V
25 сентября 2022 г. в 21:55
Идея назвать цирк «Империей солнца» пришла Тесею в голову не случайно: пока британская империя хмурилась и изливалась холодным дождём, в цирковой восходило солнце, под лучами которого расцветал новый, необыкновенно прекрасный мир.
Однако попасть в «Империю» в качестве циркового артиста было непросто: Тесей проводил тщательный отбор, пока не собрал лучших из тех, кто мог сравниться с талантами «Аркануса», которые остались верны ему. Это позволило значительно расширить программу, наполнив её огненными шоу с участием факиров, замысловатыми буффонадами клоунов и акробатическими выступлениями на канатах и кольцах.
Номер с животными в программе шёл последним. Ньют признавал, что самым сложным для него было ожидание выхода на арену, на которую изливалось ликование публики, наблюдавшей за тем, что на ней происходило. Она пугала не столько своей силой, сколько загадкой, ключа к которой Ньют не мог найти. Как он мог приручить толпу, этого странного, дикого, опаснейшего из существ?
И только оказываясь на арене, он понимал, что вовсе не думает об этом. Под ладонью чувствовалось тепло шерсти тигра, которое успокаивало его. Он думал о том, что это ничем не отличается от привычных забав и кормёжек в вольере.
Первый раз, когда Тедди перепрыгнул через кольцо и зал разразился аплодисментами, Ньют вздрогнул от неожиданности, точно очнувшись, но быстро взял себя в руки, чтобы сосредоточиться. Его движения напоминали замысловатый танец — так легко и изящно он передвигался, ласково разговаривая с Тедди и Рыжиком. Рыжик был покрупнее своего брата, но прыгал так же высоко и грациозно, не задевая кольцо, которое держал Ньют в вытянутой руке. В качестве поощрения он опускался на колени, позволяя тиграм приластиться к нему с надеждой на то, что после выступления они получат обещанное щедрое угощение. Пожалуй, именно этот момент вызывал особый восторг у публики, которая, затаив дыхание, не сводила с него глаз. Маленькие дети вскрикивали то ли от страха, то ли от радости, охватившей их сердца. Мальчишки, что стреляют в кошек из самодельных рогаток, хохоча во всё горло, напротив, точно проглотили языки, взирая на чудо, производимое простыми человеческими руками.
Ах нет, они были не просты. Они хранили истину, всю правду человеческую; вот она, нежность на кончиках пальцев прямиком из сердца, которое любит!
На первых порах Ньют выступал самостоятельно и весьма успешно, что не могло не радовать Тесея, а чуть позже он подыскал брату помощницу по имени Банти. Она выросла под крылом у дедушки, который всю жизнь проработал смотрителем в лондонском зоопарке, поэтому большую часть своей жизни она провела именно там, помогая ему. Когда его не стало, Банти приняла на себя его обязанности, однако условия содержания животных стали плачевными — зоологическое общество, отвечавшее за него, урезало финансирование, поэтому животные не получали должного ухода, какого они требовали. Банти никоим образом повлиять на это не могла, как она ни старалась, и всё же на предложение Тесея она откликнулась не сразу — ей очень не хотелось покидать зоопарк, который, несмотря на то, что работа была тяжёлой и оплачивалась за гроши, напоминал ей о дедушке, которого она очень любила.
Однако, когда «Империя солнца» открыла для неё двери, Банти поняла, что ей улыбнулась удача. Здесь всё было по-другому: улыбки на лицах, громкие голоса, песни, танцы, смех, что переливался звоном монисто на изумительных костюмах гимнасток; необыкновенно ловкие жонглёры, клоуны, репетирующие забавные репризы друг перед другом; акробаты, перелетающие с перекладины на перекладину с лёгкостью пера, и совсем юные мальчишки на моноциклах, шустро рассекающие по манежу.
Эта хрупкая девочка, Нагини, взлетает на полотнах в воздух, будто крылатая; обматывается ими, вьётся по-змеиному, а затем кувыркается и падает, удерживаясь на полотнах, с ужасающей высоты, от чего болезненно замирает сердце. Банти старалась не следить за её тренировками, хоть это было поистине завораживающее зрелище. Впрочем, Нагини не нуждалась в посторонних наблюдателях — рядом всегда был Криденс, располагавшийся на верхней площадке, с которой акробаты спрыгивали, держась за перекладину, и неотрывно смотрел на неё.
Странный это был мальчик — Криденс. С новой ассистенткой познакомиться даже не вышел — только бросил на неё взгляд, от которого Банти пробрало холодом. Она могла видеть его только за уборкой арены; он таскал реквизит и одежду, убирал хлам и мыл полы, и ни одного словечка, не говоря уже об улыбке, от него дождаться было нельзя. Банти взяла за правило держаться от него подальше, потому что присутствие Криденса неприятно давило на неё, оказывая самое гнетущее и недружелюбное впечатление.
Зато в вольерах с животными ей открылась давняя мечта, которую она не загадывала, но всегда лелеяла в своей душе. Здесь им было хорошо — они были окружены заботой и любовью, им был обеспечен самый лучший уход и питание. Видно, Тесей не жалел никаких денег для того, чтобы обеспечить им достойную жизнь в неволе, на которую они пожаловаться не могли, даже если бы умели говорить.
Ньют заменил им весь мир.
Банти была поражена до глубины души его преданностью животным, которых он знал и чувствовал, как будто они являлись частью его самого. На руках она заметила рубцы от когтей и зубов, складывающиеся в витиеватый узор, — очевидно, притереться друг к другу было не так уж и просто. Но Ньют не придавал этому большого значения; важно было только то, что он признавал их как равных себе и потому заслужил их доверие.
Ньют вызывал у Банти восхищение. Поначалу он открылся ей как мастер своего дела, а затем — как человек, у которого от природы сердце было мягким и открытым к состраданию. Банти не могла сказать, когда именно она поняла, что влюбилась в него. Ньют вообще не походил на ребят, которые когда-либо ей нравились прежде; за пределами цирка он был довольно неуклюж и, может, даже смешон; реальность ему не шла. Он принадлежал «Империи», миру оживших фантазий, который создал вместе с братом.
Это был его дом.
Впрочем, Банти довольствовалась тем, что проводила с ним много времени, помогая с кормёжкой и выгулом, а на арене — с реквизитом, подавая Ньюту мячи и обручи. Она не задумывалась о том, почему от Ньюта порой ей было сложно оторвать взгляд. За увлечённым человеком всегда было интересно наблюдать, но Банти понимала, что её привязанность к нему основывалась на более сильном и глубоком чувстве, чем пресловутое любопытство. Она убедилась в этом, когда Ньют и Лалли купали лошадей в озере Деруэнт-Уотер, что в графстве Камбрия — весной «Империя солнца» давала представления на северо-западе Англии, и Банти, прежде не покидавшая пределов Лондона, подивилась живописной красоте этого места.
Она взволнованно следила, как гнедой жеребец, которого оседлал Ньют, стремительно вошёл в воду, взметнув фонтан брызг. Ньют рвано вдохнул и затем рассмеялся, натягивая поводья. Довольный вожделенной прохладой, жеребец поумерил пыл и погрузился в воду так, что над поверхностью показалась лишь его голова.
— Наверное, стоит снять рубашку, чтобы не намочить её?..
Сорвалось с её языка прежде, чем она поняла, какой смысл таился в её словах. Лалли кашлянула, переглянувшись с Тесеем, который стоял рядом с Банти на берегу, и она, заметив это, смутилась. Ньют спешился, чтобы приблизиться к ней; Банти протягивала ему щётку и шампунь.
— Не переживай, — запыхавшись, мягко произнёс Ньют. — Она высохнет.
Банти пробила дрожь, когда он коснулся её пальцев — невзначай, но достаточно, чтобы сердце пропустило удар.
Конечно, рубашка намокла, и, наверное, это огорчило бы любившую во всём порядок Банти, но её щёки вспыхнули пунцовым, потому что ткань прилипла к его телу, выдавая очертания, и наблюдать за ним рядом с Тесеем, который, видимо, понял её без слов, оказалось сущей пыткой — и она отвернулась.
— Похоже, Банти всерьёз положила на тебя глаз, — сказал он как-то вечером, когда после работы братья вернулись в прицеп — вдвоём в нём было тесновато, но, лишь переехав к Ньюту после смерти Литы, Тесей наконец забыл о бессоннице.
— Банти? — Ньют растерянно посмотрел на него. — С чего ты взял?
— Тебе всё так же не достаёт внимательности, Ньют, — расплылся в улыбке Тесей, откинувшись на спинку складного деревянного кресла. — Не замечаешь даже самого очевидного.
— Банти помогает мне, — просто сказал Ньют. — Я вижу, что ей это нравится. И что ей нравится здесь, в «Империи». Это очевидно.
— А то, что ей нравишься ты?
— Я не думаю, что на самом деле…
— Ньют, — вздохнув, Тесей поднялся на ноги, чтобы подойти к нему. — На самом деле, это не столь важно. Не подумай, что я пытаюсь досадить тебе или что-нибудь в этом роде… Просто Банти очень к тебе привязана, а то, как ты относишься к ней, порождает в ней надежды, у которых, должно быть, нет никаких оснований.
Ньют помолчал, сосредоточенно размышляя.
— А как я к ней отношусь, по-твоему?
— Ну, как к своим зверям. По-доброму. С заботой. — Тесей усмехнулся, припомнив, как Банти в шутку пыталась расчесать Ньюта, на что тот покорно согласился, подставив голову под её пальцы. — Зверям хорошо, они приручены. С девушками это так не работает. Особенно, если ты не испытываешь к ним того, чего они ожидают.
— Не понимаю, — Ньют нахмурился, уставившись на брата. — Ты хочешь сказать, что я обманываю её?
— Мы постоянно это делаем, даже не замечая этого, — мягко произнёс Тесей. — Мы живём в мире обманщиков и обманутых, просто каждый раз меняемся местами.
Ньюту этот разговор не понравился, и он вовремя ретировался, чтобы не продолжать его. В конце концов, свежий ночной воздух особенно полезен для переполненной тесными мыслями головы.
Когда он вернулся в салон, внутри уже было темно. Тесей оставил зажжённую керосиновую лампу на столе в кухне. Судя по тому, что Тесей не настаивал на продолжении разговора, усталость взяла над ним верх; Ньют разглядел его силуэт на соседней кровати и понял, что тот уже крепко спит. Ньют чувствовал, что ему самому не помешало бы отойти ко сну пораньше, но сначала нужно было найти Тину. Он взял лампу и принялся искать; он помнил, что она сидела на раскладном кресле рядом с Тесеем, устроившись на подлокотнике — так её было лучше видно, — но её там уже не было.
Держа керосиновую лампу, Ньют внимательно огляделся по салону, осмотрел свою кровать и подвесной шкаф, проверил содержимое столика, но Тина будто растворилась в воздухе. Он вернулся в кухню, понимая, что её там нет, и почувствовал, как что-то оборвалось внутри.
— Тина? — позвал Ньют звенящим голосом. — Тина, где ты?
Ответом ему послужила тишина, прерываемая громким стрекотом сверчков. Сосредоточившись на этом звуке, Ньют обернулся к двери, которую он оставил приоткрытой.
Он разомкнул губы, изучая пристальным взглядом щель, в которой виднелось, как показавшаяся на чернильном небе луна бросала серебристые отблески на траву. Он судорожно вздохнул, шагнул к двери и толкнул её.
Ньют никогда не отличался рассеянностью или забывчивостью, ему несвойственной, и он знал о себе достаточно хорошо, чтобы не сомневаться в том, что дверь прицепа он наверняка закрывал на ночь, как делал это всегда.
Спустившись по ступенькам, Ньют осветил лампой дорожку, поросшую травой, и, расплывшись в улыбке, опустился на корточки — медленно, чтобы не спугнуть.
— Что ты здесь делаешь?
Волосы у неё растрепались, на жакет прилип песок. Ньют поставил лампу на землю и бережно обхватил куклу руками.
— Хотела убежать от меня? — ласково проговорил он, поправляя ей одежду. — Я знаю, что раздражаю людей, но не думал, что это относится и к тебе.
Губы Тины были сжаты в напряжённую линию, и Ньют замер, уставившись на неё.
— Ты не разговариваешь со мной?
Он пригладил ей волосы, осторожно коснулся её холодной гладкой щеки. Взволнованно облизнул губы, чувствуя, как бешено колотится сердце.
— Слушай, я же не сумасшедший. Ты со мной говорила, я это точно знаю. Что случилось теперь?
Он вглядывался в её лицо, пытаясь найти в нём ответ, но оно ничего не выражало, и, казалось, даже её изумительные глаза вдруг померкли, будто остывшие угли.
— Тина. — Ньют нахмурился, припомнив слова брата. Неужели он сам угодил в ловушку и всё, что связывало его с Тиной, на самом деле является чьей-то злой шуткой? обманом, в который он верил безоговорочно, как в самую простую из истин?
Это не так.
Ньют подскочил на ноги, не отрывая от неё взгляда.
Сумасшедшие не разговаривают с куклами.
Он вздохнул с облегчением и прикрыл глаза.
— Ты так в этом уверена? — тихо улыбнулся он в темноте, не открывая глаз.
Они бросают их на дно коробки. Отрывают руки или головы, что хуже. Рвут одежду.
— Тина…
Неважно — это было давно… А теперь я с тобой. И если ты всё-таки сумасшедший, то лучший из них, поэтому и раздражаешь всех остальных.
— И поэтому ты ушла от меня, — заметил Ньют, внимательно посмотрев на неё.
Я не уходила.
— Тогда почему ты здесь?
Тина замолчала, и он с тревогой подумал, что она больше не ответит ему.
Не люблю подслушивать.
— Нас с Тесеем?..
Он всегда говорит то, о чём другие молчат, и к этому сложно привыкнуть.
— Ну, его я тоже раздражаю, — усмехнулся Ньют. — Тем, что не говорю ему всего, о чём думаю. Но ведь… — И тут его точно осенило; он удобнее подхватил Тину в руки и едва слышно проговорил, приблизившись к ней: — Тина, тебя задело то, что он сказал о Банти?
Он наклонился, чтобы подхватить лампу и осветить её лицо. Щёки у неё загорелись румянцем.
Он сказал правду.
— Ну и что? Я тоже сказал правду.
Банти заслуживает любви, как и всякий человек, у которого есть сердце.
— Боюсь, я не тот, кто может отдать ей своё.
Это лишь дело времени. Чувства не выкидывают в коробку.
Ньют нахмурил лоб.
— Тина, если ты думаешь, что я оставлю тебя, то выкинь это из головы.
Или голову.
— Тина.
Мне кажется, ты забываешь, что я — всего лишь кукла.
— Нет. Я помню, что для меня нет ничего дороже, чем ты.
Ну хватит, Ньют, ты раздражаешь.
— Что ж, — усмехнулся он, живо представляя, как она закатывает глаза. — Это хороший признак, а то я уже начал волноваться.
Тина замолчала, видимо, растерявшись с ответом, и Ньют, не справившись с зевком, обнял её и направился в салон. Там он потушил лампу, разделся, оставшись в нижней рубашке, и нырнул в постель, привычно положив Тину рядом с собой у стенки. Он укрыл её краем одеяла и погрузился в сон, что тут же смежил ему веки, поэтому он не расслышал, как в тишине раздался нежный голос:
— А для меня — чем ты.