* * *
Взрыв в читальном зале Британского музея вызвал колоссальный резонанс в обществе, о котором судачили все от мала до велика на протяжении последующих трёх месяцев. Жертвами стало больше пятидесяти человек, не считая пострадавших, состояние которых держалось на волоске. Многих доставили в больницу с тяжёлыми ранениями и травмами, о чём подробно сообщалось во всех популярных изданиях и газетах Англии. Сам учредитель собрания, профессор Геллерт Гриндевальд, не приходил в сознание, и за его жизнь боролись лучшие врачи королевства. Он умер через сутки после произошедшей трагедии. О Криденсе и Нагини не было никаких известий, а в больнице святого Мунго, в которой наблюдался Ньют (по настоянию Дамблдора, который не принимал никаких возражений), сообщили, что пострадавшие с такими именами к ним не поступали. В какой-то момент Ньют подумал, что существование этой загадочной пары для общества находится под вопросом, поскольку те были удивительны в своей неприметности, ловко управляя этим качеством в свою пользу. Они могли являться на публику, чтобы воспользоваться ею, и скрываться от неё, когда считали это необходимым. Ньют не допускал мысли о том, что они умерли, а вскоре, просмотрев список с именами погибших, он убедился в своей правоте. Они попросту исчезли. Впрочем, как и Альбус Дамблдор, которого после встречи в больнице Ньют больше никогда не видел. Вернувшись в цирк, он получил множество писем, среди которых было и от имени мистера Дамблдора. На конверте обратный адрес указан не был. Ньют! Надеюсь, ты пребываешь в добром здравии. С моей стороны было бы невежливо уйти не попрощавшись, поэтому я пишу тебе с надеждой, что ты оставишь цирк, пока сам не угодил в ловушку. Признаюсь честно, из меня вышел бы паршивый советчик, но, учитывая всё, что произошло, я всё же смею утверждать, что для «Империи солнца» наступило время заката, а для тебя — время, когда нужно оставить её. Мистер Грейвс упоминал, что у Скамандеров сильно развито чувство справедливости, что побудило меня составить о них только самое высокое мнение, но справедливость не имеет значения, пока ей не достаёт благоразумия. Порой справедливее оставить всё как есть. Вырвать страницу и начать сначала. Что я и собираюсь сделать. Я покидаю Англию и потому не оставляю координатов, уповая на возможность уничтожить память о себе и о том, что меня когда-либо связывало с королевством. Не сочти меня излишне сентиментальным, но знакомство с тобой останется для меня как одно из прекраснейших явлений в моей жизни. То, что ты сделал для цирка, для брата, для всех, кто был рядом, трудно оценить тем, кто забыл, каково это — быть человеком. Ты знаешь это лучше всех. И поэтому — прошу тебя. Прошу, оставь дело об аколитах. Не ищи тех, кто остался предан Гриндевальду и возьмётся за построение новой империи. Они найдут новые способы, чтобы испытать себя, гораздо изощрённее прежних, не помня о том, что самое сложное испытание каждому необходимо пройти в собственном сердце. Доброта — очень сильное качество, требующее немало мужества, хотя многими оно, к сожалению, недооценивается. Надеюсь, ты знаешь, что делать дальше. Помни: выбор определяет всё.А. Д.
Отложив письмо, Ньют посмотрел в окно. Он чувствовал себя опустошённым. Теперь ему было ясно, зачем Дамблдор удерживал его в стенах больницы под личным присмотром. Дамблдору требовалась помощь врача, и он похлопотал, чтобы Ньюта разместили вместе с ним в одной палате. За те четыре дня, что оба пробыли там, они сблизились так, как нельзя сродниться и за долгие годы дружбы, связанные ученичеством или работой. Ньют понимал, что их связывало нечто гораздо большее: дорогие им люди погибли, и потеря их была особенно горька оттого, что их смерть являла собой поражение в бессмысленной борьбе идей, завладевших их разумом. — Тем, кто предъявляет к жизни высокие требования, она обязательно выставит счёт, — сказал Альбус. — И расплатиться с ней удаётся не всем. Дамблдор был уверен, что, вернувшись в цирк, Ньют снова возьмётся за старое, принявшись совать нос куда не следует. Надо сказать, что Альбус оказался весьма проницателен, хотя Ньют толком не представлял себе, что следовало делать дальше. Гриндевальд мёртв. Гриммсон бежал из страны. Кто возьмётся за то, чтобы вывести оставшихся аколитов на чистую воду? Студенты, совершившие нападение на Тесея, должны были предстать перед судом, однако никаких заявлений на их счёт не поступало. Криденс — единственный, кто видел их, будучи соучастником преступления — исчез, а вместе с ним и Нагини, которая наверняка обо всём знала с самого начала. От множества суетных мыслей у Ньюта раскалывалась голова. Ночами его мучила бессонница — в ушах всё ещё стоял гул от взрыва и надрывный плач; в каждом вдохе чувствовался привкус пепла. Мир разваливался на куски, и Ньюта всё больше и больше охватывало чувство растерянности. Перед глазами плотной завесой ещё стояло жуткое видение: мёртвая Винда смотрит, устремляясь внутрь невидящими стеклянными глазами, с которых по вискам стекали серебрящиеся дорожки слёз. Ньют сделал шаг. За окном падал снег, который тут же таял, размывая на дорогах грязь и образуя лужи. Неужели это — конец? Альбус не ошибся: в «Империи» наступила тяжёлая пора. Все выступления были отменены, денег не хватало, и вскоре Ньюту пришлось признать, что арендовать здание лондонского цирка они больше не смогут. Это означало, что «Империи солнца» придётся вернуться к кочевому образу жизни, и если раньше бродяжничество было проникнуто духом свободы и приключений, то теперь оно навевало тоскливые мысли о мёрзлых дорогах и тесных прицепах, не говоря уже об утомительных поисках пропитания и запасах питьевой воды, которой с прибавлением звериного потомства стало не хватать. Последнее, кстати, стало основной причиной разлада между Ньютом и труппой, члены которой предлагали избавиться от детёнышей Пан (в вольере вместе с Вьюнком теперь ютилась Пинки), утверждая, что её сношения со слоном из лондонского цирка стоит немалых денег — ведь слонята нуждались в особом уходе. Ньют взял все расходы на себя, однако это не умалило недовольства со стороны цирковых, которые с каждым днём убеждались в своей бесполезности, понимая, что в этом была вина Ньюта, который возложил на себя слишком большую ответственность, не желая делить обязанности с кем бы то ни было. Так появился Скендер, которого я уже представил в первой части моего рассказа. Дело шло к февралю; после Нового года «Империя солнца» покинула столицу, чтобы разъезжать по английским деревушкам в сторону юга, раздавая скромные выступления для детишек за пожертвования. Толки о бедственном положении некогда великого цирка, на выступления которого приезжали даже из-за границы, вовсю ходили по округе, а некоторые из цирковых любили посудачить о своей тяжёлой судьбе за стаканчиком эля в каком-нибудь обшарпанном пабе. Ахиллес Толливер очень скоро растерял свою форму, поддавшись новому увлечению. Ньют ему никогда не нравился, а после принятого эля в его затуманенных глазах он представал куда более страшной фигурой, кровожадно разрушавшей жизни своих соплеменников. О Ньюте говорили как о человеке, который, перенеся столько трагедий в своей жизни, совершенно повредился в уме. Неудивительно, что неугодные слухи быстро расползлись по всей Англии и даже за её пределами, очернив репутацию «Империи солнца» настолько, что теперь она представлялась лишь как одна из наиболее удачных тем для застольных шуток, что ходили в народе. Со Скендером Ньют впервые столкнулся в графстве Девон. Вернее, Скендер сам нашёл его, узнав о прибытии шапито в родные края. При знакомстве он держался со светской вежливостью, ему вовсе не присущей, выражал сочувствие Ньюту и интересовался возможностью помочь ему в столь непростой ситуации, в которой оказался он и его команда. Скендер поделился своим опытом, вкратце рассказав о том, как он руководил небольшой театральной труппой, которая с успехом выступала в его родном Дартмуте. Однако обстоятельства сложились так, что труппа распалась — кто-то оставил её по семейным причинам, многие разъехались, в общем, по словам Скендера, артисты отнеслись к успеху недостаточно серьёзно, чтобы выжать из него нечто большее. — В вашей непростой, но оттого не менее занимательной истории есть то, что меня больше всего привлекает в «Империи солнца», мистер Скамандер, — проговорил Скендер, прищурив один глаз — его излюбленная привычка, отчего Ньюту всякий раз делалось некомфортно. — Преданность делу. Это сродни, знаете… Служению у священников. Они верят в то, что свято, а для нас, дельцов, это всё, что делается, — он поднял свои крупные мясистые ладони, — нашими же руками. И их ни в коем случае нельзя опускать. Вы согласны со мной? Нетрудно сказать: Ньют — измождённый, истёрзанный, опустошённый — безусловно, согласился, и Скендер занял место директора цирка, в котором очень скоро установились новые правила. Ньют рассказывал, что позже горько жалел о своём решении, которое в конечном счёте обернулось против него. Скендер всерьёз занялся сжатием «Империи» до размера игольного ушка. К наступлению весны по решению Скендера цирковая труппа сократилась до трёх человек; остальные были уволены. Основной состав был полностью заменён — вы уже знакомы с жонглёрами Джеки и Лаки, с которыми Ньют не поладил в первую же встречу. — А, Ньюти! — Тогда Лаки улыбнулся и игриво щёлкнул его по носу. — Как поживаешь, детка? Новость об увольнении дяди Тома была страшным ударом для него, но ничто не могло сравниться с болью, которая поразила его, когда однажды в золотое апрельское утро он обнаружил вольеры пустыми. — Пан! — позвал Ньют и тут же прыснул со смеху в ладонь — слона-то он и не приметил, безумец, неужто бессонница сыграла с ним злую шутку? Но правда в ней была ясна: никого из зверей в вольерах не было. Ньют обследовал второй вагон — там в клетках обитали Рыжик и Тедди — и поразился тому, каким пустым и обглоданным он казался теперь, когда безучастный в своей первозданной радости свет солнца проливался на соломенный настил, скользя по доскам и голым металлическим прутьям. Это было похоже на удушье — с его губ сорвался рваный хрип, а воздух вдруг стал казаться вязким и тяжёлым. Нельзя было в это поверить, нельзя было даже допустить мысли о том, что с ними могло что-то случиться. Ньют выбежал из вагона и бросился через влажное от росы поле. Кровь прилила, и сознание на мгновение прояснилось, хотя страх ещё оставался крепок, скручиваясь колючим терновником у него в груди. В прицепах, где размещались артисты, происходило оживление — весело звенели голоса и смех, как это бывало прежде… Ньют протиснулся между ними, не различая лиц. Почему им хорошо? Разве они не видели, что вольеры пусты? — Мистер Скендер! — выпалил он на одном дыхании, ворвавшись в прокуренный салон — здесь находилась гримёрная. Окружённый стайкой ярко накрашенных девиц, разряженных в блестящие гимнастические купальники, Скендер опустил сигару и непонимающе уставился на Ньюта, будто впервые видел его. — Мои, — голос у Ньюта дрожал, — там… В вольерах никого нет. Скендер сделал шаг к нему навстречу, прищурив глаз. Трое гимнасток — совсем юные, миниатюрные, Ньют не мог отличить одну от другой и совершенно не помнил имени каждой, — синхронно улыбнулись ему и принялись шептаться друг с другом. Одна из них громко рассмеялась, и её смех напомнил щебетание жаворонка по утру. — Никого, — прошептал Ньют, и его голос растворился в густых клубах табачного дыма. — А, — Скендер зажал сигару в зубах. — Скамандер, дело-то решённое… — Но вы не решили его со мной. — Ньют судорожно сглотнул. — Скажите. — Что тебе сказать? — Он пожал плечами. — Не могу я так это оставить. Макдафф чуть не погиб. Ещё чуть-чуть, и слониха бы его- — Это ложь. — Ньют нахмурился, и Скендер осёкся, уставившись на него — вид у Ньюта был прямо-таки безумный. — Пан совершенно не опасна. — Слушай, Скамандер, — Скендер отвёл его в сторону, перейдя на полушёпот. — Нет у меня возможности следить ещё и за твоим зверинцем, понимаешь? — Вам это и не нужно. За ними слежу я. — Платишь за содержание тоже ты? — Да. — А я плачу за их выступления на манеже, — прогнусавил Скендер насмешливо. — За афиши и рекламу в газетах, чтобы продать как можно больше билетов на встречу с твоими тиграми. Сегодня этим никого не купишь. — Перестаньте, — произнёс Ньют одними губами, но Скендер не обратил на это внимание. — Я стараюсь сэкономить как можно больше средств для нашего цирка, чтобы обойтись меньшими потерями. Для меня важны люди, готовые работать с нами, и то, как они будут работать. Я ценю преданность… — Что вы с ними сделали? — Ньют задыхался — паника охватила его, лишая остатков благоразумия. — Бог мой, Скамандер… — Они ведь совершенно не опасны! Они, — он поморщился, чувствуя, как становится едко глазам, и схватил Скендера за плечи с такой силой, что тот пошатнулся, — они мои. Мои! Что вы с ними сделали? — Ну-ну, спокойнее, — Скендер по-отечески коснулся его плеча. — С ними всё будет в порядке. В зоопарке о них позаботятся, будь в этом уверен. Ньют застыл, уставившись на него, и затем отстранился, сбросив его прикосновение. Голова вдруг стала такой прозрачной, что он мог расслышать стройный звон мыслей, выстроившихся в один простой ответ, который невозможно было подвергнуть сомнению. — Вы их продали. Скендер кивнул, взявшись за сигару с таким беспечным выражением, словно бы разговор вдруг зашёл о погоде. Глаз с прищуром горел, точно смеясь, и Ньют почувствовал, как его трясёт. Внутри стало горячо. — У меня не было выбора, Скамандер. Ньют резко мотнул головой, посмотрев на него прояснившимися глазами. Выбор определяет всё. — Это не так, — дрожа, произнёс он хрипло. Скендер замер, внимательно воззрившись на Ньюта. — Вы выбрали деньги, но не «Империю». Для неё всегда были важны другие вещи. — На твоём месте я бы следил за выражениями, — негромко, но властно проговорил Скендер, вздёрнув уголок рта. — А не за чужими карманами. Он кивнул, будто соглашаясь с собственными словами, и отвернулся, направляясь к девицам. Они широко улыбались Ньюту — глаза у них горели ярче ламп, которые опоясывали зеркало, освещая туалетный столик. — Вы не понимаете!.. — Ну, будет тебе, Ньюти, зачем так расстраиваться? — Он почувствовал сильную хватку на плечах, и его взгляд устремился к зеркалу над столиком, в отражении которого он мгновенно узнал за спиной Лаки, который держался слева, и Джеки — справа. Поймав его взгляд в зеркале, они криво улыбнулись ему, а Лаки, развернувшись, подхватил его за подбородок, чтобы повернуть его лицо к свету. — Детка, не плачь! — Он плачет! — Пойдём с нами! — Они силком поволокли его прочь из гримёрной, и Ньют, спотыкаясь, едва передвигал ноги, пытаясь сопротивляться. — Мы угостим тебя старым добрым элем… — И сердцу сразу станет легко и радостно! Солнечный свет бил по глазам, точно мечом; Ньюту стало дурно, к горлу подступала тошнота, и он, собравшись с последними силами, вырвался из хватки — только бы близнецы оставили его в покое и больше не прикасались к нему. Оказавшись на свободе, Ньют поразился тому, как вдруг легко стало дышать, а нарывы боли внутри чуть умерили силу. Он повернулся к близнецам и посмотрел на их насмешливые физиономии, часто и порывисто дыша. Ресницы у него действительно были мокрые, но это было не важно, что бы они ни подумали. Ньют опустил взгляд, чтобы не встречаться с Джеки, который, оглянувшись на брата, медленно приблизился к нему, шурша травой. — Будь осторожнее, детка, — произнёс он насмешливым тоном, в котором отчётливо слышалась угроза. — Должно быть, ты забыл, кто здесь хозяин. Джеки прошёл мимо, направившись к остальным. Лаки последовал за ним, на ходу прищёлкнув языком. Ньют больше не испытывал ни отвращения, ни злости; все чувства в нём будто разом иссохли, уступив боли, которая пульсировала внутри — живая, червём, съедала его беспощадно. Трава под солнцем была яркая, сочная. От свежего воздуха приятно ширилась грудь, кожа становилась гусиной — Ньют и забыл, что вышел несобранный, в рубашке без галстука и жилете, не удосужившись застегнуть его; одна из подтяжек так и болталась у бедра. Ньют щурился на солнце, проникаясь его теплом, которое успокаивало его — так он стоял, прикрыв веки, несколько минут, вслушиваясь в заводное пение соловьёв, гордо восхвалявших весну. Он задумчиво тронул большим пальцем часовой карман, а затем, вдруг вспомнив, распахнул глаза, взглянул на цепочку и резким движением выудил из кармана часы Тесея, которые прохладной тяжестью легли в ладонь. Стрелки застыли на отметке четырёх, а стекло циферблата было рассечено трещиной, которая расползалась тонкими колючими линиями, напоминая куст терновника. Ньют провёл по ним пальцем и обернулся к брошенным вагонам с пустыми вольерами. Конец — вот он, как на ладони. «Империя солнца» катилась за горизонт.* * *
Тина больше не говорила ни слова. Впрочем, это не останавливало Ньюта в намерении говорить с ней как с живой, рассказывая ей обо всём, что произошло, не утаивая ни одной детали. Ньют обладал исключительной памятью, потому что он презирал ложь и во всём всегда допытывался правды, и оттого его история, которую я описываю здесь, полна подробностей, которые придают смысл всему остальному. А ещё Ньют был убеждён, что Тина, несмотря на свою немоту, в общем-то, присущую всем обыкновенным куклам, слушала его. Когда я спрашивал его, как он это понял, Ньют смущённо улыбался в ответ: — Я смотрел ей в глаза и знал это. Вот так просто. И никакой романтики! Думаю, Тина не стала бы жаловаться на её отсутствие. В конце концов, она была всего лишь куклой — и единственной для него. Самым дорогим, что у него осталось. Ньют привычно располагался на полу у подножия её кресла, положив голову на сложенные на сиденье руки. Говорил тихо, а когда слова иссякали, мычал под нос незамысловатую мелодию, случайно подхваченную на одной из деревенских улиц — бородатый старичок затягивал хрустальную трель на дудочке за шиллинг. Ничего особенного в той мелодии не было, но Ньюту она остро врезалась в память, показавшись трогательной в своей простоте. Мелодия навевала странные мысли, похожие на сновидения: знакомые образы из детства или калейдоскопическая игра воображения. Когда Ньют напевал этот мотив перед Тиной, ему казалось, будто её глаза в эту минуту горят ярче обычного, а губы под треснувшим слоем краски чуть дрожат, будто в старательной попытке выплавить слово — или сдержать слёзы. Напев резко оборвался, когда раздался осторожный стук в дверь. Ньют повернул голову, напряжённо прислушиваясь к шагам и шороху травы под ними. Ньют озадаченно поджал губу, выжидая несколько мгновений, а когда стук повторился, он легко вспорхнул на ноги и подскочил к двери, чтобы распахнуть её. — Лалли! — Он не удержался от радостной улыбки. Лалли улыбнулась в ответ и кашлянула. — Извини, что так поздно… — Брось. Заходи. Лалли прошла в салон прицепа и с любопытством огляделась по сторонам — прежде ей не доводилось бывать у Ньюта. В салоне было чисто и уютно; убранство было простым, без излишеств — только самое необходимое: крохотная кухня, кровать, подвесной шкаф и складное кресло. Характер обитателя узнавался в небрежных стопках книг и записок на полу, в ряде склянок с травяными настойками — на случай, если кто-то из его лохматых подопечных поранится или подхватит заразу — и даже в коробке с каким-то тряпьём, от которой Ньют не решался избавиться. Он шил одежду для Тины и периодически менял её, когда она изнашивалась; ткани могли понадобиться на новые костюмы. Лалли задержала взгляд на кукле в кресле, и Ньют, заметив это, последовал её примеру. — Вообще-то, — она перевела взгляд на него, — я пришла попрощаться. Ньют непонимающе уставился на неё, разомкнув губы. — Как, — выдохнул он удивлённо, — и ты тоже?.. — Скендер продал Фисташку какому-то местному купцу, — Лалли поджала губы в усмешке. — Так что я осталась не у дел. Ньют фыркнул от негодования. — Это совершенно несерьёзно! — воскликнул он. — Что он вообще хочет оставить от цирка? — Своих клоунов, — Лалли закатила глаза. — Тех, кто ничего из себя не представляет, но считает иначе. Это же просто смешно. Ньют осторожно коснулся лба, а затем провёл руками по волосам, натянув их так, будто пытаясь вырвать их с корнем. Лалли с недоумением посмотрела на него. — Чёрт возьми, — Ньют принялся расхаживать по салону, не справляясь с волнением, клокочущем у него в груди. — Я так и знал… Знал, что не должен был этого делать. — Ньют, — Лалли быстро шагнула к нему и положила руку ему на плечо. Он замер, не поднимая на неё взгляда. — Ты ни в чём не виноват. В том, что ты позволил Скендеру взять над нами верх, нет ничего предосудительного, учитывая, как много на тебя свалилось. Я и представить себе не могу, как ты справлялся с работой и при этом сохранял рассудок. — Он наконец посмотрел на неё — её глаза были полны горечи и сожаления. — Ведь тебе столько пришлось пережить… — Ставить под риск всё остальное я не имел права, — произнёс он твёрдо и вздохнул. — «Империи» больше нет. — Это не твоя вина, — продолжала настаивать Лалли. — «Империи» не стало, когда ушёл Тесей, потому что это его детище и только он знал, как управлять им. Ньют не отрывал от неё взгляда, внимательно прислушиваясь к её словам. — Ты права, — кивнул он. — Никто не верил в «Империю» так, как он. Лалли потупила взгляд, поправляя кольцо на пальце. — Я скучаю по нему, — тихо сказала она. — Тесей не хотел бы, чтобы всё так закончилось. — Ещё не всё, — задумчиво произнёс Ньют, и Лалли посмотрела на него. — Ты не уходишь? — Нет. — У тебя есть план? — Если им можно назвать его полное отсутствие, — пробормотал Ньют, откинув отросшую чёлку со лба. — И попытку выяснить, что задумал Скендер. — Господи, Ньют, — Лалли поморщилась, — он же тебя ни во что не ставит! — Не беспокойся, это взаимно. Она усмехнулась. — В таком случае постарайся не давать повода для следствия. Ньют улыбнулся, поняв, что она имеет в виду. — Не буду, — они немного помолчали. — А ты? Что планируешь делать дальше? — Нашлось местечко на ипподроме, — сказала Лалли, пожав плечами. — Вернусь в Лондон. Буду учить детишек верховой езде. Ньют кивнул, поджав губы. — Когда ты уезжаешь? — Поезд отправляется рано утром. Я выезжаю через несколько часов, а перед этим хотела… Сказать тебе спасибо, — Лалли грустно улыбнулась. — Мне очень нравилось работать с тобой. «Империя солнца» была для меня домом, в который всегда хотелось возвращаться. — Может быть, в Лондоне ты обретёшь новый, — растерянно произнёс Ньют, понимая, что однажды уже говорил нечто подобное, обращаясь к Банти, которая покинула «Империю» задолго до её крушения. — Для этого нужно лишь немного времени. — Я думала, ты не из тех, кто говорит, что время лечит, — Лалли насмешливо изогнула бровь. Ньют усмехнулся. — Нет. Я из тех, кто говорит, что волнение лишь удваивает страдания. — Звучит довольно обнадёживающе. — На самом деле, — Ньют облизнул губы, — мне бы хотелось, чтобы ты покидала цирк без сожалений. Без тебя «Империя» не была бы той, какой мы её полюбили, и я уверен, что Тесей со мной согласился бы. Лалли судорожно вздохнула и, подскочив, порывисто обняла его — Ньют успел только выхватить взглядом её пышную длинную косу, что взметнулась за спиной. Он замер в растерянности и прежде чем сообразил, куда следует деть руки, она отстранилась и кивнула в сторону кресла, от которого не отрывала глаз. — Кто это? Он обернулся и судорожно вздохнул, почувствовав, как гулко бьётся сердце. — Это Тина, — просто сказал он, пытаясь скрыть волнение. — Моя… Моя кукла. Ньют понимал, что со стороны это может прозвучать дико, но в глазах Лалли разгорелся подлинный интерес, а на губах мелькнула улыбка. — Какая хорошенькая, — она приблизилась к ней и наклонилась, чтобы рассмотреть получше. — Она тростевая? — Ньют кивнул. — Откуда она у тебя? — Она… — Он усмехнулся. — Она сама нашла меня. Лалли замолчала, внимательно разглядывая куклу. Она коснулась её ладони, медленно проведя по ней пальцами, и в следующее мгновение ручка Тины сдвинулась в сторону, подхватив пальцы Лалли в некотором подобии рукопожатия. Ньют поджал губы, пряча улыбку. — Странно, — задумчиво пробормотала она, выпрямляясь, и Ньют озадаченно посмотрел на неё. — Что? — Когда я зашла внутрь, меня не покидало ощущение, что здесь есть кто-то ещё. Такое случается, если не заметишь кошку. А когда я увидела её, я как бы… убедилась, что она действительно здесь, с нами… И в этом не было ничего странного. — Лалли тихо рассмеялась и посмотрела на Ньюта. — Не бери в голову. Я сама не понимаю, что только что сказала. Ньют посмотрел на Тину, и его губы растянулись в мягкой улыбке. Она понимала всё.