Печенье к кофе

Взмокшие ладони приятно холодит декоративный кирпич в отделке стены. Дрожащие пальцы вцепляются в шероховатые выемки, царапают асфальтового цвета гипс, невольно соскальзывают, но ленивыми пауками карабкаются наверх. Пот скатывается по вискам и застилает глаза. Влажные ресницы слипаются, кончик языка высовывается, чтобы слизать скопившуюся влагу над верхней губой. Дыхание хриплое, рваное. Чёрная футболка вымокла и срослась с телом, облепляя каждую подрагивающую мышцу. Сердце маятником отбивает удары в висках и пульсирует в подушечках пальцев, пока в собственной заднице пульсирует толстый член. Чонгук не знал, что сегодняшняя вылазка законится именно так. Он подсознательно допускал, что хозяин может вернуться раньше времени или вообще окажется дома вопреки наводке; допускал, что этот сраный писака позвонит копам или же сам уложит незваного гостя мордой в пол — ведь Мин Юнги бывший военный, — но Чон никак не мог предугадать, что его прижмут грудью к стене и просунут между ног кое-что большое и горячее. И, говоря откровенно, не сказать, чтобы парень был сильно против. Последние три года Чон Чонгук без зазрения совести подчищает особняки богатеньких дяденек и тётенек, и, по большому счёту, каждый его забег можно назвать успешным. Выходец из детдома пошёл по пути наименьшего сопротивления, от природы обладая ловкостью, прыткостью, смекалкой и любовью к физическим нагрузкам. Тренажёрный зал с самого детства стал излюбленным местом брошенного пьющей матерью мальчишки. Не пропуская не единой тренировки, сейчас, в свои двадцать, Гук имеет завидное атлетичное тело и выносливость марафонца, а ещё Бог наградил его смазливой симпатичной мордашкой, которая ни за что не вызовет у потенциальных жертв ограбления подозрений. Съёмная студия в спальном районе столицы, клубы с безграничной выпивкой по субботам, воскресное утро с какой-нибудь беспринципной девчонкой и одна-две «рабочие» вылазки в будние дни. Наркотикам Чонгук сказал твёрдое «нет», хотя этого добра и любителей им полакомиться в окружении парня предостаточно. Работать с «белой смертью» без непосредственного употребления Чон тоже не желает, оценивая весь риск и его неоправданность. Старый-добрый лом куда надёжнее, особенно, если он в умелых руках профи. Наводка на Мин Юнги всплыла под пьяненький разговор двух выпускников седьмого интерната. Тэхён, в отличие от бесстрашного товарища, избрал гуманную дорожку по накоплению зелёных бумажек, оттого сейчас и разрывается между копеечными подработками, днём раздавая листовки, а вечером разгружая ящики с продуктами, но не Чону его судить. «Неделю назад я доставлял пианино одному мужику, после с ребятами ещё и затаскивали эту бандуру в дом. Так вот домик этот буквально сокровищница. Картин, антиквариата, техники дорогущей завались. Да и гроб, что мы с парнями тащили, штучка коллекционная, стоит немало. Я бы на твоём месте присмотрелся. Хмырь этот один живёт, да и соседей нет поблизости: вокруг пустырь лесной. Типа творческой личности так лучше работается. Он писатель, кстати». А ещё он бывший военный, но об этом Чонгук узнает позже, когда сольёт общие материалы Хосоку. Приятель за неплохое поощрение выяснит подробности биографии и детали рутинной составляющей, помогающей Чону сориентироваться в действиях. Мин Юнги. Тридцать один. До двадцати пяти служил по контракту, но травма плеча вынудила уйти в отставку. Сейчас пишет романы на военную тематику и неплохо зарабатывает. Холост. Детей нет. Тэхён лишь упомянул, что он небольшого роста, но крепкий как скала. К огромному сожалению, проклятущий Ким не упомянул, что этот Юнги чертовски красивый, до безумия красивый, как раз во вкусе Чонгука, который успешно год за годом скрывает свою бисексуальность. Проникнуть в дом не составляет труда. Сигнализация даже не успевает подать признаков жизни, прежде чем её деактивируют кодом. Узкие тёмные джинсы, шипованные ботинки, бомбер поверх футболки и чёрные кожаные перчатки. Чон не работает при свидетелях, оттого маска не является частью экипировки. Уже с порога роскошество особняка радует удачно зашедшего воришку, рюкзак как по волшебству набивается вещами. Но стоит продвинуться в просторную гостиную, как Гук застывает под округлой аркой, замечая хозяина, по словам Хосока обязанного в этот час отсутствовать, за тем самым дорогущим фортепиано. Мужчина в наушниках. Пальцы с несвойственной военным нежностью перебирают клавиши. Широкая линия плеч, крепкая спина, обтянутая белой футболкой, увитые венами предплечья и кисти. Длинные волосы забраны за уши и падают чёрной вуалью на затылок. Идеальна осанка — стальная выправка. Пианист плавно покачивается в такт слышимой только ему одному мелодии. Чонгук не думает долго, а подкрадывается и одним резким ударом монтировки вырубает нежеланного свидетеля. Юнги очухивается привязанным к стулу в центре гостиной. Незваный гость тут же прекращает копошения с рюкзаком и усаживается напротив. Сказать по правде, от силы минут пять всего проходит, после того как Гук возобновляет пополнение запасов местным добром, ведь всё то время, что хозяин приходил в чувства, он пялился, даже когда волочил к стулу и связывал. Первая мысль сбежать подобру-поздорову мгновенно выветривается, будто красота этого мужчины затуманивает мозг. Будто в целом вся тяга Чона к своему же полу в одночасье прорвалась как через разрушенную плотину: терпел-терпел, скрывался-скрывался, а здесь безвольно пал и в зобу дыханье спёрло. Ладони быстро взмокли, а в паху потяжелело. А всему виной бледная кожа, аккуратные мягкие черты, чувственная линия губ, что слишком красные и слишком приоткрытые. Ресницы длинные и чёрные, брови даже в отключке нахмуренные. Длинная крепкая шея, острый кадык — голос наверняка глубокий и низкий. Под пальцами прощупываются стальные мышцы. Чонгук не понимает, какого чёрта с ним происходит, какого чёрта он реагирует вот так и смотрит нездоровым голодным взглядом, который очнувшийся мужчина с лёгкостью считывает, как только фокусируется на вырубившем его грабителе. О-о-о-о! Эти чёрные лисьи глаза! Лучше бы чёртов Мин Юнги вообще не приходил в себя, чем умело вбивал в крышку гроба гвоздь за гвоздём! — Твой первый раз? А то выглядишь как напуганная побитая собака. У Чонгука мурашки по спине от этого голоса. Не умеющий держать беспристрастную маску, сейчас перед пленником он наверняка выглядит жалким. Хочется опустить руку и позорно сжать дёрнувшийся в джинсах член. Юнги ухмыляется. Нет и толики страха в его глазах, в его насмехающийся интонациях. Он либо контуженный, оттого бесстрашный, либо раскусил потёкшего как мартовскую кошку Чонгука. — Тебе лучше захлопнуться, если не хочешь, чтобы твои мозги растекались по стенке, — подскочивший к пленнику Чон хватает того за подбородок и выплёвывает смешную до колик в животе угрозу, ведь по жизни парень и мухи не способен обидеть. Юнги будто понимает всю нелепость брошенных слов и растягивает губы в улыбке. — Если хочешь, я могу притвориться, якобы ты меня напугал. У Гука чешется рука, как хочется кулаком зарядить в скалящуюся физиономию, стирая к чертям слепящее превосходство, а с другой стороны, самодовольная нагловатая улыбка парализует, заставляя дрожащие пальцы лишь сильнее сжиматься на гладковыбритом бледном подбородке. Между ними какая-то необъяснимая химия, иррациональная, больная. Воздух накаливается, стреляет статическими искрами: замыкание и взрыв неизбежны. Чонгук осознаёт, что его пожирают глазами, сканируют, изучают. Становится жарко, и первая капля пота спешит пощекотать пульсирующий висок. — Ты думаешь, я с тобой шутки шучу? — бросает на выдохе, ступая ближе. Правая нога проскальзывает меж чужих разведённых бёдер. Юнги высовывает кончик языка и облизывает нижнюю губу. Медленно сводит ноги, зажимая колено едва дышащего мальчишки. Гук дёргается. Везде дёргается. И на заметно округлившийся пах пленник опускает заинтересованный взгляд. Дальше всё происходит как в тумане. Юнги резко подрывается с места, сбрасывая верёвки на пол, и толкает ошеломлённого и обмякшего парня к ближайшей стене — недалеко от брошенного посреди игры пианино. Прижатый горячим телом к шероховатому кирпичу, последнее, о чём думает Чонгук, это о том, как же чёртов Мин высвободился. Несмотря на проигрыш в росте, у военного достаточно сил удерживать воришку в мёртвой хватке собственных рук. Мужчина чуть запрокидывает голову и скалится, обнажая идеальные зубы. От него так вкусно пахнет пряными травами и корицей, что Гуку хочется пищать. — Знаешь, я могу скрутить тебя за долю секунды, и ты будешь жалобно скулить и проситься к мамочке, — хрипло шепчет, щекоча губы горячим дыханием. Чонгук тяжело сглатывает, пальцами впиваясь в чужие предплечья. Ноги ватнеют, а перед глазами картинка начинает плыть. Это чёртово сумасшествие! Кролик, загипнотизированный удавом. — Но есть и другой выход. Юнги опускает руку и сжимает мальчишечий член через джинсы. Затвердевший, горячий, пульсирующий. Гук на рефлексе запрокидывает голову и заламывает брови, губы округляются в чувственную «О». В чёрных глазах Мина, глубоких и вязких, чертята водят хороводы, уголки губ мужчины приподнимаются в самодовольной усмешке. — И он, осмелюсь предположить, понравится тебе куда больше, чем сломанная рука и выбитые зубы. — Да пошёл ты, — шипит пленник, и, вопреки гневным словам, потирается пахом о подставленную руку. Подростковая дерзость остаётся без ответа. Юнги склоняет голову к плечу и облизывает покрасневшие губы. Его улыбка завораживает и пугает одновременно. Перед тобой будто сумасшедший, но в этом сладком безумии ты и сам не прочь утонуть. Чёрные глаза прищурены, брови сведены. Будто паук попавшую в сети муху он изучает Чонгука, вот-вот готовый наброситься и иссушить, испить все соки. Юноша смаргивает пот, ослабшими руками уже не отталкивая, а притягивая мучителя, держась за него. Юнги не церемонится: разворачивает податливого парня к себе спиной и резким движением стягивает джинсы. Вмазавшись щекой в стену, Гук на рефлексе выпячивает задницу, уже зная, что сейчас произойдёт, что должно произойти. Ежедневные тайные игры с собой позволяют принять Юнги без резкой боли, ведь на разработку и смазку никто не скупится: лишь скользкий от предэякулята и слюны член. Он толстый, рельефный, пульсирующий и такой горячий. Заполняет до краёв. Прохрипев ругательства, сжавшийся Чон пытается расслабиться. Мужчина тяжело дышит ему в шею, в какой-то момент не сдерживается и кусает за загривок. Мин делает первый толчок. Резкий и глубокий. Ладонь опускается на ягодицу и сжимает. Парень отзывчиво проскуливает что-то неразборчивое. Голова кружится, ноги норовят разъехаться, но шлепок по заднице отрезвляет. Твёрдая плоть проскальзывает внутрь вновь. Гук не понимает, откуда эти хлюпающие звуки, если только он не превращается в текущую нуждающуюся суку. Дышать получается через раз, слизанный с губ пот слишком солёный. Прижатый к стене член дёргается, и парень опускает к нему руку, но Юнги умело перехватывает запястье и выворачивает предплечье, фиксируя на пояснице. — Даже не думай. — Очередной толчок. Рваное дыхание обжигает шею. — Ты занимаешься плохими делами, мальчик, и плевать, какие мотивы преследуешь. — Чонгук кусает губу до боли, чтобы позорно не застонать. Стоит выгнуться сильнее, как возбуждённая плоть, лишённая внимания, шлёпается о живот. — Боюсь, в этот раз тебе не повезло. Откровенно не повезло нарваться на меня, милый. — Последнее слово звучит на улыбке. Влажные губы касаются пульсирующей жилки на шее. Юнги проезжается толстой головкой по простате, и парень в его руках дёргается, капитуллирующе хныча. Сейчас Гук готов заново вломиться в чужой дом, готов несколько раз подряд, лишь бы Мин не прекращал вбиваться в него. Хочется обернуться, хочется посмотреть этому проклятому Юнги в глаза. Чонгук чувствует себя наркоманом, которому нужна доза сумасшествия, чтобы прийти к финишу. Оторвавшись ладонями от стены, горе-воришка впивается в мужские бёдра, притягивает партнёра ближе к себе и сам начинает отчаянно насаживаться. Пальцы нащупывает рубец, скорее всего боевой шрам, и — будь проклят Мин Юнги — это возбуждает до чёртиков. Звонкие шлепки оглушают, они играют в темпе галопом скачущего сердца. Чонгука кусают за плечо, предварительно оттянув зубами ворот футболки. Обязательно останется след, как и красные отметины ладоней на ягодицах сохранятся надолго. — Я с первых секунд, как увидел тебя, смекнул, чем всё кончится, — полурычит-полустонет, уткнувшись лбом в лопатку. Бёдра не прекращают ударяться о крепкие упругие ягодицы. — Я с лёгкостью вычисляю таких, как ты. Повернув голову, Чонгук мажет щекой по стене. Вывернутая рука начинает затекать. — Потому что сам такой? Юнги поднимает взгляд. Лицо сияет сочным румянцем. Длинные чёрные пряди выбились из аккуратной укладки и липнут к щекам. Губы красные, в глазах танцует бесовское пламя. Уложив ладони на смуглые мальчишечьи бёдра, Мин резко притягивает Чонгука к себе, заставляя оторваться от стены и прогнуться. Ускорившись, он каждым новым толчком смелее попадает по бугорку простаты. Юноша шире расставляет ноги; закинув руку, он впивается пальцами в чёрные влажные волосы своего мучителя и оттягивает прядки у корней. Юнги шипит. Пробирается к уху и кусает мочку. Гук выворачивает шею и впечатывается губами в гладкую щёку, но хочется другого. Высунув язык, парень мажет им по уголку чужого рта. Мин на мгновение хмурится в непонимании, но, быстро совладав с удивлением, отвечает на ласку и показывает свой, что быстро сплетается с мальчишечьим за пределами жаркой узости единства ртов. Хаотично. Мокро. Грязно. Они вылизывают друг друга как оголодавшие кошки. Юнги накрывает сочащийся член младшенького ладонью и сжимает у основания, в то время как Чон сжимается на нём. Стоит пару раз податься задницей назад, как парнишка обильно кончает в чужой кулак. Сокращающиеся стенки позволяют и партнёру излиться следом. Во время оргазма языки не перестают изучать друг друга, измазывая тягучей слюной щеки и подбородки. — Как тебя зовут? — шепчет парню на ухо и спешит прикусить хрящик. Рука иссушает дёргающийся член до последней капли. — Чонгук, — выдаёт сдавленным стоном, заламывая брови от удовольствия. — Что? Вызовешь полицию? — спрашивает чуть позже, когда здравая мысль наконец посещает рассудок, но уже поздно себя ругать за опрометчивость. — Я не собираюсь звонить копам. — Горячие губы ведут влажную линию вдоль сонной артерии. — Пока что, — добавляет предупредительно и смыкает зубы на влажной от пота коже. — Чего же ты хочешь? — Чонгук с горем пополам выворачивается в капкане рук и встаёт к писателю лицом. Опавшие члены соприкасаются, и, парень готов поклясться, он начинает заново возбуждаться. Юнги облизывается и подаётся ближе. Рука ложится на румяную мальчишечью щёку, большой палец скользит по скуле. — А чего хочешь ты? Опьянённый колдовством чёрных лисьих глаз, блестящих удовлетворением и заново растущим желанием, искрящихся звёздами безумия, Чонгук не думает перед тем, как ляпнуть: — Для начала повторения воспитательной работы. Я плохо усваиваю с первого раза.