Печенье к кофе

Попивая сомнительного качества растворимый кофе, Юнги, успевший привыкнуть к аккомпанементу неразборчивого галдежа женского коллектива, корпит над стопкой тетрадок. На четвёртой большой перемене изо дня в день учительская как по волшебству обращается обеденно-сплетенным местом. За долгую практику Мин приловчился улавливать суть непрерывно льющейся какофонии голосов, правда, в большинстве случаев смысла, логики и незаурядности в беседах дамочек с кризисом среднего возраста не прослеживается. И да, стоит упомянуть, что весь учительский ряд формируют исключительно женщины, представительницы как такового прекрасного пола (хотя о прекрасности этих горгон Юнги бы поспорил), поэтому затесавшийся шпионом историк и по сей день на протяжении трёх лет получает неоднозначные намёки и предложения от незамужних и разведённых, несмотря на ледяную отстранённость и безразличие к инициативе зарождения личной жизни. Ни для кого в подобных заведениях не станет секретом твоя подноготная, да и не скрывает Юнги отсутствие второй половинки, чем с трепетом в груди и предвкушением сорванного куша и пользуются возымевшие надежду одинокие женщины. Но всегда на прямые и размытые подкаты мужчина отвечает вежливым отказом, не забывая растянуть губы в снисходительной улыбке. Многим отсутствие перспектив отбивает любое желание стараться держать осаду неприступной крепости, и с годами охотниц за сердцем загадочного хмурого историка становится всё меньше и меньше, но без твердолобых, не знающих слова нет особ ни один вопрос не обходится, правда, к излишнему вниманию Юнги, как ни странно, привык. Отчасти он даже его понимает. Но сейчас уголки искусанных губ приподнимаются в довольной улыбке заветного облегчения, и дело не в идеально пройденном тесте, заслуживающем пятёрку, которую мужчина и ставит жирной красной пастой, — всему причина неумолкающие разговоры коллег по поводу нового учителя физики, что должен заявиться в учительскую в свой первый день с минуты на минуту. Юнги уверен, что от него отстанут. Не сказать, что столкновение с ежедневным кокетством это что-то неприятное и раздражающее до чесотки и ходящих желваков, ведь в глубине души ухаживания и стремления охомутать поистине льстят, тешат самолюбие, но любая подпитка тщеславия имеет границы, и появляется банальная усталость, когда хочется спокойно попить кофе с печеньем или же в относительной тишине без стороннего вмешательства в личные границы подготовиться к следующему уроку. Мин молится всем богам, чтобы новоиспечённый физик оказался симпатичным, дабы сосредоточить излишки внимания, а ещё лучше, если он будет к тому же свободным. Поставив четыре минуса в тестовой части подряд, Юнги понимает, что что-то не так из-за внезапно обрушившейся на учительскую непривычной тишины, разбавленной едва различимым воодушевлённым шушуканьем. Мин откладывает ручку и поправляет очки на носу, чтобы в следующую минуту поднять голову и наконец узреть долгожданного собрата в сопровождении директора. Сказать, что мужчина удивлён — ничего не сказать. Одна мысль красной лампочкой мигает в мозгу — этот пацан вне сомнений отнимет все взгляды от некогда привлекающего историка. Молодой, наверняка только что окончивший университет. Высокий, статный, с хорошей фигурой, которую умело подчёркивают даже сдержанным комплектом серой шерстяной рубашки и приталенных чёрных брюк. Смазливый, слишком смазливый. Черты неидеальны, но в совокупности идеально гармонируют. У паренька крупный точёный нос и острая как от руки скульптура челюсть, зато глаза круглые и губы бантиком. Чистые длинные волосы до середины щеки в творческом беспорядке, задние пряди завораживающе лижут шею крупными завитками. В правом ухе несколько проколов, губа тоже стянута стальным колечком. На кисти проглядывают татуировки. Дерзкий малый. Даже круглые очки на кончике носа не помогают сбавить обороты. Интересно, как скоро его попросят убрать пирсинг и носить исключительно длинный рукав? Ох уж эти пережитки средневековых стандартов, складывающих истинный образ просвещения! Директор представляет молодого физика, сухо знакомит с его образовательной деятельностью и багажом имеющихся знаний, просит любить и жаловать, а затем удаляется, оставляя новичка на растерзание оголодавшим коршунам. Но сказать по правде, парнишка не промах. Юнги в день знакомства не умудрялся флиртовать с каждой коллегой, половина из которых в матери годится, посылая направо и налево лучезарные соблазнительные улыбки. Всеобщее внимание, кажется, некому Чон Чонгуку льстит до звездочек перед глазами. Юнец без стеснения принимает комплименты и открыто купается в лучах собственной неотразимости, но так ли он хорош в преподавании, как в умении строить глазки? Звенит звонок, и очарованные новобранцем дамы нехотя собираются, даже в дверях они оборачиваются в надежде ещё разочек с ног до головы осмотреть красавца-физика, а после на крыльях воодушевления улетают помогать несмышлёным оболтусам грызть гранит науки. Учительская медленно пустеет, оставляя у Мина сладкое предвкушение заветного одиночества, ведь сейчас по расписанию значится пустое окно, когда можно наконец допроверить контрольные. Но встаёт незадача, ведь в небольшой комнатке, пропитанной выпечкой и женскими духами, остаётся и Чон Чонгук. — Привет, — тянет парнишка и без зазрения совести усаживается на край стола, где историк проверяет тетради. Юнги переводит усталый взгляд на коллегу. — Ты не подошёл меня поприветствовать, это немного грубо и неучтиво. — Гук бесцеремонно берёт в руки уже отмеченную тройкой работу и принимает показушно увлечённо её изучать. — Что преподаёшь? — Нормы общественного поведения. — Мин вырывает тетрадь и кладёт в стопку. — А сейчас слезь со стола. — Воу-воу-воу! Какие мы дерзкие и серьёзные. А со стороны ты казался плюшевым. Юнги сводит брови на переносице и откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди. — Я старше тебя, будь добр обращаться ко мне подобающе. — Да ну? На фоне этих заплесневелых куриц ты очень даже зелёный. — Заплесневелых куриц? — Юнги фыркает, искривляя губы в усмешке. — И этот человек что-то предъявлял мне за неучтивость. Предупреждаю, Чонгук, они опаснее, чем кажутся, они устроит битву за твоё сердечко. Юнец игриво взъерошивает волосы и прикусывает колечко пирсинга. — Хочешь секрет? — Не дождавшись ответа, Чон нагибается и поправляет очки на переносице, замирая в десятке сантиметров от ничего не выражающего лица историка. В нос Мина ударяет сладкий восточный парфюм с нотками кедра, гвоздики и имбиря. — Мне плевать на каждую из этих расфуфыренных старух. — Не любишь постарше? — усмехается, прищуривая тёмные лисьи глаза. — Не люблю женщин. — Оу… Вот ведь незадача. — Юнги надевает маску небывалого удивления и сосредоточенно всматривается в горящие шкодливым огоньком глазки напротив. — Тогда твои трудовые будни в этих стенах обещают быть скучными. — Не думаю. — Пухлые малиновые губы тянутся в ухмылке. — Здесь же есть ты. Мужчина улыбается уголками губ, склоняет голову на бок и подаётся вперед, опаляя горячим шёпотом ухо молодого коллеги: — Спешу разочаровать: не приемлю служебные романы. Чонгук от подобной близости тяжело сглатывает, а Юнги тем временем сталкивает нахального парня со стола и пытается возобновить проверку тетрадей. — Скажешь всё же, как тебя зовут? — не унимается физик. Мин игнорирует чужие речи, отмечая плюсиками верные ответы. — Хорошо, недотрога, и не такие стены ломал. Юнги роняет саркастичную усмешку, не отрываясь от работы ученика. — Кто ещё кого сломает. Парнишка обходит красавчика-ворчуна и становится сзади. Руки ложатся на обтянутые чёрным лонгсливом плечи, а голова опускается к шее, чтобы хриплым голосочком Чон мог прошептать в самое ухо: — Обычно я веду, но если ты настаиваешь… Мин тяжело вздыхает и позволяет тяжёлым векам на мгновение сомкнуться. К своим неудачам он с опытом относится проще, хотя горькое послевкусие на кончике языка неосознанно окутывает дымкой разочарования. Если подумать, то как велик был шанс обрести заветное спокойствие! Но нет же! Если раньше мужчину доставал отряд нуждающихся во внимании пожилых особ, то теперь его вдобавок будет терроризировать нахальный молоденький гей. И лучше этому гею не знать, что Юнги тоже гей. Мин замирает с ручкой между пальцев над тетрадным листом. Дыхание парнишки до мурашек щекочет шею. — Ребёнок, если ты не перестанешь засыпать меня непристойными предложениями, я сочту, что ты имеешь психологические отклонения, и нажалуюсь мистеру Хвану в стремлении уберечь детей от опасного контакта с ходячим спермобаком. А сейчас дай мне закончить с контрольными, если самому ничего делать не нужно. — Ладно, киса, не дуйся. — Чон взъерошивает чёрные волосы коллеги и отходит к свободному рабочему месту, чтобы плюхнуться в расшатанный стул и закинуть ноги в полированных ботинках на столешницу. — Ты же поможешь мне здесь освоиться? А то раздевающим меня глазами дамочкам я не шибко доверяю. — Мне советую тоже не доверять: я краду чужой кофе. — Какой опасный, у-у-у-у… — Чонгук присвистывает и тянет губы в довольной лыбе, обнажая ряд белых зубов. Вид увлечённого работой черноволосого красавчика не оставляет его равнодушным. Так бы и сожрал. — Ну так что? Поможешь? — Помогу изучить азбуку? Ты хоть школу-то закончил? Уж больно молодой и глупый для будущего преподавателя. Чонгук прикладывает ладонь к груди и театрально вздыхает. — Сделаю вид, что глубоко оскорблён. — Парнишка поправляет сползшие на кончик носа очки. — А если серьёзно, то ты поможешь мне… хён? Заветное слово заставляет Мина отвлечься от проверки и уставиться на вальяжно рассевшегося младшего. — С тебя холодный американо в конце каждого рабочего дня. — Это завуалированный план ежедневных свиданий? — Два холодных американо. — Эй!.. — Три… — Хорошо-хорошо. Гук встаёт и в два шага оказывается рядом, протягивая красивую загорелую руку с тонкими длинными пальцами. — Ну так что? Держимся вместе? Историк скептически осматривает выставленную ладонь, фыркает и тянет руку для ответного пожатия. Всё хорошо, пока Чонгук не знает о его ориентации. И не узнает, правда ведь?