Печенье к кофе

Пот застилает глаза, и парень рукавом кофты утирает излишки влаги, свободной рукой спеша как можно быстрее избавить себя от наушников и спутавшихся проводков, уходящих под влажный после выступления лонгслив. До следующего выхода на сцену не более пяти минут, а Юнги нужно переодеться, подправить макияж и заново уложить слипшиеся от пота волосы. Намджун и Хосок без лишних слов умчались в гримёрку, но старший репер слишком устал, чтобы тратить остатки сбережённой энергии на бег. Подоспевшая девчонка из стаффа забирает изъятую аппаратуру и тоже уносится. Мин фыркает и уже намеревается на ходу стянуть чёрную длинную кофту, только вот ему мешают: кто-то подбирается со спины, хватает за руку и тащит за ближайший угол в тёмный длинный коридор. Не успевает музыкант сообразить что к чему и возникнуть, как его впечатывают в не самую ровную стену, запястья прижимают к холодным балкам, а между ног суют колено. — И как это понимать? — шипит Чонгук, всем телом налегая на ошеломлённого одногруппника. — Ты почему не переоделся? — первое, что роняет Мин, чуть запрокидывая голову. — У вас же было время, пока мы выступали. Младшенький действительно всё ещё одет в стенический образ первого выхода, правда, жакет снят, и только чёрная узкая майка обтягивает стройный подкаченный торс. Влажные кудряшки падают на лицо и наполовину закрывают глаза, но Юнги всё равно может рассмотреть бушующее пламя на дне шоколадной радужки. — Не до этого мне было. Мне всегда ни до чего, когда ты выступаешь, а сегодня и подавно. Повторюсь: как это понимать? — Понимать что? — устало вздыхает парень, откидываясь затылком на стену. — Какого чёрта ты вытворяешь на сцене? Ты специально, да? Меня позлить? За утреннюю ссору? — Чонгук разъярён не на шутку, но Юнги искренне не понимает, в чём провинился. Младший облизывается, смотрит на приоткрытые малиновые губы напротив и тяжело сглатывает. — Твоя партия в Сайфере. И не говори, что не знаешь, что я имею в виду. Ты сделал это на глазах миллионной публики. Какого чёрта? Мин закатывает глаза и пытается вырвать запястья. — У нас нет времени, чтобы возиться с твоими детскими необоснованными предъявами. Захотел и сделал. Настроение было подобающее. — Парень пробует повторно освободить руки — безрезультатно. — Лучше отпусти меня и пойдём готовиться, пока на поиски никого не отправили. — Нет! — произносит полурыком, сильнее впечатываясь бёдрами в чужие. — Пока ты спишь со мной и только со мной, то я имею на твоё хозяйство кое-какие права. — Гук внезапно освобождает одно запястье и перемещается ладонью на бедро, подползает к прикрытому длинным подолом лонгслива паху и аккуратненько сжимает. Юнги рвано выдыхает. — Это моё, ты понял? — Ты такой ревнивый, это невозможно. Чон сминает пальцами спрятанный под слоями одежды орган и утыкается старшему в шею, глубоко втягивает смешавшийся с нотками пота тяжелый древесный парфюм и стонет. — Не мучай меня, хён. Не издевайся. Ты знаешь, что я улетаю от твоих выступлений; знаешь, до чего меня доводит твой чёртов язык во всех смыслах, будь он неладен! Но когда твои действия сопровождаются вот ЭТИМ… Я теряю голову. Я хочу выбежать на сцену и заорать, что ты мой, ты занят, что смотреть на тебя ТАКОГО они не имеют права. Да, они наши фанаты и я люблю их, но их пошлые фантазии на твой счёт не дают мне покоя по ночам. — Правда? — Лисьи глаза сужаются в коварном прищуре. — Я думал, покоя по ночам тебе не даёт кое-что другое. Растерявший былую спесь, Гук хнычет и отчаянно потирается пахом о чужой. Не найдя нужных слов, парень впивается во влажную солоноватую шею и целует, чуть прикусывая разгорячённую раскрасневшуюся кожу. — Эй, Чонгук, угомонись. — Ты провинился, и теперь я нуждаюсь в компенсации причинённого моим чувствам ущерба, — горячо выдыхает и проводит языком вдоль пульсирующей жилки, слизывая пот. Долго не мечется и освобождает второе запястье из захвата, впиваясь тонкими пальцами в обтянутые влажным лонгсливом широкие плечи. Юнги послушно запрокидывает голову, позволяя выцеловывать шею. Руки тянутся и запутываются в чёрных длинных кудрях. — Ладно, малыш, ладно, я понял, — сомкнув веки, хрипло шепчет Мин, наслаждаясь крохами заветного удовольствия. — Но нам правда лучше поторопиться. Гук молчит, но продолжает вылизывать бледную, покрывшуюся мурашками кожу. — Чонгук! — настойчивее повторяет, стягивая чёрные кудри на затылке в кулак. Парнишка протяжно стонет в недовольстве. — Одну секунду, — бормочет, отрывается от шеи и тут же накрывает чужие губы поцелуем. Заигрывается, углубляется, прикусывает язык, но получает такой же укус в ответ. Добившись желаемого, не может успокоиться, и Юнги буквально за волосы отрывает от себя ненасытного ребёнка. — Ладно, идём. Пленника наконец отнимают от стены, он отряхивается от несуществующих пылинок и убирает влажные волосы с лица. Взгляд супротив воли падает на отошедшего в сторону младшенького. Мин проходится по нему с головы до ног, прищуривается и толкает кончик языка во внутреннюю сторону щеки. — Вот знаешь, я бы тоже мог сейчас предъявить, какого такого чёрта ты ходишь в обтягивающей майке, светя своими бицепсами. — Но не на сцене же, хён! — Да какая разница! Тут тоже много желающих увидеть тебя в своей постели. А если исключительно про сцену: только сегодня ты раза три успел провокационно подмахнуть бёдрами. Чонгук нервно облизывается, захватывает передними зубами нижнюю губу и тупит взгляд, отправляя непослушные пряди за ухо. Юнги устало вздыхает и делает шаг навстречу. Указательным пальцем давит на кончик увушного мальчишечьего носа. — Достался же мне такой дурачок. Вроде взрослый, татуировок вон наделал, а поведение несмышлёного подростка. Но я тебя прощаю. И за утро тоже прощаю. Младший поднимает голову и округляет и без того большие глаза. — Но утром виноват был ты! Мин усмехается и кусает губу, чтобы во всё горло не рассмеяться. Хватает ошеломлённого вопиющей наглостью любовника, пока тот не созрел с очередной обидой вселенского масштаба, и спешит вернуться к остальным. Перевоплощаются в новый образ опоздавшие со скоростью света, но выход на сцену все равно задерживается на три минуты.