Печенье к кофе

Можно ли разделить сердце на две равные части? Жить в параллельных вселенных, идеально подстраиваясь под каждую из них? У Чонгука есть ответ на этот вопрос. Шесть месяцев он мечется от одной пропасти к другой, неспособный сделать выбор, который ноющее сердце разорвёт в клочья. От дорогих апартаментов до поросших плесенью стен старого склада; от багровых пятнышек засосов на шее до синяков от пальцев; от длинного шрама, разрезающего глаз, до бугристой метки на плече. Они как лёд и пламень, два конца одной палки безумия, противоположное сосредоточение всего того, что Чонгук до сумасшествия любит и от чего никогда не сможет отказаться, не причинив себе боли. Они — братья-близнецы, ненавидящие друг друга и враждующие с подростковых лет. Холодная расчётливость и звериная ярость, стратегия и импульсивность, агент федеральных служб и скрывающийся преступник. Жестокость против жестокости, ненависть против ненависти. Изучив слабые места друг друга, они не представляют, как близко находится то, что может заставить страдать другого. Чонгук та тоненькая ниточка, что связывает братьев, помимо жгучего желания перерезать друг другу глотки. Если бы они знали, кто делит постель врага, никогда бы не простили за предательство. Сегодня ты ужинаешь деликатесами в центре столицы, а завтра кусочничаешь краденым пайком из супермакета. От поездок в слепящем блеском Бентли до ветра в волосах на угнанном Харлее. Они крадут его друг у друга. Дарят свою особую любовь, от которой Чонгук плавится и теряет рассудок. Они — причина его сумасшествия, мотивация ходить по тонкому лезвия ножа. Вечер. Свечи. Дорогое красное вино. Наполненная ванна. Густая пена липнет к разгорячённым телам, ароматические масла мешаются с естественным запахом кожи. Мускус, кедр, ваниль. Чонгук сидит сверху и плавно вращает бёдрами, отчего вода лижет бортики ванны и выплёскивается на мраморный пол. Юнги тяжело дышит ему в шею, пальцами сжимает ягодицы и разводит в стороны, проникает глубже. Чон впивается ногтями мужчине в плечи, стонет протяжно и запрокидывает голову, когда губы сходятся на пульсирующей жилке. Пламя свечей на плитке чёрного кафеля рисует густые тени сплетённых воедино тел. Вода искрится янтарём, карамель кожи влажными каплями ловит коралловый блик. Чонгук склоняет голову и находит припухшие от поцелуев губы, скользит в горячий рот языком. Пальцы обводят косточки ключиц, ласкают шею, очерчивают острую как бритва челюсть и касаются лица. Подушечка большого ложится на начало длинной грубой метки, рассекающей правый глаз. Чон любовно обводит шрам и жмётся к нему губами. Ресницы Юнги трепещут. Из груди вырывается сдавленный стон. Мужчина откидывается затылком на бортик ванны и делает глубокий вдох, прижимая молодое тело к своей высоко вздымающейся груди. Он не должен казаться слабым, но Чонгук обезоруживает, проникает под кожу и разливается по венам. Толстые многовековые льды топит безграничная нежность чистой юношеской любви. С мальчишкой Юнги меняется, забывает свою кровавую сторону, и Чонгук сходит с ума от осознания, какого опасного зверя ему удалось приручить. Но все звери поддаются дрессировке. Заброшенный склад с высокими потолками, заколоченные досками окна, запах дешёвых сигарет, отсыревшего дерева и зажжённой палочки тайских благовоний. Запах машинного масла и пота. Через небольшие прорези в окнах ломти света касаются пола и багровой накидки стоящего в центре импровизированной комнаты дивана. Потрёпанный матрац у стены. С запрокинутыми за голову руками Чонгук извивается на нём, смыкая голени на чужой пояснице. Агуст рычит ему в шею и кусает ключицы. Толкается размашисто и глубоко, пальцами сжимая пульсирующее горло. Хрипящим голосом Чон умоляет поцеловать, и тогда над ним возвышаются, щекочут длинными волнистыми волосами. Глаза чёрные, с пляшущими огнями торжествующего безумия, такие родные, знакомые, но другие, лишённые грубого шрама. Агуст высовывает язык и проходится им по чужим губам. Издевается. Не дарует желаемого. Не поддаётся. Изнывая, Чон отрывается затылком от матраца и тянется языком навстречу. Влажная плоть врезается в другую и объединяется в жарком влажном танце. Мокро и грязно, но до безумия возбуждающе. Мин толкается глубже, давит на запястья, и удовольствие граничит с болью. От пальцев на горле Чон начинает задыхаться. Укус в шею, укус на груди. Ногти впиваются в ладонь до кровавых полумесяцев. Голова кружится. Перед глазами розовый рубец на левом плече. Хочется коснуться, но ему не позволят. От нехватки кислорода картинка темнеет и возбуждение становится ярче. Чон как наэлектризованная частица — ещё чуть-чуть, и взорвётся. Агуст тянет мочку уха зубами и сильнее сжимает горло. Кадык нервно ходит под ладонью. У Чонгука глаза наливаются кровью, ударяющий по простате член заставляет отчаянно хрипеть. Сейчас он потеряет сознание, всего мгновение… Но этого никогда не происходит. Мин никогда не переходит грань. Он любит их обоих и в то же время ненавидит, что каждый из них причиняет другому боль. Метка на сердце. Метка на коже. Чон знает, кто изуродовал ножом лицо Юнги, и знает, кто подстроил Агусту аварию на мотоцикле. Находясь наедине с кем-то из братьев, он не может не вспоминать о втором: тело любовника своими шрамами само кричит о по пятам следующей тени. Чонгук загнан в угол, они — его молот и наковальня, и в глубине души парню страшно. Что будет, если близнецы Мин узнают правду? Их чувства к нему ничто по сравнению с чернотой в груди по отношению друг к другу, всепоглощающей и безграничной, жгучей и отравляющей. Они убьют его, чтобы надавить на чужую болевую точку. Но кто сделает это первым?