For Want Of A Relic

— Отвечай мне, Кирей! — повысить голос — это всё, что могла сделать женщина, чтобы выразить свое разочарование: ударить в стену рядом ничего не дало бы, к тому же её раны всё ещё заживали. И уж тем более это не помогло бы ей достучаться до своего Мастера, столь равнодушного и невозмутимого ко всему окружающему. — Почему ты не говоришь со мной?! Молодой священник, как и следовало ожидать, ничего не сказал. Темные глаза были опущены, словно в покорности или под тяжестью чего-то невообразимого, давящего на его плечи. Теперь они были одни глубоко в подвале церкви. Нейтральная территория, на которую не ступала нога ни Мастера, ни Слуги, что делало её идеальным местом для того, чтобы спрятать кого-то раненого или нуждающегося в восстановлении. Сэйбер была отозвана Командным Заклинанием в момент удара захваченного Берсеркером воздушного корабля, однако раны всё же были нанесены: худшее исправилось под умелыми руками Мастера, специализирующегося на духовном исцелении, но возвращаться на поле боя так скоро было бы неосмотрительно. «Лучше, — сказал ему Токиоми, - если остальные будут считать, что Сэйбер погибла. Возвращайтесь в церковь, и мы начнем планировать наши дальнейшие действия». И всё ради того, чтобы добыть Грааль для главы рода Тосака, чтобы достичь Корней, как того глубоко желал каждый истинный маг. Кирей Котомине действовал по прихоти своего учителя, и не более того. — Кирей-! — она снова выкрикнула его имя, пересекая комнату, чтобы сократить расстояние между ними: будучи на целый фунт ниже, Артурия Пендрагон посмотрела в опущенные глаза и увидела… ничего. Словно там изначально была пустота. — Я не возражала, когда мне приказали продолжать скрывать мой истинный Благородный Фантазм, даже рискуя городом и его народом. Но теперь я обязана стоять на своем: я не могу больше сидеть сложа руки и видеть, как моего Мастера превращают в пешку. Я не хочу, чтобы мои поиски Грааля умерли в зачатке из-за того, что ты всего лишь правая рука Тосаки! —… Какое значение имело то, что он был пешкой? Выполнять исключительно чужую волю — таково было единственное понимание Киреем термина «самоотверженности». Не иметь своего мнения, соглашаться и идти в ногу с тем, что служит великой цели. Его отец желал, чтобы рука Кирея помогла свершиться чуду Третьей Магии. Токиоми хотел, чтобы помощь Церкви в обретении Грааля досталась тому, кто считался самым достойным. Это было всё, что имело значение. Только это должно было иметь значение. Кирей Котомине анализировал свои собственные действия, предпринятые до настоящего времени в этой войне, и классифицировал их как «неосторожные». Слежка и преследование человека, который, возможно… не более чем по наитию, обладал ответом на вопрос, который Кирей так и не смог сформулировать словами, сдерживание Благородного Фантазма Сэйбер от того, чтобы уничтожить мерзость на реке, противостоящую как Богу, так и людям… это не были действия, подпадающие под категорию самоотверженного человека Бога, и он почувствовал, что изо всех сил пытается починить что-то, что треснуло внутри него. Как запертая дверь, которая медленно, но верно начала расшатываться на петлях под давлением чего-то ужасного и безымянного, запечатанного за ней. — Зачем ты здесь, Кирей? Скажи правду, если не мне, то себе, — потребовала Сэйбер, глядя сквозь него. — Ты хочешь или не хочешь сражаться как пешка Токиоми? Ты был избран Граалем, и поэтому ты имеешь право протянуть руку и взять его себе! Претендовать на что-то для себя… Что-то остановилось в голове священника при этой мысли, щелкнул аварийный выключатель, чтобы предотвратить осуществление чего-то ужасного. Нет, — говорил голос, называемый «разумом» — требовать что-то для себя — отвратительно. Я не могу продолжать в том же духе. Но что случится, если он не примет этого? Некое чудо признало семерых достойными сражаться за него — семерых, а не шестерых. Чудо под названием «Святой Грааль» взяло его за руку и оставило на нем свой след три года назад. Большинство в Святой Церкви никогда не смогут сказать, что их признали достойными чуда — и уж тем более исполнители Воли Божьей, руки которых обагрены кровью их собственной преданности. И его отец, и Токиоми были убеждены, что избрание Кирея Мастером — не более чем дар, призванный обеспечить победу главы Тосака. …Откуда им так точно знать об этом? — спросил тоненький голосок внутри него, из-за запертой двери. Даже если Грааль окажется фальсификацией истинной святой реликвии, ничем иным, как путем к Корню, он всё равно останется «чудом», не так ли? Божьи деяния были неизбирательными. Великий потоп уничтожил всё на своем пути, огонь мог сжигать и людей, и их дома, а землетрясение могло поглотить всех, кого судьба привела к месту, где плиты раскалываются на части. Тогда, — говорил страшный голос за дверью в сердце Кирея, — что за чудо могло дать преимущество Токиоми Тосаке над шестью другими избранными? — Кирей… — Сэйбер остановилась, когда правая рука её Мастера пошевелилась, пустые глаза смотрели на Командные Заклинания на его коже. Они были в виде вихря, о котором он никогда не задумывался, но сейчас, когда священник смотрел на них, ему казалось, что он смотрит в воронку в бесконечной темноте океана, будто он стоит на обрыве, с которого может сорваться и падать, пока не достигнет самого ада. —…Кирей, — снова попыталась она, беря его за руку без сопротивления. Тонкие пальцы крепко обхватили мозолистую ладонь палача, который только и делал что убивал, во имя служения Богу и Его Воле. Мечница смотрела на него с силой и таким напором, что сотрясали самые основы его пустого стоицизма. — Отец Рисей и Тосака не видят того, что вижу я, и я должна ясно высказать свои опасения сейчас, а не позволять им продолжать развиваться. Ибо я смотрю на тебя и вижу прошлую себя. Тем не менее, священник ничего не сказал. Но его взгляд переместился на Сэйбер, и он посмотрел на неё тем же бесстрастным взглядом, каким и на весь окружающий мир. Слуга ни разу не видела, чтобы её господин улыбался, даже по просьбе собственного отца или учителя. — Некогда жил… один рыцарь. Он покинул Круглый Стол и даже сам Камелот, заявив во всеуслышание: «Король не может понять человеческое сердце». Я ничего не смогла сделать, чтобы изменить сказанное, ибо король должен быть справедливым и беспристрастным. Король должен быть больше, чем человек, без собственной воли и желаний, — она сжала его руку, не настолько сильно, чтобы причинить боль, но желая подчеркнуть свою точку зрения мужчине, который чувствовал себя так, словно разговаривал с тем самым камнем, из которого была построена церковь вокруг них. — Ты должен понять, Кирей Котомине. Жить таким образом — это не удел обычных людей. Это моя, и только моя ноша. Скажи, черт тебя побери, скажи о своих желаниях, чтобы эта мантия пустоты, которую ты носишь, не уничтожила тебя! Ты будешь сражаться за Грааль вместе со мной или нет?! …Это… верно, — неохотно признал голос по имени «разум». Артурия Пендрагон жила совершенно бескорыстной жизнью в ущерб собственному «я». Тристан увидел её маску такой, какой она была на самом деле: извращенной вещью, которая противоречила её собственной природе живого человека. «Артурия» прекратила своё существование в тот момент, когда её рука обхватила меч для выбора далекого, недосягаемого «Короля Артура», который должен был занять её место. Что же тогда, — произнес запертый в комнате голос, — является моим желанием? Это был ответ, который он уже знал. Из всех вопросов, которые он задавал себе, на этот был ответ, который пробивался сквозь запертые воспоминания. «Нет-- ты действительно любишь меня», — это был голос трехлетней давности, но такой далекий и почти забытый. В тот день Кирей Котомине знал, какого его желание, знал, что это нечто попирающее Бога, не поддающееся никаким представлениям о «человечности». Но Грааль всё равно выбрал его. Если запирать свои желания на замок, значит уничтожать свою истинную природу, как король Артур уничтожила Артурию Пендрагон, то… Медленно он освободил свою руку от руки Сэйбер и опустил её вдоль тела. Уничтожение своего «я» — это грех против Бога и Его Творения, такова была очевидная линия рассуждений. Но что, если это творение было повреждено с самого начала? За этими замками и барьерами, которые он с трудом удерживал, из пустоты внутри себя начали формироваться слова. Вопрос, который до сих пор был лишь чувством — осознанием того, что чего-то не хватает, чего-то, что вообще никогда не существовало, — теперь обрел форму, которую можно было выразить. Все вопросы, говорила ему логика, имеют ответы, которые в свою очередь могут быть изложены. Даже если ответ казался недостижимым или мог быть получен только благодаря чему-то сродни чуду. Впервые за всё время сколько он себя помнил, Кирей Котомине осознал, что испытывает к чему-то желание. Если одна-единственная молитва принесет результат в виде чуда, то разве неправильно, что он будет стремится к этому как Мастер в своем собственном праве? Будет ли страшным грехом пойти против воли отца и учителя ради единственного эгоистичного желания — найти фальшивую реликвию и выяснить, есть ли в ней ответ для его собственного сердца? Священник поднял голову, чтобы посмотреть в глаза своей Слуге, его взгляд был также пуст и бесстрастен, как и всегда. Тем не менее, наконец, он заговорил: —…У нас есть работа, Сэйбер.