Печенье к кофе

Уже третий коктейль, предоставленный барменом на халяву за красивые глазки, ничуть Чонгука не расслабляет. Громкая музыка тяжелыми битами пульсирует в висках, уходя в жуткий рассинхрон с биением собственного сердца. Вспышки света слепят, и желание сощуриться, сомкнуть налитые свинцом веки и помассировать глазные яблоки невыносимое, но нанесённый лёгкий макияж останавливает парня от рукоприкладства. Неоновая палитра окрашивает извивающиеся тела в кислотно-салатовый, но Чонгук за целый час прибывания в клубе успевает подметить, что каждый новый трек вне исключений сопровождается индивидуальным тошнотворным оттенком, поэтому следующим может быть, например, ядрёная фуксия. Ни музыка, ни обстановка, ни контингент, ни даже напиток, который юноша безынициативно мешает трубочкой с нацепленным неуместным зонтиком, не радуют. Не сказать, что от гей-клуба Чон ожидал чего-то особенного, но по заверению лучшего друга Чимина, который отъявленный представитель голубых кровей, подобные места обновляют и перезапускают мышление. Слишком высокопарно, подумал Гук тогда. Сейчас он кстати придерживается того же умозаключения, ведь единственное, что здесь можно отыскать, исходя из скучающих наблюдений, это одноразовый секс, или, на крайний случай, финансовую поддержку. Да-да, Чон за час уже трижды успевает отказаться от ненавязчивых предложений познакомиться поближе, поступающих от мужчин за сорок. И о чём он думал, когда лелеял розовые (простите, голубые) мечты о возможности встретить принца на белом коне? Душно. Гук дует на чёлку, пытаясь убрать длинные подвитые прядки волос с глаз. Руки так и тянутся к пуговкам, чтобы расстегнуть парочку. Красивый высокий брюнет со складным телом, томящийся одиночеством за барной стойкой, несомненно притягивает взгляды, и пареньку приходится в очередной раз отшивать подкатившего с ухаживаниями смазливого, но безмозглого и не понимающего слов идиота. Не нравятся Чону такие. Вот никто ему здесь не нравится. Разве что бармен своей наивной расточительной щедростью. Скучающий бедолага, полностью разочарованный в несулящем надуманной сказки вечере, всё чаще цепляется за мысль отчалить, уже дома допить бутылку подаренного вина и со спокойной душой завалиться спать. Парнишка обречённо осматривает танцпол, уставшими воспалёнными глазами пробегается по смазанным телам и лицам. Абсолютно ничего не побуждает Чонгука прервать исследование и задержать внимание дольше отмеренного, пока он ненароком не натыкается на проникновенный хищный взгляд, направленный прямо на него. Вздрогнув, Гук меняет фокус, рассматривая наполированные туфли. Но интерес так и бурлит под кожей, жжётся, поэтому, отважившись, паренёк заново смотрит в разгорячённую музыкой и напитками хаотично дрыгающуюся толпу, чтобы сосредоточиться на прислонившемся спиной к колонне незнакомце со стаканом в руке. Облитая пурпурным светом кожа бледная, глаза узкие, прищуренные, уголки по-лисьи опущены, линия рта жёсткая, но сами губы кажутся мягкими и сочными, они ярко-алые и блестящие. Волосы хоть и выбелены, но сейчас они нежно-фиолетовые под лампами играющих софитов. Чёрная рубашка, расстёгнутая на две пуговицы, тоже преображается под неоном, приобретая цветные блики. Тонкие пальцы сжимают гладкое наполированное стекло. Тонкие, длинные, с выделяющимися суставами, с веточками вен, от кисти плывущими вниз по обнажённому предплечью. Красиво. Завораживающе. Маняще. Впервые за вечер сердце Чонгука пропускает удар. Подобно загипнотизированной волшебной мелодией дудочника мышке он как можно грациознее спускается с высокого табурета, поправляет рубашку, избавляет ещё одну пуговицу от петельки и уверенной походкой направляется в гущу людей, видя целью до сих пор пялящегося на него блондина. — Привет, — тянет Гук, застенчиво улыбаясь. Он не знает, что на него нашло, обычно никогда первым не знакомится: робость и неуверенность мешают обзаводиться новым кругом общения. Вблизи незнакомец ещё прекраснее. Он чуть ниже Чона, но исходящая доминирующая властная аура даже с полуметра давит на паренька, не вызывая вопросов в расстановке возможных позиций. Гук сглатывает и заправляет локон за ушко, смущённый отсутствием ответа. На него всё ещё смотрят. Зрачок парня напротив будто топит радужку, а за ней и белое глазное яблоко, заливая небывалой чернотой лисьи глаза. На какое-то мгновение Чону кажется, что у незнакомца линзы или впрыскивающая пигмент татуировка, но в одночасье всё становится на свои места: радужка возвращает цвет горького шоколада. — Привет, — всё же соизволяет ответить блондин, и Чонгук благодарит всех существующих богов за то, что музыка в этот момент играет на минимуме, ибо не расслышать этот низкий мелодичный, с нотками хрипотцы голос было бы самой вопиющей несправедливостью. Незнакомец делает глоток плещущегося на дне стакана прозрачного напитка, продолжая острым, пронизывающим до мурашек взглядом изучать подошедшую птичку с головы до ног. Алые губы небывало соблазнительно касаются стекла, а после кончик розового языка куда провокационнее для задержавшего дыхание Гука проходится по нижней, слизывая остатки спиртного. — Не хочешь потанцевать? — предлагает тающий под взглядом незнакомца парнишка. И неважно, что музыка банальная и посредственная, неважно, что тереться о пьяные потные тела потерявших тормоза людей никогда Чону не нравилось. Сейчас вместо адекватного восприятия в юноше говорит опрометчивое безрассудство. Возможно, он пожалеет, возможно, сильно, но в обществе этого загадочного красавчика парень не хочет думать о плохом. Блондин кивает и залпом осушает стакан, оставляя его скучать на полу рядом с невысокой колонной. Наверняка вид разгорячённого, томящегося волнением и дрожащего от предвкушения Чона его впечатлил. Парнишка недурен собой, даже слишком. Пухлые губки бантиком, большие шоколадные глаза с густыми ресницами, манящего оттенка карамельная кожа, обтягивающая острые косточки ключиц, неприкрытые чёрной рубашкой в белый горошек. Узкая талия, подчёркнутая ремнём, сочные бёдра, облизанные тонкой тканью тёмно-синих джинс. Немудрено, что каждый отпетый ловелас косился на эту куколку, фантазируя разные непристойности. Юнги заметил каждого из них, прочитал каждую гнусную мысль в их несмышлёной голове. — Как тебя зовут? — спрашивает Чон, подойдя ближе и делая первое волнообразное движение в такт сменившейся мелодии. — Это имеет значение? — грубее положенного отвечает незнакомец, склоняя голову к плечу. Чонгук обижен, буквально капельку. Он прикусывает губу и тупит взгляд. Его оппонент понимает, что переборщил. — Юнги. Можешь звать меня Юнги. Парень вопросительно выгибает бровь, замирая руками рядом с боками Гука. Брюнет одобрительно кивает, позволяя большим ладонями опуститься на свою талию. — Можешь обнять меня за плечи. Чонгук кротко улыбается и согласно позволению сцепляет руки вокруг чужой шеи. Пара медленно покачивается под незатейливую композицию. От Юнги пахнет просто невероятно. Мускус, ладан, красный перец и сандал. Парнишка будто пьянеет от витающего дымкой шлейфа, хочется опустить голову и зарыться носом в открытую шею, утопая в тяжелом обволакивающем аромате. Тёмный изучающий взгляд напротив пьянит ничуть не хуже, талия горит под чужими прикосновения, а от вида малиновых приоткрытых губ у Чонгука кружится голова и подгибаются коленки, бабочки в животе вот-вот вырвутся наружу, а укуренная толпа явно примет сие чудеса за галлюцинации. Не отдавая себе отчёта в действиях, Гук жмётся ближе, соприкасаясь бёдрами, и топит лицо в обтягивающей плечо чёрной рубашке блондина. Ведёт паренька не по-детски, он бы предположил, что в коктейль что-то подмешали, но Чон внимательно следил за действиями бармена. Что же с ним такое? Тело горит, пульсирует каждая клеточка, и сердце сейчас выпрыгнет из груди. Музыка и шум веселящейся толпы будто растворяются, оставляя вокруг лишь вакуум, хранящий два тяжелых сбитых дыхания. Чонгук чувствует себя нуждающимся. Внезапный влажный поцелуй в шею заставляет Юнги рвано выдохнуть и попытаться юношу отстранить от себя. — Эй, малыш, притормози. От горячего низкого шёпота, льющегося прямо на ухо, Чонгук задыхается и готов заскулить. — Обними меня пожалуйста, — лепечет, водя носом по пульсирующей жилке будто бы застывшего на месте парня. — Тебе нужно успокоиться, Чонгук. Но Чонгук от мёдом льющегося голоса пуще прежнего с ума сходит, совершенно не заботясь о том факте, что сногсшибательной красоты блондину своего имени он не называл. Не слушаясь наставлений, Гук оставляет ещё один поцелуй, кончиком языка слизывая капельки пота. Жмётся ближе, руками подобно котёнку сминает обтянутые чёрной рубашкой плечи. Юнги сжимает челюсти до скрипа и чертыхается. — Меня так ведёт от тебя: я будто в бреду, будто под кайфом. Ты умеешь гипнотизировать взглядом? — пьяненько хихикает Чон. — От тебя так пахнет, я просто улетаю. — Парень потирается пахом о чужое бедро, побуждая Юнги сдавленно простонать. — Ну обними же меня. Или я тебе совсем не нравлюсь? — Юноша отрывает покрасневшее лицо от плеча и жалобно смотрит огромными оленьими глазами с поплывшим зрачком, затаив вселенскую обиду. Скажи ему часом ранее, что он будет в полусознательном состоянии домогаться внимания белокурого красавчика, в жизни бы не поверил. — Ты такой слабенький, — сочувствующе констатирует наблюдение Юнги, убирая прядь длинных волос Чону за ухо и прикусывая губу. — Не нужно было позволять тебе заметить меня. — О чём ты? — бубнит, забавно хмурится, но прижимается лишь теснее. — Я тебе нравлюсь или нет? — Для твоего же блага лучше бы не нравился, — усмехается, горячим дыханием обжигая щёку. Зрачок снова топит радужку, неоновые переливы завораживающе играются на дней вязкой черноты. Густые тени длинных ресниц мажут по острым скулам. Чонгук стонет и тянется с намерением коснуться манящих губ, но блондин уворачивается. — Тебе это не нужно. — Я лучше знаю, что мне нужно. Хочу тебя поцеловать. Мы ведь в гей-клубе, не смей говорить, что не такой. — Глупый ребёнок, — фыркает, сжимая в руках тонкую талию. — Строишь из себя недотрогу? Почему тогда пялился на меня, будто хотел сожрать? Я как дурак подошёл, обхаживаю тебя, вымаливаю о ласке, а встречаю ледяное равнодушие. Чонгук дёргается и пытается вырваться из объятий, но блондин мёртвой хваткой вцепился в бока. Уголки кроваво-красных губ приподнимаются в неком подобии заискивающей улыбки. — Ну подожди. Успокойся. — Чего подожди? Меня будто током прошибает от одного твоего взгляда. Я ни к кому ещё не подкатывал, раскладывая себя на блюде. Я не такой. — Знаю. Я знаю. — Да что ты знаешь? Не играйся лучше со мной. Парнишка толкает Юнги в грудь и получает желанную (нет) свободу, когда тот отшатывается. — Чонгук… — Блондин хватает капризного юношу за руку. — Отвали! Гук намеревается рвануть обратно к барной стойке, по-быстрому задобрить разбитое сердце стаканчиком виски, вызвать такси, а потом, валяясь на холодных простынях одинокой постели, скулить от горечи разочарования всю оставшуюся ночь, но его резко притягивают к себе, толкают назад и прижимают спиной к уже ранее знакомой колонне. — Ты не понимаешь. Пока не понимаешь. Я не должен пачкать тебя. Чонгук тяжело сглатывает, пытаясь усмирить зашедшееся сердце. Клетка из рук по обе стороны от его головы будоражит не на шутку, заставляя тугой узел возбуждения завернуться внизу живота. Будто бы усилившийся запах Юнги до смазанных картинок кружит голову и заставляет задыхаться. Кончик чужого розового языка мажет по приоткрытым влажным губам. Чернота в прищуренных глазах полностью топит белизну блестящего яблока. Юноша больше не может, это всё слишком. Гук вдыхает поглубже и тянется к губам напротив, мажет отчаянно, умоляющее, языком обводит соблазнительный контур, но всё тщетно. — Пожалуйста. Ну пожалуйста, — жалостливо скулит, потираясь кончиком носа о чужую щёку. Юнги сверкает адским пламенем в чёрных масляных глазах, смотрит на приоткрытые дрожащие губы, а после чертыхается, сдаётся и целует. Настойчиво, не терпяще пререканий, страстно, влажно, глубоко. Язык незамедлительно проскальзывает меж ровного ряда зубов, выбивая из пылающей юношеской груди сдавленный стон. Горячие ладони до приятной боли сжимаются вокруг талии, колено раздвигает сочные бёдра чуть шире и давит на успевший округлиться пах. Чонгук хочет обнять, он нуждается в прикосновениях, но его руки без промедлений отрывают от себя и прижимают к холодному бетону. Юнги кусается, подсасывает хаотично извивающийся в стремлении перенять инициативу язык, сильнее вжимается телом, ощущая невыносимый жар распластанного под ним человека. Гук задыхается, выгибается навстречу, сдаётся и позволяет мучать искусными пытками свой рот, умирая от переполняющего небывалого удовольствия. Оковы на запястьях пульсируют и посылают мелкие электрические разряды по всему телу, заставляя парнишку крупно дрожать. Не существует громкой музыки, снующей беснующейся толпы вокруг, есть только горячие мягкие губы, таящие пьянящий вкус недавно принятого виски, разбавленного нотками серы. Юнги отстраняется с громким чмоком и смотрит своими залитыми чёрной краской глазами. — Ещё увидимся, Чонгуки. Блондин выпускает из плена тонкие запястья и незаметно для Чона теряется в гуще танцующих незнакомцев. Парнишка проводит пальцами по саднящим губам, которые всё еще горят и хранят вкус чужих. Дрожащие руки впиваются в кудрявые волосы. Чонгук нервно усмехается и сползает по колонне на пол. Что это сейчас было?