* * *
Возложив на себя обязанности Тесея, Ньют вскоре понял, что в одиночку с ними справиться не удастся. Кроме того, что он должен был следить за животными, ему нужно было полностью переработать программу представления, разобраться с долгами, а также вернуть поступившие заказы с оборудованием для трюков, в котором теперь не было надобности — Ньют не вставал из-за стола до поздней ночи, составляя письма с отказами и документами, необходимыми для возврата денег, в которых теперь нуждалась «Империя». Она теряла своё влияние на глазах — смерть Тесея, который направлял её, лишила её того могущества, которыми она обладала благодаря его одержимости и таланту. Никто не верил в цирк так, как делал это он, для которого «Империя солнца» заменила всю жизнь. Солнце же его и ослепило; Ньют понимал, что там, где прежде сиял свет, остался лишь пепел и мрак, и с каждым днём он становился только гуще. Среди артистов росло недовольство: теперь им платили меньше, а работать приходилось не покладая рук, дабы сохранить для «Империи» место в здании цирка — кататься по замёрзшей Англии в тесных караванах уже не казалось столь заманчивой идеей, потому что выступать они стали значительно реже. Избалованную публику было сложно удивить чем-то новым, а после смерти Тесея она и вовсе утратила интерес к труппе, которая не могла дать им того, что она хотела. Трюки, которые он проделывал, невозможно было ни помыслить, ни повторить, поэтому номера остальных артистов воспринимались как красивое обрамление к главному действу, которым заправлял Тесей. Теперь Ньюту необходимо было решить, что могло бы восполнить эту пустоту, которая сеяла раздоры, расщепляя то, что всегда было целым и нерушимым, на маленькие разрозненные кусочки. — Ньют! — Он затормозил на ходу, обернувшись, — по коридору к нему воинственно направлялся высокий и подтянутый Ахиллес Толливер в тренировочном обтягивающем костюме. — Ньют, слушай, не видел Нагини? Ньют нахмурился — у него не было ни времени, ни желания говорить с ним, к тому же в руке он сжимал письма, с которыми он собирался разобраться в кабинете брата. Туда он как раз и направлялся, когда столкнулся с Ахиллесом. — Нет, — не глядя на него, Ньют качнул головой, — не видел. — Чёрт-те что! — фыркнул Ахиллес разочарованно. — Думал, она у тебя… — С чего бы вдруг? — Да я её везде обыскался, а она как будто испарилась. Нам нужно номер отрабатывать. Договаривались же на сегодня!.. — Думаю, Криденс знает, где она может быть, — пробормотал Ньют, пройдя мимо него. — Спроси лучше его. Ахиллес в недоумении сдвинул брови. — Криденс?.. Ньют застыл и растерянно посмотрел на Толливера, подивившись его реакции. — Криденс, — повторил он, как будто этим именем всё объяснялось. Поняв, что это не помогает и Ахиллес всё ещё смотрит на него так, словно он вдруг заговорил на суахили, Ньют мягко добавил: — Он готовит реквизит. — А… — Ахиллес провёл рукой по платиновым волосам, приняв не менее растерянный вид. — Да, точно! Криденс… Ну надо же… Он удалился, а Ньют ещё стоял возле двери в кабинет, задумчиво глядя ему вслед. Странный разговор — странный даже не потому, что с Ахиллесом они никогда не были близки (едва ли можно было припомнить, чтобы они перекинулись друг с другом хоть словом, кроме дежурного приветствия), но потому, как он говорил о Нагини и особенно — о Криденсе, который занимал прочное место в цирковой семье. По крайней мере, так считал Ньют. Он думал об этом, пытаясь сосредоточиться на бумагах, но сделать это ему не удалось, поэтому вскоре он оставил это дело и отправился в конюшни, чтобы разыскать Лалли — у неё как раз должна была закончиться джигитовка. — Привет, — она кивнула ему, ведя Фисташку за поводья к стойлам, а затем замерла, озадаченно взглянув в его разрумянившееся от волнения лицо. — Я тебя слушаю, — сказала она со вздохом, и Ньют тут же выпалил: — Тебе Криденс помогал сегодня? — Нет, — Лалли пожала плечами. — Я его не видела. А что? Он закусил губу. — Тогда мне понадобится твоя помощь. Больше всего в Лалли Ньюту нравилось то, что она не имела привычки задавать уйму вопросов — вместо этого она коротко кивнула в ответ и отвернулась, чтобы снять упряжь. Ньют помог ей отвязать седло, и, закончив, они отправились на чердак. Он не отапливался, поэтому здесь было зябко и неуютно, а под скатом крыши располагалось единственное оконце, через мутное стекло которого невозможно было разглядеть улицу. Чердак являлся последним пристанищем для осиротевших вещей, которые пришли в негодность — в основном это был старый реквизит, обрезы тканей и гимнастические снаряды, которые больше не использовались. Также здесь было удобно хранить нарядные попоны для лошадей, которые занимали много места; им был отведён уголок у входа, где они были сложены под брезентом. Озираясь по сторонам, Ньют обратил внимание на несколько картин в тяжёлых деревянных рамах у стены, стопки книг в кожаных переплётах (одна из них была посвящена алхимии) и перевёрнутый стул без одной ножки. Он обернулся к Лалли и спросил: — Где именно ты видела их в последний раз? — Вот здесь, — она прошла к окну, ступив на клочок призрачного света. — Нагини сидела на сундуке. — Лалли показала рукой на него — громоздкий величественный старец превосходной работы мастеров прошлого. — А Криденс — напротив неё на полу. Взметнувшись, Ньют одним широким шагом преодолел расстояние, наклонившись, чтобы не задеть головой балку — чердак был небольшой, а скат нависал над ним так низко, что до него могла дотянуться и невысокая Лалли. Она удивлённо посмотрела на Ньюта, когда он, не чураясь пыли и грязи, опустился на колени возле сундука и склонился к полу так низко, что едва не касался его губами, как будто вынюхивая след. — Всё это, конечно, довольно мило, — насмешливо протянула она, — но ты не хочешь мне что-нибудь объяснить? Ньют вкратце пересказал ей разговор с Ахиллесом, и Лалли, дослушав его, фыркнула. — Я всегда знала, что он не блистает умом. — Дело не в этом, — возразил Ньют, елозя руками по полу. — А в том, что он сказал правду. Нагини исчезла, а значит, Криденса нет тоже. — Думаешь, они сбежали? — Я в этом уверен. Как и в том, что они спланировали это давно. — Ньют подскочил на ноги и вжался телом в сундук, пытаясь сдвинуть его с места. Лалли озадаченно уставилась на него, но затем, точно опомнившись, тут же пристроилась рядом и принялась толкать сундук вместе с ним. От поднявшегося грохота по телу поползли мурашки, но сундук удалось сдвинуть к стене, и Ньют, отпустив его, сел на колени, чтобы снова коснуться досок на полу. Когда одна из половиц запружинила у него под пальцами, он, поддев её, потянул на себя и вынул из настила. Лалли присела рядом с ним, чтобы рассмотреть открывшийся тайник. Ньют просунул руку в щель, в которой что-то блеснуло, и сжал пальцами ключ, который затем вынул на свет. Через отверстие ключа была продета белого цвета ленточка — одна из тех, которыми Лита украшала себе причёску, выступая в трюке с погружением в воду. Это было больно — узнать её в такой мелочи, которая при жизни ничего не значила, и Ньют не сразу собрался с мыслями, обратившись к воспоминаниям, когда эти ленты поблёскивали в её шелковистых волосах. — И зачем бы им понадобился этот ключ, если они сбежали и оставили его здесь? — хмуро проговорила Лалли, явно недовольная результатом их проделанных усилий. Ньют передал ключ в её протянутую ладонь, и она принялась его внимательно разглядывать, надеясь найти в нём ответ. — Это ключ Тесея, — произнёс он сухо. Лалли оглянулась на него с недоумением. — Ключи от чёрного хода есть только у охраны, а у него имелся дубликат. — Ты хочешь сказать, — задумчиво проговорила Лалли, — что Криденс мог выкрасть у него ключ для побега? Ньют зажмурился и потёр переносицу — голова зудела от множества мыслей и вопросов, но сердце, которое знало гораздо больше, болезненно сжималось, потому что загадка имела удивительно простое решение. Это и пугало больше всего. — Он сделал это раньше, — вздохнув, произнёс Ньют. — Чтобы позволить тем студентам сбежать. Рассказ Тесея после нападения на него в кабинете произвёл на Ньюта странное впечатление, и не только потому, что Тесей пострадал — это происшествие было ужасно само по себе; но и потому, что в этой истории был замешан Криденс. Он так настойчиво повторял, что видел, как студенты сбежали через чёрный ход, что Ньют даже не допустил мысли о том, что в этом могла скрываться иная угроза. В конце рабочего дня артисты покидали здание цирка по лестнице, которая сразу вела к выходу — им не приходилось пересекать коридор, чтобы оказаться в вестибюле. С этой лестницы Криденс не смог бы увидеть преступников, сбегающих через чёрный ход, — если бы только не обладал способностью видеть сквозь стены. Это могло означать только одно — Криденс спускался по другой лестнице, той, что вела в коридор, в противоположной стороне которого находился чёрный ход. В этом же коридоре он позже столкнулся с Ньютом, чтобы сообщить ему о произошедшем. Всё сходилось. Криденс оказался в кабинете Тесея, чтобы помочь ему, а сам воспользовался его бессилием, чтобы незаметно выкрасть ключ. Затем он указал студентам путь, позволив им бежать, потому что наверняка знал не только Роули, но и остальных тоже. Аколиты. Ньюта пробрал холод. Гриндевальд добрался и до него — невидимки, чьё имя стирается из людской памяти, прежде чем оно сорвётся с их уст. Возможно, нападение на Тесея было оговорено вместе с ним, и Криденс знал об этом с самого начала. Но главным было даже не это; мысль о том, что Криденс поступил так, как того требовали личные мотивы, а не чья-то указка, показалась Ньюту ужасающей, вероятно, оттого, что Ньют всегда видел в нём своевольного человека, а не послушную собачку, которая преданно следует за своим хозяином. Не забыв обвинения, которые выдвинул ему Тесей после гибели Литы, и того, как он грубо обращался с ним в гримёрной, Криденс воспользовался случаем, чтобы отомстить ему за это. Гриндевальд, конечно, не преминул этим воспользоваться. Ньют чертыхнулся про себя, мысленно ругая за то, что был слеп к тому, что происходило в стенах цирка, полагая, что угроза стережёт снаружи. Он не обращал внимания на то, что было у него прямо под носом, да и как можно было предположить, что Криденс несёт с собой опасность? — На самом деле мы ничего о нём не знаем, Ньют, — хрипло произнесла Лалли, — ничего, кроме того, что он хотел, чтобы мы о нём знали. В этом и заключается опасность. Её голос дрогнул, и Ньют перевёл на неё взгляд. Она тут же отвернулась, быстрым движением руки стерев влагу на щеке. Она плакала о Тесее. Лалли, та, что всегда по-учительски сдержанна и иронична, плакала, так же сдержанно, беззвучно и с кривой улыбкой на губах. Ньют впервые видел её такой. Её язык был искусен в том, чтобы сплетать точные до остроты высказывания с множеством затаённых между строк смыслов — и сейчас она была так верна в том, о чём молчала, пряча слёзы, которые высохли так же быстро, как и появились. Лалли передала ключ Ньюту, не глядя на него, и вдруг замерла, заставив его взволнованно выдохнуть: — Что с тобой? — Смотри, — Лалли взяла в руку вынутую из настила доску, которая скрывала под собой тайник. Она повернула её к слабому свету, лившемуся из оконца, и провела по ней пальцем. — Тут что-то есть. Ньют придвинулся ближе и разглядел нацарапанный символ в виде пересечённого треугольника. — Я уже видел этот знак, — протараторил он и облизнул губы, чувствуя, как бешено колотится сердце. — Видимо, эта метка указывает на то, где расположен тайник. — Не только, — Ньют посмотрел на Лалли. — Эта метка указывает на Гриндевальда. Лалли нахмурилась. — Это серьёзное заявление, Ньют. — Так и есть. Ему бы не составило труда заманить Криденса к себе в сети. Он искусный манипулятор. — Воспоминание отозвалось глухой болью в груди, и он сдвинул брови. — Однажды Тесей сам едва не попался на это. С тяжёлым вздохом Лалли прислонилась спиной к стене. Вид у неё был изнурённый, хотя в глазах плясали огоньки, а челюсти были в решимости сжаты. — Что ты будешь делать? — спросила она, взглянув на застывшего Ньюта. Он спохватился и достал из кармана жилета часы; время уже близилось к вечеру, а впереди предстояло проделать ещё много работы, за что Тина его непременно отругала бы, потому что он почти не спал. Ньют положил часы обратно в карман и, повернувшись к Лалли, уверенно сказал: — Я что-нибудь придумаю.VIII
22 октября 2022 г. в 22:06
Тесей умер на следующий день.
Доктор Фламель, сухонький старичок маленького роста, диагностировал перитонит, который развился в результате разрыва аппендикса, и с сожалением сказал, что в случае возникновения сепсиса шансов у больного нет. Ньют не понимал ни слова, когда доктор говорил с ним об этом в своём глянцевом кабинете.
— Если бы ваш брат обратился за помощью, — мягко молвил доктор Фламель, — его можно было бы спасти. Скажите, он жаловался на боль в животе несколькими днями ранее?
Ньют не ответил. Да и какой в этом был толк? Тесея больше нет — вот и всё. За этой чертой начиналась пропасть.
На похороны явилось так много людей, что Ньют не мог различить лиц, что слились воедино. Они напомнили ему многоликое чудовище, явившееся затем, чтобы оплакать жертву, которая досталась другому. Ньют не обращал на него внимания — его сердце билось в лад с ударами комьев земли, что падали на крышку гроба.
Он не видел, как всхлипывающая Лалли вспорхнула к нему, чтобы обнять. Многорукое чудовище хлопало по плечу и спине, вручало письма со словами благодарности и соболезнований от тех, кто не мог быть рядом в столь трудную для него минуту. Пустые рты твердили о сожалении и потере, Ньют что-то пустое бормотал в ответ. Он не слышал, а в груди стонало сквозняком, как будто тоже полая; снаружи не разобрать — слишком шумно.
Не нужно.
Он вяз в толще толпы — кровожадное чудовище глотало его со всем, что ещё добивалось у него внутри. Будто закован в те из кандалов, над которыми смеялся Тесей, но Ньют не мог освободиться, хотя замки открыты, узлы распущены, тайны разгаданы… Больше ничего не осталось — ни слов, ни смысла.
Оковы спали, когда он вернулся в пустую квартиру, охваченную мраком. Ньют застыл у порога, не снимая пальто, повернул голову, уловив призрачный блеск, и, отупевший от пережитого, не сразу понял, что это были карманные часы брата с золотой цепочкой. Они лежали на столе; секунды в них бились, а его сердце — нет. Отчего?..
Его чемодан у стула. Дневник на столе, тут же — бумажные свёртки с расчётами и чертежами его смелой рукой. Сборник стихов Бодлера в кожаном переплёте с монограммой. Ньют нахмурился — Тесею он не принадлежал, походя на чужака, притаившегося среди привычных вещей в гостиной. Ньют приблизился к столу, коснулся золочённого корешка и резко откинул крышку обложки пальцем.
«Цветы зла». Подарок Винды, конечно же.
Ньют хотел было отбросить книжку в сторону или вовсе отправить её в урну, так сильно подожгло пальцы, но он замер, вперившись взглядом в титульный лист. У нижнего края тонким пером был намечен рисунок — треугольник с вписанной в него окружностью, которую пересекала вертикальная линия.
Ньют отрешенно разглядывал его, а затем закрыл книгу и повернул голову к окну.
Мне так жаль, Ньют.
Голос Тины звучал странно — скорее, не голос, а воспоминание о нём, которое отозвалось острой болью в онемевшей груди.
Это было похоже на вспышку. Отброшенная боль вдруг стала так осязаема и крепка, что Ньют понял — мужества не хватит, чтобы справиться с ней прямо сейчас.
Его руки дрогнули, и в ту же секунду со стола взметнулись листы, тетради и книги; гулко подскочили часы на полу — одновременно с тем, как на него обрушились колени. Ньют склонился, оперевшись руками на пол, впился пальцами в волосы, и с его губ сорвалось рваное рыдание. Его трясло, и слезам, казалось, не станет конца, но когда хватка ослабла, он задышал, часто и глубоко, приложился виском к холодным доскам пола и мутным взглядом выхватил золотой ободок часов, которые, несмотря на неосторожное падение, остались целыми. Секунды в них размеренно бились, а сердце Ньюта нехотя подстраивалось под их стойкий ритм.
Он смотрел на них и вспоминал былые истории о том, как со смертью человека часы, принадлежавшие ему, непременно останавливают свой ход. Это было сродни закономерности, которую никому не приходилось оспаривать, но часы Тесея работали вопреки — как будто насмехаясь над теми, кто верит в сложенную на устах и потому не имеющую основания мистику. Ньют привстал на колени и подхватил часы за цепочку — они качнулись, и прохладная тяжесть осела в ладонь.
Он всегда будет твоим братом, Ньют. Что бы ни случилось.
Он кивнул и положил их в часовой карман своего жилета. Может быть, эти часы нужны для того, чтобы Тесей продолжался, несмотря на то, что рядом его больше не было. Но остались его цирк, его идеи, его план разоблачения Гриндевальда… С этим нужно будет разобраться потом.
А пока слова казались бессмысленными, и Ньют не находил сил, чтобы говорить даже с Тиной, которая сидела в кресле совсем рядом, чуть покосившись к подлокотнику. Он едва взглянул на неё, тяжело поднялся на ноги и скрылся в спальне. Слёзы опустошили его, и, раздевшись, он лёг в постель и забылся сном, в тупой черноте которого он находил утешение, потому что там ничего не было.
Тину он с собой не взял.