Печенье к кофе

Прошли ровно сутки с момента, как сообщение обрело статус отправленного. Несколько строк с прикреплённым файлом так и значатся до сих пор непрочитанными. Юнги испепеляет экран телефона до рези в глазах, затем гасит дисплей и позволяет устройству спикировать на диван недалеко от бедра. Откинувшись на кожаную спинку, мужчина запрокидывает голову и делает очередную затяжку. Частички истлевшей почти до фильтра сигареты пепельными снежинками оседают на чёрную футболку, но Мину откровенно плевать. Губы искривляет горькая усмешка. «… был в сети 10 минут назад» Как давно всё пошло под откос? Как давно между выстроилась бетонная стена отчуждения? Кто виноват? В чём ошибка? Если бы Юнги знал, как всё исправить, он бы работал не покладая рук. Он и сейчас работает: пишет часами напролёт, даже гастролируя, даже мучаясь болезнью и высокой температурой, пишет для него и ради него, а сообщение по-прежнему «не прочитано». Как давно Чонгуку стало так плевать? Утопив сигарету в бассейне окурков стеклянной пепельницы, Юнги подливает в стакан со льдом и тёртым имбирём новую порцию виски. Больному горлу после финальных концертов не рекомендованы такие удовольствия, но кому важно физическое здоровье, когда на душе кошки скребут? Телефон вновь оказывается в руке. Делая глоток авторского напитка от разбитого сердца, Мин топчет остатки гордости и жмёт на контакт с эмоджи кролика. Очень долго никто не берёт трубку, а затем в ухо врезается приглушённая какофония бурлящего жизнью ночного клуба. — Что-то важное, хён? Я сейчас занят. — Ты всегда занят. Особенно для меня. — Вчера я скинул тебе отредактированную дорожку. Хочу знать, что ты думаешь, согласен ли работать с этим. — Хорошо. Я посмотрю потом. Юнги кусает губу. «Потом» может никогда не наступить — банальная отмазка в стремлении побыстрее отвязаться. Чонгук даже не пытается говорить убедительно, холод и незаинтересованность в голосе режут подобно лезвиям. Даже выпивший, он умудряется не растерять шипы — изощрённая баррикада против заботы и внимания хёна. Хочется так много сказать. Как минимум, объяснить, что время на правки перед армией у Юнги ограничено, а как максимум — спросить, в порядке ли Чонгук, всё ли с ним хорошо. Но в ответ мужчина лишь угукает и отключается. В носу безбожно щиплет, но залпом осушенный стакан виски помогает с этой проблемой. Наверное, уже в сотый раз за последний год Юнги предлагает сотрудничество, и не с целью собственного продвижения, ведь всё, к чему прикасается Чонгук, автоматически взгромождается на олимп успеха, а с желанием возобновить тесное общение, которое сейчас в рамкам совместной работы только и возможно. Задолго до записи эпизода своего шоу, задолго до создания Севен… Мин приставучей уличной кошкой клянчит коллаб, но получает нескончаемые «потом» и «занят», получает на все попытки коммуникации равнодушный отказ. Лишь недавний визит на финальные дни тура. О! Если бы не спланированная компанией концертная программа, не предусматривающая корректировок, Юнги бы позволил прийти и пятого числа, и шестого, и когда Гук захочет, лишь бы любимый мальчик был рядом и счастлив. Пусть реабилитируется и поёт Burn it двести раз подряд. Плевать, что нет дела до самого шоу, плевать, что макнэ вновь ушёл бы после собственного выступления, даже не пожелав удачи, — когда дело касается Чонгука, Юнги обращается безвольной тряпкой. В прошлый раз всё было иначе. Когда они работали вместе. 2020. Конец мая. Квартира Мина. Бутылка красного полусладкого на двоих, и Чонгук на коленях. За поцелуями зародилось шутливое предложение сотрудничества. — Почему у нас до сих пор нет песни? Хочу что-нибудь сладкое, но лёгкое. Хочу рассказать о чувствах. Интересно, фанаты бы рассмотрели лирику буквально, соотнося тебя и меня? — Парень не перестаёт хихикать, потираясь носом о мягкую щёку Юнги. — Мой хён слишком гениален, и мне тоже хочется прикоснуться к его талантам. Позволишь? Конечно он позволил. Позволил сначала объездить себя на диване, а затем написать строчки текста и спеть их. Несколько недель Юнги ругался с компанией, убеждая оставить Чонгука на приглашённом вокале, но позиция вышестоящих была непреклонна — слишком откровенно для мужского дуэта. Даже выпустить это на некоммерческих площадках запрещалось. Уже после, когда стена высилась кирпич за кирпичом, Мин согласился на сотрудничество с Айю, чтобы не терять песню, но даже тогда, стоило первым нотам заиграть, сердце щемило и кровоточило. Интересно, что почувствовал Чонгук, когда его заменили? Почувствовал ли он хоть что-то? Они не обсуждали это. Три года назад. Три года назад было всё хорошо. Даже слишком. Парни из группы начали что-то подозревать, бросали косые взгляды, усмехались по делу и нет, но было плевать. Роман внутри коллектива? Частое явление. Даже внутри мужского. Даже в консервативной Корее. Юнги разгрёб за свою жизнь и карьеру становления айдола слишком много дерьма, чтобы беспокоиться о непонимании и негативе со стороны компании и публики, когда в его руках самое настоящее счастье. Лёд в стакане медленно тает. Виски вновь доливают до краёв. Зайдя в диалоги, мужчина в который раз скользит взглядом по непрочитанному сообщению. Усмехается, бросает телефон на ковёр. Возможно, Чонгук нуждался в нём от недостатка опыта. Зрелый мудрый хён, знающий всё на свете. Интригующе. Маняще. Влечение и привязанность могли составлять тяга к неизведанному и чувсто защищённости. Сейчас Гук самодостаточный, востребованный, сформировавшийся артист под ключ — мечта каждого продюссера. Любой материал с ним в производстве бьёт мировые рекорды. Когда западные гуру музыкальной индустрии бьются за тебя и твой голос насмерть, зачем нужен какой-то там Юнги? Пустоту любознательности легко можно заполнить новыми впечатлениями, а дыру в груди, выжранную чувствами, так же просто не подлатать. Полтора года армии, которые упрочат бетонную преграду между. Если бы у Юнги было больше времени, он бы приложил больше усилий. Месяц? Полтора? Что можно сделать за эти жалкие дни, когда вернуть Чонгука не удалось больше, чем за год? Для некогда восхищавшегося мальчика с глазами сердечками Юнги сейчас всего лишь тень собственной славы.