Печенье к кофе

Под куполом раскинутого шатра духота липкими пальцами ласкает взмокшую разгорячённую кожу. Зажжённые свечи плавятся и заливают сплетённые страстью тела тёплым масляным сиянием, густыми красками рисуя тени силуэтов на тканевых полотнах натянутых под открытым небом стен. Тлеющие благовония мешаются со сладостью пота. Спёртый горячий воздух душит, рваные выдохи чередуются с отчаянными попытками набрать в лёгкие как можно больше кислорода. Губы саднят от поцелуев, жаркий шёпот нежную плоть игриво щекочет. Всхлипы разрывает низкий грудной рык, а высокие надрывные стоны тонут в сдавленном мычании. Чонгук запрокидывает голову, не переставая змеёй извиваться на испещрённых шрамами бледных бёдрах. Тепло вязкой патокой разливается по венам, за пеленой сомкнутых век калейдоскопы рыжего стекла. Тело ноет, дрожью отзывается на прикосновения, которых мало, сколько ни соизволь подарить. Под пальцами за склепом высоко вздымающейся груди бьётся сердце в неистовстве, пульсирует в такт бешеной скачки собственного, обезумевшего. Пот стекает по вискам, копится над губой, увлажняет шею и плывёт вдоль подтянутого живота, искристыми капельками очерчивая рельеф мышц под карамелью бархатной кожи. Завитки отросших чёрных волос липнут к пунцовым щекам. Длинные ресницы трепещут. Во рту — сладость вина, на талии — пепельные ожоги от ладоней. Подкинутые бёдра заставляют вынырнуть из звёздных вод небытия. Распадаясь на протяжный стон, Чон опускает голову и падает в распростёртую под ним чёрную пропасть прищуренных в наслаждении глаз. Юнги дышит рвано через приоткрытые красные губы, пальцами впивается в округлые ягодицы и раздвигает, толкаясь глубже и ощутимее. Пшеничные длинные волосы в беспорядке размётаны по оленьей шкуре. Брови нахмурены. На скулах играет румянец. Не совладав с чувственным порывом, Чонгук склоняется и целует. — Ты сегодня нетерпеливый, — мурлычет на ушко, не переставая насаживаться на твёрдую плоть. Язык лениво обводит хрящик и утопает в ямке извилистой раковины. Пальцы сильнее сжимают плечи. — Я не знаю, когда снова смогу коснуться тебя. И смогу ли вообще. Чонгук протяжно мычит, уткнувшись в изгиб молочной шеи лицом. — Пожалуйста, перестань. Не смей даже думать. — Если бы ты знал, как сильно я люблю тебя. Оторвавшись лбом от потного плеча, Чон зависает над обеспокоенным мужчиной, отвлечь от переживаний которого не в силах даже мгновения сладострастия. — Люблю тебя сильнее, — шепчет в ответ и целует в уголок губ. Касается большими пальцами щёк и поглаживает в надежде успокоить, даровать умиротворение. Влажные смазанные поцелуи падают на лоб, подбородок, кончик носа, запечатываются жаром на тонкой коже век, заставляя трепетать пушистые ресницы, прокладывают дорожку нежности вдоль грубого шрама, рассекающего правую половину лица надвое. — Люблю тебя больше всего на свете. И, поверь мне, судьба не настолько жестока, чтобы отнимать тебя у меня. — Завтра к обеду мы пересечём границу. — Я знаю. — Подушечки пальцев любовно касаются уродливой метки, берущей начало сразу под глазом. Юнги вдоль и поперёк заклеймён следствиями боевой самоотверженности, но даже такой, увитый бороздами зарубцевавшихся ран, он самый красивый для Чонгука, самый желанный. — Если они не согласятся примкнуть ко мне… — Ты их убьёшь. — Или они меня. Чонгук мученически стонет и до белых ногтей сжимает изувеченное бугристыми полосами плечо. Любить Юнги никогда не было легко. Скованный преданностью подданного народа, он никогда не преподнесёт личное над общественным, никогда не перестанет рисковать жизнью, стремясь уберечь чужие. Никогда не избавит вторую половинку от всеобъемлющего страха однажды проснуться в холодной постели в горьком одиночестве. Юнги никогда не будет принадлежать Чонгуку всецело, потому что существует Агуст. Мин Агуст Девятый, сердце которого схоронено под бетоном восходящей империи. — Замолчи, — шепчет в отчаянии. — Замолчи, — повторяет, ощущая предательскую влагу на глазах. — Иначе я останусь и пойду с тобой. Низкий грудной смешок россыпью мурашек расползается по телу. Широкие мозолистые ладони скользят вверх по спине. — Тогда нам суждено проиграть. — Почему это? — искренне недоумевает Чон, заглядывая в масляную черноту глаз напротив. — Потому что я не смогу вести бой, одержимый твоей защитой. — Огрубевшие подушечки касаются румяной щеки, очерчивают скулу, плывут к виску и убирают влажные волосы за ухо. — Потому что я выберу тебя. Всегда буду выбирать тебя, даже если за одну жизнь придётся отдать тысячи. Чонгук больше не слышит биения собственного сердца. Стоит на секундочку сомкнуть налитые свинцом веки, как слёзы струятся по горящим щекам. Губы вмиг находят чужие. Юнги отзывается на ласку. Сгребает в охапку разгоряченное тело и переворачивает, оказываясь меж широко разведённых загорелых бёдер. Белые волосы гладким шёлком ниспадают до земли, и Чонгук спешит запутаться в них пальцами, позволяя потрескавшимся искусанным губам сцеловывать солёную влагу с лица. Толчки возобновляются. Неспешные, осторожные, ленивые. Под тяжестью натренированного боями тела Чон плавится, выгибается податливо и скулит в накрывающем исступлении. Впивается ногтями в крепкую широкую спину и царапает в сладостном отчаянии, рисуя новые метки к уже имеющимся — тем, что никогда не исчезнут с белого холста. — Я не хочу, чтобы эта ночь заканчивалась, — шепчет в беспамятстве, расколотый на миллионы сияющих стёклышек, что умелые руки через мгновения склеят в яркую горящую звезду. — Не хочу отпускать тебя. — До восхода солнца ещё много времени. — Юнги целует косточку ключицы, пальцами выводя замысловатые узоры по бедру. — С тобой времени никогда не бывает много. Ответом служит низкий гортанный стон и очередной глубокий толчок, вынуждающий Чона запрокинуть голову и умоляющее всхлипнуть. — Пожалуйста, — просит, оттягивая белёсые пряди у корней. Ноги тугим кольцом опоясывают изувеченный ледяной сталью недругов торс. От жарких влажных поцелуев шея нещадно пылает. — Пожалуйста, вернись ко мне. Юнги поднимает голову. Чёрные глаза совсем близко. Вязкая ониксовая смола в себе топит, каждую крупицу сознания обволакивая убаюкивающим теплом, сотканным из лепестков цветущих в груди бутонов чувств. Чонгук дрожит. Жадно глотает делимый на двоих воздух и жмётся ближе, чтобы кожа к коже. Сердце пульсирует где-то в горле. Горячий шёпот обжигает губы: — Я вернусь к тебе. Обещаю.