает дальше Позов, хлопая его по спине, — и думаю, ты уже догадался, кто будет перед ним весь день пресмыкаться, — тоже просит бармена налить себе воды. — Я, — не спрашивает, а утверждает сипло брюнет, все-таки осушив бокал минеральной. — Ты, — подтверждает Дима, сделав несколько глотков из своего, только что принесенного, стакана.       Нет… Ну неееет… Ну етить его в рот, да за что? Ну за что? За обнимашки?       Арсений обречённо прикладывает лоб к барной столешнице из тёмного дуба, бурча поникши: — Он все равно ни на кого другого бы не согласился, так что, это было предрешено, — не видит, как Дима, поджав губы в немом и издевательски уверенном «да», кивает.       Константин Вилишевский — критик и кретин, популярный фуд-блогер и язва, инстазвезда и та ещё пизда, да и просто очень известная и скандальная личность в ресторанном деле, потому что так, как засаживает и опускает рейтинги различных заведений он, не делает никто другой, — действительно никогда бы не согласился, чтобы его обслуживал кто-то, кроме Арсения, прошедшего проверку на крепость нервов пару лет назад. Наверное, именно из-за своей этой сучасти Константин и стал таким популярным в сетях, но для именитых и не только владельцев кафе и ресторанов — всегда был самой настоящей напастью, после которого, если «звезде» что-то не нравилось, нужно было заново восстанавливать статус и рейтинг, а также подпорченную очередным блогом репутацию.       Попов непроизвольно вспоминает их первую встречу два года назад, вспоминает и ему хочется то ли в голос рассмеяться от комичности происходившего, то ли со всей силы что-то ударить от злости, потому что вот такие эмоции и вызывает Костя. Арсений тем днем с терпким мужеством выносил десятый подряд суп, при чем один и тот же, когда как разгневанного Шастуна на кухне держали чуть ли не силой, чтоб только он не вылетел и не размазал этот суп на наглом лице критика, которому то температура не та, то цвет какой-то неестественный, то овощи недоваренные, то Арсений, пока нес, всю тарелку перетрогал. Конечно, понятно было, что это всего лишь провокация, чтобы развеселить и привлечь только набирающуюся аудиторию, а также, чтоб вывести работников из себя, поиздеваться, посмотреть, что профессионалы своего дела будут делать и как реагировать, и понятное дело, сдерживался на такое не каждый. А Арсений вот смог, дыша пламенем, скрипя челюстями, сверкая глазами, но смог, за это и понравился тогда Вилишевскому, который теперь никого к себе кроме него в этом ресторане и не подпускает, а Антона так и испытывает на прочность по сей день. Но тот, умница, держится. Пока. Хоть критик и стал в последнее время благоразумнее и терпеливее, что он учудит в этот раз, — все равно остаётся страшной тайной, и Арсений подумывает заботливо отнести Антону валерьяночки. Себе заодно тоже.       А работа в ресторане тем временем кипит, варится и через бортики переливается полным ходом: официанты и официантки носятся туда-сюда с вкуснейшей едой на красивых серебряных подносах, дабы успеть накормить всех пришедших гостей, бухгалтеры и менеджеры шастают по коридорам из кабинета в кабинет, пытаясь закрыть отчёты и решить неотложные вопросы, на кухне дым валит из всех кастрюль и сковородок, а запах вкуснейших и изысканных творений парит и вылетает в зал сразу же, как только чуть приоткрывается деревянная дверь с небольшим стеклянным окошком. Повара сосредоточенно наблюдают за кулинарными шедеврами на плите, а все те же стажёры наблюдают за ними и перенимают опыт, становясь с каждым днем все большими профессионалами своего дела, даже Саша уже не тратит время на шутки и подколы, а внимательно слушает и вникает в каждое замечание. Дима где-то вместе со Стасом обсуждает дела с партнёрами по видео связи, а Арсений с Женей обговаривают все детали предстоящей встречи с Вилишевским и продумывают наперед решения его дебильных выходок, если такие будут, а также манипуляций по выводу на скандальный блог, исходы которого будут сильно неблагоприятными для ресторана. С каждым часом людей в зале становится все больше и больше, а время, шевеля стрелками на массивных ретро часах, приближается к двум часам дня.       Арсений Антона не видел с тех пор, как того забрал Стас, но думал о нем постоянно. А ещё думал над той хитрой улыбочкой Шеминова и его выискивающим взглядом, когда он спросил про опоздание. Вместе.       Вот и с какого хуя «вместе»? С чего тот вдруг решил, что они вместе? Вместе… Не, ну, они то вместе, но, пожалуй, не в том, в котором об этом стоит говорить открыто, особенно Стасу.       Вместе…       Интересно, а долго они ещё будут вместе?       Мысли снова возвращаются в исходную точку, как не крути, а крутятся они в последнее время только над стойким нежеланием Антона выслушать признание в любви. И опять и снова ебучий вопрос: «Почему?» — просто и безответно повисает в воздухе. Безответно… Цепляется мозг за это слово, выворачивая его происхождение наизнанку. А может, ответ и есть в том, что он безответно влюблен?       Арсений так сильно задумывается над их, пока ещё, отношениями с Антоном, что залипнув на странной вмятине в полу, уже вторую минуту бездумно листает открытый рабочий диалог «Ресторановской шайки», где Герман жалуется на сломанный обогреватель воздуха, который в срочном порядке надо починить или купить новый, или, как считает Арсений: «Положить на тот огромный такой болт, потому что, ёк макарек, лето идёт, нахуй он тебе не всрется в ближайшие три-четыре месяца!» — прям так он и пишет в общий чат, отлипнув от впалой вмятины в паркете, похожей на ту, которую оставляет женский каблук. Женский каблук… ярко-красный, высокий, который прямо в эту секунду появляется в поле зрения мужчины, заставляет его удивлённо подняться взглядом по восхитительно тонким ногам, обтянутым чёрными колготками, вверх, по подолу облегающего темно-коричневого платья, ещё выше, скользнуть по узкой талии и внушительной груди, и только потом оказаться на уверенном лице с высокомерной ухмылкой, читающейся между пухлых розовых губ и в красивых ярко-зелёных глазах.       Арсений аж неосознанно приоткрывает рот от того, насколько девушка, стоящая перед ним, сногсшибательно красиво выглядит. — Ар-рсений… — молодая особа кокетливо поддевает красными ноготками бейджик на чёрном пиджаке, считывая глазами информацию, и игриво, чуть насмешливо, улыбается, — будь так любезен, пригласи ко мне Антона, твоего шефа, — голос звучит бархатно и спокойно, она уверенная в себе и харизматичная, запах её духов бьёт в нос сладкими фруктовыми нотками, а хитрая улыбка застревает в голове чёткой незабываемой картинкой. От таких ноги подгибаются сами собой, а глаза остаются прикованными до самого ухода из поля зрения, заставляя каждого, завидевшего, становиться её воздыхателем. Русые, абсолютно прямые волосы падают на плечи, и девушка смахивает их бледной рукой с тонкими изящными пальчиками, пристально и терпеливо смотря на своего собеседника в ожидании какой-либо реакции и абсолютно привыкшая, что все впадают в ступор при её появлении.       Арсений сглатывает и мысленно встряхивается, отгоняя какое-то наваждение. Ох уж эти женские чары. Запах духов её, кстати, ему не понравился, слишком приторный, улыбка — не искренняя, глаза — очень высокомерные, но на то и каблуки, а волосы он, с некоторых пор, любит кудрявые. Да и просьба этой реально-нереально красивой девушки заставляет тут же что-то внутри неприятно всклокотаться, взъерошиться и напрячься. А с какого такого лешего, подруга, ты ищешь Антона? Моего Антона. — А вы, прошу прощения, кто? — со всей серьёзностью в голосе спрашивает Попов, отключая телефон и поворачиваясь к гостье всем корпусом. От первоначального восхищения в его глазах остаётся только настороженность и присущая деловитость. Они стоят чуть поодаль декоративного дерева со свисающими, как у ивы, ветвями в центре зала, и Арсению уже сейчас хочется стать преградой и не пускать девушку дальше этого места ни на шаг, особенно к кухне, особенно к Антону. — Не важно, кто я, Ар-рсений, — ласково протягивает его имя прекрасная особа, сексуально перекатывая буквы на языке, но в то же время наклоняет голову и смотрит, как на умалишённого дурочка, — просто позови мне Антона и можешь дальше заниматься своими важными, — она кидает насмешливый взгляд на телефон в руках, — делами.       Арсений аж снова приоткрывает рот, только теперь уже не от красоты, а от такой наглости, умело замаскированной под обаянием. А нежный, до глубины души сладкий голос, такой же приторный, как и её витающие повсюду духи, вызывает рвотные порывы, от чего он чуть морщится, меняясь в лице окончательно: теперь его взгляд стальной и сугубо профессиональный. — Во-первых, я не помню момент из нашего разговора, где позволил бы обращаться ко мне на «ты», а во-вторых, чтобы отвлечь Антона Андреевича, — делает внушительный акцент именно на этом обращении, — от работы, мне нужно чёткое понимание кто вы и с какой целью обращаетесь.       Девушка удивлённо усмехается, явно не ожидая такого от ворот поворота, но кроме смешка виду своей разочарованности больше никак не подаёт и блеск в её коварных глазах не утихает. — Извините меня, — как будто искренне просит она, распуская по губам все ещё высокомерную улыбку, — давайте, попробуем познакомится заново, — протягивает руку, — я — Ева.       Попов, с читаемой настороженностью и недоверчивым прищуром, коротко сжимает ухоженную миниатюрную руку в своей, после чего Ева продолжает: — Мы с Антоном Андреевичем договорились об этой встрече ещё месяц назад, подробности я, увы, раскрыть не могу, но, поверьте, он очень давно и с нетерпением ждет моего прихода, так что, давайте, наверное, не будем заставлять его ждать ещё дольше, Ар-р-сений, — и снова улыбается победно и так… Сука, так… Гадко.       Арсений прям чувствует, как ходят ходуном желваки под кожей и негодование не кровью бурлит по венам, а само по ним перекатывается.       Значит, долго и с нетерпением ждёт её прихода? Договаривались о встрече ещё месяц назад? Нихуя себе инициатива, блять.       Но больше всего Арсения выбешивает её спокойствие и уверенность в себе, да так, что хочется прокричать ей прям в ухо, а лучше в барабанную перепонку, чтоб задать правильный ритм: «Слышь, Ева, иди ищи себе другого Адама, ты, так-то вообще, четыре буквы после «а» попутала». Но он лишь хмыкает, кивая в сторону свободного столика. — Ну, раз договаривались… тогда попрошу вас немного подождать.       Ева, все также улыбаясь, кивает и статной осанистой поступью, цокая каблуками, идёт туда, куда показал мужчина, а сам Арсений, проводив её прожигающим дыру взглядом, идёт туда, куда совсем идти не хочется. И кто-то бы ляпнул про доверие в отношениях, но какое, к черту, доверие, когда вы встречаетесь от силы неделю, даже если и знаете друг друга намного дольше? Он и так, из-за странной реакции Антона на свои вечно недосказанные признания в чувствах, надумал себе всякого в голове, а тут ещё и эта появилась, будто без неё заноз в заднице мало, а там их столько, что любой еж бы позавидовал. И вот оно всё накладывается один на один, блять, а влюбленному человеческому мозгу много не надо, чтоб надумать всякого: а вдруг тот увидит её и все. Прощай бананы, да здравствуют огромные наливные персики. Собирай манатки, Арсений, с тобой было хорошо, но я создан для чего-то более роскошного. А Ева и правда роскошная. Красивая, высокая, длинноногая. Арсений этого даже отрицать не будет, потому что глупо. Сам поначалу постыдно залип на неё, так что и катить бочки на Антона — права не имеет. Он, вообще, походу, на него никакого права не имеет и отстаивать свое шаткое положение в его сердце, наверное, тоже. Просто должен радоваться, что в принципе смог побыть с таким человеком как Антон, пусть и недолго, но смог все же. Ведь когда-то это было недостижимой мечтой, пределом фантазий, воздушной сказкой, так что не на что тут жаловаться, а тем более требовать большего от парня.       Арсений настолько мрачнеет и загоняется от этих мыслей, пока идёт на кухню, что когда открывает двери и заходит туда, оглядываясь и выискивая знакомый силуэт, ему хочется заплакать от навалившейся тоски и грусти. Ну кто он такой? Обычный, ничем не примечательный официант. Ещё, как оказывается, и уверенности в себе ноль. Только вот её именно рядом с Антоном ноль. Ни с кем другим. Потому что Антон, ну, он Антон. Недостижимый, непостижимый, необъятный, невероятный — «не» для тебя Арсений. Это с самого начала было понятно.       Брюнет, остановившись около одного из длинных заготовочных столов, повертев головой, таки находит Шастуна взглядом. Тот увлечённо и сосредоточенно показывает какой-то кулинарный трюк Серёже, при этом тепло и дружелюбно улыбаясь. А Арсений тут же обезоруженно и бессильно залипает на его лучистую улыбку с неподдельной грустью в глазах и непониманием, как он может этого лишиться. Как он будет без этого жить. Как будет существовать без этого тёплого и внимательного взгляда, которым Антон прямо сейчас смотрит на него. Арсений вздрагивает мелко, когда понимает, что замечен, и уводит взгляд, подходя ближе. — Антон, там вас просят подойти… В зал… К десятому столику, — совсем не смотрит на парня, разглядывая то Серёжу, то лежащий на столе качан капусты, и только боковым зрением замечает, как Шастун выпрямляется и улыбка исчезает с его лица, а взгляд пронзительный-пронзительный, даже так пробирает до самых костей. Арсений от него невольно пускается мелкой дрожью по коже. Конечно, тот заметил. Всё, наверняка, заметил. И перемену в голосе, которая холодом жгучим отдаёт — заметил, и взгляд, блуждающий по чему угодно, только бы с его глазами не столкнуться — заметил, и пальцы, хаотично цепляющиеся друг за друга — тоже. Такой вот он, Антон, замечательный. — Кто? — спрашивает через несколько долгих секунд внимательного разглядывания с грубыми нотками в голосе Шастун, все ещё не сводя пристального взгляда.       Хуя такая расфуфыренная в пальто, козёл. Бурчит в мыслях Арсений, но, наконец подняв голову, выдаёт беспристрастное и надменно безразличное: — Та, кого вы так долго и с нетерпением ждёте, — пару секунд цепляется за непонимающий и хмурый взгляд парня своим теперь уже злым и осуждающим, наталкивается на неловкий и вопросительный Сережин, только после чего разворачивается, направляясь к выходу.       Обидно, грустно, досадно. Всё, что чувствует сейчас Арсений. Хотя нет, не все, ещё злость и ревность присутствуют на этом заседании. Выйдя с кухни, он тут же отходит чуть поодаль от бара и прячется за небольшим декоративным навесом из цветов, ожидая, пока появится Антон.       Ну уж нет! Дурак. Идиот. Глупо, как же это глупо. Нет, он не будет так опускаться! Ведёт себя, как ревнивый муж. Пфф, ему, вообще, все равно. Да, все равно, не верите что ли?       Арсений цокает и выходит из своего убежища в зал. Ему все равно. Всё. Ра. Вно. Всё равно и оттуда будет видно… Он идёт к Алисе, потому что должен был оповестить её о Вилишеском и о том, что нужно срочно забронировать любимый стол критика, сразу же, как только там отобедает солидный мужчина в чёрном костюме. Проходя через весь зал к стойке около входа в ресторан, часто косится на дверь кухни, из которой наконец появляется Шастун, размашистым шагом направляясь к десятому столу. Арсению в этот момент до одури хочется подойти поближе, узнать, кто же все-таки такая эта Ева, послушать о чем те будут говорить, но он лишь замирает около стойки приёма гостей, заставляя хостес недоуменно и вопросительно уставиться на него. — Щас, подожди секунду, Алис, — просит мужчина, всматриваясь в даль.       Антон подходит к Еве и чуть улыбается ей, кажется, безразлично, а может, Арсению просто хочется так думать, но разница видна особенно сильно, если смотреть на светящую, словно та проглотила Полярную звезду, улыбку девушки, которая что-то говорит и протягивает руку.       Бесстыжая. Совсем совести нет. У стоматолога своего так будешь улыбаться.       Антон коротко касается её пальцев, даже не захватывая полностью, и садится, кивком головы приглашая Еву сделать то же самое. Та, присаживаясь, снова мило улыбается и положив ногу на ногу, облокачивается спиной на спинку бархатного кресла. Они начинают о чем-то говорить, но Антон уже через мгновение пускается взволнованным взглядом по залу, одновременно делая вид, что все внимательно слушает.       Арсений отворачивается резко, когда понимает, кого тот ищет. Да, может, он ведёт себя глупо и очевидно не «по-мужски», но Антон первый начал, какого хуя тот избегает признания, блять?! Чего боится? Его чувств? Боится, что ещё не готов к серьезным отношениям? Или что не сможет ответить взаимностью, не хочет ранить? Или не хочет говорить, что все, что между ними было — это просто временная развлекаловка? Перегорел. Ошибся. — Арсений, ты чего хотел-то? — легко дотрагивается до плеча задумавшегося мужчины Алиса, заставляя поднять на неё глаза. — А, да, прости… — Арсений кидает последний мимолетный взгляд на десятый столик, а потом долго рассказывает хостес зачем приходил. Та принимает указания, и он возвращается обратно, хотелось бы сказать к любимому парню, но нет, к любимой барной стойке, садясь на стул.       Не, ну это пиздец. Только посмотрите на нее, постоянно улыбается. Не было ещё ни секунды, когда бы эта Ева, блять, не улыбалась своей обворожительной улыбкой с кристально белыми, словно снег в Антарктиде, зубами. Ой, смотрите, ну да, ну да, давай, специально наклонись и покажи Антону свои искусственные буфера. — Вот сучка, — шепчет Арсений, не сводя ревностного прожигающего взгляда с Антона, особенно, когда девушка отчего-то громко смеётся.       Мммм, а ты у нас такой шутник, Антон, да? Так вот знаешь, что именно из-за таких шуток в отношениях и образовываются промежутки, блять.       Шастун тем временем коротко приподнимает уголки губ, смотря на Еву, и кивает. Дальше та продолжает что-то увлечённо и слишком эмоционально вещать, каждый раз при этом трогая ни в чем не повинную и мирно лежащую на столе ладонь парня, которую тот, правда, через секунд десять убирает под стол.       Но Арсений больше не может на это смотреть, он не может больше терпеть её громкий смех и улыбку, и глаза, которые вот-вот сожрут Шастуна с потрохами.       Невыносимо просто! Ну это невозможно, нахуй! Это уже ни в какие ворота, блять!       Он не выдерживает и, стукнув ладонью по барному столу, уже намеренно и грозно двигается в сторону новоиспеченной парочки, как шторм к пляжу, но, буквально не дойдя шагов пять, сдувается резко.       Дурак, блять, опять дурак! Ну и че ты собираешься делать? Закатить скандал? Из-за чего? Из-за того, что они просто разговаривают? Идиот!       Резко развернуться ни с того ни с сего, когда так быстро шёл, будет глупо, поэтому мужчина и дальше идёт вперёд, думая, что сможет пройти мимо не замеченным, но его неожиданно останавливает голос Антона, из-за чего приходится в страхе затаить дыхание и повернуть голову. — Арсюша, мальчик мой, мой любимый официант, подойди, пожалуйста, — нежно просит тот, а у Арсения чуть рот не открывается от шока. Он точно не ослышался и этот весь набор слов был отправлен в его адрес? Это все ему? Прям вот это вот все? Арсению становится очень сильно неловко, а кончики ушей и щеки краснеют, когда он, оглядевшись по сторонам, словно в зале есть ещё кто-то, к кому Антон может так обращаться, смущённо делает шаги ближе к столику и показывает жестом головы, что внимательно слушает. — Арсений, солнце моё, проведи, пожалуйста, Еву до кабинета Стаса, если ты сейчас ничем не занят, хорошо? — так же нежно и внимательно смотря, просит Антон.       Бляяять…       Арсению хочется схватиться за сердце, потому что его сердце сейчас отчаянно хватается за жизнь, но вместо этого он очень медленно кивает, всем своим существом и выражением лица спрашивая у Антона: какого хуя тот творит, мать его? Но Шастун делает вид, будто ничего не замечает, говорит спасибо, прощается с Евой, ссылаясь на большое количество работы-заказов и удаляется на кухню.       Арсений, поджав губы, переводит взгляд куда-то вдаль, не зная, как не подавиться неловкой обстановкой, так любезно оставленной парнем и что, вообще, сказать этой Еве, которая сейчас, в афиге наверное, тоже молчит. Нет, ему, конечно, льстит, что та теперь по крайней мере поняла, кто и кого тут больше всего ждёт, но он все равно чувствует огромную неловкость, потому что личное, все-таки, не публичное. Особенно, такие слова как «мальчик мой», домашнее «Арсюша» и «солнце», которые в последнее время разбавили привычное и родное «голубоглазка», — не хотелось бы, чтобы слышал кто-то посторонний. — Эээ, ну что ж, пойдёмте? — выдыхает наконец кротко Арсений, несмело разворачиваясь в сторону лестницы и чуть позже слыша шаги девушки позади себя. Но все же, кто эта Ева такая, что и Стаса и Антона знает? Вопросы, вопросы, вопросы.       Где-то на половине пути по коридорам, мужчине звонит Женя и оповещает о приезде Вилишевского, так что совместное путешествие до кабинета Стаса приходится ускорить. Но все то время, что они идут, они идут совершенно молча, и только лишь когда Ева уже намеревается открыть дверь, взявшись за ручку, она поворачивается и, смерив Арсения не высокомерным, а как будто взглядом, смотрящим на равного себе человека, говорит тихо, что ему повезло, на что брюнет мысленно желает ей тоже не хворать. Так и расходятся. А как только дверь закрывается, Попов сразу же разворачивается и топает быстрым шагом обратно в зал, встречать критика. Когда несётся ко входу в ресторан, то уже видит, как косо и опасливо оглядываются на вот-вот вошедшего мужчину в ярко-зелёном пиджаке официанты и как они стараются обойти его стороной, только бы быть как можно дальше и не отхватить от того какого-нибудь обидного словца. — Арсений Сергеевич! — завидев Арсения, радостно встречает его Константин и раскрывает руки в приветственном жесте. — Константин Николаевич! — Плохое настроение, парящее тёмной грозовой тучей, тут же приходится отогнать, а вместо него начать свою великолепную театральную игру, выращивая на лице солнечную безоблачную погоду. Арсений, растягивая широченную улыбку, говорит в тон тому и, приблизившись, пожимает крепко чужую руку. Ему обязаны дать медаль, если он вытерпит этого человека до конца. — Арсений, услада моих глаз, как я рад тебя видеть. Ну постарел ты, конечно, с нашей последней встречи, м-да, вон, синяки какие, нехорошо, дам тебе номер своего косметолога, — манерно кривит лицо критик, трогая Арсения за щёки и негодуя. Попов, чуть не закатив глаза, но вовремя опомнившись, убирает руки того от своего лица и жестом предлагает им двинуться в сторону забронированного столика.       Зря, все-таки, валерьяночки не выпил. Без тебя, кажись, пропало все, Валера. — Ты просто не представляешь, какой я голодный! Объехал сегодня два ресторана, фу, ужасные просто, только зря время потратил, ничего так и не поел, а настроение начисто подпортили. Хоть бы тут все нормально было, а то как ни крути, а косяки у всех имеются, — жалуется критик, пока раздевается и устраивается поудобнее в кресле.       Арсений молчит, кивает, улыбается, садится напротив. А ещё старается дышать ровно и внимательно все выслушивать, хотя в голове подсчитывает потраченные нервы и насколько долго он во всем вот этом вот встрял. — Да, понимаю, Костя, хороших ресторанов по пальцам пересчитать, сам недавно салат заказывал, ты бы видел, что притащили, — поддерживает он тему, чтоб занять руки поправляя приборы и декор, — я тебе сейчас меню принесу, — встаёт, только бы хоть на пять минут отойти подальше. — В смысле, ты? — тут же удивляется и останавливает его критик, смотря, как на умалишённого, — я слышал, что тебя повысили до администратора зала, разве нет? — Дааа, ну, да, неофициально пока, но… — теряется Арсений, переглядываясь с, стоящим все это время рядом и внимательно наблюдающим за ними, Женей. — Никаких «но», Арсений! — Вилишевский выставляет руки в жесте не принимающем возражений, — сейчас мы с тобой, надеюсь, вкусно покушаем, ты мне расскажешь, что да как, про ресторан новый, какая у вас там концепция, а за тебя пусть, вон, человечек работает. Иначе, зачем он тут стоит, кто-то же должен деньги ресторану зарабатывать, хотя с такой физиономией, конечно, — окидывает пристальным взглядом Евгения, неловко переминающегося с ноги на ногу и тут же переводящего ошарашенно сложный взгляд на Попова, который на это ему кивает с тонким намёком на валерьяночку и рукой отодвигает от себя, мол иди. Женя с трудом натягивает вежливую улыбку и тоже кивает Арсению, мол ахуел критик твой, но все-таки удаляется за меню, принося его через мгновение и аккуратно кладя перед мужчинами на стол. — Улыбайся, — снова попрекает парня Вилишевский, с укором мотая головой, — твоя страшная подружка, Арс, с таким лицом только посетителей пугать будет, — комментирует он и даже не пытается сделать голос тише или подождать, пока новоизбранный администратор уйдёт.       Провоцирует черт… тебя дери…       Арсений снова кидает неловкий и чуть испуганный последующей реакцией взгляд на Евгения и видит, как у того ходят ходуном скулы, а глаза злостно прикованы к критику. «Не смей, Женя, не смей», — голубыми глазами и поджатыми губами говорит он подопечному, когда они пересекаются взглядами.       Ничего сегодня не пойдёт не по плану! Ничего не сорвётся! У нового ресторана будет хороший отзыв от самого скандального критика России, чтоб его!!! — Так-так-так, — тем временем увлечённо листает тёмно-серые плотные листы Константин, задумчиво дергая губами, — а я вижу, Шастун нехило так постарался, вон, какое новое меню забабахал! Честно, выглядит все неплохо, но как оно на самом деле, конечно. Вот это например, «Coq au vin с розовым перцем», будто что-то похожее я пробовал у ваших главных конкурентов, — гаденько оповещает критик, останавливаясь на картинке блюда, — Алик стабильно хорош в своём деле, только, кажется, вместо розового перца он добавлял чёрный, кстати, в последний мой визит передавал Антону Андреевичу огромный привет. Ладно, посмотрим, что тут у нас есть ещё…       «Скотина. И ты, и твой гребаный Алик, внесший в свое меню то блюдо, только когда наведался в гости к нам в ресторан. Только название и перец поменял, сволочь», — мысленно отвечает на колкость Попов, тем самым позволяя себе хоть чуть-чуть унять бушующее раздражение.       На все последующие замечания и реплики критика по поводу тех или иных блюд Арсений лишь выжато улыбается и кивает, сжимая края стула руками сильнее на любом упоминании Алика. То, что в топе Вилишевского уже какой год первое место стабильно занимает этот кретин, происходит только потому, что тот жёсткий подлиза, готовый любому «отсосать» за хорошую статью. Да, может, готовит Алик и правда хорошо, но Арсений в свое время, сейчас очевидно не очень хорошее, слишком уж близко с ним общался, чтоб сделать конкретные выводы о способах заработка его славы и репутации. Антон же совершенно не такой, он подлизываться ни к кому не будет, особенно, «сосать» за какую-то там статью или мнение о себе, тут уж скорее наоборот, а ещё тому волшебно поебать какого рода критик будет перед ним, хоть из самой Франции, для всех он всегда готовит одинаково, поэтому не удивительно, что нежному и привыкшему, что перед ним всегда ползают на коленках Вилишевскому, очень не понравилось такое поведение и отношение к себе, и поэтому теперь тот стабильно старается досадить Антону как только возможно. Хотя бы тем, что назло и вопреки всем рейтингам и оценкам выставляет в своём топе всегда первым Алика. — Арсений, дорогой мой, а ты что будешь? — вытягивает из мыслей мужчину Костя, заказавший блюд десять на пробу и теперь дожидающийся только ответа Попова, чтоб отправить Женю восвояси. — Яяяя? — тянет потеряно Арсений, открывая меню на рандомной странице. Вообще похуй. Похуй, лишь бы этот со всех сторон конченый тип обожрался и укатился к чёртовой матери, прорекламировав их новый ресторан в своём блоге. — Дааа, не знаю, сок, наверное. — Прекрасный выбор, Арс! — поджимает странно губы критик и обращается к Жене, — тогда, Евгений, будьте любезны, подайте нам как можно быстрее один суп «Viritte с протертыми томатами и чипсами из бекона» и «Consommé с сыром Pule», а остальное уже по готовности, — переводит обратно взгляд на Арсения, уже было приоткрывшего рот в возмущении, и перебивает: — возражения не принимаются, Арс, не глупи! Ты тощий, как Кощей, ходишь, костями гремишь! Только вот тот был бессмертный, а ты, не думаю, что имеешь такую сверхспособность. И вообще, невозможно хочу есть, Антон же сделает для меня исключение, не так ли? — Конечно, — без энтузиазма и, сверля Константина нечитаемым взглядом, подтверждает брюнет, вздохнув, — Женя, передай Антону Андреевичу, что эти блюда в первом порядке нужно сделать, как можно быстрее. — Но без потери качества! — добавляет, выставив вперёд палец критик, а затем усмехается, подняв насмешливо брови, — если, конечно, ваш «Антон Андреевич» так умеет.       Он ещё и не так умеет… Арсению хочется стукнуть по столу кулаками от злости. Никто не смеет усомниться в таланте Антона! Никто, блять! Особенно, какой-то там недокритик, выросший только благодаря скандалам! — Без потери качества, — повторяет он натужно и сомкнув зубы.       Женя улавливает скомканную в комок, словно лист бумаги, злость, в ответ молча кивает и уходит на кухню, а брюнет со вздохом осматривает заполненный зал, после чего трёт пальцами переносицы, пытаясь успокоиться.       Ничего не получится.       Он достаточно хорошо знает Антона, чтобы наперёд догадаться, что тот за раз пошлет их всех нахуй. И уж никакие трения пальцами висков не помогут это предотвратить. — Арсений, ну, расскажи хоть чуть-чуть про ваш новый ресторан, а то шумихи навели, а поглазеть не пускаете, — слегка обиженно просит Вилишевский, тоже рассматривая зал на предметы интерьера. — Там ещё не все готово, но, как только откроемся, гарантирую, ты будешь первым, кому мы пришлём приглашение и забронируем столик, а так ресторан роскошен, я даже сам не ожидал, что дизайнеры сделают все настолько великолепно, — отвечает устало и зажато Попов, всматриваясь в чуть пухлое лицо собеседника. Он все думал, кого же тот ему так сильно напоминает, а сейчас вспомнил: чем-то Вилишевский напоминает нынешнего Сэма Смита, оба ещё причудливо одеваются. И он так задумывается над этим фактом, что теряет дальнейшую нить повествования. — Арсений, можно вас? — неожиданно с боку подбегает краснющий Женя, смотря всполошено, отчего Попов сначала мелко вздрагивает, а потом поворачивает к тому голову, глядя в ответ немного расфокусировано. — Что такое?       Евгений сразу мнется, поняв, что коллега не выйдет из-за стола, и тогда сам наклоняется к его уху, шепча: — Там, э, Антон, ну, если мягко говоря, послал нас вместе с критиком… кхм… в попу.       Арсений поворачивает к нему голову, прожигая взглядом.       Это, сука, если мягко говоря? А если, блять, твёрдо? Что, блять, значит «послал в жопу»?       Женя словно считывает все эти мысленные вопросы по глазам, в ответ пожимая растерянно и виновато плечами. — Какие-то проблемы? Антон, да, как всегда? — подключается к молчаливому диалогу Вилишевский, внимательно и пытливо рассматривая двух коллег. — Нееет, нееет, пффф, — тянет скрытно и наигранно весело Арсений, — конечно, нет, там…э… — трёт рукой рот нервно, — по другому вопросу, ничего серьёзного, так, пустяки, — затем притягивает к себе Женю за пиджак, наклоняясь к его уху и почти что рыча: — передай Шастуну, мать его, что если он сейчас же не приготовит суп, я приготовлю суп из него и его поваров! — Но, Арсений, упаси Господь, я никогда в жизни не смогу такое сказать Антону Анд… — Сможешь! Или, подожди, Матвиенко все объясни, он поможет! Ты же гений, Евгений, придумай что-нибудь, — шипит Попов, подпихивая того в сторону кухни.       Вот же ж упертый баран, неужели, так трудно сделать каких-то два гребано-ебаных супа, блять. Ну ты же не сидишь здесь, блять, и не выслушиваешь все это, ну так сделай, ёк макарёк, не продлевай наказание!       Мужчина аж привстаёт на сидении от негодования и злости, снова выжимая улыбку внимательно его разглядывающему Константину. — У нас там просто с поставщиками разногласия, не обращай внимания, Кость, — махает рукой. — Ага, бывает, да бывает, — хитро улыбаясь, долго выдерживает на брюнете испытывающий взгляд критик, потирая указательным пальцем нижнюю губу.       Не поверил ни в одно слово, козёл. — А как там Матвиенко поживает, он ещё су-шеф? — любезно решает перевернуть карту на другую сторону Константин. — Да, но в новом ресторане место для него уже забито, — гордо делится Арсений, постукивая нервно пальцами по столу и смотря на двери кухни.       Только попробуй, Антон… Только… Блять… Попробуй… — Правда? Ух, ничего себе, — удивляется Вилишевский, — интересно будет познакомиться с его меню. До Антона ему, конечно, все же далековато, но, думаю, что все необходимое от него он перенял. — Конечно, — соглашается натужно с мыслями того Арсений, замечая, что Жени долго нет. Надеется, что Антон из-за его слов не прихлопнул того, как жука, к чёртовой матушке. Блять, Шастун, ну почему ты такой упертый! Ну почему? Почему? Почему?! — Кхгхм, а как там поживает твоя собака, я слышал, ты недавно завёл? — О да, моя Бусинка, самое милое существо на планете…       И пока тот рассказывает о своей Бусинке, Арсений думает, что делать с упертостью Антона, которая в любой другой момент бы восхитила, но сейчас вызывает лишь вспышку агрессии и гнева, потому что проблем с критиком не надо ни ему, ни Стасу, ни другим владельцам сети тоже. С Константином в любом случае надо договориться по-хорошему. Его статья очень важна, ведь его мнение учитывают почти все остальные влиятельные критики, помимо того, что за ним, и так, наблюдают тысячи фанатов. И Шастун, вот вообще, никак не встраивается в эту логическую цепочку со своими принципами. Хорошими, безусловно правильными принципами, но в этот момент такими раздражительными, что хочется закричать от отчаяния. Арсений вот вроде и его понимает, и его принципы уважает, вот только и важностью общей работы по установлению доверия критика не может пренебречь. Ведь знает, что если они того не обидят, он и слова плохого не скажет, даже если и где-то что-то все-таки не так было. — Да, круто как, — кивает на очередное прослушанное предложение Попов, складывая руки в замок перед лицом. Что же ему делать?       В одно мгновение из кухни наконец выходит Женя, который останавливается недалеко от барной стойки и, тоже сложив пальцы в замок, только уже вдоль ног, смотрит таким обречённым и испуганным взглядом, что все становится понятно и без слов.       И у Арсения будто разлитый бензин внутри поджигают, который ядерным взрывом тут же в клетки несётся, опаляет все вокруг огнём, выпускает тупое бессильное раздражение, глаза искрами жжёт. У него тоже есть принципы и половина из них касается работы, а еще он очень не любит, когда что-то на пути преградой становится. —… И я ей говорю, что моей Бусинке нельзя это есть, а… — Костя, прости, пожалуйста, — почти рычит Попов, сверкая глазами, и встаёт медленно-медленно под непонимающем ничего взглядом напротив, — я сейчас кое-куда отлучусь, помнишь, поставщиков, так вот, я сейчас с ними разберусь и вернусь. — Ну уж покажи ему, кто здесь папочка, — хмыкает в ответ Вилишевский, улыбаясь хитро, а Арсений, кинув на него секундный удивлённый взгляд, удаляется в сторону кухни.       Сейчас. Сейчас он, блять, покажет… Кто здесь папочка, мамочка, бабушка, дедушка, всех родственников, блять. Сейчас он покажет Антону, что такое настоящая крепкая семья.       Мужчина заходит на кухню, лицезрея там обычную повседневную картину работающих над блюдами поваров и забирающих или ждущих свои заказы официантов. Он, как всегда, пару секунд ищет глазами Антона, находит его что-то готовящего с Серёжей и Ильей в другом конце кухни, и выдыхает, прикрыв глаза.       Так, ладно. Ладно, блять.       Арсений благородно решает сначала договориться по-хорошему, потому что скандалить — это дело последнее, самое простое, так каждый умеет. Этот же придурок все-таки не кто-то левый, а его самый любимый и всем сердцем обожаемый парень. Хоть и дурной трошки. — Антон, — окликает Арсений на расстоянии, терпеливо ожидая, пока его заметят, а когда Шастун безмятежно поднимает на него голову, продолжает: — приготовьте, пожалуйста, два супа для критика. Только прямо сейчас: он очень голодный и ждать не будет, — впивается в парня испуганным и настороженно ждущим реакции взглядом, а внутри максимально готов к отрицательному ответу. Максимально готов приготовить сам, в таком случае, из Антона суп. — Голубоглазка, — совершенно спокойно и размеренно отвечает Шастун, выпрямляясь и начиная что-то замешивать в миске, — у меня тут ползала голодных и нежелающих ждать, поэтому если твоему многоуважаемому хуитику, блять, так невтерпеж, то пусть зайдёт и приготовит себе сам.       По кухне разлетаются довольные и согласные смешки, а Серёжа потирает рукой макушку, растерянно поглядывая на Арсения, у которого ни как у всех, у которого на лице разлетается ахуй, распускается, как листочки при первом тепле. Он приподнимает брови, не сводя ни на секунду разъяренного взгляда с Антона.       Вот так значит? Значит, по-хорошему мы не хотим? Ну… окей.       Шастун хмыкает, мотает головой на какие-то свои мысли, чувствуя, видимо, чужое негодование кожей, но глаз от тарелки все равно не поднимает. Боится, наверное, что не справится и уступит, проиграет, утонет в голубой, в этот момент страшно бушующей, воде. — Арс, правила для всех одинаковые, заказов и так много, полный зал, — вклинивается Серёжа, разводя воздух руками. — Так ты их и приготовь, — отвечает грубо Попов, подходя к их столу вплотную с другого конца. — Он не будет их готовить! — вдруг повышает голос Антон, поднимая голову. Смотрит строго, серьёзно, так, что в милипиздрический комочек сжаться и подальше укатиться хочется. — Потому что когда гости, блять, просят блюда от шефа, они получают блюда от шефа. А если твой дружок хочет, чтобы я что-то для него приготовил, то пусть ждёт, как и все остальные. Кто он такой, блять, чтобы я все бросил ради него?! — Он, сука, критик!!! — Арсений сжиматься в комочек не планирует, он не выдерживает и стукает по столу поварешкой, выдыхая огонь вместе с буквами. Антон, конечно, в этот момент жутко сексуальный, но и страшно бесючий в такой же степени. Так что желание стать перед ним на колени и самому поставить его в такую же позу — одинаково равно. — А мне, сука, так поебать, ты не представляешь, пусть хоть сам президент, тут все на равных, блять!!! — Шастун громко стукает в ответ скалкой, лежащей рядом. Смотрит уперто, не отрываясь, губы складывает грозно, чёлку поправляет.       Повара тем временем забывают о своих заказах, только ошарашенно и пораженно наблюдают за развернувшимся противостоянием, мысленно ставя ставки, кто же все-таки одержит верх в этом бою.       Арсению сносит башню конкретно от такого Антона, внизу живота все сразу предательски скручивается, млеет, желает поддаться и раствориться в этом напоре. Ему безумно хочется сейчас же где-то уединиться, чтоб в эти губы сжатые, но такие притягательные, впечататься грубо и требовательно, чтоб руками руки чужие прижать к стене и шею неистово выцеловывать, кусать, ставить метки, чтоб на колени потом можно было медленно спуститься и с наслаждением смотреть, как в глазах сверху больше ничего от упрямства и злости не остаётся, и, возможно, Арсений бы действительно все так и сделал, выбил бы себе таким образом исключение из принципов этих его ебаных, но времени совсем нет, а дышать от негодования и злости становится все тяжелее. Поэтому он только втягивает воздух через нос, а глазами режет Антона по полам, облизывая губы едко. Пожалуйста, Антон, остановись. Не вынуждай. Побойся уж меня наконец! — Сука, блять, вы сейчас же приготовите то, что он хочет! — цедит медленно сквозь зубы Попов, играя скулами и опуская отчаянно голову, в которой уже прекрасно знает ответ на свою просьбу. Поэтому вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох… — Я, сука, приготовлю только тогда, когда закончу с другими заказами, и ты тут, нахуй, не будешь командовать ни мной, ни моими поварами, понятно тебе? — будто вгрызается в глотку своими словами Антон, — потому что это, блять, моя кухня и я здесь шеф-повар, то есть все решения принимаю тут я, и главный тут тоже я, а не ты, понятно, блять, тебе? Голубоглазка? — решительно и грубо договаривает он, не пряча взгляда и ударом ставя руки на стол.       В любой другой раз у Арсения бы уже намертво сперло дыхание от прущей от того харизмы и влияния, но, к сожалению, не в этот. Не. В. Этот.       Выдох.       Арсений в одну секунду хватает с поверхности какую-то железную пустую посудину и с силой кидает её в другой конец стола, где та с оглушительным грохотом приземляется почти около самого Антона, пуская в разные стороны пыльную завесу из муки и раскидывая в стороны стоящие там продукты. — Ты сейчас же приготовишь этот гребаный, блять, сука, нахуй, суп, Шастун, ебать тебя в рот, блять, или я за себя не отвечаю, мать твою!!! — орёт оглушительно громко Попов на всю кухню, махая руками и сжигая всех и вся убийственным взглядом, — мне вообще срать на то, что это, блять, твоя кухня, если ты сейчас же, нахуй, не приготовишь два этих ебучих, чтоб их, супа, я сделаю её, блять, достоянием общественности, понятно тебе!!! — заканчивает, подохрипнув голосом и взмахом руки скинув ещё одну тарелку со стола.       Антон приоткрывает рот и смотрит до глубины души всполошено и испуганно, ну как, собственно, и все остальные на кухне. Хлопают глазами глупо и также глупо смотрят на застывшего и тяжело дышащего Арсения, которому в один момент даже кажется, будто он оказался в толпе не понимающих русский язык неандертальцев. — Просто, — после долгого и напряжённого молчания, Попов наконец судорожно выдыхает, прикрыв глаза, — просто приготовь… суп… — мелко вздрагивает от того, что теперь это слово, кажется, стало для него триггером, — пожалуйста, — говорит уже спокойнее, выставив руку в неоднозначном жесте. И, развернувшись, под такую же абсолютную тишину шокированных поваров, сам не менее шокированный собой, размашистой и быстрой походкой удаляется в зал, обратно к Вилешевскому. Немного резко отодвигает стул, плюхаясь на свое место и пытаясь все осмыслить.       Ахуеть. Ахуеть, блять. Он и не знал, что так может…       Накрывает лицо ладонями, высоко приподнимая брови и качая головой.       Это был не он. Это был сам пиздец в его обличии. Пиздеццц…       Критик, конечно же, замечает его состояние, поэтому осторожно касается руки чуть выше локтя и спрашивает тихо: — Всё в порядке? — Да, — резко отрывает руки от лица Арсений, меняя выражения глубокого постижения сути жизни на приземистое и знакомое людям, — просто там, э, неважно… все в порядке, не волнуйся, — отмахивается, тяжко вздыхая и пытаясь хоть кое-как переварить ощущения от произошедшего. Его сейчас просто распирает от своего тона голоса и от тона голоса Антона, и от их взглядов ядерных, и от пламени, которое горячими языками показывалось между ними, и от последнего испуганного вида парня, удивлённого, даже ошарашенного. Стыдно. Теперь Арсению кажется, что он переборщил. Нет, ему определённо не кажется. И хоть Антон тот ещё заядлый любитель, но в этот раз даже для него борща был явный перебор. Конкретный такой прям борщецовый пиздос.       Брюнет вздыхает и покрывается стыдливым румянцем, словно тот самый любимый красный борщ Шастуна. А буквально через секунду телефон пиликает уведомлением, от чего он включает айфон, открывая диалог. Мой шеф. 16.06 Козел!!!

16.08 Петух!!!

16.11 Петухи с козлами не спят.       Арсений слишком громко пшикает, привлекая внимание Константина, до этого тоже засевшего в телефоне с сосредоточенным лицом.

16.14 А я вот знаю одного извращенца;)

— Это по рабочим вопросам, — снова отмахивается Арсений, дописывая и скрывая улыбку. Кто бы знал, как сильно он любит этого дурака. Мой шеф 16.15 Ну точно козёл.       Арсений опять не может ни улыбнуться, читая, после чего полностью выключает телефон, откладывая его в карман пиджака. — Рабочие вопросы бывают очень смешные, — улыбается недоверчиво Костя, хитро щурясь. Попов тоже хитро щурится в ответ. — Да, бывают.       Они с ним болтают ещё минут двадцать, обсуждая новые открывшиеся рестораны звёзд шоу-бизнеса и такую невероятно сложную работу критиков, когда к ним наконец подходит официантка, неся на подносе две кристально белые чуть глубокие тарелки. — Ваши суп «Viritte с протертыми томатами и чипсами из бекона» и «Consommé с сыром Pule», приятного аппетита, — вежливо улыбается девушка, оставляя еду на столе. — Спасибо, дорогая, — коротко улыбается ей в ответ критик, затем переводит все внимание на суп, — ох, как же невероятно пахнет, — он смахивает воздух рукой на себя, принюхиваясь, — держи, это тебе, я уверен, что ты ещё не обедал, ой, подожди, а может… блин, я теперь хочу твой, капец, как он невероятно выглядит, ты же не против? — резко меняет свое решение Костя, смотря глазами сердечками на ярко-красный суп, а потом вопросительно на Арсения. — Нет, конечно, нет, — кротко реагирует Попов, поглядывая на вязкую жижу второго супа и пододвигая его к себе. Он, возможно, в другой раз и отказался бы от такой затеи, но с утра ведь не успел поесть, из-за чего живот теперь круто стягивает голодом, а уж тот факт, что суп от самого Антона, окончательно и безукоризненно заставляет взять ложку в руку. — Ну что ж, попробуем, — с предвкушением тянет Вилишевский, улыбнувшись мужчине, и, отчерпнув немного жидкости, кладёт первую ложку в рот, долго растягивая её, перекатывая на языке ощущения, после чего через минуту одобрительно кивает, — мммм, невероятно! Ну, это браво просто! Прекрасно! Арс, давай, пробуй свой.       Арсений улыбается и топит ложку в своём супе. Похвала критика, даже если готовил не он, ощущается мёдом на языке, в ушах, наверное, не приятно все же… — Да я и так знаю, что бесподобно, — гордо говорит он, немедля кладя полную ложку в рот. Костя в этот момент не сводит с него заинтересованного взгляда, следя за первой реакцией. Арсений сначала так же смакует жидкость на языке, перекатывая её чудесный вкус и чувствуя, как раскрываются, расползаются на языке все идеально подобранные ингредиенты, специи, пряности, и прикрывает глаза от того, как это невероятно вкусно… первые десять секунд. Он резко распахивает глаза, смотря опешившим взглядом на критика. — Что такое? Что-то не так? — настороженно отрывается от своей трапезы тот.       Попов не глупый, он соображает, поэтому тут же отрицательно мотает головой, но начинает быстро краснеть и приглушенно кашлять сквозь сомкнутые губы. — Нет, нет, кхгхгм, гхкхк, — прикрывает рот рукой, чувствуя, как вместе с идеально сочетающимися в супе ингредиентами, шелковистыми травами, великолепными пряностями и специями раскрылся один такой лишний, знаете, ммм, такой, которого в наизусть, блять, заученном меню Арсений точно знает, что нет. Там точно нет, ебаного, блять, сука, на все четыре, мать его, стороны, перца!!! Каролинского походу, иначе какого хуя у него сейчас от одной ложки сгорит нахуй все ебало? Ебаный, блять, Шастун! Ебаный, блять, нахуй! Ебаный, блять, в рот! Ебаный, блять, случай! Арсений с трудом глотает и чувствует, как на глаза непроизвольно наворачиваются слезы, сдержать которые он не в силах, а вниз по горлу будто катится раскаленный кусок лавы, сжигая все на своём пути. — Арсений, ты… Ты в порядке вообще? — испуганно привстаёт и наклоняется к нему, заглядывая в глаза, Костя. — Да! — твёрдо и громко отвечает мужчина, хлопая ладонью по столу, вытирает глаза рукой и глубоко втягивает ноздрями воздух. Теперь играй, Арсений, только играй, включай актёрскую! — Со мной все…кхгхм…да…это просто, — пытается улыбнуться, но выходит, если честно, как у джокера, — так вкусно, кхкх, невероятно просто, я никогда в жизни такого не пробовал! Бесподобно, оох, — не выдерживает и открывает рот, но, кажется, будто с каждым вздохом становится только хуже. Ну да, кто же тушит пожар воздухом. Он, с дьявольским пламенем изо рта и глаз, поворачивает голову в сторону кухни и видит несколько подглядывающих за ними голов, видимо, ждущих реакции, но не его, а критика, потому что Арсений не говорил, что один из супов будет по его душу. И среди этих лиц, он очень отчётливо различает сконфуженное и извиняющееся лицо Антона, прикрывшего рот рукой и одним своим видом говорящего, что он не знал.       Вилишевский прослеживает горящий адской злостью взгляд мужчины, застывший на двери, и тоже смотрит туда, когда как все наблюдающие повара после этого быстро прячутся, отходя назад.       Костя хмыкает и, будто о чем-то догадавшись, уже совсем по другому смотрит на Попова. — Ну что ж, продолжим? — спрашивает он, улыбаясь нарочито весело и, отчерпнув ещё одну ложку своего супа, кивком головы как бы приглашает сделать то же самое и Арсения, задыхающегося теперь уже не только от перца, но и от злости.       Брюнет опускает отчаянный взгляд на суп и вязко сглатывает. Его горло буквально душит от одной мысли, что придётся съесть хотя бы ещё одну ложку этой никак лавы в тарелке. Дырка в животе, эм, вообще, того стоит? — Что-то не так? — с наигранным недоумением интересуется критик, беззаботно черпая свой суп, ложку за ложкой.       Пизда тебе, Шастун. Пизда, вот теперь, даже не надейся на свою милую мордашку. — Нееет, — тут же отвечает Арсений, слегка мотая головой, но при этом есть суп не спешит, все также со страхом смотря на него и словно пытаясь растворить в пространстве одним своим взглядом и силой мысли. — Ну тогда ешь, че ты? — пожимает плечами Константин, внимательно смотря исподлобья и кладя очередную ложку в рот, и, кажется, будто даже растягивает уголки губ в издевательской улыбке. А может, у Арсения уже галлюны и ему просто везде черти видятся. Хотя, один черт напротив более чем реален.       Чтоб тебе пусто было, козёл.        Попов медленно берет ложку, окунает её в адское месиво, поднимает нерешительный взгляд на критика, но тот непоколебим и кивком головы подначивает продолжать. Ну что ж. Спасибо всем, приятно было пожить на белом свете, поработать в этом прекрасном ресторане, особенно, блять, приятно было иметь с вами дело, Антон Андреевич Шастун, ваши супы, сука, так прекрасны, что хочется сдохнуть!       Арсений выдыхает матом и, задержав дыхание, как ни в чем не бывало улыбнувшись критику, кладёт ложку в рот, затем следующую и следующую, пока не чувствует, что вообще ничего не чувствует, кроме горячих катящихся из глаз слез. — Мммм, как же это вкусно, я не могу… кххг, кгкх…ммм, невозможно просто… кх, кх, кх, — он больше не может, он давится, в открытую ревёт и вытирает рукавом красные щеки, поднимая голову к верху и часто-часто выдыхая, бормочет под нос: — Господи, спаси и сохрани, спаси меня и сохрани мой желудок.       Арсений теперь даже не боится попасть в ад, тот сейчас открылся прямо у него в животе. Он тщетно ищет слезящимися глазами что-то вокруг, чтоб перебить жжение, но, конечно же, ни воды, ни тем более молока рядом нет. — Арсений, ты плачешь? — тем временем смеётся удивлённо и пораженно Вилишевский, отвлекая. — Это просто, кх-кх, невероятно вкусный суп, Костя, я такого в жизни не ел! — шмыгая носом и хрипя, отвечает Арсений. Он не переживёт ещё одну ложку. Он станет драконом. Он сожжет здесь всех нахрен, а в первую очередь Антона. Он сделает из него уголь и сожрёт, и ему станет легче… Легче… Сука, пока нихуя не легче! Арсению хочется разреветься, но ему больно даже плакать. — Дай-ка мне попробовать, я тоже хочу поплакать от того, как вкусно! — возмущённо и уже растерянно произносит критик, протягивая руку к супу. — Нет!!! — чуть ли не взвизгивает, как свинья, которую разбудили, пока та купалась в грязи, Арсений, расширяя глаза от ужаса и автоматически притягивая суп ближе к себе. — В смысле, кхгхм, это не гигиенично, давай я, кх-кх, закажу тебе новый, — из его глаз до сих пор льются неконтролируемые слезы, а горло садистки дерет, будто он проглотил кучу ежей, он весь красный и на лбу начинают проступать капельки пота. — Я не брезгливый, дай сюда, — уже напористее требует Вилишевский и, схватившись за тарелку, тянет её к себе. — Нет! Не могу! Не надо, я сейчас закажу тебе новый, этот нельзя! — уперто сопротивляется Арсений, жалостливым и потерянным взглядом смотря на суп.       Всё, пиздец, все пропало, все сгорело, нахуй!       Вилишевский не отпускает тарелку, и они оба привстают, пытаясь не разлить жидкость внутри и перетянуть блюдо каждый в свою сторону. — Арсений, ты что, блять, ебнулся? Дай мне попробовать суп! — возмущается Костя, вообще не понимая такой глупой реакции мужчины и смотря на того шокированно. — Ну… ну… пожалуйста, не надо, умоляю, это мой суп, я хочу его доесть! — отчаянно хрипит Попов, хватаясь пальцами за тарелку и таща её на себя.       Шумное поведение обоих мужчин заставляет близ сидящих гостей любопытно и странно таращится в их сторону. И Арсений мельком представляет, как позорно и ужасно это выглядит со стороны, буквально он, заплаканный и красный работник ресторана, просит не забирать у него суп, чтоб он мог доесть, и Вилишевский, который пытается настойчиво забрать у него еду.       ОЙ, ПИЗДА, БЛЯТЬ!!!       Но ещё хуже, казалось бы, да, что может быть хуже того, что сейчас происходит, но, все же, ещё ужаснее будет, если критик все-таки попробует суп и обо всем догадается, если не уже, так что Арсений ни на секунду не ослабляет свою хватку. — Господи, что тут происходит? Блять, Арсений, что… Что ты творишь? — на тарелке появляются ещё несколько пальцев, пытающихся освободить её от арсеньевских, а сам Дима бледный до ужаса, тихо, зло шипит, осматривается по сторонам неловко и улыбается гостям типа «Все в порядке». — Отпусти же ты, придурок! — он наконец вырывает тарелку к себе, чуть расплескивая содержимое на стол. — Я хочу просто попробовать этот гребаный суп, а он мне не даёт! — тут же громко жалуется Константин, упираясь руками в стол, а глазами прожигая Арсения. Но тому не страшно, на нем уже не осталось чего жечь, если честно, он сам прожжет кого угодно одним своим дыханием. — Потому что это. Сука. Мой суп. Я говорю. Что ему. Нужно заказать новый! — пыхтит отчаянно Попов, все ещё шмыгая носом.       Дима только сейчас замечает его помятый вид, делая сложное непонятливое лицо, но все равно при этом грозно рявкает: — Не глупи! — Он, разозленный наведенной шумихой в зале и поведением друга, уже было протягивает тарелку критику, как Арсений, схватив ложку и зачерпнув супа, впихивает её Позову прямо в рот, через сомкнутые губы и зубы, которые тому все же приходится разомкнуть, чтоб не разлить содержимое. — Что ты… — Это мой суп! — теперь уже твёрдо ставя акцент на каждом слове и смотря с горящим намёком в глаза Димы, повторяет Арсений.       Позов хмурится, проглатывая суп и вытирая губы, а потом удивлённо хватает ртом воздух, а его глаза моментально начинают слезиться. — Какой, кх-кх, однако, прекрасный суп, — он оттягивает ворот чёрной водолазки, тяжело сглатывая и вопросительно уставляясь на брюнета. — Да вы че, издеваетесь, блять! — шипит Вилишевский и тянется решительно к супу. — Нельзя! — одновременно выкрикивают Арсений с Димой, а последний ладонью задевает миску и спихивает её на пол. —Иииихх, какой я невероятный растяпа! — всплескивает руками Позов, строя выражение «упс» на лице. — Ну… знаете ли! — зло реагирует критик, сверкнув на обоих глазами и долго-долго всматриваясь в извиняющиеся сконфуженые лица, — ладненько, хорошо, хрен с вами, приготовьте мне, значит, такой же, — обиженно подытоживает он и медленно садится обратно на свое место.       Арсений незаметно успевает попросить проходящую Оксану позвать уборщицу, а после твёрдо и уверенно заявляет: — Вот прям сейчас все сделаем! Дима, будь любезен, посиди с нашим гостем, пока я сделаю заказ!       Позов гневно садится, читая между строк: «Дима, будь любезен, посиди с нашим гостем, пока я, блять, отпизжу там нахуй всех!» — Давай, Арс! Сделай там такой заказ, чтоб… — зло отвечает он, поправляя рваными нервными движениями салфетку, — чтоб у них там все, блять, подгорело, — бурчит уже тише. — Сделаю, Дим, не переживай! — хлопает друга по плечу Арсений и с лицом человека, идущего убивать, движется на кухню.       У него горит ебало, сгорает рот, у него полыхает желудок, словно там черти устроили hot party десятилетия со всеми грешниками планеты, у него слезятся глаза, он весь горит и не понимает, что с этим, блять, сделать, но больше всего остального у него горит жопа, буквально полыхает. Только вот вовсе не от перца.       Блять, ну реально, что ли, Каролины ебнул, сучара?       Арсений в такой сильной ярости, что уже и не понятно, от чего его кроет больше, от перца или от горючей злости за такой глупый поступок со стороны кухни. И он даже думать не хочет о том, какой бы случился скандал, если бы критик не повёлся на свой любимый цвет и съел бы суп, который изначально планировал съесть.       Кошмар.        Поэтому Арсений залетает на кухню чуть ли не с ноги, тут же крича: — Значит так, пидорасы, блять!!! Вы че устроили? — оглядывает бешеным взглядом каждого повара, находящегося на кухне и проходит дальше. Коллеги в ответ еле сдерживают смех, видимо, не вдоволь насмеявшись с того, что творилось в зале, и в ус не дуют бояться кармы. — Хм… Смешно вам, да? Смешно, блять? Смешно? Ну, хорошо… — мужчина спешно оглядывается вокруг себя, а затем берет висящее рядом полотенце и, скрутив его в жгут, хлопает по ладони, — сейчас тогда вместе посмеёмся! — Он резко подрывается с места и несётся раздавать пиздюлей каждому, кто попадётся под руку. Не успевшему убежать Серёже смачно прилетает по спине несколько раз, Илье по руке, Алёне по жопе, Витю он бьёт по бедру, от чего тот аж взвизгивает, как поросенок. — Ну че, смешно? Смешно вам, блять, сучары! — случайно натыкается взглядом на графин с водой и отпивает жадно чуть ли не половину. А потом понимает, что среди бегающих от него в разные стороны коллег, не видит самого главного виновника торжества, поэтому, смачно отпиздив всех хотя бы по одному разу, спрашивает громко: — Шеф ваш где?       Молчание. Ягнят. — Я спрашиваю, где Шастун!!! — громко и сильно хлопает полотенцем по столу.       Серёжа смеётся, прикрыв рот рукой. Арсений переводит на него абсолютно сумасшедший взгляд и тоже смеётся. — Смешно тебе, придурок? Ты ж знаешь, где он. Говори быстро или твоя жопа будет гореть так же, как и мой рот сейчас, — движется медленно к товарищу, хлопая по ладони полотенцем. — Ну, это ты Антону так угрожать будешь, а не мне, — делая шаги назад, смело и все также веселясь, отвечает Матвиенко, а по кухне разлетаются смешки. Арсений аж стопорится от такой ясной открытости в шоке. А потом видит, как друг рефлекторно косит взгляд на дверь в кабинет Антона, и усмехается, тоже прослеживая траекторию. Че, думал, что незаметно? — Мог бы, в принципе, и сам догадаться, — говорит он и медленным уверенным шагом движется к заветной двери, но, став около неё и схватившись за ручку, обращается к поварам с коварной и сучьей интонацией в спокойном тембре голоса: — если вы думаете, что на этом ваше наказание закончено, то вы ошибаетесь, вам пизда, — улыбается хитро и загадочно, — ведь каждый раз, когда будете садиться есть свой обед, вспоминайте этот момент и знайте, что в один день вам точно понадобится пол тонны таблеток от изжоги, — и растягивает губы так мило и приятно, словно сказал что-то очень хорошее. А сразу после резко дёргает за ручку двери, но та, конечно же, оказывается закрытой. — Открой дверь, Антош, — решает сначала миленьким голоском попросить Арсений, прикладывая ухо к деревянной поверхности.       Пару секунд за стеной стоит абсолютная тишина, как и на замеревшей в ожидании кухни, после чего все-таки раздаётся голос парня: — Нет. — Боишься меня, что ли, Шастун? — реально удивлённо пшикает Арсений, кладя руку на шершавую поверхность. Ему эта мысль льстит. — Есть немного, — в подтверждение словам раздаётся за дверью.       Ты ж мой котик. На секунду умиляется Попов, а затем его лицо обратно меняется на демоническое. Внутри, блять, до сих пор все горит адскими кострами. — Правильно, — он ударяет ладонью по двери, — открой, блять, или я её выбью нахуй! — Нет! — Открой, Шастун, не испытывай терпение! — Нет! — слова слышатся уже не так отчётливо, как будто Антон отошёл от двери. — Ну все, я, блять, тебя предупредил! Считаю до пяти, а потом стучаться к тебе уже не смогут! — предупреждает Арсений и чуть отходит, примеривая силу, но только показушно, ничего выбивать он, конечно же… наверное… не собирается. — Раааз! Дваааа! Триии! Четырееееееееее! Пяяяя…       Раздаётся щелчок. — Сезам откройся, — победно усмехается мужчина и дёргает за ручку, напоследок глянув с упреком на, внимательно следящих за происходящим, коллег. Он проходит внутрь, прикрывая за собой двери и тем самым не давая любопытным поварам увидеть развязку.       Антон, собственной персоной, стоит посередине кабинета и смотрит немного потерянно, виновато, чуть улыбаясь. — Ты что реально бы выбил дверь? — пытается он разрядить повисшее молчание и странный арсеньевский взгляд.       Попов ничего не отвечает, опускает глаза и медленно идёт вперёд. — Ну, голубоглазка, ну, прости, я не специально, я же думал, что это для Вилишевского! Ну, Арс! — Шастун утыкается спиной в стену и прижимает к ней руки, опущенные вдоль ног, но вопреки всему смотрит не испуганно, скорее выжидающе и чуть пораженно, улыбается нервно.       Арсений, все также медленно, подходит ближе и ставит руки по бокам от его головы, впиваясь цепким взглядом. — Ну чего ты молчишь, Арс? — жалобно шепчет парень и сглатывает, тоже не отрывая взгляда.       И от этого его тихого голоса, растерянности и замешательства, эмоций, которые для парня совершенно не свойственны, так сильно распирает и плавит все внутри, что злиться уже вовсе и не хочется, да и не может Арсений на того злиться, когда видит, только обнимать да целовать хочется, прижиматься ближе.       А, собственно, зачем себе отказывать?       Арсений опускает взгляд на губы, задумывается, а затем подается немного вперёд и целует, напористо, мокро, долго, оглаживая языком нёбо, чужой язык и губы. Жмётся ближе, слетает от ощущений родного тепла, запускает руки под рабочую форму Антона, дышит тяжело и глубоко. Как же он скучал. Шастун отвечает на все податливой взаимностью, руки кладёт на талию, сжимает, ведёт вверх по лопаткам, зарывается пальцами одной в волосы на затылке. А Арсений все не успокаивается, не даёт продышаться ни на мгновение, все целует и льнет к чужому телу напористее, только через долгие минуты две с пошлой ниточкой слюны и помутневшими от энергетической разрядки зрачками с трудом отстраняется вместе с руками, заставляя Антона чуть поддаться вперёд. — Это все? — открыв глаза, усмехается легко и удивленно парень, явно не понимая такого наказания. Он тяжело дышит и облизывает губы невозможно притягательно, так, что Арсению и самому хочется облизнуть их, потом сглатывает, думает снова подойти ближе, но останавливается и улыбка пропадает с его уголков рта.       Арсений, до этого терпеливо ждущий проявления первых признаков своей шалости, поджимает губы насмешливо и приподнимает подбородок. — Удачи, — выдыхает он победоносно и, довольный своим коварством, уходит к двери. Получается, два в одном: и поцеловался, и проучил. — Ну ты и гадость, так вот зачем это все было, — смеётся Шастун, ловя загадочный взгляд обернувшегося мужчины. — Ну, голубоглазка, дома ещё поговорим, блять, — часто дыша и отчаянно махая рукой себе в рот, бормочет он, ища на столе бутылку минералки.       Обязательно поговорим, Антон, обо всем поговорим. — Пиздец, блять!       Последнее, что слышит Арсений, закрывая за собой двери.