then it comes to be that the soothing light at the end of your tunnel was just a freight train coming your way ● а затем оказывается, что мягкий свет в конце твоего тоннеля был всего лишь товарняком, несущимся навстречу
Билли почувствовал не боль — холод. Это обнадеживало. Это значит, что все закончилось, это значило, что дальше только… что? Харгроув усилием разлепил веки — холл перед ним чернел вздымающимися влажными венами. Билли подумал: «блядь». Подумал: «вот мы и снова здесь». И с трудом подавил упадническое желание закрыть глаза уже на подольше, желательно навсегда. Вставать не хотелось, но лежать на холодном, скользком полу не хотелось куда сильнее. Со второй попытки приняв вертикальное положение, он шаткой походкой устремился прочь с места собственной смерти, к выходу, картинка за которым, как оказалось, также не отличалась особой жизнерадостностью. Это тебе не солнечная Калифорния, даже не дыра вроде Хоукинса — тошнотворное уродливое подобие, сути которого Билли еще не знал, пусть и провел здесь достаточно времени, пока та штука контролировала его тело. Туманила его разум. Билли не сомневался, что ад для него, если это место таковым являлось, писали, как по сраной методичке. Он осмотрел свое тело, насколько хватало обзору — раны остались при нем, свежие и глубокие, под кожей проступил каждый капилляр. Харгроув сплюнул слизь вперемешку с кровью. Сырье с мясокомбината на его фоне выглядело респектабельнее. В голове между тем промелькнула трезвая мысль: а можно ли умереть еще раз? Ну, так, чтобы окончательно. «Сдаешься, сопляк?» — засквозил где-то там же голос отца. Так резко, что отчаянно захотелось приложиться о стену. Да хер там. Если это — его наказание, Билли был готов его принять. Он осмотрелся, гадая, в какую сторону ему вообще сунуться. Вариант «домой» не рассматривался ни под каким предлогом. Дома было паршиво и в том, обычном Хоукинсе, и меньше всего Харгроув хотел бы вернуться в вывернутую наизнанку копию его комнаты. С час побродив по городу и не найдя никаких признаков жизни, за исключением жутко орущих летающих мышей, которым, казалось, не было до него никакого дела, Билли принялся обчищать чужие дома. По мелочи. Рюкзак, консервы, медикаменты (нет, это точно не ад), фонарь, топор, свежая майка, тут же пропитавшаяся кровью даже через слой бинтов. Харгроув менял свой лагерь каждый день, избегая центральных районов города и магазинов, откуда постоянно доносился подозрительный шум, а к середине условной недели познакомился с местной фауной — четвероногие яйцеголовые уродцы скромным составом плелись за ним на почтительном расстоянии, отчего-то не стремясь нападать или сближаться, но проявляя определенную заинтересованность. К концу недели возле леса Билли столкнулся с тварью побольше, и вот это уебище определенно было настроено враждебно. В тот день Харгроув понял — умереть второй раз тут более чем реально. Разъяренно всаживая топор в вытянутую шею раз за разом, пока «цветочная» башка окончательно не отвалилась от туловища, Билли пришел к выводу, что инстинкт выживания напрочь перебивает любые суицидальные мысли. Щенков он начал подкармливать вначале со скуки — всякой дрянью, которой перебивался сам, пока не смекнул, что тем по душе шоколад и его производные. Ну и бредятина. Но иметь рядом с собой стаю выкормышей показалось разумным планом, особенно с учетом произошедшего. Главной проблемой, как ни странно, оставался холод — Билли не мог согреться, даже пламя от зажигалки заставляло раны противно ныть. Харгроув, конечно, знал — оно не любит тепло. А еще оно поддерживает в нем жизнь, подготавливая тело, по всей видимости, для очередного звена в пищевой цепочке. В один из дней он решил прогуляться в коттеджный поселок для мажоров, собираясь поживиться чем-нибудь поинтереснее, и внезапно для самого себя попал в дом Харрингтонов. Огромное пространство на стыке с лесом отчего-то показалось для Билли если не неприступной крепостью, то вполне адекватными хоромами, где количество растущей (или гниющей) дряни разбавлялось за счет высоты потолков и панорамных окон. Которые Харгроув все-таки решил завесить — стремный бассейн на фоне даже в контексте местных пейзажей вызвал у Билли стойкую неприязнь. Помимо всего прочего, Билли с неприкрытым интересом шарился в вещах Стива — от содержимого шкафа до полок с кассетами и, серьезно, у Харрингтона был отвратительный музыкальный вкус. Пару раз Билли порывался включить что-нибудь на фон, но в поистине тяжелом выборе между АBBA и Элтоном, прости господи, Джоном предпочел слушать скулеж собак, больше походящий на скрипы умирающих поездов. В закромах между кроватью Харгроув нашел мятую пачку «мальборо» и на секунду проникся к Стиву самыми теплыми чувствами, прощая за АBBA и отсутствие какой бы то ни было личной библиотеки. Тепло тлеющей сигареты, поджигающей легкие изнутри, раз за разом напоминало ему о том, что он кончился не до конца. Но хромота с каждым днем увеличивалась, а руки от долгого лежания на кровати буквально были готовы срастись с ней — подниматься становилось все сложнее. Когда сопротивляться организму — не его, общему — стало невозможно, Билли ушел в сон, чувствуя, как последние силы его покидают. Пока не услышал знакомые гитарные риффы, выбивающие из стазиса. Билли мог поклясться, что очнулся в темноте, но чем дольше он слушал мелодию, тем яснее становилось его сознание и отчетливее боролся его собственный организм. Достать присосавшегося скользкого паразита изо рта оказалось той еще задачей. Харгроув надрывно закашлялся, выблевывая мутновато-серую слизь, и ошалело покрутил головой. Музыка — его гребаный сборник, трек за треком — доносилась откуда-то будто из-под воды. Вслед за ней среди привычной зловонной сырости пробился и запах. Этот запах Билли знал наизусть, потому что долгое время отчаянно пытался его забыть. Одеколон Харрингтона. Не просто отдельным парфюм, нет, такое сочетание Билли чувствовал только на его коже — когда склонялся над ним с задней парты на литературе, чтобы прошептать в ухо очередное едкое замечание; когда перехватывал мяч на игре, намеренно толкаясь грудью, впитывая в себя его пот и злобу; когда в первобытной ярости сбивал костяшки о смазливое личико, к которому хотелось приложиться не кулаком — губами. Когда удушливый ком подкатил к горлу, Билли понял, что плачет впервые за все это злоебучее время. Что впервые хоть что-то чувствует. Собравшись с силами, Харгроув поднялся с кровати, прислушиваясь. Громче всего приглушенный вокал Ди Снайдера доносился от проигрывателя, что было логично, но все равно мало объясняло происходящее. Откуда этой кассете взяться в доме Харрингтона? Почему Билли вообще ее слышит и… Музыка оборвалась так же внезапно, как и началась, вновь погружая Билли в звонкую тишину. — Нет, нет-нет-нет! — зашептал он, в конце срываясь на крик. Билли судорожно прожал кнопки на проигрывателе, но тот, покрытый вековой пылью, и не думал включаться. Однако запах одеколона никуда не делся. — Харрингтон! Ты меня слышишь? Стив! — попробовал Билли, но тщетно. — С-сука! Харгроув что есть мочи зарядил попавшимся под руку потускневшим кубком в стену напротив и раздосадовано пнул неработающий ящик. За дверью раздался жалобный скулеж. Билли распахнул двери и гневно уставился на поникших питомцев. — Что? Вон отсюда, — припугнул он животину, для пущего эффекта угрожающе притопнув ногой. Самому от себя стало тошно в ту же секунду. В самом деле, щенки-то тут при чем. Билли измученно потер раскрасневшиеся глаза ладонями. Запах, выедающий легкие изнутри похлеще сигарет, и не думал выветриваться, только сильнее выбивая его из колеи. Допустим, Харрингтон действительно находился где-то здесь. Или там? Но почему Билли, живя в его доме не первую неделю, только сейчас почувствовал его присутствие? С музыкой было слегка понятнее. Харгроув сразу предположил, что разбудила его именно знакомая мелодия. Основываясь на своих скудных познаниях в оккультизме, подчерпнутых в основном из фильмов и художественной литературы, Билли допустил, что как призрак — или кто он там, блядь — был привязан к любимым вещам. Получается, Харрингтон призвал его кассетой. Или пробудил. Билли приложился гудящей головой о деревянную стенку. Какая тупость, боже. Спустя пару часов хаотичного переваривания случившегося, Билли все-таки решил заново перелопатить кассеты Стива, и к своему удивлению действительно нашел среди них свой сборник, которого в прошлую его инвентаризацию тут однозначно не было. Выходит, вещь попала в руки Харрингтона недавно. Билли вставил кассету в проигрыватель, пролистал до середины и нажал на «плэй». «Twisted Sister» громогласно поприветствовали его на этих заброшенных землях. Билли вымученно рассмеялся. Символичненько. Впрочем, проигрыватель выключился, едва успев доиграть песню до первого припева. — Ну ты и сучара, Харрингтон, — разочарованно протянул Билли, однако не решаясь запустить кассету повторно. Стоило проверить дом и обстановку за окнами. И загладить вину перед питомцами.***
Харгроув скептично разглядывал появившееся в комнате нововведение — гирлянда на полу поблескивала тусклым светом, под ней располагался криво вырезанный из детской книжки алфавит. — Не рановато для рождества, Стиви-бой? — вслух спросил Билли. Впрочем, спустя пару минут и несколько тщетных попыток Харрингтона разговорить его, все стало на свои места. Судя по всему, какие-то из действий Билли не прошли даром — Стив тоже заметил чужое присутствие и в данный момент до невозможности топорно пытался разузнать, какого черта происходит. Билли нихуя не хотел во все это ввязываться. Не хотел давать надежду себе, не хотел слышать этот чертов голос, гулко произносящий его имя. Не хотел, как же. Тогда какого черта ты все еще тут делаешь, Харгроув? Билли выкрутил звук динамиков на полную и яростно настрочил ответ. Лампочки под его пальцами вспыхивали ярче, освещая бледное осунувшееся лицо. «ЗАДОЛБАЛ ОРАТЬ, ХАРРИНГТОН» Билли вновь отчетливо различил запах Стива, поморщился, отгоняя непрошенные мысли. Что за ебаная пытка. — Ты чертова пытка, Стив, — прошептал одними губами, выводя ответ на очередной вопрос. И что еще за гребаная Изнанка? От разговора отвлек шум за окнами. Судя по звукам, чья-то здоровая туша только что навернулась в стремный Стивов бассейн. Что ж. Билли размял затекшую шею и прихватил с кровати топор. Самое время выгулять песиков.***
Блядская тварь все-таки задела его, полоснув по вновь открывшейся ране. Билли тут же почувствовал, как силы, казалось, недавно пошедшие на рост, снова провалились за отметку минуса. Полдня он захлебывался кровью, и отчего-то в этот раз оно не слишком пыталось поддерживать его жизнеспособность, вероятно, посчитав, что поддерживать там толком нечего. Харрингтон со своими охуительными идеями прибежал как раз вовремя — марш-бросок до первого этажа пусть и заставил Харгроува изрядно попотеть, зато избавил от полусонного состояния из-за потери крови. Говорить вот так с ним было невыносимо до боли. Словно через тонкую стенку, протяни руку — почувствуешь биение чужого сердца. Билли ненавидел себя за эту слабость (возможно, последнюю), за все поддразнивания, легко слетающие с окровавленных губ, за гулко заходящееся сердце, загорающееся напрасной надеждой. Харрингтон пугал своей бронебойной уверенностью, тараторя про каких-то ублюдков и лабораторию, про то, чтобы Билли заткнулся в конце концов и немного подождал. — А ты мудила похлеще меня, Харрингтон, — усмехнулся в трубку Харгроув. На языке осело невысказанное: «всегда это любил». Осело и много чего еще. Вообще-то, Билли собирался прощаться. Так, чтобы до придурка дошло — Харгроув вот-вот сдохнет, не стоит и минуты тратить на поиски каких-то там способов его вытянуть. Но Билли, как ссыкливая восьмиклассница, проглотил каждую резкую фразу, заслышав это будничное «и ты мне», «скоро буду». И это, без сомнения, лучшее, что он мог услышать, перед тем как провалиться в темноту.